***
Крик Вогла разорвал тишину вечера, и для Приста это ощущалось так же, как ощущаются стрекотание сверчков, редкая мелодия птиц и легкое дуновение ветра для ценителей единений с природой. Охуенно. Когда он и его команда подъезжали на фургоне Инкубуса к домику мотеля, то молчали. Сердце каждого билось на пределе, а кровь словно кипела, и не было таких слов, которые выразили бы это, и все молчали, потому что знали это и то, что то же самое творилось с остальными. Такое единение добавляло этому дню очков. Ведь так приятно ощущать себя на одной волне с другими, слышать, как синхронно стучит пульс. Такое бывает, когда ты заходишь в класс и знаешь, что не только ты один забил болт на домашнее задание. Ну или когда готовишься к захвату объектов. Прист и сам чувствовал волнение, но не потому что боялся, что что-то могло пойти не так, это был тот тип волнения, который бывает, когда знаешь, что с минуты на минуту случится что-то, чего ты очень долго, с замиранием сердца ждал. А потом это случается, и ты стоишь и смотришь, и не можешь поверить до конца, что это не иллюзия, а реальность. Прямо как Осмунд, наблюдавший за тем, как Вогл увидел, кто перед ним стоял, и попятился, не переставая заикаться от ужаса. И несмотря на то, что Прист ненавидел самого младшего Инкубуса больше других фриков, в тот момент он был счастлив, наверное, как никогда. И это чувство хранилось пока он говорил с ним и Амандой через рупор, предлагал им выбрать счастливый конец, зная, что они уже были в его западне, пока закидывал дымовую шашку в окно и наблюдал за тем, как парни из команды пытались скрутить Вогла, а тот продолжал сопротивляться, надеясь, видимо, что ему удастся сбежать. Хранилось, пока он сам всаживал кулак тому в живот, ведь это было правильное приветствие, обычному «привет, Вогл» с ним бы сравниться не удалось, пока слушал, как хрустели чужие кости и как из горла Инкубуса доносились крики боли, а из наушника — звуки не менее громкие. Кажется, Хьюго наконец понял, с кем имел дело, понял, что Прист никогда не собирался исполнять его приказы, просто очень хорошо притворялся. И такое положение дел его совсем не устраивало, поэтому он отчаянно пытался воззвать к чужому благоразумию, доказать, что он главнее, что он тут босс. Не обращать внимания именно на этого босса было особенно приятно. Чувствовать, что после этого вечера все изменится в лучшую сторону — еще приятнее. И это был почти апофеоз такого счастливого состояния, но грустная часть в том, что любые американские горки, которые поднимаются на вершину, когда-то должны съехать с нее вниз. Это правило не распространялось на операции Приста, но так было раньше, а этот раз, очевидно, был исключением, потому что в тот момент, когда он особенно наслаждался уничтожением руки Вогла, до слуха, словно через пелену густого тумана, донесся голос, который звучал еще более взволнованно, чем минутой ранее: — Мистер Прист, осторожно! И что-то в этой интонации заставило Приста подчиниться и поднять голову, устремляя взгляд вперед, стараясь как можно быстрее определить, что же именно ему угрожало. И буквально через секунду после начала анализа он, словно в замедленной съемке, увидел, как в него летит кирпич. Аманда Бротцман в этом случае была человеком, который наивно надеется убить муху полотенцем, но у мухи есть свои козыри, и для нее секунда может быть целой минутой. Если это, конечно, не миф. Но Прист все-таки был Пристом, а не мухой, и потому правдивость этого факта в отличии от множества вещей значения не имела. В множество вещей входила девчонка, в панике наблюдавшая за тем, как кирпич, на который возлагались такие надежды, пролетает в сантиметрах от успевшего увернуться Приста, и как его люди начинают оттеснять ее к дому, не оставляя путей для отступления, скулящий Вогл, на последнем издыхании кричавший что-то типа «беги босс!», и тяжелое дыхание Хьюго, который, видимо, даже не догадывался о том, что сопел прямо в динамик. — Грузите его, — отдал приказ Осмунд, бросив взгляд на державшегося за поврежденную конечность парня на земле, и, приняв из рук Гэри автомат, начал приближаться к дому, в котором скрылась девчонка. — Боюсь, мистер Фридкин, дело приняло неожиданный оборот. На самом деле, менее неожиданного оборота придумать не смог бы, наверное, даже сам Осмунд. Все ведь так и планировалось изначально. Однако это не могло остановить Хьюго от очередного: — Я запрещаю стрелять по объектам, это приказ! — Хоть сердечная просьба, — прошептал Прист, поднеся динамик к губам, жалея, что не мог видеть лица Фридкина, — я стреляю. Он поднял оружие перед собой, и, перед тем как он нажал на курок, перед глазами пронеслось все то время, в котором на подобные действия не было места. Которое Осмунд проживал где-то вне себя, а теперь наконец-то смог вернуться в привычную оболочку и стать чем-то более материальным, чем призрак. Даже призраки проводили дни более продуктивно, чем он, ведь если верить всяким историям, то те оставались на земле, только если имели незаконченные дела. А для него все было одинаково бессмысленным. А потом заиграло красками. Даже ярче, чем Прист того ожидал. И от этого он при условии выбора, быть может, и отказался бы, но, видимо, других вариантов развития событий не было. Осмунд постарался представить, что Хьюго тоже находился в доме, который он собирался нашпиговать пулями, и, не успев даже обдумать свое отношение к такой выходке воображения, нажал на курок. Пока передняя стена не оказалась практически полностью изрешеченной входными отверстиями, все было более чем замечательно: автомат начинал нагреваться под руками, и, даже будучи в перчатках, Прист чувствовал это, и даже сквозь жуткий шум выстрелов, от которого звенело в ушах, он слышал собственный смех. В голове между вспышками света то и дело всплывали картинки Аманды Бротцман, в панике ищущей убежище, но понимающей бессмысленность и тщетность этих попыток. Все было безупречно и в тот момент, когда он и ребята, следовавшие прямо позади, зашли в дом. Под ногами хрустело стекло, вокруг творился хаос, мебель, даже такая старая и ветхая, наверняка видела лучшие времена. То, что предстало перед глазами, вгоняло Приста в состояние, близкое к нирване, что усиливалось по причине того, что они вот-вот должны были наткнуться на мертвое тело девчонки. Ее глаза были бы широко раскрыты в неверии оттого, что все так быстро закончилось, руки раскинуты в неестественной позе, а под ней растекалась бы лужа стремительно покидавшей тело крови. Эта картинка стояла в голове так ясно, и Осмунд был вне себя от получаемых ощущений, но ровно до того момента, пока не вернулся сознанием в миг, когда представил, что в доме находилась не только она, но и тот, кто не давал ему покоя. И резко перед глазами изображение спутницы Инкубуса трансформировалось в облик Хьюго, находившегося в точно таком же положении, что и она. И Прист понял, что эксперимент оказался неудачным. Вся эйфория словно в одну секунду испарилась, оставляя внутри лишь непривычный холод. Его и раньше можно было назвать теплым человеком с большой натяжкой, а теперь ему и вовсе казалось, что это было больше, чем он мог принять. Поэтому Осмунд как можно скорее постарался выбросить из головы иллюзию, в которой глаза Фридкина были такие неживые, и продолжил движение по дому, не переставая повторять про себя, что кроме Аманды Бротцман в нем никого не было. Правда, и та все никак не желала попадать в поле зрения. Когда из оставшихся вариантов осталась только ванная комната, которая не попала под первый обстрел, Прист усмехнулся, чувствуя, что пытался самому себе что-то доказать. И открыл огонь по двери, ощущая что не было во всем мире двери, которую он ненавидел бы сильнее. После того как должный результат должен был быть достигнут, он приоткрыл дверь, у которой явно был не лучший день в жизни, и заглянул внутрь. Сначала он думал, что ничего не видел из-за темноты, царившей внутри но, щелкнув пару раз выключателем, почувствовал, что не мог сдержать крайне болезненную усмешку. Комната была пуста. Ни одной, даже самой незаметной Аманды Бротцман внутри не было. Только вода по всему полу и сдернутая шторка.***
Ехать назад было еще более мучительно. Видя радостное настроение ребят, вызванное поимкой объекта, Осмунд думал о том, чтобы усадить Гэри в машину к остальным, потому что тот был рад словно больше других, что бывало всегда, когда операции проходили успешно. Если усиленное проявление эмоции от поездки на первую миссию за последнее время было под сомнением, то о том, что последует дальше, Прист был осведомлен. Но Берд словно чувствовал, что должно было случиться что-то из ряда вон, поэтому от идеи командира отказался и, прежде чем тот успел перевести предложение в формат приказа, занял свое место за рулем, делая вид, будто внезапно оглох на одно ухо и не услышал раздраженного вздоха за спиной. — Это было охренительно, да?! Я и не думал, что, в самом деле, забыл, каково это, но когда мы вступили с ним в бой… до чего же здорово! Ну и вы, мистер Прист, вы были просто на высоте! Его крики до сих пор стоят в ушах, и взгляд той девчонки тоже! Не хотел бы я оказаться на их месте, честное слово! Вам, наверное, тоже понравилось, да? Такая тирада раздавалась примерно в седьмой раз. Конечно, Гэри периодически менял формулировку, пытаясь найти те слова, на которые Прист станет отвечать охотнее. Но тот только продолжал смотреть в окно, точно как когда они ехали в другую сторону. Все сливалось в одно темное пятно, и только звезды по причине того, что они ехали за городом, сияли в небе тысячами огней. Но стекло было немного грязным, и потому рассмотреть их было тяжело, что очень раздражало. А учитывая, что сбоку то и дело раздавались восторженные монологи, Осмунду становилось все тяжелее и тяжелее сдерживаться. И даже удовлетворение от миссии, которая завершилась наполовину успешно, не перекрывало этого. — Сам же знаешь, что понравилось. — отвлеченно пробормотал он, не переводя взгляд на собеседника. — Рад, что ты счастлив. Но Гэри словно и не слышал интонаций, которые использовал командир, или же просто притворялся, что никак не мог за ними разобрать усталое «отъебись». — Хотя я, признаться, перепугался, когда в вас полетел кирпич, это ведь убило бы вообще все! Удивительно просто, как никто из нас не заметил. Хорошо, что мистер Фридкин успел вас предупредить, за это ему спасибо! Может, он, в самом деле, не так уж и плох? Прист даже не стал утруждаться и испытывать привычное гудение во всем теле, когда услышал имя командира Черного крыла, который в действительности спас ситуацию. Ведь если бы у той курицы получилось вывести его из строя даже на несколько секунд, Вогл сумел бы собраться и использовал бы свои идиотские способности. И, кто знает, чем бы все закончилось? Вряд ли кто-нибудь пострадал бы, но упустить объекты — это был вполне возможный исход. Осмунд сделал в голове отметку, чтобы не забыть поблагодарить Хьюго за бдительность. Условно, своеобразно, но все же поблагодарить. Затем, когда он подумал о том, действительно ли голос того был взволнованным не из-за угрозы миссии, Осмунд почувствовал, как внутри что-то похолодело, словно тело заполнилось ледяной водой. Ощущение ему не понравилось, так как не обещало ничего хорошего, и потому он приказал себе остановиться. Больные мысли должны оставаться в специальном отсеке для больных мыслей и проверяться максимум раз в месяц. — Это ни о чем не говорит. Да, он молодец, что углядел то, что пропустили все вы, — на этом моменте он все же повернул голову на Гэри и добавил в голос намек на упрек, — но для этого много ума не надо, согласись? — А как вы думаете, куда пропала девчонка? Желая уйти от обсуждения того, что он просмотрел опасность, Берд не слишком умело перевел тему, думая, видимо, что Прист не заметит. Хотя едва ли этот момент был приятнее, чем его слова о Хьюго, потому что идей о том, куда испарилась Бротцман, у Осмунда не было. — Черт ее знает, но у меня есть чувство, что дальше будет происходить полная дичь. — Так здорово же! Представьте, если бы мы поймали обоих сегодня, тогда все веселье закончилось бы слишком быстро. А теперь есть шанс растянуть игру! Слишком просто — это неинтересно. — он решил идти до конца и кулаком ткнул Осмунда в плечо, продолжая свою речь в еще более громкой и веселой манере. — Да улыбнитесь, мистер Прист! Я же знаю, что вы рады этому! И как только тот действительно поднял губы в намеке на улыбку, признавая правоту друга и чувствуя некоторое облегчение оттого, что их возвращение в Черное крыло обещало превратиться в еще более веселую историю, чем они того ожидали, Осмунд заметил что-то вдалеке на обочине. Чем ближе они приближались к темневшему на дороге объекту, тем стремительнее на лицо возвращалось выражение, которое держалось все время до этого, а именно «я бы скорее мешки с навозом таскал, чем сидел здесь». Потому что в неопознанном силуэте Прист довольно быстро опознал служебную машину Черного крыла. Несложно было просчитать, кто сидел за рулем, потому что только один человек мог почти за полночь отправиться в какой-то вонючий пригород по непонятным причинам. Точнее, тот сидел не за рулем, а прямо перед машиной, но суть от этого не менялась. — Ты тоже это видишь? — почти неверяще прошептал Осмунд, обращаясь к Берду. — Кто это? — тот пытался всмотреться в темноту и различить там что-то, что должен был, по идее, сразу же узнать. — И ты говоришь, что там есть какие-то намеки на мозги? Останавливай, — уже держась за ручку двери, Прист не мог поверить, что это происходило с ним, — я уже не могу дождаться услышать объяснение, которое придумает этот придурок. И, не став дожидаться очередного удивленного высказывания Гэри, он вышел из машины, направляясь к Хьюго, который продолжал сидеть на дороге и рассматривать что-то, что лежало перед ним на земле. Тот не поднимал голову, и можно было сделать лишь два вывода: либо он слепой, раз не увидел свет фар от цепи машин, либо перед ним было что-то катастрофически интересное. Осмунд даже не ощущал привычной смеси дурацких непонятных чувств, настолько охуенно интересно ему было, что этот путешественник тут забыл. И лишь когда между ними оставалось несколько шагов, Хьюго поднял голову, и по его глазам Прист прочитал, что тот совершенно точно не ожидал такой встречи. Сначала в его взгляде промелькнула тень страха, которая, видимо, вызвала внутреннее просветление, отчего Фридкин понял, что сидеть на почти заброшенной дороге в темное время суток — это идея, которая могла бы назваться хорошей с огромной натяжкой. Затем там появилось удивление. Очевидно, по его расчетам они не должны были пересечься, и, возможно, так бы и получилось, не усядься он перед машиной, глядя в пол. И только после всей этой череды эмоций в глазах Хьюго появилось то, чего Прист ждал с самого начала — обида. И как только она стала достаточно заметной, тот опустил голову вниз, не говоря ни слова. Осмунд мог бы стоять вот так, препарируя это нечто взглядом, еще долго, но рассудил, что ни Фридкин, ни команда не поймут его. А он всего лишь хотел одного — понять, что творилось в голове этого представителя отряда идиотов. Но он подвинул собственные интересы и после паузы, которая уже становилась неудобной, произнес, стараясь голосом как можно точнее выразить свое отношение к открывшейся картине: — Мне не удивляться? Сперва хьюго молчал, пытаясь, в свою очередь, использовать отсутствие слов для выражения чувств. Но когда понял, что если бы мог справиться с ситуацией, какой бы она ни была, сам, то был бы уже на пути к точке назначения, опять же, какой бы она не была. Это видел и Прист и потому терпеливо ждал, когда отчаяние пересилит желание показать свой бойкот. — Не сдерживайтесь, — произнес тот наконец, не поднимая головы, — прямо как пару часов назад. — Я даже не знаю, с какого вопроса начать, — признался Прист, и его растерянность вперемешку с нервной усмешкой были абсолютно неподдельными. Хьюго словно только и ждал какой-то подобной оценки собственных умственных способностей, поэтому ужасно тяжело вздохнул, стараясь еще и добавить в этот измученный вздох большую дозу раздражения, словно он занимался чем-то охрененно важным, а Прист стоял здесь и своими тупыми вопросами его отвлекал. — Я хотел посмотреть на мотель. Точнее… есть ли сходство между исчезновением Аманды Бротцман и пропажей Дирка Джентли. Я думал… — он снизил громкость голоса, но потом, видимо, подумал, что стыдиться ему нечего, и вернул былой тон, — что мы с вами не пересечемся. — Разбиваешь мне сердце. Хорошо, значит, по дороге к месту назначения ты решил снять напряжение и кого-нибудь переехать, правильно? Только теперь ему удалось рассмотреть то, что находилось перед Фридкиным. В маленьком черном комке с редкой шерсткой можно было узнать котенка. Он лежал неподвижно, но глаза его были открыты, а дыхание было ровным, не прерывистым. Хьюго в ответ на такие выводы вытаращил глаза и замотал головой. — Я не!.. он лежал прямо посреди дороги, и я решил остановиться. Судя по всему, у него повреждена лапа, потому что он пищит, если до нее дотрагиваться, — он почти в отчаянии уронил голову вниз и вновь обратил взгляд на животное, которому не посчастливилось встретиться с сердобольным, но неспособным помочь человеком, — и я не знаю, что делать. У вас там нет кого-нибудь, кто разбирается в таком? И он указал рукой на вереницу огромных черных машин в надежде, что по какому-то чуду один из пассажиров такого агрессивного на вид транспорта мог знать что-то о котах. Прист стоял посреди этой сцены очень сюрреалистичного фильма и начинал думать о том, что хотел, чтобы Аманда Бротцман забрала его с собой. Видя отчаяние Хьюго от невозможности хоть как-то облегчить страдания животного, он понимал, что вариантов было немного. Сдвинуть того с места и уговорить оставить несчастного котенка на дороге не представлялось возможным, оставить там еще и Фридкина… это было привлекательно, но все-таки как-то неблагородно, а именно в тот конкретный момент Осмунд почувствовал, что слово «благородно» что-то для него значило. И он был уверен, что, как только ситуация перестанет касаться Хьюго, все вернется на круги своя, и это понятие снова войдет в его список запрещенных слов. Он почти в отчаянии оглянулся на команду, которая уже начинала беспокоиться и поочередно выглядывать из дверей и окон. Отлично, теперь они навсегда запомнят то, как их непреклонный командир стоял посреди дороги, ночью, перед ним сидел человек, который находился по рангу еще выше, и смотрели они на беспомощного котенка, которому не посчастливилось оказаться не в том месте, не в то время. Отличный мастер-класс «как уничтожить собственную репутацию за несколько минут». Хьюго продолжал ждать чуда, которое заставило бы кота встать и зашагать или внушило бы Присту желание помочь. Очевидно, он думал, что первое было более вероятно, потому что на человека перед ним он старался не смотреть. Кот продолжал лежать и не двигаться. Осмунд продолжал безмолвно наблюдать за происходящим. Честно говоря, в своих надеждах они с Хьюго пересекались, потому что если бы кошачья лапа прямо сейчас излечилась, то он бы без всяких колебаний сел в машину и уехал. Но это, видимо, был очень коварный кот, потому что на все молчаливые мольбы Приста он не отвечал. Поняв, что допустимое время ожидания вышло, он вздохнул как можно тяжелее и отошел к машине, в которой сидел Гэри. На переднем сидении Осмунд увидел бинокль, и он готов был поклясться, что раньше его там не было. ему очень хотелось отчитать Берда за подглядывание и, вполне возможно, подслушивание, но у него не было ни душевных, ни физических сил. — Езжайте на базу, — произнес он устало и, едва Берд открыл рот, чтобы задать ту тысячу вопросов, которая у него имелась, продолжил, — сдайте Вогла сотрудникам. С тебя — проследить за тем, чтобы его доставили в камеру, и подробный отчет. После этого можешь быть свободен. — Мистер Прист! — видя, что тот оборачивается с целью поскорее уйти, тот поторопился, — это же… тот парень… там в баре… это был Фридкин?! — Сюрприз. — почти без эмоций бросил Осмунд и зашагал обратно, туда, где его все еще ждали два существа, которые надеялись на него изо всех сил. Один — довольно открыто. Другой — молчаливо, со всей имевшейся у него гордостью, не готовый забывать то, как его словами пренебрегали. Первым, понятное дело, был кот. Он присел рядом и, перед тем как начать, бросил взгляд на Хьюго. Тот чувствовал, что на него смотрели, и оттого хмурил брови сильнее, чем стал бы хмурить брови человек в такой ситуации. И так очаровательна была его обида, так непреклонен в ней он был, что Присту неожиданно захотелось сказать что-то вроде примирительного «не злись» или «не обижайся». Просто чтобы посмотреть, как забавно Фридкин будет показывать свое удивление, потому что не ожидал подобного, и, Осмунд был не уверен в этом, но предполагал, что ему может захотеться посмотреть еще и на то, как тот будет сдерживать смущенную улыбку, и на слегка покрасневшие скулы. Он почти набрал в легкие воздуха, чтобы воспроизвести план в жизнь, но в последний момент подумал, что в такой ответственный момент, как этот, лучше было отвлечься от эмоций и поскорее перейти к действиям, потому что кот его мыслей не оценил и на этом распутье выбора тянул за руку в сторону дорожки с указателем «похуй». Тряхнув головой, чтобы отогнать подобные шизофренические рассуждения, Прист выдохнул и обратился к Фридкину. — Держи его. Тот несмело приблизил руки к животному, но, едва притронувшись к шерсти, отдернул их, потому что услышал протяжный писк. — Но ему больно! У Хьюго в глазах была такая безысходность, что было непонятно, кто испытывал большие страдания — он или кот. — Потерпит. Прижми к земле. — видя, что тот продолжает колебаться, Осмунд постарался поменять тон на ободряющий. А может быть, это получилось у него естественно. — Смелее, Хьюго, он потом скажет тебе «спасибо» за это. Не бойся, хуже все равно не сделаешь. Фридкин потратил еще пару секунд, чтобы собраться с силами, и потянулся к коту. Тот снова издал истошный визг, но в этот раз он не убирал руки, а продолжал удерживать хрупкое тело с выражением глубокого раскаяния на лице за то, что причинял лишнюю боль. Осмунд в свою очередь лихорадочно пытался вспомнить последовательность действий и молился, чтобы все получилось, потому что по непонятным причинам чувствовал, что конкретно эту ситуацию и конкретно этого кота он запомнит на всю оставшуюся жизнь. И ему не хотелось вспоминать его, как очередное живое существо, которое он обрек на страдания. И одно только это обстоятельство уже делало обычного кота особенным. Собравшись с духом, он, под усилившееся пищание, прощупал лапу и убедился в своих догадках о том, что это был обычный вывих. После этого Прист начал вытягивать конечность, сгибать и разгибать. Крик животного пробирал его до костей, и он боялся даже представить, как от этого чувствовал себя Хьюго, поэтому надеялся, что все закончится как можно скорее. И вот, наконец, раздался долгожданный звук вправленного сустава. Дальше все произошло очень быстро. Кот получил ожидаемый шок и вцепился когтями свободных лап в то, что было ближе всего — в руку Фридкина. Однако тот, видимо, тоже переживал свое шоковое состояние и потому даже не заметил, что к тому моменту как Прист отодрал кота от его руки, на ней остался глубокий порез, который тут же начал кровоточить. — Блядь, — тот выругался и, закинув черный сгусток шерсти себе на плечо, быстро поднялся и подошел к машине, даже не стараясь скрыть то, как лихорадочно его руки копались в багажнике в поисках аптечки. Да ему и не было дела до того, как это выглядело, как и до того, что кот и не думал приходить в себя и потому вцепился когтями в его плечо. Когда все предметы первой необходимости были извлечены из ящика с медикаментами, он оглянулся на то место, где находился Фридкин с его пострадавшей рукой. Правда, теперь тот стоял и с улыбкой наблюдал за действиями Приста. Тот даже не хотел понимать, чем была вызвана эта радость, и потому просто позвал его, чтобы поскорее сбросить с себя груз ответственности за все изувеченные этой ночью конечности. — Иди сюда. — тот подошел ближе, прижимая свободную руку к ране, и не менял выражения лица, на что Прист только покачал головой. — Я даже не спрашиваю. Хьюго улыбнулся еще шире и, видя, как Осмунд похлопал по краю багажника, сел на него. — Вы ему нравитесь, — и он кивнул на кота, продолжавшего цепляться за плечо Приста с силой, которая была больше характерна для челюстей крокодила, а не маленьких лапок котенка. Тот ничего не ответил на такое смелое предположение, потому что рассудил, что, когда у тебя распорота рука, тебе меньше всего захочется, чтобы тебя тяжело ранили еще и душевно самыми отборными выражениями в твоей жизни, а только такие ему и приходили на ум после слов Фридкина. Вместо этого он вскрыл пакетик с порошком, подумав, что жжение от его взаимодействия с порезом компенсирует его оскорбленное достоинство. И хоть насчет этого Прист был не уверен, но зашипел Хьюго довольно натурально, рука его непроизвольно дернулась, что заставило остановиться на несколько секунд, чтобы усилить хватку и, словно невзначай, погладить неповрежденную кожу большим пальцем. Ему показалось, что после такой манипуляции Фридкин снова вздрогнул, и потому он сразу же прекратил это действие, чтобы не стать причиной еще больших неприятных ощущений. Однако тот довольно быстро вернулся в нормальное для себя состояние. — Он думает, что вы его мама. — Хьюго, я сверну тебе шею. Тот, вопреки здравому смыслу, засмеялся, не обращая внимания на боль от соприкосновения раны с бинтом, которым Прист заматывал его руку. Тот поднял взгляд и наблюдал за ним буквально пару секунд. Ну так планировалось, по крайней мере. А на деле ему пришлось приложить немало усилий, чтобы опустить глаза вниз хотя бы через полминуты. Потому что Хьюго сидел перед ним с распоротой рукой, смотрел на котенка, висевшего на плече Осмунда, совершенно не думал о том, что это из-за него они стояли в таком положении: на пустой дороге, глубокой ночью, и смеялся. И от этого смеха, который игнорировал обстоятельства, в которых они оказались, у Приста внутри что-то разрывалось. Что-то, на чье строительство он потратил очень много времени. И ему даже не хотелось повесить вину за это на Фридкина, и что самое обидное, корить себя за подобные чувства в эту минуту он тоже не желал. Он мог бы сказать что-нибудь злое, оборвать этот момент чужой радости, потому что знал, что это было бы несложно. Но вместо этого рассудил, что здравый смысл покинул его насовсем, и улыбнулся в ответ. — Неужели возня с каким-то драным котом стоила этого? — Если вы дадите себя сфотографировать, я буду готов пережить это еще сто раз. — и Фридкин посмотрел на него так, что Осмунд понял — тот не врал. — Я тебя предупредил, — вздохнул он так, чтобы показать, что его слова тоже являлись правдой, и, закрыв аптечку, оперся о крышку багажника, не имея ни малейшего представления о том, что случится дальше. На удивление, Хьюго молчал, только легко улыбался, глядя на надежно перебинтованную руку. На удивление, тишина не была неловкой. Вопреки абсурдности ситуации, все это ощущалось… правильно. Присту нравилось не корить себя за все, что он чувствовал. Так было намного проще, и хоть он знал, что эту акцию скоро пора будет заканчивать, хотелось воспользоваться ей полностью и представить, будто бы… он затруднялся продолжить эту мысль, ведь если он скажет «будто бы все по-настоящему», то это будет значить, что ему этого хочется. А такого нельзя было допускать. Потому что он прекрасно знал, что расстояние от иллюзии до реальности могло уместить в нечто ничтожно маленькое. И хоть стоять в тишине, нарушаемой лишь редкой мелодией птичьих переговоров, дышать чистым ночным воздухом и иногда поднимать взгляд на человека перед ним было замечательно, Осмунд понимал, что время подходило к концу. Он и так выделил слишком много, хотя не имел на это права. Однако он был уверен, что эти минуты, которые очень хотелось растянуть во что-то большее, останутся в его памяти еще очень надолго, как иллюзия, к которой можно будет обращаться, чтобы снова оказаться здесь — на пустой дороге, в обстоятельствах, в которые загнал их глупый поступок Хьюго, за который Прист был ему благодарен, и кот, который оказался не в том месте, не в то время. — Погнали? Фридкин поднял взгляд, и, может быть, Осмунду показалось, но в его глазах словно была такая же молчаливая просьба ко времени — ненадолго остановиться. Но когда тот понял, что просьба осталась без ответа, то как-то рассеянно кивнул и спрыгнул с багажника, направляясь к водительскому месту. — А ты не хочешь, — Прист не знал, как бы сформулировать мысль так, чтобы Хьюго снова не начал улыбаться, хоть и понимал бессмысленность попыток — снять с меня это?.. Тот ожидаемо улыбнулся и вдобавок закусил губу, рассматривая собственные ботинки. — Он не хочет. Но Осмунд быстро понял, куда клонил Фридкин и пришел в настоящий ужас от этого осознания. — Нет, убери этот взгляд! Хьюго, я серьезно, сними его. Это была твоя идея, значит, и ответственность на тебе! — Но он же вам нравится! — Мне никто не нравится! Еще никогда Осмунд не слышал такого отчаяния в своем голосе. И кот, как назло, лишь сильнее вцепился в него, поддерживая безумную идею Хьюго. Если за ближайшие пять минут он все-таки свихнется и согласится оставить его у себя, то назовет Предателем. — Давайте так, мистер Прист. — тот поднял руки в сдающемся жесте. — Он доедет с нами до мотеля, и потом вы решите, хотите взять его к себе или нет, хотя я вижу, что вы хотите. Тот поднял глаза к небу и мученически застонал, не переставая проклинать и кота, и Хьюго, и все, на чем свет стоит. Затем, поняв, что своим поведением веселит Фридкина еще сильнее, принялся клясть все вышеперечисленное вслух, направляясь к машине. — Какого дьявола я вообще пошел на это? Почему никто меня не отговорил? — ругался он вполголоса, останавливаясь около двери со стороны водительского сидения. — Я пока еще в здравом уме и не стану забирать к себе ни одного кота… — Мистер Прист… — Что?! — Смотрите. И он указал пальцем в направлении плеча Осмунда, где с охуенно спокойным выражением морды, как будто так и надо было, сидел кот, который уже не цеплялся за него так, будто был гусеницей, которая нашла единственную в мире ветку, на которой еще остались листья, которые можно было сжевать. Прист посмотрел на это, вздохнул так печально, как никогда, и, поняв, что с котом говорить было не о чем, перевел взгляд на Хьюго. — Ты с такой рукой собрался вести машину? Наконец-то. Снова положение вещей поменялось с того, где ему задают неудобные вопросы, до того, где это делает он. Он уже начал скучать по непонимающему выражению лица Фридкина и смущению, которое было этим вызвано. — Ну… Но он не успел договорить, потому что его перебил очень усталый голос: — Съеби отсюда. И тот, поняв, что спорить было бесполезно, и даже не оскорбившись оттого, что его так категорично выгнали с переднего сидения, сел на пассажирское, а Прист занял место за рулем, даже не думая о том, чтобы обмануть Фридкина и вместо мотеля, в который тому присралось съездить, отправиться в обратную сторону. Он очень устал. Миссия, хоть и принесла невероятное удовольствие, вымотала его, а о влиянии последних событий можно даже не упоминать. Но почему-то Осмунду казалось, что это маленькое путешествие, в которое отправлялась их команда, поможет восстановить душевный покой гораздо эффективнее, чем подушка и одеяло.