Дочь кипариса

      Честно признаться, я никогда не умела выбирать парней: мой вкус будто бы отличался от большинства девушек, а потом я и сама уверялась в том, что все молодые люди, на которых я обращала внимание, обладали… чем-то, какими-то недостатками, пороками. Взять хоть даже Джиёна — кто бы подумал, что он плотно сидел одно время на марихуане и пытался это всеми силами скрыть, ведь образ плохого американского парнишки прокатывал только на экране в клипах, а не на шоу или на улице, когда его видели простые смертные, а у него желание пожрать, поспать и потрахаться. Бывало такое, что, накурившись, он перебивался случайными половыми связями, особенно это было заметно по некоторым стюардессам, когда они все летели на частном самолёте — размазанная по лицу помада, растрёпанные волосы, и честно, если бы я была прямо очень сильной монашкой, то кривила губы и отворачивалась. Честно, уже тогда я давно задумывалась о собственном теле, о том, как выглядела со стороны, могла ли я быть желанной, а потом натыкалась на практически детское лицо, расплывшуюся талию и слышала свой ещё порядком визгливый голос. Я была ребёнком, но очень хотела вырасти, не зная, что вырасту слишком быстро, стремительно, практически за один день, но до этого события будет ещё как минимум полгода.       — Господи, ты опять тут, — я снова вздрогнула, оборачиваясь на знакомый до боли между пятым и шестым ребром голос и закусывая губу, ведь да, я снова была здесь и снова тренировалась посреди ночи. Заступал март, совсем скоро должен был состояться релиз «Fantastic Baby» от Big Bang, и лидер этой группы вновь смотрел на меня, будто думал, что я не решусь спустя неделю после его промывки мозгов вернуться в зал. Мужчина цокнул языком, я неловко помялась на месте, всё же подходя к Джиёну и заводя руки за спину, с интересом наблюдая за его манипуляциями с ноутбуком — конечно, он не сломает аппаратуру, но мне было немного неуютно, будто он входил в моё слишком уж личное пространство, как тогда, когда мы ели курочку. — Как смотришь на то, чтобы станцевать вместе?       Я так и обмерла, когда это услышала, глаза широко распахнулись, даже пришлось откашляться, чтобы до собственного мозга донести информацию о том, что мне только что предложили. Квон протянул мне ладонь, и я несмело коснулась его пальцев, как внезапно оказалась практически к нему прижатой, что спровоцировало внутри буйство фейерверков, я попыталась как-то отстраниться, но не вышло. Меня тревожило, что в таком состоянии я даже не могла дать отпор, лишь смотрела на его лицо, вдыхала аромат его тела и чувствовала, как меня щекотали его отросшие волосы, которые хотелось тщательно расчесать, но под руками не было расчёски, а пальцами такое гнездо только ещё больше запустишь. Мы смотрели друг другу прямо в глаза, что могло бы посчитаться неприличным, но я не хотела отрываться от созерцания — чисто выбритый, без капли макияжа, этот мужчина явно знал, как привлечь женское внимание, как завладеть только мной, и я поддавалась на его невидимое влияние, но наши дыхания пока не смешивались.       Заиграла какая-то максимально незамысловатая мелодия, вернув меня в реальность, и с лёгким покашливанием я отстранилась совсем немного, но всё равно осталась в его объятиях, и мы легко начали кружить по залу, еле-еле переставляя ноги. Я не знала, какие цели он преследовал, увлекая меня в танец, может, хотел как-нибудь изучить меня, пока я расслабленно прикрывала глаза, потому что мне было с ним уютно, а потом он споткнулся, и я вцепилась в его футболку, утыкаясь носом куда-то в ключицы. Я казалась самой себе очень маленькой, да к тому же безумно невесомой, потому никак и не ожидала, что Джиён наклонится вперёд, держа меня за талию, будто ждал этого события больше всего на свете. Так близко я была лишь рядом с несколькими избранными, в круг которых входили некоторые парни-трейни, но казалось, что с Квоном я могла быть ещё ближе, чем сейчас, что, в принципе, подтвердилось, но как же, чёрт побери, порой хорошо ошибаться. Я же в общении с этим мужчиной не имела права на ошибку, неверный шаг — и он поставит мне мат в этой шахматной партии, а я потом уйду и буду плакать в плечо Джису, которая в комнате стала неофициальной «мамочкой», тем более была самой старшей.       — Советую тебе лучше не перетруждаться, бабочка, — проговорил Квон мне на ухо, слегка улыбаясь и щекоча кожу прикосновениями, а я же поддавалась игре его гулкого сердца, держась за плечи и стараясь не упасть. — Но я бы уже взял тебя на съёмки с твоим-то трудолюбием.       — На съёмки? В клип? — мне кивнули, я даже хлопнула пару раз глазами, чтобы до мозга точно дошла информация. — Сонбэ… я буду очень рада этому, если вы меня возьмёте!       — Чем вы тут занимаетесь?       Я практически сразу отскочила от Джиёна, затравленно глядя в проём двери; там стоял мужчина намного старше нас, и если бы он не был ухоженным, а рядом с ним не вилась ассистентка, я бы подумала, что это кто-то из музыкальных продюсеров. Но это был Пак Чесан, который в декабре вместе с другими артистами YG выступал на концерте. Я не была там — тренировалась, тренировалась и снова тренировалась, не выпрашивала билеты и старалась вести себя хорошо, чтобы меня не выгнали из агентства. Я вся залилась краской, когда заметила, как вошедший мужчина смотрел на меня, а потом, неловко сказав «До свидания, сонбэ» и поклонившись, выскользнула из танцевального зала, направляясь прямо в общежитие. Это было слишком для меня, для моего сердца, для моего охваченного любовной лихорадкой сознания, и как только я ввалилась, громко топая, в комнату, то просто упала в кровать лицом вниз, не обращая внимания на проснувшуюся Чеён, что потёрла кулаками глаза и что-то пробурчала.       — Бешеная, — проговорила она внезапно, глядя прямо на меня. — Чего шумишь? Все уже давно спят.       Я, ничего не говоря, так как знала, что лучше ничего и не вякать, когда разговариваешь с Пак, просто переоделась и юркнула под одеяло, стараясь успокоить себя, но никак не получалось — сердце заходилось в стуке, казалось, что я сейчас умру. С трудом мне удалось заснуть, и во сне я видела съёмки клипа: как мы с Джиёном кружились в танце, как я подпевала ему в те моменты, когда камера смотрела в мою спину, а потому, как только прозвонил будильник, я вскочила на ноги, принявшись собираться и будить девочек. Мне до сих пор было странно касаться до Чеён, когда нужно всех будить, но как только все были растормошены, я с чувством выполненного долга пошла в ванную умываться. Ко мне вскоре присоединилась зевающая Миён, и Лиса с закрытыми глазами, что повисла на Чо, выдавила зубную пасту и себе, и нашей общей подруге. Джису уже тёрлась в дверях, проверяя поутру социальные сети, Чеён только-только упала с кровати, и как только наша тройка вышла из ванной комнаты, более-менее проснувшаяся, оставшиеся девочки поплыли к умывальнику. Мы все были разными, и действительно, Джису потом стала очень тесно общаться с заносчивой Розэ, они даже понимали друг друга, как родственные души, а я же оставалась рядом с Миён, что изредка играла на скрипке, и Лисой, которая покорила меня своей преданностью. И что самое забавное, не только мне она была предана, но и тому парню, о котором бредила со страшной силой, о котором хотела заботиться и кого любила больше всего в этой жизни. Для него себя и хранила, не обращая внимания на парней-трейни, что крутились рядом с нами, в то время как мы заводили кратковременные романы, интрижки, чисто чтобы адреналин мешался с кровью и соскабливался с вен, когда приходилось долго и муторно разучивать танцы.       Чеён, не успевшая ещё нормально перед нами раскрыться, пускай и прошло несколько месяцев с её присоединения к нам, представляла из себя начинающего желторотого птенца, который очень неловко танцевал и порой отказывался от обязательных диет в пользу поедания тортиков. Мы её пытались сдерживать, но девушка всё время огрызалась, пинала нас и вела себя неуважительно, после чего Миён совсем в ней разочаровалась, обозвав «наглой австралийкой», которой «не место в нашей Республике», и пожелала ей вернуться на солнечное побережье Мельбурна. На эти вполне себе справедливые слова Пак пожала плечами и пожелала старшей как можно скорее вылететь из агентства, потому что она страшная, некрасивая, а ещё петь не умеет, и от этих слов мы выпали в осадок все вместе. Как такое можно говорить человеку, что старше, опытнее и находится под крылом агентства дольше, так ещё и не просто бренчит на гитаре, а играет на скрипке, таком сложном инструменте, который не каждый может освоить? Мы говорили с людьми, что ответственны за общежитие, пытались отселить от нас скандалистку, которая часто сбегала в город без разрешения и прихватывала с собой Ханбина, с коим спелась, с которым даже после дебюта была вплоть до его скандала с наркотиками. Для нас было секретом, почему в ней столько наглости, свободы и детской беспечности, заставляющей её часто уходить, даже убегать, есть много еды и плевать на педагогов, некоторые из которых ходили по струнке рядом с ней; раскрылось-то всё потом — у неё были родители-адвокаты, готовые платить, покрывать средствами каждый каприз своей дочери, каждый взмах руки Яна Хён Сока. Это Джису порой стеснялась попросить у родителей больше, чем ей высылали, это Миён писала стихи и продавала их, дабы выделить что-то для себя; про Лису я вообще молчу — она довольствовалась тем, что имела, и трепетно общалась с родителями. Что поделать — иностранка, совсем другая культура, но с мамой она разговаривала подолгу, с нежностью, на своём родном языке, что я проникалась и порой хотела позвонить своей, но что-то меня останавливало. А, точно. Я не буду общаться с ней так же непринуждённо, не смогу забыть все обиды и замять все слова, колющие горло, потому что до сих пор не могу простить за прошлое, за все принесённые раны и то, что она старалась от меня абстрагироваться и забыть, кто я такая.       Мы тренировали очередной танец одним жарким августовским днём, в то время как какой-то низенький мужчина зашёл и направился прямо к нашему хореографу, который не остановил нас и сказал продолжать танцевать до конца песни. Мною движения были отточены до идеала, я это знала, потому, как только мы встали в финальную стойку, госпожа нам похлопала и, откашлявшись, поняла, что нам надо кое-что сказать. Она переглянулась с низеньким господином, что подтянул очки на переносицу и нахмурился, оглядывая каждую из нас: мы впятером, тренирующиеся в отдельном от всех трейни зале, были яркими индивидуальностями, девочками, которые уже прошли через многое, хотя для меня до сих пор являлось тайной, за что так выделили Пак Чеён. За то, что она сыпет деньгами? Ей стоит побеспокоиться, потому что если она дебютирует раньше меня, я расскажу всем средствам массовой информации о том, какая же она сука на самом деле — ничего в ней святого и чистого нет, один только порок и грязь, засевшая под ногтями, которую не вычистить при помощи зубочистки. Избавившись от лишних мыслей в голове, я вся обратилась в слух, зная, что сейчас должна пройти явно важная для нас всех информация, потому что не просто так люди прерывают тренировку стажёров, которых пускай ещё не показали публике, но уже готовили к дебюту.       — Здравствуйте, девушки, — мы поклонились достаточно глубоко, у меня даже хрустнула спина, а потом разогнулись; мужчина нам не поклонился, лишь кивнул и поднял перед собой бумажку, вчитываясь в написанный текст. — Не знаю, слышали вы или нет, но Квон Джиён, он же G-Dragon, лидер группы Big Bang, готовится к соло-камбэку, — моё сердце учащённо забилось, я даже сглотнула вязкую слюну и попыталась понять, что же от нас хотели, но ответ нашёлся сам собой. — Посему мы с ним посовещались, и я составил список подходящих девушек на роль главной героини клипа. Вы впятером в него входите, потому, прошу вас, пройдите вместе со мной и вашим хореографом.       Жаль, что этот мужчина умолчал, что в этот список входили все девушки-трейни, а их было достаточно: около двадцати, если быть точнее, и я не всех знала, зато когда мы пересеклись в коридоре, я поняла, что нас просто таким способом не хотели разочаровывать. Сражаться за вожделенное место среди пяти соперниц — это ещё ладно, но когда их больше в четыре раза, становится страшно, потому что вдруг выберут её, бесталанную, некрасивую, а ты, такая хорошая и милая, останешься в тени? У меня чуть не случилась паническая атака, когда мы увидели огромную очередь в зал, где я уже заметила Джиёна, развалившегося на стуле, и директора агентства, который, если честно, занимался откровенно мелочным делом — зачем ему устраивать такой фарс с выбором актрисы, если у него полно артистов и другой работы? Двери закрыли за самой первой претенденткой, и Лиса потянула руку в рот, дабы вновь сгрызть ноготь, но Джису её отдёрнула, смерив достаточно строгим взглядом, и намекнула, что не поведёт в следующий раз делать маникюр. Я не нервничала, пускай ладони вспотели, а девушки всё шли в зал и не возвращались, хоть я и знала, что там есть вторая дверь, из которой можно выйти; очередь как-то странно бежала и вскоре дошла до меня — назвали по имени, а потом втолкнули в помещение, заставив обмереть и вспомнить все молитвы богу, в которого я не верила.       Прямо передо мной на стульях сидело четыре человека: Джиён, что явно делал вид, будто не знал меня, директор Ян, вызывающий у меня дрожь где-то в поджилках, преподаватель по актёрскому мастерству и то ли какой-то акционер, то ли кто-то ещё. К сожалению, я этого человека не знала, но моё смутное ощущение того, что он связан с клипом, не покидало, и я без всяких сомнений улыбнулась всем, кто здесь находился, и глубоко поклонилась. Квон уже перевёл взгляд на меня, и я видела в его глазах буквально гамму чувств, которую пришлось потушить, но я уже заметила всё, сделала для себя определённые выводы и поняла, что имею все шансы пройти. Не пройду я — не пройдут остальные девочки, я забаррикадирую дверь, выбью окно, но сделаю всё, чтобы меня взяли в качестве героини клипа, и пускай я пока не знала концепции, песни, своей роли, но чувствовала, что идеально подойду. День начался как обычно, так почему же он не может продолжиться счастливо? Почему я не заслуживаю исполнения собственных мечт, пускай одна из них осуществилась в тот момент, когда я прошла прослушивание?       — Дженни Ким, наденьте, пожалуйста, туфли, — я обернулась к небольшой скамейке, под которой в ряд стояли туфли на высоком каблуке, и нашла спустя пару мгновений свой размер, принявшись вытряхивать из кед ноги. — Хорошо, теперь встаньте на них, — так вот что за странные звуки шли из зала — некоторые девушки падали, кто-то слишком громко цокал каблуками, а я же встала и поняла, что если покачнусь — это будет конец моей жизни. — Пройдите взад-вперёд.       Я послушно выполняла все инструкции примерно до того момента, как Джиён не встал со стула, почёсывая затылок и бодро направляясь ко мне. В тот момент, честно признаться, я растерялась, но сохранила лицо, даже постаралась улыбнуться, а потом он протянул мне ладонь, как бы говоря вложить в неё свою руку, и я ощутила разницу: у него имелись большие ладони, изящные пальцы, он был взрослым мужчиной, а я при маленьком росте действительно ещё являлась ребёнком, но уже стояла на каблуках и держала Квона за руку. Я не знала, была ли видна вся трепетность, что я вложила в прикосновение, но для меня было ясно одно — я сейчас точно умру, а если он подойдёт ещё ближе, положит руку на талию, то не смогу сдержаться. Я хотела его поцеловать, я отчаянно хотела его самого, и в тот самый момент, когда он приблизился и приобнял меня за плечи, я уже знала, что прошла отбор — я первая, я единственная, именно меня он ждал, когда смотрел на остальных девушек, именно меня хотел касаться, именно к нему тянуло и меня саму. Мы продефилировали с ним вместе, а потом мне позволили снять туфли, и я сразу стала меньше, могла даже положить голову на плечо Джиёна, но пересилила себя и просто посмотрела на него со всей любовью, что зрела во мне.       — Я считаю, что эта девушка отлично впишется в мой клип, только надо подобрать ей хороший макияж и всё остальное, — мужчина, которого я приняла за спонсора, кивал и что-то записывал себе в блокнот, а потом поднял на меня взгляд. Джиён пробежался пальцами по ребру моей ладони, огладил внешнюю сторону запястья, заставив меня растаять и улыбнуться, и проговорил будто бы вдогонку, чтобы я знала, что он меня ждал всё это время: — Дженни Ким, благодарю вас, что прошли этот кастинг.       Я не мямлила, просто глубоко поклонилась, а потом директор Ян самолично вышел из зала, объявляя оставшимся девушкам, что моя кандидатура вполне устроила всех, и пусть крутилась голова, хотелось попить воды и присесть, я надела кеды и, даже не завязывая их, вышла вслед за директором, падая в объятия Лисы. Мужчина, объявивший нам о кастинге, закрывал дверь, но даже в тот момент, обернувшись, я заметила Джиёна, стоящего с руками в карманах, с улыбкой на лице и попыткой этим меня развеселить, пускай не знал, что моё счастье и так было велико. Я сжимала Лису в руках, принимала поздравления оставшихся девушек и знала, что с этих самых съёмок вся моя жизнь изменится, перевернётся с ног на голову, и чёрт побери, как же я была в тот момент права. С тех съёмок клипа «That XX» переменилось действительно многое, а в первую очередь — я сама. Ничто так не меняет человека, как потрясения, портящие психику, убивающие изнутри, и меня изменили они, сильно, быстро и настолько заметно, что меня даже бойкая Чеён стала шугаться, опасаться, а как видела, что я плачу, просто уходила из комнаты и оставляла меня одну. Слава богу, я нуждалась в одиночестве, слава богу, что даже такие личности, как эта австралийка, ещё хоть что-то понимали, пускай казалось, что она не способна ни на понимание, ни на сострадание.       — А ну рассказывай, как вообще так получилось, что ты прошла этот кастинг, — проговорила Джису за обедом, когда я брала листик салата. — Из-за тебя мы даже не успели насладиться видом Квона Джиёна-сонбэ.       — Эгоистка, лишила нас этого удовольствия, — тепло улыбнулась Миён, сидящая рядом со мной и щёлкнувшая по носу. — Но что было на кастинге? Остальные девочки молчат, говорят, что раз мы — твоя компания, то пусть у тебя и узнаём.       — Ну, мне сказали надеть туфли и пройтись, — я перестала жевать и задумалась. — А потом Джиён-сонбэ встал и продефилировал рядом со мной… честно, я думала, что скончаюсь от этого, но он… он меня коснулся, сказал, что я выбрана, а потом поблагодарил за участие в кастинге. Девочки, это так волнительно!       Я не рассказывала им, как ночами до этого виделась с Джиёном и как в те моменты он на меня смотрел, как касался, кормил; я до сих пор не вернула ему его куртку и хотела отдать её на съёмках, пускай там будет целый океан людей. Мне хотелось, чтобы на съёмочной площадке он смотрел на меня так же, как и тогда, в зале, трогал мои руки, волосы, и боялась, что операторы заметят, что чувственность, которая точно будет в клипе, у меня не наигранная, а самая что ни на есть настоящая, идущая из глубины души, потому что по-другому я не могу, по-другому я не хочу, и мне даже пытаться не стоит выдавливать из себя большее, нежели я чувствую. Хотелось бы, конечно, те прикосновения пальцев, те объятия и лёгкие, почти незаметные поцелуи претворить в жизнь, но Квон Джиён — публичная личность, ему не нужны такие отношения, тем более с малолеткой-трейни, но я отчаянно хотела, чтобы хоть мизер тех чувств, что он мне показывал, был настоящим, искрящимся и выражающим любовь не только мне как девушке, но и как Дженни Ким. Я хотела быть рядом с ним личностью, крепкой, прекрасной, желанной, но пока, являясь подростком, казалась себе странной, несуразной, некрасивой и никому не нужной — просто пугало, которое могут одеть в дизайнерские тряпки и выставить людям на обозрение, чтобы осмеяли и осудили за внешность и прошлое. Я знала — фанаты или хейтеры всё равно накопают информацию о том, где я провела большую часть детства, только ужаснутся, осудят или пожалеют — это уже их выбор, но когда правда всё же вскрылась, я поймала волну негатива и грязной, лютой ненависти, что обдала меня ароматом помоев и просьбами сдохнуть и не мешать развлекательную индустрию со своим именем. Порой айдолы не настолько невинны, порой айдолы — отпетые суки и убийцы, которым нужны деньги не для того, чтобы высылать их в качестве пожертвований, а для того, чтобы утолять свои потребности в наркотиках, сексе и внимании. Почти все через это проходят, только продолжают путь тысячи, а останавливаются — единицы, которые знают, что намного лучше иметь здоровье и прекрасный вид, чем вечно красные глаза от курения травы, пропитый голос и неухоженный вид, который не скроешь даже за тонной макияжа.       — Не ну счастливица, — выдохнула Джису и чуть наклонилась ко мне. — Но будь осторожна. Фанаток Джиёна-сонбэ много, подкараулят — а мы даже защитить не сможем.       — Да что вы за неё нервничаете? Пусть побесятся те, кто не прошёл — это им повод быть лучше, и дай бог в массовку когда-нибудь попадут, — Чеён раздражила органы слуха всех, кто находился поблизости, и я чуть не цокнула языком, но вовремя сдержалась — знала, как девушка может отреагировать даже на такие выпады. — Поздравляю, Дженни. Повеселись на съёмках.       Если бы мы не были с Чеён в контрах, я приняла бы в тот момент эти слова за символ поддержки, коими те и являлись, но я лишь кивнула ей в ответ и постаралась перескочить на другую тему, так как боялась, что алые щёки выдадут меня с потрохами. Всем удалось отвлечься на остаток обеда, а тем временем у меня в личном планере менялось расписание, всё в угоду Квону Джиёну, всё в угоду съёмкам и его личным планам, а я же должна просто не сломаться и вести себя «правильно», как игрушка, что не забудут завести перед каждым использованием. На телефон пришло сообщение, это как раз моё расписание подвинули и передвинули, да так, что в течение всего периода съёмок я не буду участвовать в тренировках со стажёрами; были бы у нас какие-то особенные уровни, я бы поднялась на самый максимальный, ведь меня сто процентов укажут в титрах как актрису, а если будут снимать видео «За сценой»… тогда мне просто надо будет не оплошать и не забыть, кто я такая, да и отвечать чётко и ясно. Нахмурившись, я прочитала присланные строчки и чуть не застонала в голос: вот о чём я думала, когда решила, что будет хорошей идеей попробовать себя в роли актрисы клипа для суперуспешного лидера суперуспешной группы? Подготовка шла полным чередом, а я должна вот уже влиться в рабочую атмосферу, ведь мне предстояло отсняться на полароидных карточках, что будут в видео, если верить задумке режиссёра, а я ещё даже не знала, что за песня будет играть на площадке! Меня не охватила паника, нет, я вполне научилась управлять своим стрессом и не высказывать всем всё в лицо, но порой напрягало то, что я о многом не знала, о многом хотела догадываться, но из догадок не вырастало ничего.       «Будьте готовы к пяти вечера — вы обязаны быть в платье, а около общежития вас заберёт машина», — значилось на экране телефона, и я глубоко вздохнула — до нужного времени оставалось около трёх часов, и я надеялась, что всех педагогов уже предупредили, что на ближайшее время я принадлежу Квону Джиёну. Как же это прекрасно звучит на самом деле — что я ему принадлежу, но мне стоило достать с пола остатки своей гордости, которая всё же должна находиться в каждой девушке, и понять, что моё тело, я сама принадлежу себе. Я ни за что не должна позволять кому-то распоряжаться собственным телом, я — своя собственная, хорошая и прекрасная, и ни к какому Квону Джиёну в ноги, будь он сто раз самым высокооплачиваемым айдолом и человеком, что владел моим сердцем, я не должна была падать и позволять его рукам бродить по моей спине, животу и груди. Он всё равно не излечивал ничего внутри, лишь калечил, ранил, убивал, стараясь вытянуть из меня жилы.       Педагоги действительно уже были обо всём предупреждены, и как бы я ни нервничала, мне пришлось достать из своего отсека в шкафу белое платье и переодеться в тишине общежития — не было ни кричащих парней, которые сейчас тренировались, ни девчонок, которые устроили себе короткий перерыв прямо в агентстве. Я захватила с собой все вещи на всякий случай, если вдруг понадобится воспользоваться даже ключами от комнаты, и ушла, понимая, что с этого дня в моей жизни начнётся нечто интересное, что-то новое. Я была молодой, полной сил, и даже отголосков какой-либо апатии не образовывалось в груди, когда я садилась в машину и здоровалась со всеми, кто там находился: водитель, помощник режиссёра и фотограф, который должен был сделать идеальный «girlfriend-материал», как это стали называть чуть позже.       — Нам нужны фотографии, потому что в одной из сцен Квон Джиён будет их перебирать. Мы будем разъезжать по разным местам и фотографировать, это может занять целый день. Мы надеемся, что во время обеда вы хорошо отдохнули и поели, — я кивнула вполне серьёзно, и мне улыбнулись. — Тогда давайте начинать.       На съёмки мы действительно потратили целый день: я стояла в разных позах, в разных местах, с разными выражениями лица, но казалось, что никогда не дотяну до нужного идеала, но мне улыбнулась удача, ведь когда в руки помощника режиссёра попали фотокарточки, он был счастлив. Я никогда не видела, чтобы человек так скакал по всей площади, вызывая у меня лёгкую нервозность, так как нас могли в любое мгновение повязать полицейские за слишком уж громкие возлияния, потому я молилась всем богам, чтобы никто не обратил на нас излишнее внимание. В итоге за целый день, когда мне приходилось два раза переобуваться с босоножек на танкетке в кеды и обратно, мы отсняли всю нужную кипу, которая потом покажется в клипе. Я устала, даже чуть не повалилась на фотографа, что выглядел относительно молодо, но был талантливым, и меня похвалили за профессионализм, даже предложили заехать в какое-нибудь кафе, чтобы за меня заплатили, но я отказалась — через полчаса будет ужин у трейни, я успею; мне не вручили фотокарточки, вообще сказали к ним не прикасаться, а потом между делом сказали, что завтра будет небольшое собрание, в котором меня посвятят в дела, творящиеся вокруг клипа. Наконец-то, я смогу заглянуть за завесу того, как проходят съёмки, но уже было удачей то, что меня выбрали и даже на пробу для фотокарточек, играющих роль, выделили время. Я знала, что не буду участвовать в творческом процессе, потому что всё уже давно сформировано и расписано, мне просто нужно было услышать, кто я такая, понять, что я могу и что я должна сделать, возможно, изобразить.       За ужином я рассказала обо всём подругам, не утаивая от них информации, и буквально захлёбывалась слюнями, потому как, возможно, завтра увижусь с Квоном Джиёном, и моё сердце было не на месте, наверно, как и сердца подружек. Они обещали пнуть меня пораньше, чтобы я очнулась к моменту встречи со своей судьбой, и я со смехом приняла их предложение, потом унося поднос и направляясь вместе с ними к общежитию; там нас встретила наша обычная компания, похлопывая по плечам. Почти все парни уже знали о моём будущем триумфе, говорили, что они даже завидовали мне, ведь не каждому суждено поработать с Джиёном-сонбэ, а я лишь внимала их поздравлениям. Мы провели с ними немного времени, пытаясь уловить момент, когда Чеён и Ханбин сбегают от нас, но даже в этот раз поймать их не получилось, и мы махнули руками — ладно, пусть развлекаются, ведь сами попадутся, а с нас не спросят, потому что мы такие же стажёры, как и они. Джину уговорил оставить дверь для Ханбина открытой, я же просто открыла окно и закрыла дверь на ключ — Чеён не нравилась никому из нас, и пускай я падала из крайности в крайность, девочки ни слова мне не сказали и просто легли спать. Конечно, мы не знали, где находилась наша сладкая парочка всё это время, наверно, сидели на крыше общежития, но когда я уходила к семи утра в агентство, пристыженная девушка уже стояла у нас на пороге, а я даже внимания должного на неё не обратила — зачем, если мне всё равно, где она была всю ночь? Я ей не мать и не старшая сестра, чтобы контролировать каждый шаг, ругать за любой промах и устраивать взбучку по поводу и без, я просто сторонний стажёр, наблюдатель, который сейчас, идя по коридору агентства, понял, что я к ней жестока. Нельзя так обходиться с человеком, даже если человек этого заслуживает, нельзя лишать её сна, такого нужного и важного, но я чувствовала, что мне отомстят, причём очень изощрённо. Я не боялась, конечно, что она выльет мне зубную пасту на лицо или же запустит таракана в кровать, но я буквально чувствовала, что её месть будет изощрённой. Она же, Пак Чеён, вся такая, сотканная из грязи, порока и отвратительных ухмылок, и пускай она немного научилась управлять собой, всё равно порой её сучность выходила наружу.       Я была очень смущена, когда вновь пересеклась с Джиёном, и он даже не посмотрел на меня равнодушно — наоборот, посадил практически рядом с собой, чтобы он мог мне всё объяснить самолично, и пока я внутренне сгорала и желала сесть чуть ближе к мужчине, он начал говорить о концепции песни и клипа.       — Эта песня, «That XX», в каком-то смысле олицетворяет каждого мужчину, который хочет добиться любви от девушки, — я слушала его сладкие речи, проникалась ими и глазами пробегалась по строчкам песни, что распечатали перед моим приходом. Я была полностью в очаровании, чуть ли не хлопала руками и желала приступить сразу же к съёмкам, но для этого нужно было дослушать Джиёна, что вёл себя со мной трепетно, в то время как другие участвующие в «совещании» люди делали вид, что не замечают меня. — И я надеюсь, что ты хорошо передашь эмоции девушки, которая любит плохого парня. Ты вообще любишь плохих парней?       — А… ну… я всё же ориентируюсь больше на человека, не смотрю на то, какой он — плохой или хороший, — начала заикаться я, но всякие мои попытки отрицать то, что мне нравились плохие парни, потерпели крах. — Ладно. Да, мне нравятся плохие парни, — и пускай я это сказала тихо, но казалось, будто это услышали все, хоть кругом царил гул.       — Тогда мы точно с тобой сработаемся, — произнёс, почти шепча, Джиён, и если бы он чуть дольше на меня смотрел, кажется, я бы умерла на месте, но сегодня ко мне были терпимы все боги, и я лишь глубоко вдохнула и выдохнула.       Текст песни мне понравился сразу, а когда мне дали её послушать вживую, на перерыве, когда Джиён взял в руки гитару и принялся играть и петь, я поняла, что рискую умереть прямо здесь и сейчас, так нигде и не дебютировав. Я ощущала, сколько он эмоций отдавал будто бы простым словам, тексту и, конечно же, мне самой, улыбаясь и давая мне чувствовать себя любимой и единственной. В тот день я стала особенной буквально на несколько минут, потому что потом пришлось прервать отдых и войти в творческий процесс, который захватил меня калейдоскопом и не дал выдохнуть даже тогда, когда я попросила пощады. Конечно, пока о съёмках никто не говорил, шла речь лишь о небольшой репетиции, как мы будем вести друг с другом в кадре с Джиёном, и я знала, что его харизмы хватит на сотню таких музыкальных видео, а моих начинаний пока дай бог хватит на одно, но мне стоило не надеяться особо на Квона.       — Ты должна будешь показывать в кадре, как ты страдаешь, — я записала себе в мысленный список потренироваться перед зеркалом строить гримасы и кивнула. — Потом будем снимать сцены, где ты влюблённо смотришь на Джиёна, и всё такое — всё нежное, красивое, — мне обрисовали очень уж туманно, что мы будем делать в клипе, но я понимала, что лучше будет просто помалкивать и слушать — вдруг за умную сойду. — Ну, в общем, когда будут съёмки, ты поймёшь.       И всю жизнь так — «ты поймёшь», только эту фразу и слышно от родителей, от учителей, от директоров агентств, потому что у них всё просто — у них есть жизненный опыт, а мы, молодые, этот опыт пока нарабатываем, чтобы был. У меня он пока представлял из себя весьма печальное и посредственное зрелище, которое лучше никому не доверять, ведь могут порвать и выбросить, не заметив, что я нуждаюсь даже в тех жалких крохах. Кто я без воспоминаний о приюте? Кто я без горечи на языке, когда моя мать выходила замуж за богатого мужчину и даже не захотела видеть меня на церемонии? Кто я без опыта общения с ней, агрессором, который в редкое-редкое время мог стать по-настоящему добрым? Я без этого багажа знаний никто, я — не Дженни Ким, которая впоследствии могла вести себя как собственная мать, как отпетая сука, которой ничто не чуждо. Да, я такая, я такой выросла, я такой сформировалась из-за событий, что происходят прямо сейчас, во время стажёрства. Одно событие — одна зарубка на кости, один попорченный нерв и дёргающийся уголок глаза или брови, лишь бы не разрыдаться и не показать всем, что ты хоть в двадцать, хоть в двадцать пять, хоть в тридцать лет можешь просто разрыдаться. Плакать — это нормально, захлёбываться в истерике — тоже, ведь главное, чтобы после всего этого стало лучше и слёзы высохли мгновенно, будто бы их никогда и не было на чьём-либо лице.       Вечером, достаточно возбуждённая после дневного ничегонеделанья и встречей с Джиёном вновь, я тренировалась перед карманным зеркалом, показывала чувства, и как бы Джису ни хихикала, как бы Лиса ни задирала меня шутя, я не сдавалась. Павильон почти построили, меня ждали сразу, на первом дне съёмок, во-первых, чтобы я получше ознакомилась с отстроенными помещениями, если это можно так назвать, во-вторых, чуть лучше стала понимать, что происходит на площадке, но официально уже позвали на второй день. Вчера Джиён отснял сцены с «хорошим» парнем, и я очень удивилась его продуктивности, но потом поняла, что это его работа и он просто обязан быть таким: продуктивным, эффективным и продаваемым, потому что если он потеряет хоть одно из этих качеств, он станет ненужным агентству. Я не бродила по павильону, как неприкаянная, сидела почти рядом с режиссёром, пока он настраивал всю нужную аппаратуру, а потом внезапно возникла костюмерша и буквально выдернула меня из раскладного стула, о чём-то очень уж быстро разговаривая. То ли возникли какие-то проблемы, то ли что, я не разобрала, но совсем скоро за меня принялись как минимум три визажиста: они сделали мне такую причёску, что не были заметны светлые волосы, которые я сделала при скрытом окрашивании, а также спешно надели серое блестящее платье и туфли на каблуках.       — Зачем всё это? — лишь спросила я, не зная, что делать дальше и куда идти.       — Понимаете, модель, что должна была быть в кадре в обнимку с Джиёном, внезапно заболела, потому нам приходится выходить из положения, — меня потянули к выходу, и в тот момент я поняла, насколько не готова ко всему этому — нет, не сейчас, не сегодня, я не готова пока что быть в обнимку с Джиёном, несмотря на то, что мне всё равно пришлось бы сегодня его касаться, его трогать.       Айдол уже был при полном образе — зализанные светлые волосы, очки на носу, белая рубашка с закатанными рукавами, и моему взору открылись татуировки на предплечьях. Он был воистину опасным прямо сейчас, жгучим, горячим, как костёр, к которому лучше не прикасаться — ведь обожжёт, но я никогда не слушалась ничьих наставлений и в тот самый момент, как он сам коснулся, я поняла, что сгорела дотла. Мне хотелось, чтобы он именно в таком образе поцеловал меня, повалил на кровать, сделал всё, что бы ему желалось, и такое желание разгорелось во мне, что я поняла, что не смогу находиться рядом с ним. Со мной такое было впервые, потому что слишком пылко влюбилась, слишком сильно хотелось быть рядом с человеком, держать его руки, целовать и ждать, что он обязательно приласкает в ответ. Жаль только, что за улыбкой этого человека не скрывалось ничего хорошего и доброго, а я была ещё слишком молодой и незрелой, чтобы понимать, что образ бабника, образ мудака — далеко не образ, и как бы фанаты ни пытались выгородить Джиёна, он был мерзавцем. Мерзавцем, но великолепным, мразью, но при этом самым необыкновенным человеком, что я знала.       — Ты выглядишь потрясающе, — проговорил он, и внезапно нас поторопили, заставив меня вздрогнуть. — Ты всего лишь должна обнять меня в ответ, а потом, как я предложу локоть, сделать два шага. Я думаю, ты это осилишь.       — Да, всё будет хорошо.       Никакой музыки не включили специально для этой сцены, но я сильно боялась и надеялась, что итог не отразится на видео и в особенности на его качестве, но сначала так получилось, что мы сделали буквально шаг, как только я обвила рукой его локоть, и повернулись друг к другу лицом. Я лишь улыбалась, не зная, что же мне сделать, и кажется, эту растерянность заметил Джиён и, дабы не тратить дубли, провёл рукой по моему лицу, по волосам, так нежно, что я чуть не устремилась за его ладонью, а потом обнял. В тот момент показалось, что всё внутри меня разбилось на осколки, на мельчайшие части, потому что я ощутила его тепло всем своим телом, всей кожей, даже той, что была скрыта под тканью платья. А самое главное — я утонула в его парфюме, в его аромате, и поняла для себя, что он самый лучший и останется на моих волосах даже тогда, когда Джиён отойдёт, и ведь он отстранился, а я провела руками по его плечам и предплечьям, не желая отпускать его даже после кодовой фразы «Стоп, снято!» Квон обернулся к камере, ухмыляясь, и я чуть не умерла, когда эта же улыбка коснулась и меня, его младшую коллегу, что внутри себя сейчас просто находилась в отчаянии и орала, потому что не хотела покидать такой прекрасный источник тепла и вдохновения.       С меня буквально сдирали платье, облачая в новое, красное, и наступил период показа моих актёрских способностей: я должна была разыграть сама с собой разговор по телефону, обидеться, чуть ли не заплакать. Конечно, я ничего не говорила по-настоящему, но чтобы лучше передать своё разочарование и все остальные эмоции, я представила, как разговариваю с матерью, и впоследствии, когда смотрела отснятый материал, удивилась, что отыграла… хорошо. Не идеально, конечно, до совершенства далеко, но при этом я старалась быть искренней. После этого меня заставили сесть на стуле и дали капли, чтобы вызвать слёзы, и пришлось даже по просьбе режиссёра состроить такую мордашку, будто меня кто-то обидел, и я справилась с этим — плакала, конечно, плохо, не как надо, но, стоит признаться, даже когда снимался мой сольный клип, я не могла заставить себя плакать более-менее реалистично.       — Неплохо, — сказали мне, похлопывая по плечу, будто могли меня подбодрить, а я лишь скованно улыбнулась, ведь знала, что на меня эти прикосновения, если они не принадлежат Джиёну, не повлияют. В другой стороне павильона снимался человек, которого я любила всем сердцем, а я получила очень скупую похвалу и надежду, что меня позовут на съёмки вновь. — Переодевайтесь в другое платье, сейчас… — мужчина не успел закончить фразу, так как на площадку ворвался посторонний человек, и этому человеку была нужна я.       — Дженни Ким, вы нужны на съёмку для представления стажёров, — послышалось, будто кто-то что-то бросил — это развлекался Джиён, перебрасывая через плечо чемодан или же роняя кресло, на котором мне потом предстояло сидеть. — Это буквально полчаса, Квон Джиён успеет за это время отсняться?       — Конечно, но я засекаю время — каждая минута на счету, — мне показали на выход, и я рванула следом за своим сопровождающим, который привёл меня в небольшую студию, где отсняли уже нескольких стажёрок.       Всю очередь пришлось пододвинуть, потому что со съёмок клипа Джиёна явилась я, и мне даже не дали переброситься парой слов с подругами или же выпить воды — надели какие-то безвкусные вещи, испортили причёску и заставили буквально кривляться на камеру. Десятью минутами ранее я показывала слёзы, негодование и злобу, а сейчас перед всеми оказывалась легкомысленной трейни, которая умеет мило дуть щёчки и улыбаться, и этот процесс, искренне мерзкий для меня, закончился ровно через двадцать пять минут, я даже успела вернуться на площадку клипа. Это было похоже на настоящую жизнь айдола, хотя я не видела, чтобы Джиён бегал, он, наоборот, был спокойным, собранным и знал, чего он стоит, потому и хмыкал на что-то нелестное о себе, говорил, что он выше этого и ни за что не унизится до их уровня.       Нам оставалось доснять совершенно немного, и я натерпелась: мне заплетали косы, надевали платье, хотя мы успели снять буквально лишь парочку сцен, где я одна, потому что потом у Джиёна образовалось новое занятие и ему нужно было спешить. С альбомом были какие-то проблемы, по иному поводу он бы не выскочил, и меня буквально выставили за дверь, сказав, что всё остальное будет уже завтра. Я не расплела косы, протёрла ладонью лицо и вздохнула — как же я ненавидела, когда планы так стремительно менялись, но всё-таки пришлось пойти на ужин, благо он сейчас был по расписанию, и я молча присела к подругам, что выглядели более весёлыми, чем я. Подписанный договор о неразглашении не давал мне права рассказывать девочкам о съёмках, но они явно жаждали новостей, так как смотрели на меня такими глазами, будто я скрываю слишком многое, будто на съёмках мы уже целовались с Джиёном и заставили всех присутствующих молчать. От этого стало смешно, но я не позволила себе засмеяться, так как была слишком уставшей и самую малость раздосадованной, так как подруги не спешили сами делиться со мной какими бы то ни было новостями. Между нами не было стен, никто их не возводил, но я по окружающей атмосфере ощущала, что что-то очень сильно поменялось, и чужие взгляды, направленные на наш столик, лишний раз подтвердили это. Даже аппетит пропал, но палочки я не отложила, понадеявшись, что смогу запихнуть в себя сухой рис, чтобы потом запить его водой и немного насытиться.       — Говорят, что у тебя особые отношения с директором, — прошептала Лиса, и я почувствовала, как согнулась металлическая палочка в моей руке. — Но мы же знаем, что это всего лишь слухи…       — Кто это всё разносит? — мне стало обидно, нос защипало, но я постаралась сдержаться — всё же мы не в нашей небольшой комнате, а в столовой, где полно недружелюбных взглядов и каждый хочет увидеть мою слабость. Не дождётесь, не сможете увидеть, потому что я сильнее вас, потому что я могу многое, а вы всего лишь пыль под моими ногтями. — Вы знаете?       — Нет, — покачала головой Джису. — Просто… те съёмки, а-ля представление стажёров, на самом деле были тизерами к предстоящей новой женской группе…       Я закашлялась, потому что рис попал не в то горло — и ведь действительно, я не видела никого, кроме девчонок из своей комнаты, ведь думала, что снимают как раз по комнатам, а тут вот такое… сразу стало понятно, почему меня возненавидели: я ведь и у Квона Джиёна в клипе снимаюсь, и меня выбрали в какую-то группу. Не скажу, что директор имел на меня какие-то виды или же вообще обращал хоть как-то внимание, потому что я не была особо красивой и талантливой, просто старалась очень сильно, из кожи вон лезла, чтобы меня заметили, но я не хотела такой популярности, чтобы все косились и завидовали. Пришлось даже отложить палочки, так как из-за перенапряжения мне хотелось воткнуть их кому-нибудь в руку, и потереть глаза, пускай я уже давно смыла весь макияж и не оставила на лице ничего. Да будь я даже хоть сто раз принцессой этого агентства, всё равно мне будет неприятно чувствовать на себе такие взгляды и ощущать презрение, льющееся на меня вёдрами, как помои, будто бы я их заслуживаю. Вот она — оборотная сторона популярности; каждый человек будет завидовать и считать, что он талантливее и во много раз лучше тебя, даже если из самого себя не представляет ровным счётом ничего особенного. Джису побоялась, что я заплакала, потому поспешила подсесть поближе и погладить по спине рукой, но я отринула её помощь и заботу, потому что пока в этом не нуждалась — а зря, Ким будто чувствовала, что совсем скоро я разражусь рыданиями.       — И что за группа собирается? — продолжила я вроде бы весело, улыбаясь пускай и не особо искренне, зато красиво — спасибо курсам актёрского мастерства. — Рассказали о концепции и всём остальном?.. Может, выявили позиции? Надеюсь, я не главный вижуал, потому что во мне ни рожи ни кожи, а вот ты, Джису, или ты, Миён, отлично подойдёте на роль лица группы.       — Сказали, что до полного комплекта не хватает двух талантливых девочек, — внезапно подала голос Чеён, и я даже вздрогнула — вот чёрт, я порой совершенно о ней забываю. — Так что не бойся, Дженни. Вижуала и без твоего мнения найдут.       Я напряглась от этих слов, мне стало неуютно, но что поделать — это же Чеён, она никогда не подбирает слова, а рубит сплеча, что неприятно, но терпимо. И если сперва я злилась, хотела её прибить, выкинуть из окна комнаты общежития, то в последнее время успокоилась и поняла, что мне стоит перестать гнать коней и остепениться, тем более что я уже почти знаменитость, раз снимаюсь в одном клипе с Квоном Джиёном. Этого надо добиться, это не приходит просто так, по мановению руки, как думает Пак, для этого нужно стремление и желание. Я вновь почувствовала, как палочки в пальцах согнулись, но побороть себя не получилось — к чёрту, я не могу терпеть эту австралийку, она меня раздражает даже больше, чем просящие подачки преподаватели, что не могут умерить свои аппетиты, больше, чем некоторые парни, которые засматриваются на нас всех и свистят вслед. Ненависть, этот яд, распространяющийся под кожей, выходил прямо сейчас, когда я смотрела на Пак Чеён и медленно представляла, как схвачу её за волосы, ударю о столешницу, а потом кровь забрызгает всё вокруг. Мне хотелось, чтобы она пострадала, хотелось, чтобы она плакала от боли и кричала, а я бы возвышалась над ней, хихикала и притворялась невинной овечкой, хоть и была повинна во всех грехах.       — Ну конечно, говоришь так, будто бы ты — самая первая красавица Мельбурна, или откуда ты взялась, — едко проговорила я, и девушка даже перестала есть, смотря на меня во все глаза, — не думала она, что я огрызнусь. — Что, не нравится, когда с тобой так же, как ты, разговаривают? Фильтруй базар, иначе тебе придётся ночевать на улице. Или же на хуе своего любимого Ханбина.       Я оттолкнула от себя поднос с таким гневом, будто бы это была голова Чеён, что поджала губы и молчала, и встала, направляясь к выходу из столовой; я была сыта по горло всем, что со мной случилось, и девочки меня не трогали весь вечер. Я выполняла на ноутбуке домашнее задание, тёрла глаза, которые были не в восторге от не особо яркого освещения, а потом всё же пришлось уснуть — Джису пилила меня взглядом и напоминала этим о режиме. Я же сбила всё своё расписание к чёртовой матери, послала в бездну все устои и не собиралась извиняться перед Чеён; да, возможно, спустя года мне стало стыдно, потому что девушка изменилась очень сильно в лучшую сторону, но первое впечатление ничем не перебить, это слишком стойкий аромат, от коего нельзя отмыться. Я выключила ноутбук, отложила его на свою сторону стола, накрылась одеялом и заснула, осознавая, что завтра с утра у меня уже назначено продолжение сорвавшихся съёмок. Я надеялась, что у Джиёна больше не будет никаких проблем с альбомом и мы наконец-то отснимем весь материал вместе, получим втыки за отвратительную игру и, смеясь, уйдём со съёмочной площадки. Я хотела бы отпраздновать это событие, потому, как только все проснулись на утро, позвонила матери, которой о многом хотела рассказать: и о своих трудовых буднях, и о том, что я хочу побыть рядом с ней, и о том, что я снимаюсь с воистину великим айдолом.       — Да, Дженни?       Никаких «привет», «как дела?», только уставший тон голоса, будто говоривший мне о том, как я её достала редкими попытками дозвониться и дописаться, достала желанием поговорить, пускай даже сама уставшая, как собака, без задних ног лежу на кровати. Сейчас не особо раннее утро, мама уже не спала, я это знала, и потому от её нового вздоха мне стало некомфортно и не очень хорошо, будто я виновата в её плохом настроении и желании напиться после пробуждения. Алкоголь усиливал все её психические расстройства, потому мама часто становилась воистину бешеной, когда выпивала; я боялась быть такой же, но, кажется, все заболевания с её стороны обогнули меня стороной, но характером я всё же больше походила на неё. Маленькая копия, маленький сгусток злости и обиженности на весь мир, а больше всего — на свою собственную мать, которая не смогла должным образом реализовать свои родительские обязанности и держала меня то за прислугу, то за послушную собачонку, то за огромный кошелёк с деньгами после развода со своим нынешним мужем. Она всегда цеплялась за богатства и хорошую жизнь: не могла и дня прожить без всяких светских приёмов, не могла не обсуждать какие-либо «дико важные» новости с элитой, не могла настроить свою жизнь так, чтобы там всего было напополам. А ведь я такой же социальный паразит, как она, тот самый ленточный червь, который может проникнуть под кожу и вырвать все внутренности, потом ухмыляясь и говоря, что я ни в чём не виновата — во всём виноваты другие люди.       Я невинная.       Я святая.       Я как айдол, но пока не особо.       Я Дженни Ким и должна быстро поговорить с мамой, а то опоздаю на съёмки.       — Мам, привет, — я улыбнулась, хотя осознавала, что она всё равно не почувствует всех эмоций, что я ощущала. — Ты не представляешь, что у меня происходит!       — Что? Залетела, что ли? — эти слова сбили весь мой настрой, весь мой пыл, и я присела на кровать, понимая, что сегодня, походу, кое с кем, а точнее, с собственной матерью, поругаюсь. — Ну говори уже. Только не забудь сказать, от кого.       — Мама, я снимаюсь в клипе с Квоном Джиёном, это лидер группы Big Bang, ну, та, от которой я фанатею, — в горле образовался ком, я постаралась побороть себя, но не вышло — лишь с переменным успехом мне удалось улыбнуться, чтобы девочки не смотрели так обеспокоенно и не выстраивали теории, почему же я плачу. — Я очень хотела бы, чтобы ты потом посмотрела премьеру клипа, так как я там в главной роли, а не просто в массовке, представляешь? Я так рада этому, потому что… потому что я к этому очень долго шла и очень сильно хотела.       — Детка, твоё дело — дебютировать, а не сниматься актрисулькой на подсосах, — это ударило вновь, боль отозвалась в груди, и я даже раскрыла рот — это уже был перебор со стороны моей мамы, которая, кажется, перестала окончательно пить свои таблетки. — Ты меня понимаешь? Мы с папой ждём от тебя результатов, а не того, что ты там с кем-то снимаешься в каком-то клипе. И куда потом этот ролик загрузят? Я надеюсь, не на какой-нибудь порносайт.       Она переходила уже все границы, так как запрещала мне хоть слово вставить, заставляя выслушать любое возлияние в свой адрес, а на этот момент я осталась в комнате одна — остальные девочки, ничего мне не говоря, ушли на тренировку. Я проглотила всю обиду, смогла лишь сжать кулаки, но слёзы уже струились по щекам, не давая здраво размышлять и разбирать слова, которые, распаляясь, кричала мать, зная, что чем громче она орёт, тем сильнее задевает меня. В ушах что-то пронзительно взвизгнуло, будто провели гвоздём по металлу, и я почувствовала, как меня затошнило: как же мне осточертело то, что все мною помыкают, каждый пытается задеть, и пускай Чеён я смогла заткнуть, я не знала, удастся ли мне сделать то же самое с матерью. Морально она была в каком-то смысле сильнее меня, умела надавливать на нужные кнопочки, вертела мной и многими людьми так, как хотела сама, потому я застонала сквозь зубы, а потом, подскочив, всё же закричала на неё в ответ:       — Господи, я так мечтаю, чтобы ты просто уже заткнулась! Я пытаюсь поделиться с тобой своей радостью, хочу поделиться, а ты… ты…       — Ну, ну, договаривай, Дженни, — она была змеёй, она знала, что вызовет во мне все негативные эмоции, что нужны ей будто для питания. — Я с нетерпением жду, что ты скажешь.       — Чтоб ты сдохла, — выпалила я сквозь слёзы, отключая звонок и швыряя телефон со всей силы в стену.       Я не могла долго успокоиться, просто выла и рыдала примерно до того момента, пока в комнату не зашёл Джину, услышавший странные звуки, явно исходящие от меня, как он говорил. Завтрак и занятия парней начинались позже, чем девчачьи, он не ожидал увидеть меня, пускай и знал, что я сейчас трачу время только на съёмки в клипе. Ким присел рядом, поглаживая по плечам, и улыбнулся без слов, дожидаясь, когда я наконец-то вырыдаюсь и соизволю поднять на него заплаканный взгляд, чтобы потом рассказать о том, что произошло. Но я не спешила успокаиваться, хотя уже на часах виднелось восемь утра и мне нужно было спешить на площадку, потому что меня точно ждали и хотели видеть, дабы привести в порядок и вывести прямиком к Квону Джиёну. Я не имела права предстать перед ним в таком виде: зарёванной, злой, которая может только крушить, а не играть красивую невинную девочку.       — А теперь ты расскажешь мне, что произошло, — спокойно проговорил Джину. — Кто тебя так расстроил?       — Мама, — я утёрла нос и привалилась к парню, который отдавал мне своё тепло и не требовал ничего в ответ, кроме искренности: и он знал, что я отвечу тем, что у меня есть, тем, что у меня осталось. — Я… я хотела ей рассказать, что снимаюсь с Квоном Джиёном, а она… она, как всегда, начала злословить. Я уже не могу с ней разговаривать, но… я её люблю и ненавижу. Дико люблю и дико ненавижу.       — Любовь должна преобладать в наших сердцах, ненавистью ты не добьёшься ничего, — проговорил Ким, опираясь спиной на стену и выдыхая. — Подумай, почему у тебя именно такая мать. И вспомни, что не у каждого ребёнка в этом мире есть родители. Я не обвиняю тебя в эгоизме, просто пойми, что она такая, какая есть. И ты такая, какая есть, какая сформировалась.       Наши лица были очень близко друг к другу, но я, как всегда, нарушила романтичность момента, хотя были свежи воспоминания о наших с Джину поцелуях, заправив волосы и вставая; я устремилась, прочищая горло, к собранной небольшой сумке, так как меня попросили принести на площадку что-то из своих платьев, и как только Ким тоже встал, мы покинули комнату. Я заперла её на ключ больше по привычке, чем по необходимости, и мы с парнем, неловко попрощавшись, пошли в разные стороны, так как нам было не по пути — ни в жизни, ни уж тем более по расписаниям, что совершенно не совпадали.       Я успела на съёмочную площадку как раз к тому моменту, как визажисты разнервничались, что меня нет, а я, как последняя сволочь, просто пришла, зевнула, будучи без завтрака, но на столе меня уже ждала небольшая порция еды. Мне шепнули, что это притащил Джиён, который переснимал некоторые сцены «хорошего парня», и после того, как я с аппетитом поела, за меня взялись аж четыре руки. Мне перезаплели косы и накрасили губы, одев в светлое платье и кожанку, и это напомнило мне о том, что я до сих пор не вернула куртку Джиёну, который, может, без неё и не мёрз, но это ударило по совести. Надо же, прошло уже столько времени, а я не смогла даже и пальцем пошевелить, дабы вернуть не мне принадлежащую вещь, хотя оно и понятно: я трейни, он айдол, я вечно тренируюсь, он вечно поёт и танцует на сцене, радуя фанатов. Я твёрдо решила, что во время обеденного перерыва сбегаю в общежитие и принесу этот чёртов пакет, дабы вручить его мужчине, но потом меня всё же посадили в кресло, а рядом возник Джиён с человеком, что снимал моменты «за сценой». Я смотрела на этого молодого человека, улыбалась, будто какая-то маньячка, и совершенно не слушала, что же он говорил, но он представил… меня. Меня, пока ничего не значащую девочку на площадке, которая вмиг почувствовала себя сильной и важной, потому и улыбка стала шире, и я сама расслабилась, пускай смотрела только на Джиёна, видела только его и желала, чтобы он не просто со мной говорил, он меня касался.       — В будущем она дебютирующая артистка — Дженни. Скажи «привет», — и я подчинилась, улыбаясь и сгибаясь так, что пояс платья больно врезался в живот. Но я всё терпела, всем своим комфортом пренебрегла, чтобы показать, какая я, и всё равно, что уже показала себя: взгляд останавливался лишь на Джиёне, улыбалась лишь ему, потому его фанаткам придётся посторониться. — С момента, когда ты дебютируешь, камера будет преследовать тебя, куда бы ты ни пошла. Привыкай к этому. Думаю, я до сих пор ещё не привык.       Он всё что-то говорил, а я слушала до того момента, как не пошла снимать сцены в машине, влюблённо смотря в пространство и представляя на месте рядом с собой Джиёна; наверно, мне это удавалось хорошо, так как на предпросмотре я видела действительно влюблённую без ума девочку, которая внимательно что-то слушала. И пускай моё настроение с самого утра было испорчено матерью, я старалась хотя бы на площадке вести себя хорошо, потому, как только мне сказали распускать волосы и переодеваться в новое платье, я сделала всё, потому что знала — меня ждала ванна с горячей водой, которую я уже видела. Мне просто нужно красиво опуститься под воду и пускать пузыри, будто бы я топлюсь, но потом я вынырну и всё будет хорошо; подсказка — ничего не было хорошо.       Наверно, мои панические атаки начались как раз с того самого момента, как я сняла мягкие тапочки, в которых ходила по площадке, и ступила в воду — кипяток, никак не могу описать это лучше, потому что я почувствовала, как нежная кожа обожглась. Я привыкла к наполовину холодному душу, потому чуть не поскользнулась и не упала, когда поместилась в ванну полностью, но всё равно было так больно, что я долго не решалась даже сесть. Меня, весьма грубо надавив на плечи, усадили на колени, вылив практически половину воды, и я почувствовала, как промокло платье и бельё, а запасное я с собой не брала, ведь не думала, что меня тоже, как Джиёна, поместят в ванну. После этого меня заставили лечь, и я почувствовала, как жжение окутало всё тело, захотелось от всего закрыться, но я даже выскочить за пределы студии не могла, а в данный момент, уже одетый для наших совместных сцен, на меня смотрел Квон Джиён. Да, в его лице сквозило беспокойство, но я всё равно почувствовала ком, собирающийся в горле и грозящийся надавить на корень языка, чтобы я в итоге заплакала и позорно выбежала из студии. Промок бюстгальтер, я почувствовала себя неуютно, но мне сказали расслабиться, и как только включили камеру и сказали «съёмка!», я стремительно ушла под воду, почти не подгибая колени и чувствуя, как воздух стал стремительно покидать лёгкие.       Именно тогда меня накрыла удушающая паника: кругом было лишь горячее текучее пространство, вода заливала уши, нос и чуть приоткрытый рот, и глаза раскрылись, а я совершенно не слышала команды «Дженни Ким, всплывай!» Мне казалось, что я нашла вход и не могу обнаружить выхода, всё тянуло вниз, на самое дно, и я задёргалась, осознавая, что запуталась в собственных волосах, но чьи-то руки обхватили плечи, заставили вытянуться на поверхность и щедро хапнуть всё же воды, чтобы потом откашливаться и держаться за чужую рубашку сведёнными судорогой руками. Я плакала, долго, громко, стаффу даже пришлось принести успокоительное, но ничто так не избавляло от симптомов панической атаки, как Джиён, что присел на бортик ванны и обнимал, прижимая к себе, дабы я перестала рыдать и пришла в себя без помощи лекарств. Окружающие нас люди злились, жалели, что хорошие моменты для съёмки ушли, а я не могла согласиться на новый дубль под водой — боялась, отчаянно боялась, потому что не хотела быть утопленной, не хотела чувствовать, как вода заливала в меня, потому и при первой же возможности позволила Джиёну буквально вытащить меня из ванны. Ноги и руки были красными, наверно, как и лицо, и меня поспешили завернуть в большое полотенце и усадить на стул, так как я совершенно не могла стоять прямо и продолжала попытки усмирения своих эмоций. В детстве, когда я была относительно маленькой, мама хотела меня утопить, чтобы я не мешалась под ногами и не просила вечно есть: она набрала в ванну горячую воду, а потом, щебеча, подвела меня к ней. Я помню, как бултыхалась, как просила себя отпустить, но мама прижимала плечи ко дну, говорила что-то безумное, пихала меня, била, и я пусть и хлебала воду, но всё же мокрая, с обожжёнными руками и ногами, перевалилась через бортик ванны, а дальше думать было не надо — я просто побежала в самый дальний угол квартиры, забежала в шкаф и заперла себя изнутри, сотрясаясь в рыданиях. После этого я не могла принимать ванны, потому даже сейчас моюсь лишь в душе, делая воду не совсем горячей, чтобы ничто не напоминало о том моменте из глубокого детства, когда мама ещё не встретила господина Ли, а я почти закончила своё скитание по приютам, где мне пытались привить любовь к Господу и показать, что есть дети намного несчастнее, чем я сама.       Но на этом мои муки не закончились, ведь волосы мне высушили, платье новое дали, но времени на то, чтобы я сбегала даже во время обеденного перерыва в общежитие и переодела нижнее бельё, не выделили: сказали просто снимать всё и работать. Это было стыдно, это было неприятно, потому что я продолжала чувствовать взгляды, направленные на себя, а мне даже ширмы не выделили, чтобы я там скинула всё; во время перекуса я вся тряслась, потому что не хотела, чтобы хоть кто-то мог заглянуть мне под юбку и увидеть там то, что я не хочу показывать. Стыд сковывал движения, заставлял ёжиться, но внезапно возникла девушка из стаффа, принёсшая мне небольшой пакет: там находился белый кружевной комплект моего размера, но я не могла его принять, потому что не знала, кто для меня купил новое бельё, кто мой спаситель. Или спасительница.       — Господин Квон отправил меня в магазин со своей карточкой, так что это надо его благодарить, — сказала девушка и подтолкнула ко мне бумажный пакет с наименованием известного в стране бренда нижнего белья, и мои глаза закатились. Нет, я понимаю, мы в Сеуле, в самом его центре, но покупать столь дорогие трусы — это кощунство, это ненормально.       — Погодите, — в голове зажглась лампочка, и я почувствовала, как сердце остановилось: господин Квон отправил её?! — Квон Джиён оплатил всё?       — Да.       Спустя пять минут препираний в себе, потому что я разрывалась между тем, чтобы отдать мужчине нераспакованный комплект, и тем, чтобы всё надеть на себя, я всё же склонилась ко второму варианту. Трусы пришлось надеть быстро, не снимая платья, а вот с бюстгальтером вышла накладка — он оказался чуть больше, чем надо, и пришлось затягивать буквально всё, чтобы он меня не беспокоил. Хотя меня беспокоила улыбка Джиёна, его взгляд, а как только обеденный перерыв закончился и мы вновь стали взаимодействовать, я просто перехватила его за запястье, решив поговорить с ним и об этом «подарке», и о куртке, что лежала сложенной в пакете.       — Я…       — Не за что, Дженни, — проговорил он, и я почувствовала, как его пальцы пробежали по подолу моего платья. — Я угадал с размером? Всё хорошо?       — Да, да, всё хорошо, сонбэ, но… когда я могу вернуть вам куртку? Помните, вы ею укрыли меня, когда я заснула ночью в зале для практики? — на моё счастье, Джиён кивнул и продолжил смотреть на меня своим типичным взглядом плохого парня, который явно отрабатывал на таких же тупоголовых девчонках, которые принимают от него в подарок нижнее бельё и трясутся от любого его прикосновения. — Я всё время забываю о ней, а она у меня сложена и…       — Оставь себе, — моё сердце оборвалось, потому что я почувствовала себя героиней глупой подростковой мелодрамы, в которой всё настолько мило и нежно, что искушённых зрителей от этого тянет блевать, а неискушённые рыдают с каждой более-менее драматичной реплики. Это было тупо, конечно, смотреть на Джиёна так, будто бы он бог, потому что он обычный мужчина, как и все остальные, но с ним я чувствовала себя во много раз лучше, во много раз живее, чем есть на самом деле. Я задрожала, как только он нагнулся к самому моему уху, перехватывая пальцы и усмехаясь, да так, что волоски на затылке поднялись, а дрожь прошлась по плечам и спине вниз. — И комплект тоже оставь себе. Носи на здоровье.       И как после этого говорить, что Квон Джиён — монстр? Никак. Потому что в тот момент я не знала, кем он на самом деле является.       Я собралась с духом, чтобы начать съёмки, лишь через три минуты, когда глубоко вздохнула и улыбнулась самой себе, глядя в зеркало; Джиён, уже тоже готовый, сидел в кресле и делал вид, что что-то читал, а мне всего лишь надо было пройти мимо него, взять за руку, а потом чувствовать, как его пальцы ускользали из моих. Я улыбнулась, стоя прямо перед мужчиной, что выражал сейчас холод и недоступность, и прошла мимо, захватывая его тёплые пальцы и чувствуя, как внутри меня взорвались молнии — насколько же большая его ладонь по сравнению с моей, а ещё она была намного горячее. Я всегда поражалась, какими же жаркими могут быть мужчины, как же им не тяжело с будто бы повышенной температурой тела, а я была слишком холодной, что даже руки, если не согреть, могли стать синими. Джиён умел показывать все эмоции не только лицом, но и телом, и прикосновениями, и я почти что поверила ему, когда он разжал пальцы и отпустил меня, так как, по сюжету клипа, как лично я подумала, я ему была не нужна.       — Вы большие молодцы, действительно, — нас усадили на стулья рядом и на шеи налепили переводные татуировки. Мужчина от этого рассмеялся — он вполне себе потом мог набить на этом же месте ту самую надпись, что нам наклеивали. — Продолжайте в том же духе, и совсем скоро мы закончим съёмки.       Но день всё тянулся, съёмки всё не кончались, а под конец уже даже неутомимый Джиён начал уставать, и скоро пришёл курьер с доставкой кофе и нового небольшого перекуса. Режиссёр посмотрел на нас волком, но Квон просто не обратил внимания на своего сонбэ и поставил передо мной распакованный контейнер с салатом, где угадывалась курица, болгарский перец, огурцы и морковь. Я не знала, сколько в этой еде калорий, но уже облилась вся слюной, и как только вкусила пищу, поняла, что нуждалась в этом весь день — обеденный перерыв, когда я сидела без белья, встал комом в горле, а сейчас даже проснулся аппетит. Кофе был заказан на вкус Джиёна, потому я осторожно прихлёбывала горячий американо в попытке согреться, так как в студии царствовал кондиционер, а я уже успела замёрзнуть. Боясь заболеть, я постаралась найти уголочек, где более-менее тепло, и в таком положении меня как раз обнаружил Квон, присаживаясь рядом: он до сих пор был в образе «плохого парня», и я ощутила себя из-за этого самой настоящей актрисой, заулыбалась, как только Ён взглянул на меня. Надо же, несколько лет назад я даже себе представить не могла, что попаду хотя бы на концерт группы Big Bang, а теперь снималась в клипе лидера группы, в качестве главной героини, у которой текут слёзы, которая мечтает об этом самом «плохом парне».       — Не боишься, что на тебя польётся хейт, как только выйдет клип? У меня фанатки бешеные, — это вроде было сказано с юмором, но вместе с тем с беспокойством. — Тебя могут караулить у здания, знаешь, так очень часто делают. Вы же не покидаете пределов общежития, когда отдыхаете? Я просто волнуюсь.       Я никогда не могла врать Джиёну, он чувствовал каждую ложь, что я говорила случайно или нет, и сейчас я залилась краской, осознавая, что не смогу соврать. Я слишком сильно ему доверяла, я слишком сильно хотела быть к нему ближе, потому и пододвинулась, практически на него заваливаясь и чувствуя, что он не сдвинется с места, а станет делиться теплом, потому и стала говорить, будто бы он напоил меня сывороткой правды:       — Вообще, мы с ребятами тусим на крыше, там же порой и сидим, отмечая дни рождения, но Чеён и Ханбин очень часто выходят за пределы общежития по ночам и чёрт знает чем занимаются. На самом деле, я боюсь, как бы их не поймала полиция, и пускай у этой австралийки, — я не смогла не вставить любимое ругательство, но поморщилась, — богатые родители, надеюсь, её посадят.       — Ты так не любишь эту трейни? Как, говоришь, её имя?       — Пак Чеён, или Пак Розанна, она очень заносчивая девчонка из Мельбурна, а у неё ни рожи, ни способностей к пению и танцам. Вы слышали, как она поёт? Она поёт отвратительно, даже я пою лучше, — зависть вытекла ручьями изо рта, это явно почувствовал Джиён, что забрал у меня опустевший стаканчик из-под кофе и ухмыльнулся. — Ладно, что мы о ней да о ней… сонбэ, а что мы сейчас будем снимать?       — Сцену на кровати, — моё сердце дёрнулось, потому что в моём понимании «сцена на кровати» звучит очень пошло и плохо, но Квон явно имел в виду другое. — И о чём ты задумалась, а, Дженни? Нам просто надо там сидеть и обниматься. Я пойду в свитер переоденусь. Меня попросили это сделать ещё пять минут назад, а я всё к тебе иду.       Он расстёгивал пуговицы рубашки, отходя от меня; талантливый манипулятор, знал, что надо сказать, как это сделать, чтобы я вздрогнула и приняла на себя роль мышки, которой проще прикрыть глазки лапками и наклониться, чем гордо вздёрнуть подбородок. Если видно смерч и кажется, что он не движется, это значит, что он движется на человека прямо сейчас, и примерно таковым и было моё состояние — я видела бурю и не ведала, что она шла прямо на меня тяжёлой поступью Квона Джиёна, который улыбался и говорил, что не обидит. Обидит, да ещё как, умертвит собственными руками и даже не поморщится, потому что для него обыденность — проводить много времени рядом с разными девушками, женщинами, и даже если они все знают друг о друге, то всё равно друг на друга не набросятся. Это излишне, потому что не станут выходить на других таких же травмированных, дабы ещё раз поглумиться, ещё раз напомнить о человеке, что выломал всё внутри, прошёлся смерчем по телу и оставил умирать. Квон Джиён как шквальный ветер — сбивает с ног, заставляет задохнуться и показывает, что случится, если от него отказаться: он тебя прижмёт к земле и скажет, что без него не было бы и тебя самой. Он не сквознячок, что всего лишь задерёт юбку и похихикает над трусиками с бабочками, он не станет мелочиться и повалит на кровать, дабы эти самые трусики и сорвать.       Он всегда это делал, делает и будет делать.       Ведь точно так же он поступил и со мной.       Джиён уже был переодет в розовый мягкий свитер, и я даже обрадовалась, потому что эта деталь его одежды кардинально поменяла весь образ, весь его характер, что, я думала, я знала практически наизусть. Он стал более мягким, более воздушным, более молодым, что ли, потому что образ «папочки» добавлял ему пяток лет, и когда он улыбнулся, я улыбнулась в ответ не по привычке, а просто потому, что хотела этого. Он приобнимал меня за талию, когда нас инструктировали, правда, сделали ему замечание, потому что стафф следил за всем и мог продать буквально разнообразную информацию разным сасэнам, вплоть до того, что Дженни, то есть я, и Джиён встречаются, и пускай я была бы не против такого варианта событий, но Квону это всё очень бы навредило.       — Вы должны лежать оба, Дженни, положи голову на плечо Джиёна, — моя голова самостоятельно склонилась на плечо, и я рвано выдохнула, ощущая пульсацию, прошедшую по всему телу юноши, его дыхание и даже сердечный бит. Умела бы я писать музыку, бит его сердца отлично бы вписался в один из треков, который я бы тоже написала самостоятельно; и пускай у каждой в нашей комнате валялись бумажки, свидетельствовавшие о вдохновении, никто из нас не мог в открытую называться поэтом. У Миён были стихи о любви без особого смысла, Лиса при всей своей скромности писала слишком много «я», у Чеён вообще стихи были непонятными и больше напоминающими затягивающую паутину, а у Джису получались плохие рифмы, пускай она искренне старалась и строчки были полны смысла. Я же не отрицала, что была полнейшим дилетантом в стихосложении, не соблюдала ритм, размер, потому у меня была лишь одна сольная песня, и пусть я написала её сама, гордиться тут было нечем, да и в кредитах Тэдди-ним просто проигнорировал моё участие. — Отлично. Джиён, руку на её плечо, обними её, — я ощутила руку на своём теле, но даже не пошевелилась, хотя Квон ощутил, как я напряглась, но всё равно продолжила так лежать, сгорая от его прикосновений. — Отлично. Джиён, как только включится камера, поверни голову к её лбу, дальше можешь импровизировать. Договорились?       — Да, хорошо, — ответил мужчина, кивая, и я повторила за ним действия — тоже кивнула, делая вид, что мне всё понятно. — Тогда приступаем?       — Камера, мотор!       Джиён очень мягко повернул ко мне голову, и я ощутила горячее дыхание, увидела его губы и захотела, чтобы это мгновение длилось как можно дольше, и вот он прикоснулся слегка-слегка губами к моим волосам, и я вздохнула. Это было такое трепетное, лёгкое движение, что я невзначай даже вздрогнула — ни разу в жизни такого не испытывала, даже когда жила у Смитов в Новой Зеландии, даже когда целовалась с Джину втайне от всех. С Джиёном всё было по-другому, всё было по-новому, и я почувствовала, как под не особо тёплым одеялом я сжала ткань джинсов мужчины, но он почти не отреагировал, лишь дыхание чуть-чуть изменилось. Мне стоило концентрироваться на всём нём, но когда тяжёлая для меня в эмоциональном плане съёмка сцены завершилась, я выдохнула, убирая волосы с лица, а потом объявили небольшой перекур, который, правда, перерос в полноценный обеденный перерыв, который нужен был стаффу, и мы с Джиёном остались в небольшой своеобразной комнате с кроватью вдвоём.       — Ну, чем займёмся? Мы недавно поели, — проговорил Квон, а потом встал и потянулся. — Я видел, что ты без телефона сегодня. Что-то случилось? Или запретили проносить его на площадку?       — Я его разбила, — кажется, Джиён изменился в лице, но я этого не видела — он стоял ко мне спиной, и внезапно послышался щелчок; конечно же, понятно, что здесь вполне себе могли закрываться двери, но… это так странно. Зачем он это сделал, мне пока было непонятно. — Просто… выдался тяжёлый разговор с матерью.       — Насколько тяжёлый? Поделишься? — он подкупал своей искренностью, тем, что сразу же присел ко мне, прикасаясь к руке, ведя вверх по ней и обхватывая локоть.       — Она… она меня ненавидит с самого детства, — и я не удержалась — рассказала Джиёну буквально всё, что творила мама со мной, а под конец расплакалась, да так, что мужчина обнял меня, притягивая к себе и поглаживая по волосам. — Я не знаю, что мне делать, — и в тот же момент в голове появился вариант, который я при другом раскладе не приняла бы всерьёз, но он так больно ударил по вискам, что я поняла — мать этого заслуживала. — Джиён-сонбэ… прошу, убей её. Я что хотите для вас сделаю, но, прошу, наймите кого-нибудь, чтобы он о ней позаботился…       — И как может такая невинная девочка желать смерти собственной матери? — руки Джиёна слегка опустились с моих плеч вниз, скользя по лопаткам и останавливаясь на пояснице. — Грех это, Дженни. Но думаю, что я знаю человека, способного тебе помочь. Но плата будет высоковата для тебя.       — Какая она? — моё дыхание прервалось, когда он пододвинул меня, чтобы тоже уместиться на кровати, а потом ухмыльнулся. — Не молчите, прошу вас…       — Разрешаю на «ты», — и его губы соприкоснулись с моими, но поцелуй, который, я думала, будет более нежным, перерос в сминание губ, в его руки под моим платьем и мои пальцы в его светлой шевелюре.       Я задохнулась, когда резко оказалась под ним, а он буквально спускал с меня лямки платья, обнажая тот самый белый кружевной бюстгальтер и находя соски, слегка их сжимая и скручивая. Я почувствовала, как воздух покинул мои лёгкие, как я сама скользнула руками по его шее вниз, на лопатки, отвечая на поцелуй, рвущий внутри меня всё, но я не могла сопротивляться тому пожару, что окутывал меня от прикосновений Квона. Он устроился меж моих бёдер, гладил их, а потом навалился на меня всей массой, заставляя чуть ли не вскрикнуть, но он подавлял каждый звук, исходящий от меня, заставлял двигаться навстречу и улыбаться, когда гладил мою кожу.       — У тебя были мужчины до меня? — нежные губы обхватили кожу на шее легко, чтобы не оставить следов, а потом поцеловали ухо.       — Нет, — сказала я, но даже это отрицание не остановило Джиёна, наоборот, будто раззадорило сильнее, потому что открылась совсем новая его сторона, ранее мне неизвестная — он любил быть первым у девушек, он любил привязывать к себе мощными цепями, чтобы нельзя было бедняжкам от него уйти. А ведь действительно, пускай мой первый поцелуй похитил парень, который был мне равнодушен и к которому я не имела ни влечения, ни привязки, я знала, что человек, похитивший моё дыхание, мой первый раз, был и останется для меня особенным. Именно его поцелуи, будоражащие женскую суть, выжигали во мне всё девичье, забирали юность и говорили, что после этого я стану взрослой, совсем взрослой.       — Тогда я стану твоим навсегда, — ирония ли, но он действительно стал тем самым «навсегда», что со скандалом ушёл из шоу-бизнеса уже потом, в будущем, когда меня стали убивать словами и таблоиды пестрели заголовками «Дженни Ким отделается малой кровью?» — Ты бы этого хотела, Дженни?       — Да, — я слишком послушная, со слишком сильно колотящимся сердцем и печенью, буквально взорванной фейерверками и бабочками, что обитали там с того момента, как я осознала, что влюбилась в Квона Джиёна. — Пожалуйста… стань моим «навсегда».       Продолжая целовать шею, он стянул с меня трусики и прикоснулся рукой к внутренней стороне бедра, прокладывая себе дорогу к лону, и я вся сжалась, но он меня успокоил, нашёптывая на ухо и заставляя улыбаться. Все его касания были лёгкими, как бабочки, а потом звякнула бляшка ремня, приспустилась ткань, и я почувствовала, как его член прижался ко мне, провёлся вверх и вниз по половым губам, и как только Джиён кивнул мне, а я кивнула в ответ, проник в меня. Жизнь нам дана для того, чтобы страдать, а я поняла, что страдаю, с того самого момента, как Квон замер во мне, утыкаясь в ключицу, а я выгнулась, раскрыв рот от неожиданной боли. Сначала он двигался медленно, наращивая темп, дышал мне куда-то в шею, в то время как я не могла ни единым мускулом пошевелить, так как мне было неприятно, невыносимо больно, и пускай я не плакала, я и не могла даже улыбнуться, когда он смотрел на меня, прижимался ко мне, гладил тело.       — Ты такая послушная, Дженни, — прошептал он, закидывая бёдра на свою спину и заставляя обнять его руками, прижимаясь и желая перестать дрожать. — Оставайся всегда такой, хорошо?       — Хорошо.       Я больше поняла, чем ощутила, что он покинул моё тело и, целуя меня, кончил прямо на простыню, что лежала под нами. Я резко почувствовала себя использованной, потому что всё должно быть не так, всё делается совершенно наоборот, и от разочарования, что Джиён не лёг рядом, а просто застегнул штаны, помог мне натянуть нижнее бельё и встал с кровати, мне стало плохо. Он не мог открыть окно и покурить, потому что всё давным-давно закрыли, а я сама постеснялась что-либо сказать, просто смиренно лежала, слыша, как за стеной возился стафф, а потом даже не обратила внимания на мужчину, что лёг рядом. Только вот в его облике больше не было ничего нежного ко мне, ничего хорошего, ведь он получил то, в чём нуждался, и я более была ему не нужна, теперь я та самая сломанная игрушка, которой дорога только на свалку, так как уже была использована и стала неинтересна.       — Ты же… выполнишь обещание, да? — с надеждой воззрилась я на него, вскоре ловя поцелуй в губы и его улыбку, на этот раз вымученную, убивающую меня изнутри.       — Конечно.       Он лгал.       Он не выполнял никогда того, что обещал, говорил, что это просто показалось, таких разговоров не было, а бедным девушкам оставалось только опускать глаза и говорить, что да, я ничего не просила, я ничего от тебя не хотела, но поцелуй, пожалуйста, на прощание. Я не знаю, кто виновен в этой его части характера, то ли воспитание, то ли слава, но я понимала, что он хотел буквально всего и сразу, знал, как удовлетворить своё эго и обойтись малой для себя кровью: всего лишь надо запугать, а потом холодно игнорировать, ничего не говоря и не показывая даже взмахом ресниц, что всё в порядке, просто он немного охуел и самую малость боится, что ты пойдёшь к его менеджерам. Правильно пелось в той песне, клип на которую мы снимали: «They say love is blind, oh, baby, you so blind», потому что я была слепой и любила слепо, наивно надеясь, что Джиён, этот избалованный юноша, ответит мне взаимностью, в то время как он рассматривал меня лишь как игрушку для секса, всё это время, что мы провели в зале для практики, он лишь готовил меня к тому, чтобы я позволила себя коснуться. Мерзкая личность, ублюдок, что не терпит неповиновения и отсутствия страха перед собой; и да, я до сих пор его порой боюсь, а ещё больше — того, что он от меня уйдёт. В тот момент, когда я осознала, что рискую в любой момент заплакать, Квон подошёл к двери, ведущей в основную студию, и открыл её, буквально погружая меня в мир, что был там, что ощущался совершенно по-другому.       — Спасибо, — прошептала я до того момента, как первый стафф зашёл в помещение.       Никто не обратил внимания на то, что на простыне были небольшие капли крови и ещё что-то непонятное, но я заправила постель и сделала вид, что ничего не было, хотя внутренне сгорала от своих эмоций и стыда, что покрыл со всех сторон, как липкий мёд, смешанный с перцем, — не очень приятно, слишком жгуче. Нам сказали присесть на диван, что был установлен перед кроватью, и я поняла, насколько же мне плохо, когда Джиён меня касался, а меня ведь заставили снова привалиться на его плечо, смотреть в камеру, улыбаться, а потом чувствовать его руки вновь на себе. Если я закрывала глаза, меня снова переносило мысленно в те моменты, когда он имел меня на кровати за нами, я ощущала его руки на своём теле, и как же хорошо, что у меня не началась паника, как хорошо, что я вновь не начала задыхаться и плакать, хотя все шансы для этого были, а я сама находилась в очень подвешенном состоянии и надеялась, что скоро восстановлюсь.       — Стоп, снято! — именно такими словами закончились мои самые первые съёмки в серьёзном проекте, когда я хотела отстраниться от мужчины, которого трепетно любила и который выбрал путь наименьшего сопротивления.       Мы долго хлопали друг другу, а потом я поняла, что мои моральные и физические силы иссякли, их фактически не осталось, потому, дождавшись разрешения покинуть площадку, я переоделась и ушла, забирая всё, что принесла с собой: одежду, ключи и порванную на части честь, которая отдавалась болью в суставах. Я обернулась в дверях в последний раз, чтобы взглянуть на Джиёна, и действительно поймала его взгляд, полный холода и чего-то странного, от чего хотелось убежать, не оглядываясь, что я и сделала, даже не прикрывая за собой, даже не стесняясь того, что на меня непонимающими глазами смотрели все работники, что думали, будто я сошла с ума. Да, я действительно сошла с ума, я действительно обезумела, потому что в столь юном возрасте не хотела попадать во взрослый мир, а ступать в него помаленьку, шажками феи, что может разрушить любое проклятие взмахом своей волшебной палочки. Взрослый мир коварен, жаден и жесток, как и главы огромных компаний, но когда девушку вбрасывают туда, ей хочется обратно в детство; детства уже не будет, его сожгли и оставили пеплом развеваться по ветру, и я расплакалась на пороге общежития, садясь на корточки и обхватывая плечи руками.       Убитая и сломленная, понимающая, что даже на этом моя любовь к Джиёну не закончится, я шла в пустую комнату, где меня встретил привычный беспорядок девочек-школьниц, у которых нет времени на уборку. Я улыбалась тому, что осталось неизменным в моей жизни, устало упала на пол ванной комнаты и пролежала там, словно мертвец, до прихода своих соседок, что быстренько меня подняли и посадили на бортик ванны, хотя было бесконечно больно, тошно и обидно. Но я знала — у меня есть подруги, у меня есть люди, которым я могу доверять, кому я могу всё рассказать, потому на вопрос «Что случилось?» я улыбнулась.       И не сказала ни слова.       На следующий день вышли мои тизеры, начинающиеся с надписи «Pink Punk», которая мне не сказала буквально ничего, и я лишь ухмылялась, потому что ощущала всю степень стыда за себя, когда кривлялась и показывала, какая я «красотка». Так забавно, что я на экране и я в жизни отличаюсь, потому что за эти пару дней произошло слишком много, я очень много узнала, очень много прочувствовала и стала совершенно другой. Девочки хвалили меня за то, как я показывала себя в тизере, говорили, что я показываю себя очень смелой и красивой, отчаянно желающей дебютировать, а я только улыбалась на пустые комплименты, внутренне желая, чтобы меня оставили в покое, чтобы я стала невидимкой, которая просто тренируется, работает и идёт к своей мечте.       Спустя некоторое время вышел и сам клип «That XX», вызвавший буквально фурор среди трейни, потому что теперь каждый видел меня там, видел мой потенциал, возможный талант, а мне хотелось спрятаться, даже от Джису я убегала, когда она пыталась заговорить про съёмки, про то, что я молодец и мне нужно стремиться к большему. Следующая остановка — выступление на сцене вместе с Джиёном, и на этом моменте я глупо сливалась, говорила, что мне пора бежать, потому что расписание не ждёт, и глупо стукалась о все косяки, внутренне рыдая и крича, что я не в порядке, мне нужен хороший мозгоправ, а ещё меня тошнило от одного упоминания кастинга и съёмок. Везде был Джиён: в агентстве, в общежитии, в моей голове, в речах других людей, а я же хотела от него спрятаться, чтобы не нашёл и не настиг; я впервые познала, что такое разочарование от кумира, впервые поняла, что эта любовная горечь останется на языке намного дольше, чем на пару дней.       Моя жизнь подкидывала испытания, а я всего лишь принимала их, словно должное, улыбалась и говорила, что меня надо бить ещё, ведь мне мало всего этого насилия, что я совершаю со своим телом каждый день, мне хочется ещё, ещё и больше, чтобы порвались сухожилия и вышли из строя суставы, ведь я такая же идиотка, как все остальные. Вспоминать о нашем с Джиёном первом разе больно, думать обо всём этом сложно и почти не имеет смысла, но я очень сильно старалась обо всём думать по кусочкам, осознавать, где я ступила не так, где я оказалась не права и как же мне из всего клубка выпутываться.       После тизера меня как трейни и моих съёмок в клипе с Джиёном многим стало «ясно», как я всего этого добилась — конечно же, только через постель, через глубокие заглоты и слова «папочка», слетающие с уст, когда я смотрю на одного из директоров компании. На меня посыпались обвинения, что я толстая и некрасивая, что я не заслуживаю той славы, что у меня есть сейчас, и даже подтирание плохих комментариев не помогало моему и так расшатанному психологическому состоянию, которое вылилось в бесконечные ночные кошмары и панические атаки, которые не замечал только ленивый. Ранняя популярность убивает, а если ты прикасаешься к священному айдолу, то это убьёт быстрее разрывной пули прямиком в сердце. Раз — и нет трейни, раз — и нет человека, а смогут ли забрать бренное тело, которое надо придать земле — это уже проблемы самого тела.       Но стоит сказать, что пусть моя жизнь была полна апатии и разочарований, были и взлёты в те моменты, когда я хотела умереть. Одна девушка стала особенной для меня, так как смогла своим образом, своими песнями сразить меня, а потом пригласила на запись трека. И, пожалуй, пришло время рассказать о Ли Хаи — моей ровеснице, что поддерживала меня в тяжёлые моменты, пускай и не стала моей подругой, но её искренность до сих пор отдаётся в уже уставшем сердце, которое давно хочет перестать биться.