Люди скрывают правду за улыбкой, Будто они счастливы, В словах о любви Скрывают ложь, Будто навсегда. Когда-нибудь, оказавшись с тобой на краю мира, Я, возможно, буду скучать, да… Когда-нибудь, когда привыкну до конца к скорби, Я, возможно, буду жалеть.
Вся целиком песня, хоть я её и не слушала целиком, а только читала текст, проняла меня до дрожи — чёрная любовь, зависимая любовь, из которой нет выхода, это лабиринт минотавра, где в конце нам придётся погибнуть за свои идеалы и стремления, потому что мы по факту никому не нужны, мы нуждаемся лишь в продлении собственных страданий и подтверждений, что мы страдаем «правильно»: со слезами на глазах, с закусанными губами и порезами на запястьях. Я не считала эстетику чёрной любви красивой — она пугала и отвращала, но в то же время задним числом я понимала, что будь я чуточку эмоциональнее и чувственнее, на моих руках тоже бы расцвели лепестки бордовых цветов, которые покинут моё тело безвозвратно. Я сняла наушники, положив их на стол и выйдя из кабинки, — я всю свою душу отдала пению, всё нутро выскоблила чайной ложкой и показала публике, потому что мне знакомо то, о чём поётся, я знаю, что такое чёрная любовь, и я знаю, что значит любить до остановки дыхания и смерти сердца. — Ты молодец, Дженни, а теперь пойдёт следующая, — меня слегка погладили по руке и тем самым приободрили, пускай я нуждалась в хвальбе намного меньше, чем все остальные — ох уж эта выработавшаяся вследствие жизни с тараканами и визжащими девчонками привычка не реагировать ни на что, даже на открытые провокации. — И давайте живее, живее! Мы и так много времени потеряли для этого прослушивания, а вы ещё и двигаетесь еле-еле. Мне назначить вам час отработки по пению и танцам? Я думаю, наш хореограф будет очень недоволен, если я в который раз скажу, что вы слабачки и не стоите тех денег, что в вас вложили родители. Так как из наших девчонок я была первой, кто увидел текст, Джису и Миён вечером замучили меня вопросами, пускай я особо не горела желанием с ними общаться — хотелось спать и проспать как минимум вечность, чтобы обо мне лишний раз не вспоминали и не трогали. Я пожала плечами на все вопросы про тональность, скорость и всё остальное, что надо учитывать, когда записываешь песню, и ограничилась очень уж коротким и лаконичным: — Да опять песня про любовь, ничего особенного. Было бы ещё из-за чего бороться со всеми, — и пожала плечами, мол, я действительно так думаю, а не пытаюсь их отговорить пытаться записаться нормально. — Говорят, что текст сам Квон Джиён написал, но я ни на строчку не поверила в его чувство — всё как-то плоско. — Наверно, это ты не тонко чувствующая, — оторвалась от поедания йогурта Чеён и поймала мой острый, как бритва, взгляд. — Что, Дженни, глаза режет правда? Просто бросай стажировку — ты должна чувствовать текст не только голосом, но и всем своим телом, отдаваться ему, как классному парню, с которым хочется переспать, — на этой фразе не только у меня кончики ушей покраснели, но и у Миён с Джису, которые как-то не ожидали такого выпада от Пак. — Разве ты не занималась с Мино сексом? Вот он действительно владеет собственным телом и умеет в музыку. — Шлюха, — сорвалось с моих губ, и я, взяв вещи для переодевания, ушла в ванную комнату, громко раздеваясь и так же громко закрывая за собой душевую кабинку, чтобы было слышно, чем я там занималась. В чём-то Чеён была права — музыку действительно нужно чувствовать всем телом, давить ею на все свои интимные зоны, отзывающиеся мелодией под кожей и доставляющие удовольствие, иначе смысла что-то творить или же исполнять совершенно не будет. Пока я мылась, пришлось действительно пораздумывать: а не попросить ли не прослушивать меня, чтобы я ни в коем случае не заняла чьё-то место? Лишь когда я вытиралась полотенцем, что совсем недавно привезла мне мама, я поняла, что каждый из нас, девушек-старжёрок, занимает чьё-то место, потому что тренируются и готовятся к дебюту все, а вот дебютируют — нет. Может, и я в своё время займу место какой-то шибко талантливой девушки, которая должна была дебютировать точно, а я своими деньгами и одурманивающими ножками спутала все планы инвесторов и директора. Даже думать противно о том, что я дебютирую через постель — это ж как себя надо не уважать, чтобы позволять сальным мужикам касаться своего тела, чтобы они его ласкали и что-то шептали в шею и на ухо, обещая дебют и спонсорство в будущем. Ко мне, уже когда я дебютировала, тоже подходили разные мужчины, предлагали деньги и славу и были такими приторно-учтивыми, что я потом блевала своим любимым красным полусладким в ближайшем туалете и говорила себе, что это банальный вопрос к новой звёздочке шоу-бизнеса — может, она такая же милая и вертлявая, как Минзи или же кто-то ещё из любой другой женской группы. Никакая женщина не защищена от домогательств, а в кей-попе так вообще никто никогда не защитит, даже если до тебя домогался другой айдол — все же мы непорочно-чистые, словно ангелы, и не знают, что такое секс, а любой разговор о том, что кого-то изнасиловали — это табу, неприличная тема, которая есть, но о которой лучше не упоминать. Двойные стандарты, подводные камни, мелкий шрифт — всё это мешает жить полноценной жизнью, будучи артистом, тем более артистом большого агентства, которое знаменито на всю страну, если и не широко за её пределами. К концу недели все девушки записались, и я не обращала внимания на бахвальство Миён, которая надула грудь и делала вид, что она самая важная и главная, даже заключила с Джинхёном пари, что если она выиграет, то обязательно поцелует его. Парень в долгу не остался, сказал, что она выполнит его любое желание, если проиграет, и я примерно знала, как распорядится своим желанием Чон: он всё же, как и любой мужчина, не захочет чашечки кофе или же самодельной выпечки, а вот воспользоваться глупенькой вокалисткой, играющей на скрипке, — за милую душу. Я слушала все разговоры девочек и всё больше унывала — каждая так желала поработать с Квоном Джиёном, что была готова буквально порвать соперниц, а я так не хотела ещё раз пересекаться с ним, что какая-то горечь поднималась от желудка и застревала где-то в районе глотки. Да, было прикольно поработать с ним в клипе, тем более я была страшно в него влюблённой, но сейчас мне противно даже от одного упоминания его имени, и я буквально молилась, чтобы меня не выбрали — я бы не выдержала столько времени провести с артистом, который воспользовался мною и бросил. Пусть уж какая-нибудь другая неудачница будет смотреть на него влюблённо и обнимать где-то под диафрагмой, чем я снова пройду через тот ад, который поклялась оставить далеко в прошлом. Но мои молитвы никто никогда не слышал, потому в середине следующей недели у меня случилась самая буйная истерика, которую успокоили только несколько пощёчин и вылитая на меня бутылка воды. Директора выбрали мою кандидатуру, Джиён одобрил, и вот я уже в спортивном костюме, с дрожащими губами сидела прямо напротив мужчины, который сломал меня и явно готов был сломать вновь, раз за разом высасывая все жизненные силы и присваивая их себе. Он слишком красивый, слишком притягательный, слишком хорош для этого мира, и жаль, что я не курила, как Минхо, потому что сохранять самообладание было очень сложно, а не смотреть на него побитым щенком — тем более. Никого рядом не было, все отошли, как назло, и мне очень хотелось расплакаться, но я чисто морально себе этого не позволяла, ведь заплакать при таком мужчине значит сдаться и с оглушительным треском улететь вниз, в свой персональный ад, из которого нет выхода. — Как ты? — самый первый вопрос, всего несколько слов, а так много боли внутри образовалось, что захотелось вывернуть наизнанку всё своё нутро; как я? Херово, плохо, просто отвратительно, потому что из-за тебя я ощущаю себя неполноценной, брошенной и раздавленной букашкой, которая никому в этой жизни не нужна, кроме, разве что, Минхо, который единственный показывает, что я особенная для него. — А как я должна быть, по-твоему? — с агрессией ответила я, и ногти впились в ладони — нельзя так, возможно, он просто из вежливости спросил, а я сразу решила включить суку и показать, насколько я оскорблена его поступком, который был… год назад? Чуть больше? Я, конечно, очень злопамятная, очень вредная и очень плохая, но не должна быть таковой с человеком, любым, даже самым плохим, который сделал мне страшное зло — нужно быть всепрощающей, именно этому учил Будда. — Прости… сейчас я нормально. — Понятно. Я не знал, что этот голос принадлежит тебе, — а вот это меня порядком удивило — я думала, он запомнил мой голос с тех самых съёмок, а оно вон как, — он так сильно изменился, окреп. Ты молодец. Слышал о твоих успехах. Записаться с Ли Хаи, с Сынри, теперь со мной — а тут уже и до дебюта недалеко. Скажем, в течение пяти лет ты точно дебютируешь, — мы неловко вместе посмеялись, и я скрепила пальцы меж собой. — Сколько лет ты уже стажируешься? — Три года. — Ну вот, смотри, за три года не вылетела — уже достижение. Весь этот разговор был до одури неловкий, мы оба избегали смотреть друг другу в глаза, и даже когда пришёл Тедди, он же Пак Хонджун, я не могла расслабиться полностью; нас с Джиёном называли бывшими коллегами, которые вновь соединились, как потерянные муж и жена, и я ощутила неловкость от этих слов. Муж и жена, как же, — не все мужчины, которые лишают девушек девственности, впоследствии женятся на них и рожают вместе прекрасных ребятишек, это не так, это глупая утопия, сказка, которой верят маленькие девочки, а я — нет. Ожесточённый с детства человек никогда не верит ни во что хорошее, у него жизнь раскрашена разными оттенками чёрного без перехода в серый, а травмы так просто не забываются, тем более когда каждый день проживается точно так же, как предыдущий. Я с улыбкой слушала слова Тедди-нима, кивала, а потом он нас обоих поманил за собой, чтобы на этот раз мы записались нормально вместе, а не раздельно, чтобы почувствовали, каково это — работать в команде и сплочённо. Я очень не хотела оставаться в одной звукозаписывающей кабинке с Джиёном, но нас просто пихнули вместе, вручили и так давно наизусть выученный текст и наушники, и пришлось стоять рядом, плечом к плечу, слушать, как записываются профессионалы, а потом неумело подражать, пускай в песне не нужна была тонна экспрессии, а лишь чётко выраженная грусть. — Вы молодцы, первое выступление состоится восьмого сентября, и к этому времени вас надо будет полностью подготовить, — мы с Джиёном синхронно кивали, я даже поджала губы, чтобы выглядеть серьёзнее, но поняла, что выгляжу как ребёнок, а не как взрослая девушка, находящаяся рядом со взрослыми мужчинами. — Дженни, тебе помогут с подбором наряда, причёски и макияжа, наши стилисты уже занимаются этим, ну и тебя заодно снимают полностью с твоих занятий — будешь денно и нощно тренироваться для выступления, так как оно состоится через неделю. Так что предлагаю тебе быстро сбегать в общежитие, взять необходимые вещи и прийти сюда. Мы выделим вам с Джиёном места непосредственно в студии — ему-то уже привычны такие ночёвки, а тебе будет в новинку. — Но смысл мне не ночевать в общежитии, если оно буквально под боком? — пришлось прикусить язык, потому что Хонджун так на меня посмотрел, что я поняла, что сморозила самую настоящую чушь — видимо, действительно нельзя ночевать в общежитии, примета какая-то. — Ладно… взять всё самое необходимое? — Могу сходить с тобой, — проговорил с готовностью Джиён, но я остановила его взмахом руки — хватит с меня уединений с ним, хватит его помощи, хватит его излишнего присутствия в моей жизни, и так полно всего в психике, что надо решать с врачом, а Квон от этих проблем не избавляет, а наоборот, только добавляет и добавляет, как будто заряжает печку дровами. — Я бы на твоём месте согласился, — посмеялся Пак, — не всякий раз великий ДжиДи снисходит до помощи. — Вот пусть и снисходит к кому-нибудь другому, — злобно пробормотала я и закрыла за собой двери студии, зная, что именно сюда мне предстоит вернуться с небольшим рюкзаком, что будет полон моих личных вещей. Уже в голове я создала целый список, осталось собрать всё максимально тихо и незаметно для девочек, чтобы не поймать тряпкой в лицо или же что-то ещё плохое; возможно, зря я не согласилась, чтобы Джиён пошёл со мной, он бы меня в обиду не дал, да и его присутствие сделало бы целое событие — девочки бы замолчали. Но я же сильная и независимая, я же нуждаюсь в промывке мозгов от своих подруг, которые уже скопили весь свой яд и готовы были вонзить в мою податливую плоть свои острые клычки, заточенные специально для этого, потому я бежала до общежития так быстро, как могла, по пути лишь встретив Мино, который явно был не в курсе последних новостей. — Да ладно, тебя выбрали? — мы поднимались по лестнице, когда я всё кратко ему рассказывала, а потом он прижал меня к себе, увлекая к стене, чтобы нежно поцеловать в щёку и улыбнуться. — Ты моя умничка, я всегда знал, что твой голос покорит продюсеров. — Помнишь же наше пари? — с надеждой спросила я, и мои глаза зажглись, когда Минхо кивнул, а его взгляд весьма страстно скользнул к моей груди. — Первое выступление восьмого сентября, после этого я хочу видеть тебя на себе… либо под собой… как решим. — Как решим, — он прикоснулся губами к моим губам и был таков, потому что его уже ждали, а я побежала в свою комнату, буквально сразу же натыкаясь на покрасневшее от гнева лицо Миён, и я взвизгнуть не успела, как меня утянули в помещение, а потом мною же закрыли дверь. Заболели лопатки, воздух резко вышел из лёгких, а из глаз брызнули слёзы — я не думала, что Чо такая сильная и способна одним движением сделать сразу несколько вещей — прибить, лишить кислорода и даже голоса. — Как ты посмела в очередной раз быть той, с кем записываются? — проорала девушка прямо мне в лицо и схватила меня за волосы, всхлипывая и давясь слезами — как же ей было обидно, как же ей было неприятно, что везде будет красоваться имя Дженни Ким, а не её собственное. — Тебя… тебя надо проучить, мерзкая сука! Кому на этот раз своё тело подставила? Самому Яну Хён Соку? А не стрёмно трахаться с дедами, а? Мы уже все давно поняли, что дело не в деньгах твоей семьи, далеко не в них дело, во всём виновато твоё смазливое личико и неуёмное либидо. Чеён-и рассказала, что видела вас с Мино на крыше, а мы уже давно с девочками подозреваем, что ты отдаёшься первому, кто обратит на тебя внимание, — вот так вот Чеён стала «Чеён-и», а в моём имени заменили все буквы и прозвали сукой. — Тебя надо наказать, так наказать, чтобы потом было стыдно. — И чтобы сейчас было больно, — я услышала, как звякнули лезвия ножниц, и небольшая длина моих волос с правой стороны полетела плавно вниз — Чеён, мстя мне за то унижение при парнях, за те слёзы из её глаз, отрезала мне волосы и явно не собиралась останавливаться. — Ведь так, Миён? Кулаки впивались мне под рёбра, один удар пришёлся на губу и разбил её, а ножницы пробили бровь — кровь залила глаза, я закричала скорее от испуга, чем от боли, и девочки испугались — они знали, что им за избиение что-то будет, а я уже еле на ногах стояла и готова была умереть, просто чтобы они нашли новый объект для битья и насмешки. На слабых ногах я присела на свою кровать и заплакала, а как только девчонки ушли на ужин, принялась собирать свои вещи в рюкзак — нижнее бельё, пару футболок, пижаму и расчёску с косметичкой и всеми нужными мне баночками, чтобы продолжать ухаживать за своей кожей. Я не умылась, чтобы выглядеть лучше после избиения, лишь натянула капюшон толстовки и пошла обратно в студию, надеясь ни с кем не пересечься, и я действительно никого не увидела, кроме Джиёна уже непосредственно в специально подготовленной комнате отдыха с отдельным душем и единственным диваном. Еда была на небольшом журнальном столике, и я обрадовалась возможности изолироваться от всех на время приёма пищи, даже разбитую губу закусила, а потом поморщилась. Не снимая капюшона, я села напротив явно ждущего меня Джиена и, тихо пожелав приятного аппетита, принялась есть, держа взгляд опущенным; мне было больно двигать губами, всё горячее ощущалось ещё более горячим, но мне приходилось терпеть. — Сними ты этот свой балахон, — и Квон слегка грубо ворвался в моё пространство, снимая капюшон и заставляя взглянуть на него красными глазами, полными слёз. — О боже, Дженни… кто с тобой это сделал? И тут я сломалась. Я поклялась никогда не плакать, смотря на этого мужчину, я поклялась не показывать своих эмоций и того, что мне нужна от него поддержка, но нос сам хлюпнул, слёзы потекли сами, а потом я оказалась в тёплых успокаивающих объятиях с поглаживанием плеч и волос. Он видел всё: и пробитую бровь, и разбитую губу, и неравномерную длину волос, и сделал собственные выводы, очень осторожно заставляя меня подняться и пойти вслед за ним в ванную комнату, где он вымыл моё лицо и достал аптечку, из которой вынул заживляющую мазь и пластырь. При ближайшем рассмотрении рана на брови оказалась маленькой, незначительной, и Джиён очень осторожно её заклеил, пальцами разглаживая неровные края; губу он тоже помазал и сказал, что будет сильно щипать, но боль была терпимой по сравнению с болью внутри — я ведь действительно считала Миён подругой, а она вот так поступила по отношению ко мне. Ужин был безнадёжно испорчен, аппетит пропал у обоих, и нам осталось лишь совсем чуть-чуть без никого обсудить грядущее выступление, чтобы чуть-чуть отвлечь меня, а потом Квон пошёл мыться, вскоре выходя в одних штанах и вытирая голову. — Оденься, пожалуйста, — проговорила я, отворачиваясь. — Ты только вышел из ванной, можешь простудиться. — Ну ладно, а ты давай тоже иди мыться. Я глянула на часы, как вышла из ванной — десять вечера, в такое время я обычно зависала с Мино на крыше, но теперь я не могла сбежать, ведь меня буквально пас самый настоящий цербер, который среагирует на каждое моё лишнее движение. Джиён великодушно разрешил мне спать на диване, а сам завалился на пол, на принесённый мат, где были разбросаны подушки и валялась мелкая простыня, призванная послужить одеялом; как же хорошо, что я взяла с собой свой любимый плед, который мне на прошлое Рождество подарила Лиса, и теперь я не мёрзла. Я многого ожидала от этой ночи, если честно, думала, что Джиён будет приставать, так как мы с ним одни, а дверь закрыта, но он поразил меня лишь одним — он слышал каждый мой всхлип, ловил каждую слезинку и готов был утешить, если я поймаю истерику, с которой не смогу справиться. Но его помощь не понадобилась, ведь я, наплакавшись, уснула крепким сном, свернувшись калачиком и отвернувшись к стене, дабы не упасть с дивана прямо на Джиёна. «Я слышал, девчонки над тобой крепко поиздевались, но не волнуйся — я поговорил с обеими и сказал, что если они ещё раз позволят себе к тебе прикоснуться не с лаской, то будут иметь дело со мной», — это сообщение Минхо заставило меня улыбнуться во время чистки зубов после плотного завтрака, но потом пришлось настраиваться на сугубо деловой лад — пришла стилист и, осмотрев мои волосы, сказала, что всё не так плачевно, как описал мой сонбэ. Всего лишь пара ласковых движений рук и страшных для меня теперь ножниц — и вот длину выровняли и даже сделали укладку, чтобы я перед Квоном ходила вся такая красивая и с причёской. Ко врачу меня отправлять не стали, сказали, что швы не нужны, и на том спасибо, но мазью мой навязанный сосед продолжал меня мучить, и когда пришёл другой стилист вместе с тренерами по вокалу и танцам, у меня ныло буквально всё лицо. — Так как песня у нас называется «Black», у нас и наряды такого же цвета будут, — проговорила стилист и продемонстрировала мне чёрное платье с кружевом, а Джиёну — полностью чёрный костюм. — Макияж будет естественным, незаметным, волосы тоже красиво уложим. Все ранки, — девушка красноречиво посмотрела на мою заклеенную бровь и губу, — мы тоже замажем, так что на экране никто не заметит. Дженни, умеешь ходить на каблуках? — Конечно. — Значит, всё выступление проведёшь на каблуках, главное, не устань. Нам разрешили пока не переодеваться, и я в штанах и растянутой футболке пела от всей души, слыша от Джиёна типичный, но при всём при этом восхитительный рэп, идущий прямо из его нутра, будто он вырывал строчки, подобно сорнякам из клумбы. Мы тренировали одни и те же движения, одну и ту же песню целый день, и под конец я поняла, что значит быть айдолом — каждый день быть в зале, каждый день разогревать голосовые связки и надеяться, что они не подведут, а также целыми днями практически ничего не есть и ни с кем не общаться. Уже под конец выматывающей тренировки я поняла, что пора и поесть, и попить, и даже в туалет бы сходить, но как только сделала шаг в сторону — чуть не упала, оказавшись в объятиях такого же уставшего Джиёна. На тот момент все уже покидали студию, закрыли дверь за собой, а нас оставили наедине, хоть я мечтала о том, чтобы ночью с нами хоть кто-то остался, потому что сегодня я была не настолько уязвимой, как вчера, да и плакать не хотелось — вот что с трейни творят тренировки и повторение одной и той же песни. — Ты сегодня хорошо поработала, — мои губы были в опасной близости от губ Джиёна, и я глядела то на них, то в глаза мужчины, который прерывисто дышал и, кажется, из последних сил старался себя контролировать. — Молодец, Дженни. — Спасибо, — сказала я и вырвалась из объятий, беря из рюкзака спальные вещи вместе с нижним бельём и скрываясь в ванной; на свою беду, я забыла закрыть дверь на замок, и как только сняла верхнюю одежду, оставшись лишь в бюстгальтере и трусиках, в помещение зашёл Джиён, абсолютно ничего не стесняясь. — Эй! Уйди! — Я всё пытаюсь понять, ты изменилась с того времени, как мы с тобой записывались в клипе, или же нет, — его взгляд достаточно плотоядно прошёлся по моему телу, и я сделала попытку прикрыться, но мужчина зашёл внутрь и снял футболку, отбрасывая её на пол и загоняя меня к стиральной машине. — Такая же ли ты милая и невинная, или уже обзавелась мальчиком для секса? — меня подхватили под бёдра и заставили сесть на стиральную машину, а я сжала плечи Джиёна и уставилась на него во все глаза — что он сделает в следующую секунду? Он прижал меня к себе, и я сквозь тонкую ткань нижнего белья чувствовала его возбуждение — видимо, сдерживался целый день и только сейчас позволил своей тёмной стороне выйти наружу, вновь меня с ней познакомить. — Мне кажется, ты уже кого-то себе нашла, не так ли? — цепкие пальцы расстегнули лифчик и сняли его, но мне не дали прикрыться, ведь Джиён грубо прижал мои ладони к стиральной машине и оставил поцелуй на правой груди. — Но ведь мужчина, который у тебя был первым, так просто не забывается, да? Да, сто раз да, двести раз да, но я всхлипнула, когда Джиён укусил меня за сосок и, взяв одну из моих ладоней, прислонил её к собственному паху, давая погладить и полностью прочувствовать орган, который уже однажды был во мне практически целиком. Чем больше Квон меня трогал, кусал, целовал, не трогая губы, тем больше я возбуждалась, тем больше я хотела, чтобы он трахнул меня прямо на этой чёртовой стиральной машинке, но осознание того, кто изводит меня и мой организм, сбило всю спесь и страсть, и мне удалось оттолкнуть мужчину и на нетвёрдых ногах выгнать его, затем закрываясь и выдыхая. Такие прикосновения, такая грубая ласка всегда меня притягивали, и мне даже пришлось воспользоваться душем, чтобы получить желанную разрядку как можно скорее и выйти к Джиёну полностью холодной, как лёд, и отстранённой, чтобы он не понял, что я до сих пор хочу его. Ненавижу, всем сердцем ненавижу, но при этом я в тот момент хотела, чтобы он сдёрнул с нас лишнюю одежду и резким движением проник в моё лоно, двигаясь настолько быстро, насколько ему бы позволила совесть и его собственный член. Быть айдолом сложно — тебя всегда хотят, а ты можешь кого-то хотеть лишь за закрытыми дверями и полностью задёрнутыми шторами, чтобы репортёры не увидели, что ты, оказывается, позволяешь себе развлекаться с противоположным полом в постели. Так прошла до одури длинная и тяжёлая неделя подготовки к записи: я не видела никого из своих подруг и успела одичать в обществе Джиёна и толпы стилистов, и потому выходила на запись из агентства уже при полном параде немного в шоке и в растрёпанных чувствах — предстояла небольшая поездка, которую мы с Джиёном проведём вместе, а потом финальная репетиция и запись, где надо будет не дать петуха и постараться показать себя лишь с хорошей стороны, нет, отличной. Я не должна упасть в грязь лицом, расшибиться в моральном плане, я должна показать, что я талантливая трейни и сделаю всё, чтобы в ближайшее время дебютировать в группе, которая будет собрана из таких же талантливых и прекрасных девушек, как я. — Волнуешься? — спросил Джиён, сидящий по правую руку от меня и взявший мою ладонь, чтобы я точно обратила на него внимание. — Это твоя первая запись, так что не удивительно, если ты действительно испытываешь тревогу. Не бойся, мои фанатки не растаскают тебя на части — я тебя защищу, если надо будет. — Не надо меня защищать, — проговорила я и отвернулась к окну. — Я сама справлюсь. Мне не нравилась эта его напускная радость и детскость, он пытался сойти за человека, которым не являлся, и мне становилось в сто раз противнее, когда он меня касался. После той попытки домогаться в ванной он не делал никаких шагов ко мне, будто бы сам ждал, что во сне я как-то не так повернусь и якобы случайно упаду прямо на него, страстно поцелую и скажу, что нет, не забыла все его прикосновения, все его поцелуи, все его движения во мне, приносящие боль, потому что наши недоотношения были какими-то нездоровыми, больными и ужасными. Я не хотела смотреть на него до выступления и нашего небольшого взаимодействия, но знала, что на записи не смогу оторвать от него взгляда — сегодня Квон Джиён был самым красивым мужчиной, которого я только знала, и провалиться мне тотчас сквозь землю, если я лгала в тот момент самой себе. По приезде нас сразу схватили визажисты и принялись наводить марафет, хотя я и без этого была более-менее накрашена — мне лишь углубили цвет теней и уложили волосы набок, чтобы смотрелось красиво и не растрёпанно. Джиён на время нанесения макияжа задремал, и как только нас позвали на предзапись, он проснулся и был предельно собран, пускай следы дневного сна ещё присутствовали на его лице и даже в движениях — ему пришлось схватиться за меня, чтобы не упасть на тёмной лестнице, и я лишь чудом не полетела вниз. Когда на хрупкую девушку опирается более-менее крупный мужчина, срабатывает сила земного притяжения, и колени подгибаются, а если на девушке ещё надеты каблуки длиной как минимум десять сантиметров, то начинается шоу «постарайся не умереть». У меня сразу заболели ноги, что я даже по сцене передвигалась с трудом на предзаписи, но мне сказали, что если я не возьму себя в руки и не выжмусь на полную силу, то меня просто выгонят из студии и дадут плохие рекомендации через директора агентства. Джиён видел, как поджались мои губы, но ничего не сделал — да, как я и просила, он остался в стороне, к тому же явно видел, что это не та ситуация, в которой за меня надо заступаться — я сама покажу зубы, если меня выведут из себя. На предзаписи не произошло ничего экстраординарного, мне объяснили, как и куда двигаться, в какой момент я должна что-то сделать, но на самой записи всё будто пошло через одно место — да, я шла оттуда, откуда мне говорили, и уходила туда же, чтобы через куплет возникнуть в другом месте и сразить всех своим голосом, зрелым для восемнадцатилетней девушки. Я не сдержалась в одном моменте, когда перестала петь, посмотрела на Джиёна, кинула на него такой красноречивый взгляд, что камере, которая явно это зацепила, пришлось передать всю гамму эмоций, которая отразилась на моём лице. Я лишь понадеялась, что зрители сочтут это за вынужденную игру, за то, что запланированно, а не вышло само собой, и как только выступление закончилось, я почувствовала не облегчение, нет, я почувствовала тёплый пиджак на своих плечах. За мной стоял Джиён, до сих пор держащий меня в районе плеч и не выключивший микрофон, но тут же подскочивший стафф забрал аппаратуру и провёл в гримёрку, где нас посадили на стулья и вручили прохладительные напитки, которые отдались льдом в районе глотки. Я не знала, как на самом деле замёрзла, а горлу будто сделали ещё хуже, чем есть на самом деле, но я стерпела и смотрела на счастливого Квона, который гордился… не самим собой, нет, нами, и мной в том числе, потому что я сейчас была его своеобразной ученицей, преемницей в искусстве айдола. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он, когда мы уже шли по направлению к машине; переругавшись со стилистом, я надела кеды, неся туфли на каблуке в руках, и чувствовала бесконечную свободу в ногах. — Если ты волнуешься, то это нормально… — Я не волнуюсь, я просто хочу спать, — Джиён весьма галантно открыл мне дверь машину, но я не оценила этот жест вежливости с его стороны и без благодарности стремительно забралась в машину, чтобы ни один репортёр не успел к нам подбежать. — Садись уже, нам надо до агентства добраться как можно скорее. Я старалась вести себя с ним холодно и отстранённо, пускай это было сделать практически нереально, а потом отвлеклась на переписку с Минхо, который был очень рад, что меня покажут по телевизору, и явно был в предвкушении нашей ночи. Я сразу дала ему понять, чтобы он шёл и бронировал номер в отеле, а как только я переоденусь и смою с себя весь сценический макияж, мы начнём; предупреждать Джиёна, что уйду, я не стала — много чести, лишь фыркнула на его слова «мы хорошо потрудились сегодня», взяла вещи и закрылась в ванной комнате. Мне, наверно, стоило предупредить мужчину, что сегодня я в студию не вернусь, но он явно и без этого понял, что у меня какие-то планы, ведь я оделась красиво, надушилась и выглядела очень миленько. Даже губы тронула красной помадой, что делала очень редко и в будущем только для съёмок, и Квон видел всё это, видел, что я прихорашиваюсь для другого мужчины, и по глазам было видно — завидовал страшной завистью, хотел остановить, но не мог, ведь я не ему принадлежала. Когда мы все дебютировали, Джиён разбирался с Мино, объяснял, где его территория, за которую нельзя заходить, и объяснял это на моём примере: я его женщина, и если он трахает его женщину, то должен знать, что скоро останется без члена. — Привет, будущая дебютантка! — Минхо чмокнул меня в щёку и буквально потащил к заказанному такси, и я развалилась на сиденье, утягивая за собой парня и скрепляя руки на его шее. — И каково это: выступать на сцене? Понравилось? — Честно, я помню, что у меня устали ноги, — рассмеялась я и положила голову на плечо своего парня, — так что активных действий от меня не жди. — Ты любишь подчиняться? — горячий шёпот прямо на ухо, а его рука сжала моё обнажённое из-за короткой юбки бедро. — Очень. Мы терпели, действительно терпели, старались при таксисте лишнего не говорить и не делать, но меня так тянуло оставить засос на шее Минхо, шлёпнуть его, что как только мы зашли в забронированный номер, я набросилась на него сама, без лишних напоминаний и просьб. Его губы, его прекрасные губы, которыми он меня целовал, скользили по лицу, шее, его руки то сжимали мои ягодицы, то переходили на волосы и оттягивали их, наматывая на себя, а я лишь ступала назад, к широкой кровати, и вскоре повалилась на неё, утягивая вслед за собой и парня. Наши поцелуи без ничего длились недолго: мои неверные руки расстёгивали его рубашку, стягивая её с плеч, а он снимал с меня топик и поцелуями касался ключиц, переходя ниже, засасывая кожу и слегка кусая её, хотя мне не нужно было передавать всю страсть, я уже была готова принять его в себя и вопрос времени, когда мы избавимся от нижнего белья. И когда мы были обнажены друг перед другом, когда Минхо натянул на член презерватив и закинул мои ноги к себе на колени, я поняла, насколько сильно мне хочется этого человека, как давно у меня не было ничего страстного, сексуального и при этом сладко-манящего. — Ты готова? — Мино нежно поцеловал меня в губы и погладил меня по бедру, и я кивнула, готовая принять его в себя полностью, и спустя мгновение я почувствовала, как Сон проник в меня, вырывая из глотки хрип. Он не стал двигаться медленно — сразу взял быстрый темп, из-за которого из моих уст вырывались стоны и хрипы, голова откидывалась, и я подставляла шею, чтобы Мино целовал её, ласкал, а потом, отпуская мои ноги, вообще взял меня за горло. Я терялась, по-настоящему терялась в самом Минхо, в его запахе, в объятиях, движениях, которые выбивали кислород и заставляли дышать им самим, его поцелуям вторить и только им наслаждаться. У меня дрожало всё тело, когда мы с парнем переворачивались, держались за руки, нежно целовались, и в тот момент, когда я восседала на его бёдрах, я, кажется, осознала, что значит быть любимой. Быть любимой — это когда на тебя смотрят со страстью и любовью, когда тебя каждую секунду спрашивают «не устала?», когда готовы поддержать в те моменты, когда кажется, будто оргазм сейчас накроет и захочется упасть на широкую мужскую грудь. Я не чувствовала, чтобы меня имели, как в случае с Джиёном, я чувствовала лишь безграничную любовь и нежность Минхо, который утопал в моих волосах, моём запахе и моих попытках быть нежной и чуткой. Но в те же самые моменты, двигаясь остервенело, дико, быстро, я осознавала, что мне не этот парень нужен, нет, совсем не этот, что оставлял лишь поцелуи-бабочки и не засасывал кожу, а нужна мне та грубость, с которой меня вжимали в стиральную машинку, властно снимая бюстгальтер и зная, что моё тело абсолютно точно отреагирует на ласки. Только представив Квона Джиёна под собой, его тёмный взгляд, наполненный жаждой женской плоти, я смогла кончить, дрожа и валясь на Мино, который устало дышал и целовал моё лицо. Мне сделалось противно от самой себя — чёрт, этот мужчина, с которым я провела взаперти целую неделю и который домогался меня за это время лишь один раз, больше меня сумел возбудить, чем мой парень. Пора что-то с собой делать, потому что ненормально заниматься любовью с одним и страстно хотеть другого, того, кто мне никогда не принадлежал и принадлежать не будет; я знала, что могла в любой момент поговорить обо всём с Соном, вывалить на него все свои страшные тайны, но понимала, что и ему, и мне будет неприятно всё это слышать. Вымывшись, мы с Мино заснули, чтобы на следующий день подняться в пять утра и отправиться в общежитие, чтобы нас не хватились, но мне пришлось стукнуть себя по глупой голове, страстно поцеловать парня и сказать, что все мои вещи в студии; Сон всё понял, не стал меня держать, зевнул и направился ко входу, пригибаясь и явно скоро добираясь до комнаты. А я начала трудный и полный опасностей путь по агентству, чтобы достигнуть потом заветной студии без окон на третьем этаже и очень осторожно открыть дверь ключом, потому что, я знала, Джиён имел привычку закрывать дверь изнутри. Только я не учла одного — Квон Джиён не спит практически никогда, а его слух с каждым днём становится всё тоньше и тоньше, именно поэтому я от неожиданности икнула, когда повернулась и в свете горящего ночника, который притащил с собой один из стилистов как «подарок» на моё первое выступление, увидела мужчину, сидящего на полу, опираясь спиной на диван, и смотрящего чётко на меня, прямо в душу. Это не тот самый дерзкий взгляд, коим завлекаются фанатки на музыкальных видео, это был взгляд зверя, готового растерзать плоть прямо сейчас, как только я ступлю чуть-чуть больше на его территорию, на которой не имею права находиться. Наверно, мне стоило спросить, можно ли сделать шаг в сторону, но я направилась напрямки к дивану, стараясь не обращать внимания на трясущиеся поджилки и желание в принципе убежать как можно дальше от студии. — Где ты была всю ночь? — произнёс Квон тихо, но даже этот шёпот пробрал меня до костей, заставил задрожать и застыть на ровном месте, будто я столб, который нельзя двигать. — Мне повторить вопрос? — Кто ты мне вообще такой, чтобы я отвечала тебе, где я была всю ночь? — я сняла с ноющих ног кеды и завалилась на диван, отворачиваясь от Джиёна и его взгляда, который выжигал всё моё нутро. — Отец или брат? Что-то не помню тебя ни на одной из своих семейных фотографий. — Я, блядь, на данный момент твой партнёр по съёмкам, — его ладонь опустилась на мою шею и сжала её, и я почувствовала дурноту, которая поднялась от желудка и поспешила к пережатому горлу, — и я обязан знать, где ты проводишь ночи, где ты срываешь голос и под кем стонешь. От тебя пахнет сексом, Дженни Ким, и я не хочу, чтобы ты приходила в студию и спала рядом со мной в таком состоянии. — Почему? — взяла злость, я вцепилась в мужские пальцы. — Потому что тебя ещё сильнее хочется выебать. Меня резко отпустили, толкая, и Джиён разлёгся на своём мате, мгновенно засыпая, а я всё чувствовала его пальцы на своей шее, ощущала страх, растёкшийся по венам и запрещающий мне делать хоть какие-то действия, даже заснуть. Я боялась, что он проснётся и сделает со мной всё, что угодно, боялась, что он так сильно меня возбудит, что я просто буду вынуждена ему отдаться, потому я заснула только после кратковременной истерики, которая обрушилась на меня неожиданно, как будто ледяной дождь. Назвать сон здоровым было нельзя, меня помотало, а с утра пришлось вновь взять себя в руки и тренироваться, тренироваться и ещё раз тренироваться, чтобы через неделю быть такой же восхитительно готовой, как и всегда. Правда, всё это время я не могла нормально смотреть в глаза Джиёна, даже когда мы ели, сидя друг напротив друга, я ощущала напряжение и готовность спружинить на другой конец студии, если не дай бог он пододвинется чуть ближе и скажет хоть что-то столь резкое и колкое, как утром. — Ну что ж, одно из трёх выступлений позади, но, надеюсь, вы оба понимаете, что выступление придётся немного изменить, чтобы зрителям не приелись одни и те же декорации и костюмы, — я сидела на убранном диване, Джиён рядом, слегка-слегка касаясь моего колена своим. — Мы оставим цвет костюмов, они будут чёрными, а вам остаётся лишь выслушать концепт сцены и понять, куда в какой момент нужно идти. Нам всё показали весьма схематично, объяснили так же скомканно, но я поняла, что мне опять придётся идти на каблуках куда-то вниз, спускаться и быть на одной сцене с Джиёном, и я порадовалась, что мы с ним не разучивали танец для двоих, иначе он бы мне такие танцы на мате или же на диване устроил, что я не смогла бы стоять на каблуках. Три дня тренировки прошли очень вяло, я чувствовала себя заболевающей, но не посмела даже сказать о своём состоянии, просто натянула перед выступлением на себя чёрное платье с белой вставкой на груди и встала на ненавистные туфли, в которых передвигалась как самая настоящая калека. Хорошо, что не заставили надеть тяжёлых украшений, оставили минималистично украшенной, и как только мне дали в руки микрофон, я поняла, что и во второй раз не должна ударить в грязь лицом, всё должно быть идеально, я должна быть идеальной, но во время выступления перед толпой фанаток Джиёна я нет-нет да посматривала в сторону айдола, и, к моему стыду и ужасу, камера засняла именно те моменты, когда я не могла оторвать от него глаз. Да, я понимала, это ужасно, что я так на него пялилась, я сумасшедшая фанатка, но я ничего не могла с собой поделать, настолько этот мужчина был хорош в своей шляпе и чёрных штанах с многочисленными серебряными цепями, что явно позвякивали каждый раз, когда он ходил. — Ты на меня смотрела всю запись, — проговорил Джиён, когда мы ехали обратно в студию, и я твёрдо решила, что на время до следующего выступления перемещусь в общежитие, и пускай там будут Миён и Чеён, которые явно подстроят мне очередную гадость, я буду зато спать спокойно. — И как мы это объясним директору? — А тебе не всё равно? — я почувствовала хватку на запястье и попыталась вырваться, но не получилось, кажется, я только усугубила положение, так как Джиёну никогда не нравилось, что я вырывалась и делала что-то не так, как он того хотел. — Ну смотрела и смотрела. Так надо было по сценарию. Всё, вопрос закрыт. — Ты хочешь на мне отыграть свои жалкие актёрские навыки? — эти слова резанули ухо, и я пожалела о том, что не согласилась поехать вместе с болтливой стилисткой в другой машине — уж лучше пусть она рассказывает мне о том, как забавно храпит Ли Черин во сне во время покраски волос, чем я буду слушать очередные тиранящие меня слова Джиёна. — Не выйдет. Или тебе устроить сладкую жизнь и действительно попросить поставить самую настоящую сценку между нами? Скажем, ты подходишь ко мне во время припева, хватаешь за плечо, я к тебе разворачиваюсь, страстно тебя целую, а ты меня бьёшь по щеке… — Я тебе и без поцелуев пощёчин отвешу, — проговорила я в финальный момент парковки и резко отстегнула ремень безопасности. — Я не хочу до третьего выступления находиться с тобой в одном помещении. Ночуй в студии один. Я в общежитие к девочкам. Там хоть и обрежут волосы, хоть и обольют холодной водой, но уж точно не изнасилуют. — Ты меня боишься, Дженни Ким? — но вопрос остался без ответа, ведь я захлопнула дверь машины и буквально побежала в студию, забирая все свои вещи и спешно сбегая в общежитие, дабы не видеться с Джиёном один на один целый месяц. Он меня пугал, его взгляды выворачивали нутро, но зато теперь я спала спокойно, без вечного ощущения взгляда в спину и воспоминаний о тех моментах, когда он запер небольшой павильон, чтобы завалить меня на постель. Я не позволю так с собой играть, не позволю касаться моего тела тогда, когда станет скучно, я тоже человек, человек, у которого есть чувства, эмоции и воспоминания, что не дают порой спать нормально. Джису расчёсывала волосы перед сном, Чеён мылась, а Миён и Лиса читали книги в тот момент, когда я захлопнула за собой дверь и бросила рюкзак под кровать, заваливаясь на неё и скрещивая руки на груди. Я не позволила ни одной слезинки вытечь из моего глаза, пускай отчаянно хотелось плакать, я лишь отвернулась от подруг, накрылась с головой одеялом и, понадеявшись на женское благоразумие, закрыла глаза и практически сразу заснула, расслабляя мышцы. Да, девочки были явно шокированы, увидев меня на пороге комнаты, и не ожидали, что я раньше всех уйду из общежития, чтобы вновь готовиться к третьему выступлению, ведь Джиён действительно не шутил — он поговорил с педагогом по актёрскому мастерству, за ночь они набросали план, сценарий и очень ругались, что я ушла ночевать в общежитие. Именно из-за этого мне устроили самый настоящий разнос, ругаясь, что я такая безответственная и не смогу дебютировать из-за плохих рекомендаций от айдола, но я чувствовала — даже про мою грубость по отношению к себе он не скажет, так как знает — заслуживает все слова, которые я в него со злости кидаю. — Ладно, рассказываю теперь по существу, что должно быть, — проговорила, успокаиваясь, педагог по актёрскому мастерству. — На сцене будут прозрачные панели, как лабиринт, и вы будете ходить и не пересекаться в них, но вы должны будете кидать друг на друга взгляды. Мне кажется, это вписывается в концепт истории, рассказанной в самой песне, да и зрителям, наверно, наскучило, что ты, Дженни, постоянно куда-то то поднимаешься, то опускаешься, а так будет интереснее. Но чёрную одежду мы оставим, чтобы не выбиваться из концепта. — Можно только вопрос? — проговорила я, и мне кивнули. — Мне снова придётся быть на каблуках? — Обязательно. Каждую девушку украшают каблуки, тем более ты прекрасно на них ходишь, так что не вижу противопоказаний, — я вспомнила своё первое выступление, как я, весьма сильно хромая, покидала сцену на глазах у публики, и знала, что вчера тоже не лучше ходила. — Джиён-ним? Есть что-то, что бы вы хотели реализовать на сцене? — Нет. Просто пусть мне подберут нормальный костюм, чтобы было не стыдно на самого себя смотреть. До выступления месяц, я успею, наверно, сто раз перекрасить и подстричь волосы, так что будем надеяться, что стилисты меня не изуродуют окончательно, — Джиён весьма красноречиво посмотрел на меня, будто бы я была его стилистом и могла испортить его прекрасное личико. Потом, правда, я смеялась — он действительно думал, что я могла ему как-то изощрённо отомстить, подослав «своего» человека с порченой краской для волос или же средствами для макияжа, чтобы его кожа сожглась или же волосы выпали? Я, конечно, мстительная, очень злопамятная и способная поджигать фитиль тогда, когда люди думают, что я уже успокоилась, но мстить Джиёну я считала ниже своего достоинства, и так жизнь кого угодно помотает в разные направления и разные места, а у этого человека уже были скандалы с марихуаной и девушками. — Ладно, тогда начнём тренировать ваши взаимные гляделки. Это будет, наверно, сложно, потому что вы сразу будете тренироваться друг на друге и не смотреть на меня, я постараюсь контролировать вашу мимику, но половина успеха зависит от вашего самоконтроля, — проговорила педагог, и я, поджав губы, кивнула, и Джиён сел напротив меня на пол. — Посмотрите друг другу в глаза. Это было похоже на какую-то игру «сохраняй хладнокровие, а то посторонний человек догадается, насколько тебе больно», и я действительно справлялась с этим на отлично, ускользая от прямого контакта глаз и делая вид, что не могу смотреть прямо на этого мужчину. Если бы нам сказали тренироваться наедине, я бы, возможно, закрылась в ванной комнате и сказала бы, что не буду этого делать ни в коем случае, потому что из-за всех этих взглядов, из-за всех этих тренировок я рисковала оказаться под этим мужчиной. Поражаюсь, как я вообще практически две недели ночевала в студии, в одной комнате рядом с ним, и только один раз была попытка домогательства, и, видимо, после этого Джиён понял, что, как тогда, мною не воспользуется, я просто не дамся в руки и расцарапаю ему всё лицо. — Неплохо, но сейчас мне надо бежать на занятия по своему расписанию, пожалуйста, потренируйтесь без меня, — женщина захватила свою клетчатую рубашку, телефон и взглянула на время, убеждаясь, что ей действительно нужно бежать. — Я побежала. Пока. Мы поклонились ей, а как только дверь закрылась, я поняла, что меня скоро проберёт смех — боже, кто же думал, что мы действительно останемся наедине и будем тренироваться самостоятельно, хотя я не хотела ни следить за положением зрачков Джиёна, ни за его дыханием. Он сидел непозволительно близко ко мне, его дыхание касалось моего лица, а потом я почувствовала, как он поставил ладони на мои бёдра, придвигаясь ещё ближе и уже не стесняясь ничего — не перед кем, а я и так была с ним в одной постели, видела то, что не должна была, ощущала то, что не следовало. Наши лица теперь находились слишком близко, что хотелось оттолкнуть мужчину, что был старше меня на восемь лет, но я не могла даже пошевелиться, тело парализовало, я просто ждала следующих действий, и если он позволит себе то, о чём подумала я, то я пойду к руководству и попрошу снять меня со всех программ с участием Квона. Сдалось мне это третье выступление, если с лидирующим исполнителем мне рядом некомфортно находиться, не нужна мне дешёвая слава на телевизоре и мощнейшая подготовка при помощи педагога по актёрскому мастерству, который сбегает сразу же, как только у неё есть возможность. — А ты смелая, раз вернулась в общежитие, — проговорил Джиён, и его губы коснулись кончика моего носа, а мышцы плеч и бёдер свело — я не смогла пошевелиться, просто сидела, как громом поражённая, и ждала его дальнейших действий. Да, я могла быть острой на язык в обычных ситуациях, но порой я просто терялась и не знала, что делать. — Но ты вернулась сюда без вещей. Думаешь, я тебе разрешу покинуть студию? — Ты не сможешь меня удерживать рядом насильно, — проговорила я и вперила взгляд в его губы, слегка искусанные, и опустила взгляд ниже, на шею и ключицы — на одной виднелся небольшой сходящий засос, а это означало, что у него кто-то есть, и этот кто-то весьма страстен и позволяет себе многое. — Мне подать на тебя заявление в полицию, что ты домогаешься несовершеннолетней девушки? Или мне вспомнить о том, что было на съёмках? — Признайся самой себе, Дженни Ким, — его глаза налились кровью и желанием, я почувствовала, как резко в помещении закончился кислород, — ты хочешь меня. — Нет, Квон Джиён, — я взяла его тактику и приблизила лицо к его лицу, улыбаясь и применяя на себя роль той самой львицы, которая в своё время отсосала Минхо в подворотне — и да, этот трюк сработал, потому что пальцы на моих бёдрах сжались, — это ты меня хочешь и всеми силами это показываешь. Хочешь меня трахнуть? Окей, будешь потом разбираться с моим парнем, с которым у нас полнейшая идиллия. А мне навязывать свои изощрённые желания не стоит. Видимо, такой трюк не понравился Джиёну, потому что в следующую секунду я оказалась лежащей на спине, мои руки вытянули над головой и прижали к полу, а губы были захвачены мужчиной, которому явно всё это надоело. Он знал, что делать, чтобы я точно раскрыла рот, чтобы я раздвинула ноги и он устроился меж них, и мне было тяжело оттолкнуть его, снять с себя, потому что он вжимал меня всем своим весом, подавлял сопротивление широкими ладонями, и вскоре я позорно сдалась, понимая, что таких же чувств, разгорающихся внутри пожаром, у меня не вызовет ни один мужчина, кроме этого. Я горела, прогорала и сгорала, умирала и не возрождалась, страшно хотела, чтобы меня взяли прямо на этом полу, сжали грудь, искусали шею и оставляли синяки на бёдрах; я хотела быть придушенной, убитой всеми своими чувствами, и наконец-то ответила на горячий поцелуй, полностью переставая сопротивляться и надеяться на спасение от самой себя. Какая же я мерзкая, какая же я отвратительная, я изменяла своему парню с популярным айдолом, который словил звезду и решил, что все женские тела в мире должны принадлежать именно ему, а не самим девушкам, которые сопротивляются и не хотят с ним в данный момент близости. Врушка Дженни Ким. Ты хотела этого мужчину прямо здесь и сейчас, но он разочаровал тебя, так как буквально выдавил весь воздух из грудной клетки и оставил лежать на полу. — Все девушки такие шлюхи, — проговорил Джиён, и я почувствовала, как в уголках глаз собрались слёзы. — Говорят, что у них есть парни, а сами готовы прыгнуть на любой член, который сам подставляется. Ври себе и дальше, Дженни, что ты меня не хочешь, я-то всё вижу, я старше и опытнее, и именно опыт мне говорит о том, что ты с удовольствием раздвинешь специально для меня ноги. — Такого больше не повторится, — я услышала страх в собственном голосе и икнула, а потом резко поднялась, отступая к двери. — Не смей ко мне приближаться. Не смей меня больше целовать. Я тебя ненавижу. Только один Бог знал, в каких эмоциях я тренировалась всё это время до третьего выступления, даже умудрилась пару раз подхватить простуду, хотя, казалось бы, даже предпосылок не было, ни с кем заразным не контактировала, но, наверно, тут сработало моё общее подорванное состояние, вот и пускала сопли. Джиён таскал мне лекарства и горячую еду, и я молча принимала его попытки ухаживать за мной, но не давала даже в самом бреду из-за высокой температуры прикоснуться к себе, даже когда меня страшно знобило, становилось холодно, я не искала в нём тепла. Но вместе с тем я очень быстро поправилась и была вовлечена в обсуждение костюмов на сцену, сразу ставя условия для своего платья: до колен, рукава до локтей, с пышной юбкой, и мне вскоре такое предоставили, и когда я переоделась в него первый раз, Квон поднял большие пальцы вверх. Кажется, он всеми силами старался наладить со мной контакт, но я сопротивлялась этому, вела себя с ним только как актриса, которой нужно выглядеть в кадре идеально-драматично, чтобы мне все поверили. — Девочки, я буквально на пять минуток, — я заскочила в комнату, когда девочки секретничали о своём, и сразу устремилась к шкафу, в глубине которого таился мой небольшой секрет — то самое нижнее бельё, которое мне купил Джиён, и я твёрдо решила, что на третье, последнее выступление надену его, и как только нашла пакетик, в который поместилось белое кружево, я ушла в ванную. Кажется, Лиса, которая случайно ввалилась за мной, не ожидала того, что я буду переодевать нижнее бельё, и уставилась во все глаза на мою полуобнажённую фигуру с синяками на лопатках из-за того прижатия меня к полу. Она изучала меня так всё время, что я переодевалась, и не могла ничего сказать, просто потерялась в своих мыслях, а как обнаружила пару синяков на ключицах, так вообще задохнулась, а мне пришлось натянуть платье для сцены и стремительно развернуться к подруге. — Лиса, пожалуйста, дай пройти. Я опаздываю на запись. — Да… конечно, иди… — но в памяти у меня отразилось страшное непонимание в глазах тайки, которая явно никогда не видела, что такое засосы, и не знала, что такое страсть до вжатия человека в себя и чуть ли не поглощения его своей энергетикой. Октябрь выдался прохладным, я закуталась в плюшевое пальто и в таком виде ехала на запись вместе с Джиёном, который решил, что в этот раз ему стоит поспать, а я морально отдыхала от его уничижающих слов и действий; губы чесались до сих пор, я осознавала, что хотела его поцеловать, такого спящего и трогательного, но потом вовремя себя отдёргивала — не нужно этого делать. Уста этого мужчины пропитаны медленно убивающим ядом, и если я ещё раз прикоснусь к ним, то рискую сократить свою жизнь на как минимум десять лет, а я пускай и не хотела жить вечно, но и умирать молодой не собиралась — ещё так много не изведано, ещё так много не увидено, и если я сдамся прямо сейчас, то упущу всю свою жизнь. Непосредственно в студии нас с Джиёном привели в порядок, и я очень критично оглядела его волосы — слишком короткие, на мой вкус, слишком светлые и как-то вообще фу, я не любила чересчур короткие причёски и потому мне было сложно сохранять серьёзность при взгляде на мужчину. Только нашу игру, наши переглядки, кажется, очень высоко оценили, потому что я по-другому не могла объяснить реакцию публики, когда она взрывалась в аплодисментах и готова была сломать себе руки, но сделать так, чтобы мы услышали именно его рукоплескание. К своему удивлению, я также обнаружила, что меня стали узнавать, потому что при моём появлении толпа заволновалась, у многих был весьма осознанный взгляд, направленный прямо на меня, и я осознала, что значит быть хотя бы известной. Это сотни взглядов, направленных прямо на тебя, это восклицания «это та самая Дженни Ким!», это ожидание появления меня на других передачах, но ведь стажёров до дебюта прячут, скидывают в подвал и достают их уже готовыми, чтобы публика радовалась дебюту новой звёздочки, которая будет зарабатывать деньги на родителях глупых фанаток, готовых картон покупать за баснословные деньги. Надо же, как поменялся мир — раньше я делала попытки покупать альбомы разных нравящихся мне исполнителей, а совсем скоро люди будут покупать мой мерч, делать алтари в мою честь и надеяться, что я хоть пальцем до кого-то дотронусь. — Это было крайнее выступление, — проговорил менеджер, осведомлённый о нашем расписании и всём остальном, и мы поклонились друг другу. — Директор сказал вам сфотографироваться вместе и потом, Квон Джиён-ним, выложить в ваш инстаграм фотографии. К Дженни Ким сейчас приковано много внимания, и мы лишь этим поднимем ваши рейтинги вместе. Во многих агентствах трейни и звёздам запрещено общаться, а мы покажем, что вы не только общаетесь, но и работаете вместе, а артист способен наставлять юное поколение. Дженни Ким, встаньте рядом с Квоном Джиёном, не стесняйтесь. Полученная фотография выглядела мило и вместе с тем как-то дерзко, что ли, и Джиён сказал, что как только прибудет в агентство, сразу же наложит необходимые фильтры и выложит пост, а я лишь покивала и поклонилась стаффу, который сегодня заботился обо мне. Мы ехали в машине, когда я задремала, свешивая голову на Джиёна, и проспала так всю дорогу, но до здания агентства вроде шла самостоятельно, по привычке идя не в общежитие, а в ту самую студию, где мы проводили долгое время, и поняла, что самостоятельно не смогу расстегнуть платье, а как назло, весь стафф покинул нас, оставив на журнальном столике небольшой и явно низкокалорийный тортик. — Помоги мне расстегнуть платье? — я достала из пакета запасную одежду для себя, а Квон пристроился сзади, действительно настроенный помочь мне с платьем, и как только вжикнула молния, расстёгивая одежду и обнажая спину и совсем немного ягодицы, я поняла, что стоило попробовать самой всё сделать или же сбежать в общежитие. А как только руки мужчины опустились на полуобнажённые плечи, подхватывая лямку, я осознала, что совершила ошибку — он слишком близко, слишком рядом, непозволительно ко мне прикасается, слишком многого от меня хочет. — Сп…спасибо за помощь, дальше я сама. — Это тот самый комплект? — я уже отошла к ванной, как была вынуждена обернуться и посмотреть прямо в глаза Джиёна, который глубоко дышал и явно рассчитывал на положительный ответ. И я кивнула — осторожно, мелко, после этого скрываясь в ванной комнате и закрывая дверь на щеколду, чтобы он не смог войти внутрь. Я совершала слишком много ошибок, и это была одной из них — показать мужчине, которого всеми силами отталкиваешь, что до сих пор хранишь воспоминания о том дне, когда мы были на съёмках, и явно намекаешь на продолжение. Я неверная девушка, плохая и очень дрянная знаменитость со своими скелетами в шкафах и подводными камнями, и было просто чудом, что в две тысячи шестнадцатом году с таким багажом и бэкграундом я дебютировала. Но до этого времени ещё оставалось практически три года, за которые произошло слишком много всего, — но обо всех взлётах, падениях, промахах, ссорах и съёмках надо рассказывать последовательно и точно убедившись, что помнишь всё. А я помню всё, что хочется страшно быстро забыть, и самое важное — я нашла в себе силы это рассказать.Часть 1. Предебют. Глава 9. «Black»
27 февраля 2023 г. в 15:18
Раз — и на выдохе приходится совершить прыжок, который в остальные разы вывихивал мне ступню, но сейчас я приземлилась спокойно, без лишней дерготни, хотя, казалось, подруги пытались «шутя» подставить подножку. Я всё понимаю, мы с ними помирились и стали вести себя так же, как и обычно, но я всё ещё чувствовала холодок, которым меня одаривала Миён, и старалась как-то его загладить: то там помогала, то что-то хорошее говорила, и потихоньку моя первая подруга в агентстве оттаивала. Да, несомненно, мы никогда не будем прежними, как только впервые вкусим ревность и зависть, так и произошло с Чо, которая будто нехотя общалась со мной длинными ночами, когда мы не спали, подвергнувшись бессоннице, когда я вваливалась в комнату после ночных свиданий с Мино, и я надеялась, что будет кто-то, кто переключит внимание с ненависти и зависти на любовь и ласку. Каждой твари по паре, каждому парню по девушке, каждой девушке по парню, всё такое, и в нашем общежитии тоже появился человек, который расцвёл в сердце Миён, что говорила, мол, нет, я никогда не влюблюсь, только потом, когда дебютирую, я позволю себе отношения.
Чон Джинхён появился в общежитии в холодное время года и не сразу привлёк внимание всех: он был тихим, немногословным, но в хорошей компании, что ему нравилась, раскрывался, разговаривал со всеми и мог рассказать пару шуток. Когда Миён музицировала в коридоре, сидя между вторым и первым этажом на полу, именно Джинхён стоял рядом, а потом снял с себя толстовку, оставшись в растянутой майке, и подстелил её под девушку, произнеся «Нельзя сидеть на полу — простудишь себе всё», и этим, кажется, он и пленил неприступную скрипачку, которая, откровенно говоря, нуждалась в заботе. Я видела, что парень обращал внимание только на неё, но между ними была лишь пара преград: во-первых, Хён был младше практически на полгода, а подруга не хотела отношений с кем-то младше, во-вторых, Миён до этого не имела никаких взаимодействий с противоположным полом и в принципе не понимала, как что устроено. Да, она была романтиком, но это не отменяло того факта, что общалась она с парнями шутя, не желая, чтобы они обращали на неё внимания; а вот Джинхёну она откровенно показывала, что не против общения и взаимодействия, даже номерами телефонов обменялись, и я ждала момента, когда они поцелуются.
— Ура, мы это сделали! — мы с девочками обнялись, и Лиса запрыгала на месте, хихикая и хлопая в ладоши, а я испытала адское облегчение от того, что мне не придётся опять ходить с эластичным бинтом или вообще гипсом, как было до этого. Остальные девушки-стажёрки нам хлопали, обменивались комплиментами и говорили, что мы все вместе готовы к своеобразному баттлу, который запишут на камеру и покажут руководству — вот так мы и сдавали «экзамены». Если кто где-то ошибётся хоть раз в хореографии, то вылетает из стажёров сразу, без восстановления контракта, и мы с подругами больше воевали с моей лодыжкой, чем нормально готовились, к сожалению, но от этого прыжка зависело всё. — Предлагаю отпраздновать это чаем с сахаром на ужин, а то когда мы ещё выпьем чаю?
— Поддерживаю, — кивнула Джису, — мы должны себя поощрять за хорошие результаты, а то потом не будет мотивации покорять новые высоты.
Джису была кладезем полезных изречений, которые помогали идти дальше и жить, не оглядываясь ни на кого, даже порой на собственных подруг, что поняли, что для агентства я какая-то особенная девочка. Я же сама не знала, в чём заключалась моя особенность: ну не уверена я, что из-за денег моего отчима или же из-за истерик матушки, которая выливала ведро помоев мне по телефонному разговору и явно не скандалила с директором — зачем ей это, если она сама лично не обогатится? Она всё делала ради денег, сказывалось бедное существование и наше скитание до одного очень счастливого (в первую очередь, для неё) момента, который перевернул всё с ног на голову; нет, я её не виню, наоборот, пытаюсь гордиться — это ж надо так хотеть выбраться из нищеты, что найти не абы какого-то богатого мужчину, за которым бегают кредиторы, а главу целого модельного агентства. В этом мире, в мире шоу-бизнеса, неизменными остаются три вещи: модельные агентства, стандарты красоты и хейтеры, которые углядят лишнюю складку на руке, которая является вполне себе естественной. Когда мне говорили, что я жирная, я лишь улыбалась: детки мои, вы не сидели столько же на диетах, сколько я, вы не тренировались в зале, днями оттуда не вылезая, вы не блевали порой от упоминания риса и вкуснейшей подливки, которой кормят в агентстве. А мы все через это прошли, мы все глотали вату, дабы не есть ничего высококалорийного, и наши срывы часто сопровождались истериками, уколами и врачами, которые вне камер чуть ли не били наших менеджеров и говорили, чтобы нам давали больше отдыха. Больше отдыха нам никто не давал, а вот больше стресса — конечно же, за милую душу.
— Чай с сахаром… звучит отлично, — подала голос я, и подруги замолчали, лишь Джису продолжала улыбаться и будто подбадривать, чтобы я говорила больше — да, раньше я раскрывала рот чаще, но теперь, из-за завистливых нападок Миён, из-за того, что к восемнадцати годам у меня был какой-никакой парень, хотя я отношения с Минхо романтическими никак не могу назвать, и послужной список записей с разными знаменитыми айдолами. Я не лучшая в танцах, далеко не лучшая в вокале или рэпе, моделинг меня в принципе стороной обошёл, как и актёрское мастерство, но я старалась, честно старалась, и надеялась, что всё, что я на данный момент могла, — всё это только из-за старания, а не из-за того, что директор в обозримом будущем имел на меня какие-то виды в другом плане, кроме айдольского. Да, меня представили совсем недавно как лидера будущей женской группы из двенадцати человек, Джису — как вижуала, и я знала, что кто-то в нашей тёплой комнате, где пахнет девчачьим дезодорантом и живут жалкие остатки тараканов, которых мы потравили, плёл заговоры против меня. Конечно, мой выбор падал на Чеён, но всё чаще я стала склоняться к Миён, которая перестала воспринимать меня как подругу, как близкого человека, который ничего не сделал и не заслуживает ужасной мести.
Ночью я порой не могла оставаться в комнате, потому и уходила на крышу, где меня обдували ветра, но становилось намного легче — никто в те моменты не видел мои слёзы, я смотрела на город, и не хватало только наушников с разрывающей нутро музыкой и сигаретой. К сожалению или счастью, я не курила, как большинство парней в общежитии, у меня были свои методы медленного самоубийства — мыслями, что медленно внутривенно и внутримышечно распространялись по территории всего тела и намекали мне своим мерзким хихиканьем, что лучше бы я сбросилась с этой крыши вниз, чем продолжала бороться за право дебютировать. Это не странно, ведь мы испытывали колоссальный стресс и нагрузки, потому наша усталость выражалась в мыслях о суициде, который в нашем столь юном и нежном возрасте не нужен (да и в принципе — скидываться с крыши, топиться, резаться нельзя ни в каком возрасте, прежде всего надо подумать о своих близких, о том, сколько же ещё в мире лично тобою не увидено). Я бы так и сидела, глотая слёзы и уткнув лоб в холодные перила, но сзади раздались тяжёлые неторопливые шаги, и я поняла, что это Мино — научилась отличать его походку от других, выделила его персональные ноты и с нетерпением всегда ждала, когда он подойдёт сзади. Парень находил меня везде, где я пряталась, даже без сообщения на телефон, и всегда знал, в каком я состоянии: если я была подавлена, он притаскивал термос с супом или чаем и плед, дабы мы просто могли посидеть и погреться друг у друга в объятиях и попить; если я была в радости, он приходил с одним только пледом и долго обнимал, целуя в щёку и терпеливо дожидаясь, когда я повернусь и подарю ему поцелуй в губы. Мне нравился такой комфорт, но я не скажу, что это была любовь — с его стороны это была забота, с моей же — принятие этой заботы как данное, и отдача себя полностью. Мы пока не спали, лишь пару раз Минхо запирался со мной в нашей с девочками комнате, когда мы сбегали с тренировок, и совал пальцы мне в штаны, доводя до исступления и говоря после, что ему ничего не нужно, справится сам, он же мальчик взрослый и самостоятельный. А я была готова отдаться ему в тот момент, даже специально пыталась раздеться, но Сон уходил, слегка улыбаясь, — да, в принципе, поиграл и оставил, но и мне быть раздразнённой нравилось больше, чем быть трахнутой. А вдруг он потеряет ко мне интерес, как только займётся со мной сексом и поймёт, что я не такая уж и сексуальная тигрица, коей стараюсь себя выставить перед ним наедине? Я допускала мысль, что он чем-то подобен Квону, но надеялась, что Мино думает головой, а не головкой, и после того, как мы дойдём до критической точки, он не скажет, что пожалел, что мы были вместе.
— Ну что ты такая расстроенная? — я вдохнула аромат, исходящий из раскрытого термоса — тёплый куриный суп, самое то, чтобы согреть нутро, но оставалось загадкой, как он готовил — брал на кухне в столовой, либо же на плитке враскоряку в комнате всё делал специально для наших свиданий? — Наплюй ты на все эти проблемы, просто продолжай заниматься. Те, кто тебе завидует — это никто, а ты — всё. Поверь мне, ты уже столько лет стажировалась, что агентству будет позорным тебя выгнать.
— Я не могу по-другому, от меня отворачиваются собственные подруги, — я отхлебнула суп и немного покашляла — переборщил с солью, а так нормально, есть можно, — это… это так глупо на самом деле! Мы должны быть командой, все мы, но вместо этого мы с девочками только и делаем, что игнорируем друг друга, грызёмся время от времени и не поддерживаем в нужные моменты. А так хочется порой просто посидеть в комнате в обнимку с кем-то и… поговорить по душам.
Меня волновали многие чисто женские вопросы, которые я не могла обсудить со своим недопарнем-передругом, и потому мучилась, когда на мои призывы посидеть всем вместе получала игнор или же косые взгляды, что отравляли во мне всё хорошее, что только могло появиться. Я хотела поговорить о наших телах, как они меняются, о Джиёне, что меня давно волновало и что я лишилась с Квоном девственности, но знала, что такие разговоры со мной вестись не будут, девчонки найдут, к чему прикопаться, а потом скажут, что я нашла выход к айдолам через постель. Сто процентов, да, точно, только после этого мы с Джиёном больше не работали и я отчаянно хотела забыть его как страшный сон, который просто прошёл и оставил после себя лёгкий привкус серости. Мной легко воспользовались, воспользовались и бросили, когда я хотела чего-то другого с этим человеком, чего-то большего, чем обычный секс, запомнившийся моим валянием в ванной комнате на кафеле, когда мне было стыдно, больно и плохо, что я даже говорить ни с кем не могла. Я не хотела больше страдать, я не хотела больше даже видеть в своей жизни Квона, но знала, что если дебютирую в этом агентстве, то мы будем коллегами, будем вынуждены пересекаться или же даже работать вместе. Любовь больна, невзаимная любовь выжигается ядом, но я никак не могла даже допустить мысли, чтобы полюбить кого-то другого, кроме Джиёна — без него свет не мил, еда невкусная и тренировки в сто крат труднее и тяжелее.
— А со мной? Дженни, не хочешь поговорить со мной о том, что тебя волнует? — Минхо прижал меня к себе, провёл рукой по волосам и поцеловал висок, зная, что мне это нравится — это наивысшая точка комфорта, которую я стараюсь достигнуть в общении с человеком, который мне нравится. — Или я не могу называться хотя бы твоим другом?
— А ты хочешь быть мне кем-то другим? — я посмотрела прямо в тёмные глаза Минхо и вспомнила наш первый поцелуй, продолжение поцелуя, какие долгие ночи мы проводили в городе или же на крыше, пока нам не написывали наши же соседи, что мы должны быть уже в своих постелях. Я видела этот огонь в парне, видела, как отчаянно он хотел, чтобы мы стали больше, чем просто парочка знакомых, что время от времени доводят друг друга до оргазма, и сама, наверно, тоже этого хотела, потому потянулась к его губам, прикрывая глаза. Сон ответил на поцелуй, обнимая меня за поясницу и притягивая к себе, чтобы я сидела чётко между его ног и не сопротивлялась, если вдруг он захочет сделать что-то большее со мной, а я знала, что что-то будет.
— Знаешь, мне кажется, мы уже столько раз показали друг другу, что хотим чего-то большего, — Мино коснулся губами моей шеи и заставил пальцы вцепиться в плечи, а глаза закрыться. — Дженни Ким, будь моей девушкой. После этого ты можешь не оглядываться на своих подружек, а говорить со мной на все темы, которые тебя волнуют. Обещаю, я не буду осуждать и уж тем более точно никому не расскажу то, что ты доверишь. Ты можешь быть во мне уверена.
Мне было нечего терять, кроме себя самой, потому я ответила согласием на предложение Минхо, уменьшая расстояние между собой и мной и прижимаясь так близко, что между нами и листок бумаги не протиснется. Мы не могли сдерживаться, царапали друг друга, кусали, и всё было в разы безумнее, в разы страстнее, чем до этого; я захлёбывалась в собственном дыхании, путалась пальцами в его волосах и позволила ему повалить меня на расстеленный плед и подмять под себя. Ему было хорошо меж моих ног, скользнув вверх по бёдрам, он приподнял мою юбку и обнажил тёмное нижнее бельё, принимаясь его стягивать, оглушая меня своими прикосновениями и поцелуями, которые были подобно выстрелам в самое сердце. Я задохнулась, когда его язык проник в лоно на пробу будто бы, пришлось даже закусить руку, чтобы громко не кричать, но я не знала, что нас уже застукали, за нами давно наблюдали и ждали удобного момента, когда на нас можно будет выпрыгнуть, дабы напугать. Я поощряла Мино, давала ему доступ к своей груди, сжимала голову коленями и отпускала, а потом на грани воспалённого сознания, которое готово было полностью отдаться парню надо мной, услышала знакомый голос:
— И кто это тут у нас? Вау, это же Дженни и Минхо! Поищите себе отель, детки, а то совсем уже распоясались.
Конечно же, это был Ханбин, а вместе с ним Чеён, хихикающая и выглядящая так, будто бы искренне наслаждалась зрелищем, и Сон быстро меня покинул, пытаясь скрыть наше общее возбуждение. За его спиной я застегнула кофту на груди и натянула нижнее бельё, и стыдно было, что жуть, даже щёки залила краска, но потом я обозлилась — кто это вообще такие, чтобы заставлять меня стыдиться, неужели я буду слушать каких-то утырков-наркоманов, которые спелись на общей любви к травке? Я встала на ноги, Сон вцепился в мою руку, тоже поднимаясь и надеясь таким образом прервать мой словесный поток проклятий, но он знал — если я заводилась, то меня ничто не остановит, я выскажу буквально всё в лицо человеку, что меня бесит, и в будущем не буду жалеть о своих словах. Я никогда не просила прощения у Розэ, ни разу за все года, что мы работали вместе, даже язык никогда не поворачивался сказать ей что-то хорошее, лишь в интервью или на людях мы позволяли себе лебезить, обниматься и даже ходить за ручку. Мы же из одной группы, мы же подружки, мы не должны каким-то образом соперничать и ненавидеть друг друга, но Лиса порой давала мне пощёчины и говорила, что мне пора повзрослеть, а то из детских капризов «я не хочу с ней общаться, потому что она меня бесит» ничего не выйдет.
— Может, хватит уже вмешиваться в мою жизнь? — несмотря на то, что первым из этой ядрёной парочки обратился ко мне Ханбин, я обратилась именно к Чеён, что стояла за его спиной и ковырялась в ногтях. Я видела мерзкую усмешку на её губах, знала, что она не сдержится и что-то вякнет в свою защиту, а мне хотелось её ударить, пропесочить так, чтобы она плакала и молила о пощаде. — Не надоело ещё?
— Стоп-стоп, Дженни, мы же пошутили, ты чего так взъелась сразу? — отступил Ханбин, поняв, что я завелась. Он всегда первым старался поднимать белый флаг, но когда у меня кончались тормоза, мне было всё равно на какие-то там белые тряпки, которыми Ким мог самостоятельно подтереться, я шла напролом. — Нам же тоже не чуждо то, чем вы занимаетесь. Может, сообразим на четверых?
— Какой же ты… — щёки залила краска, зубы клацнули, а из глаз посыпались искры — я готова была перегрызть ему горло за слова, которые должны показаться шуткой, — мерзкий!
У меня испортилось настроение, и я ушла с крыши, не оборачиваясь и надеясь, что Мино простит мне мою резкость, когда я вырвала свою руку из его руки и спешно ушла с крыши, надеясь, что не зацеплю никого в коридоре. Так и вышло, и я, уставшая, разочарованная, легла в свою кровать, зная, что следующий день мне не принесёт облегчения — всякий день хорош, если он не доводит до суицида, но моя депрессия уже в край начала выть и говорить, что я должна что-то с собой сделать. Но если я хочу дебютировать, то на моём теле не должно быть ни одного шрама, ни одного изъяна, потому что антифанаты придерутся, скажут, что я слабая, раз не довела задуманное до конца; и только фанаты скажут «ты вовремя остановилась» — важные слова, которые, к сожалению, не все, кто должен, в своё время услышали. Я лежала лицом в подушку и надеялась, что завтрашний день хотя бы по тренировкам будет чуть легче, чем предыдущий, будет легче дождаться ночи и потом убежать с Мино далеко, забывая о том, что мы стажёры агентства, которое по истине является величайшим.
— Ты опять ничего не ешь, — заметила Джису за завтраком на следующий день, и я тотчас же взяла палочки в руку и сделала вид, что очень заинтересована в сухом рисе, который у меня уже встал в горле и надоел до одури. — Дженни, у тебя всё хорошо?
— Конечно, у меня всё замечательно, — проговорила я, старательно игнорируя взгляд сощуренных глаз Чеён, которая явно собиралась забрать себе и мою порцию — так вот она жадно смотрела на тарелку с клейким рисом. — Разве нет?
— Уважаемые девушки-стажёры, — вздрогнул весь наш стол, а потом мы обернулись, не понимая, откуда шёл звук; лишь спустя пару секунд до всех дошло, что это был громкоговоритель, и все в столовой одновременно выдохнули, — приглашаем вас на кастинг, — Миён подняла голову, её глаза загорелись — я чувствовала, что она хотела выиграть этот кастинг, сделать всё, чтобы быть первой, — вам нужно будет спеть припев песни с Квоном Джиёном, — меня пробрала дрожь, я ужалась в размерах — зачем только слушать начала весь этот бред? — Если Квона Джиёна и руководство удовлетворит ваше пение, то вы попадёте с записанным треком в альбом уважаемого Квона Джиёна, — я увидела, как по всей столовой, как маячки, загорелись глаза, щёки, а палочки опустились вниз — боже, как же они все очарованы этим мудаком, и только я одна знаю, каков же он на самом деле. Жалкий беспринципный мудак, который трахнет и бросит. — Бонусом будет целых три выступления совместно с Квоном Джиёном. Всем удачи. С сегодняшнего дня и до конца недели объявлен кастинг.
— Если хоть кто-то из вас выиграет, копайте себе могилу, сучки, — я поразилась взгляду Чо, она выглядела яростной и готовой растерзать, потому опустила глаза и попыталась спрятаться — все прошлые разы именно я была той, кто обламывал кайф и забирал все лавры себе. — Я хочу записаться с Джиёном, и если руководство посчитает, что я недостаточно хороша, то, будьте уверены, вы найдёте меня болтающейся на шнурке.
Миён — компанейский человек, в самом деле, она способна сходиться со всеми людьми, что есть рядом, что готовы с ней общаться, но когда она чувствовала открытую конкуренцию, она становилась очень агрессивной и рвалась к победе любыми способами. Она действительно могла закопать кого-то, если этот кто-то позарится на её приз, ради которого она гробит собственные силы, терпение и нервы, и я чувствовала, что она меня действительно закопает, если я выбьюсь вперёд неё и получу такой вкусный кусок славы. Получила ли я её? Конечно, отхватила сполна, долго плакала потом в грудь Мино и говорила, что мне нельзя выбиваться вперёд, а меня всё равно толкают почему-то, причём в те моменты, когда я особенно не хочу какой-то популярности и знаменитости. Я уже на тот момент, когда мы сидели в столовой, знала, что что-то будет, и как же плохо, что я знаю, откуда ветер дует, и не чувствую, что эта самая буря идёт в мою сторону, прямо на меня, а совсем скоро накроет с головой.
— Ладно, ладно, — Лиса подняла руки кверху и рассмеялась, — поумерь свои таланты! Целеустремлённость — это хорошо, но не тогда, когда она переходит в одержимость. Мы тебе не врачи, чтобы одержимость лечить, а ты в следующий раз так не распаляйся. Мы же все друзья, не так ли? А если мы друзья, то мы не враждуем, а помогаем друг другу.
Хорошие слова, действительно хорошие, и как жаль, что понятие «дружба» не включает в себя составляющую «Дженни Ким», которая отчаянно хотела находиться рядом и очень расстраивалась, до опускания рук, что на неё не обращали внимания. Обидно, больно, да, но всё же я делала шаги к тому, чтобы восстановить наше хрупкое доверие друг к другу, хоть раньше казалось, что мы взаимно порвём глотки и чужие юбки; порой друзья хлеще самых заклятых врагов — они знают о тебе всю информацию, которая только есть, и я очень боялась, что кто-нибудь что-нибудь про меня где-то скажет, и после моего дебюта об этом узнают буквально все. Стыд и позор, ужас и боль, а ещё желание закрыть глаза и проснуться в параллельном мире, где я не проходила прослушивание, где я никогда не знала о Big Bang и уж тем более Квоне Джиёне, но жизнь нам дана для бесконечных страданий и любований собратьями-корейцами, потому я чудесным образом не очнулась в другом измерении. Зато умудрилась написать Минхо, чтобы он взял перерыв и вместе со мной ненадолго уединился — я давно хотела ему «кое-что» рассказать, и это кое-что очень сильно касалось меня и моего мировосприятия в целом; он просил когда-то быть с ним предельно честной, и я знала, что после моих слов он не сбежит, сверкая пятками, а сделает всё, чтобы я раскрыла свою душу перед ним полностью.
— У тебя всё хорошо? — Мино зашёл в комнату тогда, когда у него появилось время, и на краткое мгновение я пожалела, что позвала его — было ясно, что парень скоро дебютирует, и лишний раз звать его чревато последствиями в первую очередь для него. — Я, как только смог, освободился.
— Оппа, — я, кажется, впервые так обратилась к своему парню и поняла, насколько ему важно услышать именно это, а не приевшееся «Минхо-я» или как-нибудь ещё — его щёки слегка покраснели, он смутился и закрыл дверь с нашей стороны на ключ, будто мы собирались всю ночь заниматься непотребством при выключенном свете и задёрнутых шторах, — скажи… а ты спал с девушками, да? Это ведь так?
— Ну да, — Мино говорил об этом абсолютно спокойно, будто это было фактом, известным на всё общежитие, — пофамильно и поимённо не перечислю, не хочу, чтобы ты им мстила. Ты же у меня девочка грозная, — он смеялся, да и в принципе весь его настрой был каким-то несерьёзным и шутливым, а я тут решила душу излить, даже повернулась к нему лицом, сидя на подоконнике. — Тебя заботило, со сколькими девчонками у меня был секс?
— Я просто хотела бы понять, как бы ты отнёсся к тому, что твоя девушка давно влюблена в артиста, который занялся с ней сексом прямо на съёмочной площадке, — лицо Минхо изменилось до неузнаваемости, и я сразу поняла, что он только что, прямо сейчас осознал, что я сказала. Он сопоставил факты, мои слова и моё настроение в целом, сделал выводы и офигел от них, потому что как так — неужели звёзды, известные по всей стране, спят с простыми стажёрками? — Ты бы отнёсся к этому… отрицательно?
— Да ты, я смотрю, экстрим любишь, — на этот раз уже изменилась в лице я, и мне самой стало непонятно, что же я всё-таки испытываю — смущение, лёгкий страх или же всё-так нечто другое. — Знаешь, не в моём характере заниматься осуждением и всем таким, но скажи, пожалуйста, это было по согласию? Он же тебя не изнасиловал?
Я погрузилась в воспоминания того дня: съёмки, бесконечные съёмки, чёртова ванна, отсутствие нижнего белья и покупка Джиёном нового, которое сейчас валяется в пакете далеко-далеко в шкафу, чтобы не напоминать о первом болезненном опыте и провале, который был после него. Мною воспользовались и выбросили, а чувства остались глубоко внутри, и сейчас любое упоминание имени Квона Джиёна резало скальпелем наживую и заставляло страдать в разы больше, хотя уже давно пора остановиться, перестать плакать и просто сдаться, ведь я для этого мужчины никто, просто очередная девушка в клипе рядом, а он для меня вся вселенная и даже больше — чёрные дыры и всё их бескрайнее содержимое, тонущее в тёмной материи. Да, я тогда была согласна на секс, я была готова отдать Джиёну душу, если он попросит, но осталась одна, раздираемая грустью, стыдом и страхом, а сейчас я испытывала подобие страха перед Мино — ну не поймёт мужское сердце девчачьих страданий, как доходчиво не объясняй. Сжавшись, я попыталась согреться от внезапно нахлынувшего озноба, но почувствовала, как меня взяли за плечи и очень аккуратно прижали к себе, гладя по волосам и что-то тихо бормоча; Минхо всегда знал, как меня приободрить, когда мне особенно плохо, и я обожала это качество, потому что сама зачастую была слепа и глуха к людским чувствам, отражающимся клеймом на лице. Я знала, эмпатом быть тяжело, и Минхо, тот самый человек, который чувствовал, где болит, очень сильно страдал от своих способностей и порой лез туда, куда его не просили, бередил душу тем, кто не хотел сознаваться, и в итоге получал по первое число.
— Это было по согласию, да, — я физически почувствовала, как Мино отпустило, и улыбнулась, — но… осталось ощущение брошенности. И я… я очень боюсь, что если мы с тобой окажемся в одной постели, то ты меня бросишь точно так же, как и он.
— Обещаю, такого не будет, — я получила тёплый поцелуй в лоб и сильнее вжалась в парня, — я не позволю себе сделать так, чтобы ты страдала, ведь ты… ты мне необходима, как кислород. Понимаешь? Только тобой дышу и на тебя молюсь, Дженни. И только Будда да я сам знаю, как я тебя хочу и как не хочу тебе навредить. Пожалуйста, скажи мне, когда полностью будешь готова, хорошо? Я не хочу причинять тебе излишнюю боль, ты и так явно уже натерпелась.
Если бы все парни были такими, как Сон Минхо, мир, возможно, был бы чище, облака проплывали быстрее, и ни у одной девушки не было бы проблем с психикой. Но, к сожалению, каждый второй имеет манеру поведения Квона Джиёна и ни капли этого не стесняется — по логике таких парней, лучше уж быть альфа-самцом и каждую первую валить в постель, чем прорабатывать с одной девчонкой все её моральные травмы.
— Прости, наверно, ты во мне разочарован, но… я просто хочу хоть кому-то это всё рассказать, так как меня никто не может выслушать, — проговорила я, чуть отстраняясь, но продолжая держать парня за плечи. — Пожалуйста, только дослушай до конца, хорошо? Не перебивай и не задавай вопросов.
— Я внимательно тебя слушаю.
И я рассказала ему про всё: про все наши пересечения с Джиёном, про его заботу, про съёмки в клипе и то, что после него у меня осталась кожаная куртка, которую я сожгла в бочке на крыше общежития. Минхо действительно внимательно слушал — он был хорошим слушателем, вдумчивым, и я не пожалела ни разу, что открылась ему, рассказала про все свои травмы, про свои несчастья; пускай они мне все казались в тот момент безумно важными, Сон понимал — кроме разбитого сердца, меня ничего больше не волновало, и я отчаянно хотела его склеить, приняв знаки внимания буквально от первого встречного. Он обнял меня после грандиозного монолога, шумно выдохнул и достал из кармана пачку сигарет с зажигалкой — видимо, тяжело далось ему слушание, раз он так отреагировал и открыл форточку над моей головой, дабы туда стряхивать пепел. Макушку обдал лёгкий ветер, и я вновь прижалась к Мино, чтобы не замёрзнуть и чувствовать его буквально у своего сердца, дабы полностью им напитаться, надышаться, а потом стремительно прикоснуться губами и улететь в танце страсти, который, несомненно, произойдёт.
— Пиздец, конечно, история, после таких житьё айдола не выглядит таким уж прекрасным, — Сон рассмеялся, и я вместе с ним — смеяться над своими проблемами и разбитым сердцем порой бывает до одури весело. — Что я могу сказать? Наш сонбэ ублюдок, а нам просто это надо принять. Сигаретку? Выглядишь так, будто тебе не хватает никотина.
— Я не курю, — покачала головой я, — и не пью. Такая вот я особенная.
— На голову особенная, — это было сказано очень влюблённо, очень мило, и я даже расплылась в улыбке вновь, пускай казалось, что мои щёки не могут растекаться дальше, чем есть. — В задницу такие влюблённости, Дженни, в задницу! У тебя есть я, а я, клянусь, двух Квонов Джиёнов стою.
— Обещаю, сразу после своего выступления на сцене, если я смогу дебютировать, я тебе отдамся, — на том и разошлись — он в тренировочный зал к парням, а я же на урок рэпа, где я вела себя так, будто я самая крутая в этом районе — ну подумаешь, что у меня дыхания больше, будто бы имеет значение объём легких.
Но на уроке рэпа заняться таковым не дали — вручили листки с текстом и сказали, что это всё надо выучить за час и идеально спеть, потому что именно сегодня первая партия девушек будет записываться в студии на так называемый «слепой» кастинг. Я дико перенервничала, держа в руках злополучный текст с названием песни — «Black», и даже пару раз голос вздрогнул, хотя я распевалась намного дольше всех и была стабильнее в большинстве случаев, чем остальные девушки, с которыми меня пропихнули. Ни одну из них я не знала близко и лично, могла лишь сказать, что вот эта — из «future 2NE1», эту завалят продюсеры буквально послезавтра, а у этой масштабные проблемы с наркотиками, ибо она из тусовки Ханбина и Чеён, а они все скоро пережмут себе конечности ремнями и пустят по вене последнюю в их жизни дозу.
Я привыкла к кабинке звукозаписывающей студии и чувствовала себя в ней очень уверенно, будто все эти кнопочки, все эти маячки были продолжением меня самой, вот и когда надела наушники, не забеспокоилась, а наоборот, улыбнулась, глядя на листок песни перед собой. Мы успешно выучили эти строчки вместе с педагогом, прогнали несколько раз хором и по одиночке, а теперь нас всех провели в студию и сказали записываться, чтобы директора и айдол смогли выбрать из множества претенденток. Я показала свою полную готовность знаками, выдохнула, и как только мне дали добро, начала петь: