Голос из могильной ямы

— Рассказать про детство? — Данте нахмурился. — Будешь портрет составлять псилох… психологический? А я-то думал, у тебя на меня информации вагон и маленькая тележка. — Парень кивнул в сторону компьютера, стоящего рядом на мраморном столе. — Данте, во-первых, прошу, слезь со столешницы, — Вергилий потёр переносицу, — во-вторых, у меня есть лишь сомнительной достоверности факты, а сейчас мне важны подробности. Твоя перспектива. — Хочешь узнать, почему я такой на голову отбитый?.. — Данте растянул рот в паскудной улыбке и поудобнее устроился на Вергилиевом столе, сдвигая папки на нем на самый край, чтоб залезть подальше. — Данте! — Что? — Раздраженный возглас был встречен максимально невинным взглядом широко распахнутых глаз и по-детски игривым наклоном головы. Вергилий медленно выдохнул, прикрыв глаза, и, действительно, будто маленькому ребенку, объяснил Данте: — В Ордене есть стулья. Один из них — прямо перед тобой. Данте отвел взгляд и начал увлеченно рассматривать сеть тонких трещинок на стене, качая в воздухе ногой. Эти стулья ужасные. Массивные, с высокими спинками и противно-холодные. А еще вызывающие одни из самых неприятных воспоминаний: в кабинете директрисы детского дома, в котором Данте провел восемь безумных лет и из которого неоднократно пытался сбежать, были похожие. — В общем-то, хреново мне пришлось. Приют для беспризорников — место похуже изолятора… — Данте еще раз взвесил свои слова, и все же заключил, — Иногда. Но это ты и так знаешь. — Верно. — Кивнул Вергилий, кажется, смирившись с тем, что в ближайшее время его стол останется оккупирован старшим братом. — Ты ведь жил там под псевдонимом, так? — Ага. — По документам ты считался… Дэниэлем Джонсоном, — на лице Вергилия против его воли начинала расползаться легкая улыбка. Данте, напротив, помрачнел и, сложив руки на груди, фыркнул: — Тупое имя, дурацкая фамилия. Зато вопросов вызывали меньше. Это как-то само собой получилось: однажды ляпнул наугад, мол, меня Дэном зовут, лишь бы отвязались, а на деле я тогда даже настоящего имени своего не помнил. Правда потом не до этого стало, проблемы посерьезнее появились. — Враждебный коллектив? — Типа того. — Данте провел по волосам на затылке, еще больше их взъерошив. Видимо, воспоминания были действительно не из приятных. В том детском доме, где очутился Данте, новичков принимали неохотно. В первую же неделю он успел ввязаться в драку, когда случайно увидел, как в его прикроватной тумбочке бесцеремонно роется один из подростков. Вскоре стало ясно, что подобное здесь — дело обычное, а «стучать» себе дороже: влетало всем без разбора: и правым, и виноватым, и тем, кто «просто мимо проходил», видимо, в целях профилактики. — Был один пацан, э-э-э… Рой его звали. Он всегда особняком держался, а ко мне сразу после той драки полез, подружиться, видишь ли, хотел. Я особым желанием не горел, конечно, но от таких, как он, хрен отвяжешься. Он старше меня всего на год был, рассказал, что к чему, помог освоиться, так что совсем уж бесполезным его не назовешь… Вот только проблем он мне потом доставил будь здоров, помощник фигов. — Данте все же сполз со столешницы и зашагал по кабинету. Вергилий подошел к освободившемуся наконец столу и, выудив из кипы бумаг пластиковую папку, раскрыл ее и остановил взгляд на одной из страниц. — В файлах есть информация всего о двух твоих попытках побега. Это правда? — Ха-ха, не-а! — Данте покачал головой. — Это только те, что доставили тем ублюдкам реальных проблем. Поначалу я пытался улизнуть вообще при любой возможности, но куда там пацану, который понятия не имеет даже о своем имени, не говоря уже о возможных родственниках, — тут нефилим бросил быстрый взгляд на брата, — или укромных местах в городе, где полиция не шарится. Я смывался куда глаза глядят каждый раз, когда нас выводили за пределы приюта на какую-нибудь очередную экскурсию. Может, у меня и получилось бы в конце-концов, если бы не чертов Рой! — Данте пнул носком ботинка несуществующий камешек на полу. — Носился за мной хвостом да все капал на мозги, мол, «Что ты де-е-елаешь, Дэн?», «Заче-е-ем тебе туда, Дэ-э-эн?», «Тебя же все равно найду-ут, Дэ-эн…» Все думал дать ему в рожу, да рука не поднималась. Сейчас кажется, что, может, ему и не повредило бы… Драться Данте научился быстро, учитывая то, что свой статус в коллективе мальчишек приходилось доказывать и периодически подтверждать кулаками. А Рой, хотя и оказался впоследствии безнадежным трусом, глуп отнюдь не был и раньше всех разглядел в нем потенциал, после чего закономерно решил во что бы то ни стало оказаться под эгидой сильного новичка. — Закончилось все тем, что меня вообще перестали выпускать за ворота корпуса. Меня одного! А вот тряпка-Рой продолжал гулять по кинотеатрам как ни в чем не бывало. После этого он почему-то ко мне еще сильнее привязался: рассказывал обо всем, что видел и слышал, иногда притаскивал кое-что из нормальной еды… — Под вопросительным взглядом брата Данте остановился и, прищурившись, проговорил, — Знаешь, что-то не похоже, что тебе приходилось мечтать о приличном сэндвиче, давясь картонным печеньем со сроком годности, истекшим еще до твоего рождения. — Тут ты прав, — пожав плечами, спокойно ответил Вергилий, — но разговор о моем прошлом подождет следующего раза. Он отнюдь не так занятен, как твой, поверь. — Ну-ну… Желание доверять окружающим Данте отбило именно в приюте. Благосклонностью не отличались ни воспитатели, ни остальные воспитанники детского дома. Первым высокие рейтинги и благодарности министров были важнее, чем благополучие детей, поэтому на конфликты взрослые смотрели сквозь пальцы, а чуть что, наказывали построже да грозили отправить в «карцер» — маленькую холодную комнату, бывшую служебным помещением, а теперь выполняющую функцию изолятора для сильно провинившихся. Сами воспитанники часто пугали им новичков и тех, кто был помладше, говоря, что продержаться в нем больше двух недель невозможно. Впервые Данте очутился там в двенадцать. — Не поверишь, но однажды Рой сам предложил план побега. Я тогда уже подростком был, не знаю, чем думал, когда согласился. Этот горе-шпион придумал, как уйти после «отбоя», но не учел, что выпрыгивать из окна второго этажа для нормального человека — затея, мягко говоря, так себе. Представь: я уже на забор залезаю, а сзади «Хрясь!» и вой во все горло… — Данте почему-то издал смешок, — Я, конечно, давай улепетывать, но какой там. Того умника — в госпиталь, а меня — за ухо и в «карцер» на две недели. Жуть. — Парень передернул плечами. — Кстати, там было не так плохо, как рассказывали. Кормили, конечно, отвратно, хотя казалось бы, куда уж хуже, к тому же всего раз в день, но пара недель относительного покоя того стоили. В силу нефилимской сути Данте был нипочем ни холод, ни сырость маленького помещения, так часто становившиеся причиной тяжелых болезней побывавших там. Голод, как выяснилось, для него испытанием и вовсе не являлся. В общем и целом, у Данте была отличная возможность перевести дух и немного разобраться в себе. Кристально ясны ему стали две вещи: первое — он ненавидел каждый сантиметр того проклятого места, полного лишь бессмысленного соперничества, предательств и произвола наставников; и второе — оттуда нужно было уходить как можно скорее, а главное, в одиночестве. — Хорошее местечко, скажи, а? Я после этого случая там регулярно оказывался с легкой руки директрисы. Ух, а как у нее глаза блестели каждый раз, когда за мной захлопывалась та железная дверь! С тех пор, как драить полы во всем корпусе перестало считаться серьезным наказанием, ей малейшего повода стало достаточно, чтоб туда кого-нибудь запихнуть. В основном попадало, конечно, за драки… Но! — подчеркнул Данте, поднимая указательный палец, — их начинал не я. — Однако именно ты заканчивал, — в голосе Вергилия сквозила ирония. — С этим не поспоришь, — старший нефилим развел руками, — развлекаться же как-то нужно было, в конце-концов… Он не лукавил, говоря, что не начинал стычек, но вот выводить окружающих из себя, провоцируя на рукоприкладство, было его талантом. «Вряд ли в тебе что-либо изменилось с детства, — думал младший, — теперь все становится на свои места». — Зато когда я выбрался из этой дыры, нашлись вещи поинтереснее мордобоя! — Данте ухмыльнулся собственным воспоминаниям двухдневной давности. — Кстати говоря, об этом… — Вергилию и впрямь было интересно, как брату удалось вырваться из приюта, контролируемого демонами. — Паршивая история. — Лицо охотника вмиг посерьезнело. После возвращения из госпиталя Рой больше не околачивался вокруг Данте, даже наоборот, отстранился и по большей части игнорировал бывшего приятеля. Самого Данте это не беспокоило ничуть; впрочем, к резко возросшей неприязни к своей персоне со стороны остальных обитателей приюта он относился так же. Мало что могло обеспечить такую же по силе адреналиновую встряску, как хорошая драка или попытка незаметно прокрасться мимо камер и охраны к свободе. Шанс совершить второе подвернулся неожиданно: как-то во время ужина Рой всучил ему смятую записку с адресом и подписью «Встретимся». Как тот планировал выбираться на этот раз, Данте и представить себе не мог, но больше в тот вечер его нигде не видел и никаких деталей не узнал. План стал ясен после отбоя, когда во всех корпусах разом отключилось электричество и завыла пожарная сирена. Затеряться в суетливой толпе, высыпавшей на улицу, труда не составило, а затем бежать, бежать изо всех сил куда глаза глядят, подальше от приюта, где за все эти годы Данте не получил ни капли любви, не обрел ни одного настоящего друга, но вдоволь насмотрелся на фальшивые улыбки и неподдельную ненависть. Записка Роя полетела в первую же попавшуюся на пути урну: последние капли доверия к нему испарились после слишком очевидного провала их первого плана, и у Данте больше не было оснований поддерживать с ним связь. Это было эгоистично, да, но теперь для нефилима настало время выживать самостоятельно и задумываться о моральной ценности совершаемых поступков было некогда. Остался только он, без единой идеи, куда податься и минимальным представлением о собственном происхождении и Лимбо-сити, огромный незнакомый город, который мог стать как другом, так и худшим врагом. — Без понятия, как мне тогда удалось продержаться в одиночестве целую неделю. Я забрел в такое захолустье, откуда живыми обычно не возвращаются. Благо для местной фауны я интереса не представлял, так что обошлось почти без приключений… — Данте предпочел умолчать о грязных деталях его выживания среди маргинальных личностей с окраин мегаполиса. — Вот только продлилась моя удача недолго. Порвать с прошлым, особенно с таким, окончательно — сложнее, чем кажется. Заброшенная стройка, на которой Данте планировал провести одну из ночей, оказалась далеко не пустующей. Как кошмарный образ, прямо перед ним возник старый знакомый в окружении рослых парней в черной форме, от подобных которым Данте успешно, на первый взгляд, скрывался последние дни. В памяти навсегда отпечаталась ядовитая улыбка Роя, свысока взирающего на прижатого лицом к пыльному полу Данте, отплевывающегося от собственной крови и с заломленными за спину руками. — Я с самого начала знал, что он мудак! Вот только нихрена мне это не помогло. Меня закрыли в каком-то подвале, или… — Нефилим неопределенно махнул рукой, вытаскивая из глубин памяти очередное воспоминание. — Короче, следующие недели две я провел как в тумане. Или бэд-трипе, чего мелочиться. Скажу только, что когда меня отпустило, я вновь был у черта на рогах, весь в крови и со стойким ощущением, что мои мозги простирнули в машинке. «Данте… Мое имя — Данте», — вот, что в тот момент понял наконец вырвавшийся на свободу юнец. Он и понятия не имел, сколько еще ему предстоит узнать о себе, но даже такая мелочь, как собственное имя, придавала ему сил и внушала надежду на то, что в скором времени выяснится что-нибудь еще. — И чем же ты занимался все то время, пока до тебя не добрался Охотник? — Вергилий и впрямь выглядел озадаченным. — Хочешь жить — умей вертеться, Верг. Всяким разным… Поверь, ты не хочешь знать. — Данте коротко усмехнулся каким-то своим мыслям, а затем, подмигнув брату, добавил, — хотя, если поделишься своим «не таким занятным» прошлым, может, я и расскажу еще пару историй из юности…