Голос из могильной ямы

В темной квартире Данте сидел один, медленно выдыхал в потолок едкие клубы сигаретного дыма и смотрел, как обычно, в никуда — сквозь заросшее жирной пылью окно, на тусклые желтые огоньки центра Лимбо-Сити. Свет в этом квартале отключился на прошлой неделе, а надежда на скорую починку оборванных и перерезанных в ходе зачистки территории от демонов электропроводов сдохла вместе с последним из группы Мясником, чья грузная механическая туша по милости самого Данте на днях взорвалась прямо в подвале склада с (как выяснилось постфактум) необходимым оборудованием. Но вода еще была, и с тех пор как щелчок выключателя превратился в пустой звук, заглядывать в ванную стало проще: в зеркале не отражалось ничего, кроме бесформенного серого силуэта. Вот так — бесформенно и серо — Данте чувствовал себя на протяжении последних шести, может, семи недель. Сражения с полчищами демонов, теперь и вовсе не дававшими ему передышки, забирали все до последней капли нефилимские силы, по ощущениям оставляя внутри гребаную черную дыру. Когда он в последний раз спал дольше четырех часов подряд и ел что-то кроме дешевой уличной еды?.. Кажется, в прошлой жизни. Действительно, в прошлой жизни, оборвавшейся, едва начавшись. Пожалуй, впервые все пошло псу под хвост не только его личными усилиями. Ведь адские врата, разделяющие измерения, закрыл чертов Вергилий своей поганой зубочисткой. А мир, избавившись от пелены лжи перед глазами и разбив кандалы демонического господства, сорвался прямо в огромную зубастую пасть Лимбо, кишащего все теми же демонами, правда, теперь не подчиняющимися никому, кроме собственной жажды крови. Гребаные машины для убийства вмиг остались без тормозов, а ангар, в котором их хранили гордые владельцы, разлетелся в труху, и теперь картины на улицах мегаполиса до тошноты походили на всем известные фильмы про зомби-апокалипсис. Раньше, еще до воссоединения с братом (когда жизнь была хоть и паршивой, но достаточно простой), Данте их любил — было что глянуть по телеку, лениво потягивая Вирилити или какой-нибудь некрепкий коктейль из банки, чтоб скоротать вечер, а на следующее утро забыть даже название очередного продукта с конвейера загибающейся с каждым годом киноиндустрии. Вот только фильмы заканчивались — неважно, хорошо или плохо — через полтора часа, и, выглянув в окно, Данте не увидел бы кровавых луж на асфальте, дрожащих от гула проезжающего мимо заброшенных домов и торговых центров танка, и не услышал бы рокота бензопил Потрошителей и металлического звона мечей, которыми адские рыцари колотили в щиты. Теперь же подобные зрелища стали для нефилима реальностью, жуткой обыденностью даже, спасения от которой он решительно не видел, по крайней мере с багровой от человеческой и черной от демонической крови земли. Поэтому Данте в последнее время все чаще обращал взор на небо. Интересно, наблюдает ли за агонией человечества кто-нибудь сверху так же, как сам Данте порой смотрит на разрушенный город со стрелы брошенного на стройке подъемного крана?.. Задайся он ни с того ни с сего подобным вопросом полгода назад — только рассмеялся бы от нелепой мысли, уверенный, что над головой у него просто облака, под ногами — грязь, а вокруг — ублюдки: люди, демоны — все одно. Но этот простой и понятный мир давным-давно рассыпался на куски и стерся в пыль под каблуками Вергилия, величественной и твердой поступью шагающего к своей цели. Знал ли он, что все обернется именно так? Что после закрытия врат Лимбо столкнется с хрупким человеческим миром и, как лопнувший гнойник, утопит его в хаосе и смертях? Узнать наверняка можно было только у самого Вергилия. Вот только где искать его сейчас, Данте не имел ни малейшего понятия. Да и жив ли его братец вообще?.. Быть может, шагнув в портал тогда, он свалил не в очередной секретный бункер, а на какую-нибудь цветочную полянку в Альпах, где не так паршиво умирать от сквозной дыры в груди?.. «Да куда там… Эта сволочь и на Луне без скафандра выживет, ” — Данте запрокинул голову и скривил сухие губы в подобии улыбки. Сложно было сказать, какие чувства вселяла в него непоколебимая уверенность в том, что его близнец жив. С одной стороны, он все еще его ненавидел. За ложь, за предательство, за то, как бесчеловечно тот поступил с Кэт и как легко манипулировал им. С другой, внезапно, — по нему тосковал. Хотя, не совсем так. Не по самому Вергилию, но, может быть, по тем кратким моментам, что они провели вместе, как настоящие братья. Даже если улыбка Вергилия все это время была фальшивой, Данте довелось испытать неподдельное счастье. Ему не впервой обманываться, чтоб хоть ненадолго сбежать от жестокой правды. И, черт возьми, как же Данте сейчас хотелось сбежать от нее вновь. Как там обычно ищут пропавших? Расклеивают листовки по уцелевшим фонарным столбам да автобусным остановкам? Данте вдруг представил, как выглядело бы его объявление: «Пропал мудак редкой породы, зовут Вергилием, откликается на «мой повелитель»; вооружен волшебной катаной, ледяным взглядом психопата и крайне уебищным чувством стиля. При встрече неизбежно нассыт вам в уши и плюнет в душу. Нашедшему светлая память.» «Да уж, блядь, осталось только решить, куда с таким складным описанием податься: в розыск особо опасных преступников или в службу отлова бешеных животных». Данте закашлялся. Достойная альтернатива смеху в подобной ситуации, чего уж. Все чаще его посещала мысль, что все его вылазки на охоту, неизбежно заканчивающиеся настоящей мясорубкой, — ничто против мощи всего Лимбо. Сколько бы демонической крови он ни проливал, сколько пустых черепушек безмозглых тварей ни взрывалось от его пуль и ни крошилось под подошвами, его усилия по зачистке территории города и впрямь смехотворны в масштабах всей планеты, погрязшей в этом дерьме по уши. Было бы лучше, если бы Вергилий остался? Если бы Данте не вспылил, если бы, в конце концов, сам оказался на месте близнеца, с Ямато в грудной клетке? Наверняка охотник сказать не мог, но в мозгу, как червь-паразит, все живее копошилась неприятная догадка — да. Вергилий — прирожденный лидер и стратег, Данте — своенравный эгоистичный бунтарь с личным делом в полиции толщиной с роман, очевидно, кто из них скорее преуспел бы в восстановлении порядка в сошедшем с ума мире. Но реальность была такова, что еле живой Вергилий шатался черт знает где, а Данте в одиночку просто не вывозил. Охотник продолжал топить улицы в демонической слизи по инерции, уже не столько ради спасения людей — всех все равно не спасти — а чтоб заработать себе призрачное прощение, оправдаться, не ясно даже перед кем. Перед человечеством, братом или самим собой. Виноватым он чувствовал себя перед всем миром. И последние благородные слова, дерзко брошенные в лицо поверженному брату, теперь горчили на языке и комом стояли в горле, не давая вздохнуть. Хреновый из него получился защитник человечества, откровенно говоря.