устанешь быть лирическим героем – так просто пообедать заходи

Мальчик-билеты-в-последний-ряд, мальчик-что-за-роскошный-вид. Мне плевать, что там о нас говорят и кто Бога из нас гневит. (с)

Ральф тонет в бессвязном гуле незнакомых голосов и в который раз за вечер думает, что слишком стар для всего этого. Он бы мог сейчас проводить вечер в обнимку с книгой у себя дома, если бы не Сфинкс — их новый интернатский психолог, счастливый обладатель изумрудных глаз и бронебойной харизмы. Их странная дружба началась с неловких перекуров за заброшенным корпусом, где оба прятались от вездесущих воспитанников: нельзя же подавать детям дурной пример. Между ними пропасть в почти двадцать лет педагогической практики и ворох разногласий, но, как известно, курилка всех уравнивает и сближает. Вот и они как-то притёрлись, разобщались. А потом Сфинкс пригласил Ральфа к себе, мол, посидим спокойно, не отвлекаясь на гиперактивных детишек. Так он и оказался на прокуренной кухне в разношёрстной компании молодых ребят. Они травят байки, шутливо переругиваются, смеются нестройным хором, звенят бокалами — излучают лёгкость и непосредственность. — А куда Лорд запропастился? — прерывает общее веселье парнишка в несуразно яркой жилетке. — Пытается отыграть у Стервятника свою любимую рубашку, — объясняет Сфинкс. — Ту голубую, которую я ему из Италии привезла? — спрашивает мрачная девушка с ожерельем из зеркальных обломков. — Ага. Так сокрушался, когда проиграл её. Грозился завязать с картами! — А на кой черт Стервятнику голубая рубашка? — интересуется широкоплечий блондин, кажется, Чёрный. — Из спортивного интереса и врождённого коварства. Да и посмотреть на злющего Лорда — то ещё удовольствие. — Как будто он бывает другим, — подмечает кто-то, и все снова смеются. Искристое, незамутненное бытовухой веселье кружит голову, и Ральф незаметно для самого себя втягивается в разговор, вникает в хитросплетения чужих историй и рассказывает свои. Он немного удивляется тому, как легко ему удаётся преодолеть чувство собственной чужеродности и неуместности в компании, не подходящей ему ни по возрасту, ни по статусу, но позволяет себе не думать об этом. Спустя несколько бокалов входят двое парней, моментально приковывая всеобщее внимание. На первый взгляд их можно принять за братьев: длинные светлые волосы, прямые спины, надменные взгляды, разящая красота. Вот только если один красив, как ангел, то второй похож на воплощение самого дьявола. — Парни, знакомьтесь, — оживляется Сфинкс, — это Ральф, — кивает в его сторону. — А это Лорд и Стервятник, — обращается он уже к самому Ральфу. Они обмениваются рукопожатиями, и Ральф на несколько секунд залипает на изящную ладонь Стервятника, длинные пальцы в массивных серебряных кольцах. Тот замечает, ловит его взгляд и хищно улыбается. Ральфу кажется делом чести не разорвать зрительный контакт первым. Это перерастает в игру в гляделки длиною в вечер. В гранёных стаканах двойного стеклопакета плещется прогорклая августовская ночь. Ральф сидит на подоконнике, курит в открытое окно, глядя, как молочные разводы дыма мажут по черноте беззвёздного хмурого неба. Рядом присаживается Сфинкс. Ральф протягивает ему пачку, но парень лишь отрицательно качает головой. Смотрит внимательно, словно спрашивая, всё ли в порядке, не заскучал ли он. Мужчина улыбается в ответ, затем придвигается ближе, чтобы можно было говорить вполголоса, сохраняя иллюзию приватности беседы: — Можно задать вопрос? — Все равно ведь спросишь, — смеётся Сфинкс. Его раздражительность и усталость растворились в пряной беззаботности этого вечера — он даже выглядит моложе и наивнее, чем в обшарпанном кабинете интерната. — А кто из них, — Ральф смотрит в противоположный угол комнаты, где о чём-то жарко спорят порядком поддатые Лорд и Стервятник, — твой молодой человек? О своём парне Сфинкс всегда говорит в весьма любопытных выражениях: «мудак высокомерный», «блондинистое недоразумение» и «тоже мне король ельфийский, Трандуил недоделанный». Но по имени не называет никогда: редко делится подробностями личной жизни, только если совсем уж накипело. Под описание подходят оба парня, так что вопрос весьма закономерный. — Лорд, конечно, — легко отвечает Сфинкс и добавляет: — я же не идиот. — Странно, — задумчиво говорит Ральф, подавляя вздох облегчения. — Вы не похожи на пару. Сфинкс снова смеётся. Он не дурак, прекрасно знает, что его отношения на первый взгляд далеки от идеала. Близкие друзья не задают вопросов: знают, через что они вместе прошли и почему так вросли друг в друга. А вот Ральфу приходится объяснять. Но Сфинксу не хочется читать ему лекцию о том, что ценность отношений не в показных нежностях, а в поступках, поэтому он отшучивается: — А у нас эксклюзивный шестой язык любви — пассивная агрессия. — Почему пассивная? — Потому что активная агрессия — это флирт. Этот этап мы давно прошли. Оба смеются, но каждый ловит себя на мысли о том, что в каждой шутке лишь доля шутки. Повисает мягкое, ненавязчивое молчание. — А что значила фраза «я же не идиот»? — Ральф, кажется, только сейчас до конца осмысляет всё услышанное. — Ровно это и значила, — Сфинкс не изменяет своей дурацкой привычке уходить от ответа, запутывать собеседника. Ральф смиренно вздыхает. Если парень решил валять дурака, никакие уточняющие вопросы не помогут докопаться до истины. Вместо пустого трёпа он снова скользит взглядом по изящному тёмному силуэту. Ральф любуется им весь вечер. Стервятник пугающе притягателен. Вкрадчивые интонации, подчёркнутая вежливость и лёгкая манерность не кажутся фальшивыми. Нервный излом острых черт нелогично-правильно сочетается с хищным янтарным взглядом. — Похоже, объяснить все же придётся, — вдруг говорит Сфинкс. — Понимаешь, выбирая между Лордом и Стервятником… — он замолкает на секунду, подбирая нужные слова. — Да выбирая между кем угодно и Стервятником, лучше выбрать не его. Он — человеческое воплощение таблички «Не влезай — убьёт». Дружить с ним весело и занятно, а вот что-то большее — это для совсем отчаянных. — Ты так категоричен. Он экстравагантный, но разве это плохо? — Я и не говорю, что плохо, — Сфинкс говорит мягко и осторожно, но вместе с тем поучительно, будто обьясняет пятилетке, почему нельзя совать пальцы в розетку. — Просто он другой, от того и сложный. Та же Крыса, несмотря на мрачность и затянувшийся подростковый бунт, простая, как пять копеек. Лорд при всей его сучности и барских замашках свой в доску парень. А стервячья душа — не просто потёмки, там такая чернота, что сам чёрт ногу сломит. — Что же в нём такого особенного? — не унимается Ральф. — Знаешь, у меня есть один знакомый, тоже любитель дурацких вопросов. Думаю, вы бы с ним славно поладили, — зубоскалит Сфинкс, но под тяжелым взглядом собеседника унимает поднявшуюся в груди волну пьяного веселья и снова становится серьёзным. — Да расскажу я, расскажу, не смотри на меня так. Ральф терпеливо ждёт. Сфинкс раздразнил его теми крохами информации, что уже успел выболтать, и теперь мужчина не успокоится, пока не соберёт этот пазл из обрывков фраз целиком. — Стервятник у нас, как говорится, человек интересной и сложной судьбы. Он из такой рафинированно-интеллигентной семьи, где с детства учишь восемь языков и гувернантку видишь чаще, чем всех родственников вместе взятых. — Правда что ли восемь? — не удерживается от вопроса Ральф. — Не знаю, лично не инспектировал. Но однажды видел, как Стервятник по накурке бегло изъяснялся на французском. Он убеждал, что цитировал Рабле. Подозреваю, не самые цензурные фрагменты гениального эпоса. Ральф представляет эту картину без удивления, но с лёгкой улыбкой: чего-то такого от Стервятника и ожидаешь. — Допустим, с интересным разобрались. А сложность в чём? — Как и у всех, в семейных драмах. Только если у нормальных людей их за жизнь одна-две, то у Стервятника там полный набор. Он ведь сирота. Мать умерла, когда они с братом совсем мелкими были, отца изначально не было. Их бабка воспитывала. Судя по рассказам, страшная женщина. По детству Стервятник с ней как-то мирился, старательно отыгрывал роль примерного мальчика, а как Макса, брата его, не стало, совсем с катушек слетел. Оно и не удивительно: у близнецов сильная связь, потому они и потерю острее переживают. Ему тогда лет тринадцать было. Вот и представь: единственный близкий человек — мёртв, бабка тиранит, гормоны шалят. Он связался с какой-то мутной компанией — и понеслось. Пьянки, побеги из дома, мелкая уголовщина. Его как-то даже пытались привлечь за проникновение со взломом, но там вроде штрафом всё обошлось. Сфинкс замолкает и смотрит с любопытством. Ральф не знает, что сказать в ответ. Истории о тяжелом детстве — дело неудивительное. При его-то профессии. Он давно научился подавлять ненужную жалость, но сейчас ничего не может сделать с горькой нежностью, щемящей в груди. Не дождавшись никакой реакции на свой рассказ, парень продолжает: — Они, может, долго бы ещё с бабкой соревновались в искусстве нервотрепки, если б та не померла, едва Стервятнику восемнадцать исполнилось. Он тогда продал их фамильный особняк, купил однушку в нашем доме, а на сдачу открыл цветочный магазин. Ральф неверяще таращится то на Сфинкса, то на Стервятника. — Это ведь сейчас шутка была? — спрашивает он, наконец собравшись с мыслями. — Или какой-то хитровыдуманный эвфемизм? — Чистая правда. Стервятник помешан на цветах и всём, что с ними связано. У него даже вся квартира вазонами заставлена. А половина его домашней библиотеки — либо руководства для юных садоводов, либо энциклопедии про язык цветов, либо ещё что-нибудь на растительную тематику. — Это… весьма впечатляет, — подытоживает Ральф, справившись с удивлением. — Но я так и не понял, почему Стервятник — худший из вариантов выбора. Сфинкс на это лишь качает головой, во взгляде читается сочувствие с едва уловимой ноткой восхищения. Он оставляет мужчину наедине с его мыслями: все, что мог, он уже объяснил, а остальное — дело времени. Ральф давно пережил кризис ориентации и даже кризис среднего возраста. Он умеет признавать свои чувства и желания. Поэтому через пару дней стоя у входа в цветочный магазин, адрес которого удалось удивительно легко узнать у Сфинкса, он не ощущает никаких душевных метаний. Мужчина с интересом разглядывает лаконичную вывеску и витиеватую надпись на табличке у двери, которая призывает не верить, что в Раю нет деревьев и шишек. Есть в этом пафосном ребячестве что-то эффектное и интригующее. Что-то, что заставляет преодолеть неожиданно подкравшиеся сомнения и зайти внутрь. Светлое помещение встречает его тяжелой смесью цветочных ароматов. В углу над стойкой с кассовым аппаратом подвешена деревянная табличка с надписью «Гнездо Папы Стервятника». За стойкой — сам Стервятник, увлечённый чтением, бледный, угловатый, но не растерявший своей мрачной загадочности даже при дневном свете. Он замечает присутствие посетителя, довольно хмыкает, видимо, узнав нового знакомого, оставляет книгу на стойке и подходит ближе. — Добрый день! Подсказать вам что-нибудь? — парень старается выглядеть приветливым, даже изображает подобие дружелюбной улыбки, но это едва ли компенсирует повадки хищника и хитрецу во взгляде. — Да, наверное… — Ральф немного теряется от этого контраста. — Для кого букет выбираете: коллега, родственница, возлюбленная? — Стервятник без запинки проговаривает отточенные фразы, и только нервные переборы пальцев на набалдашнике вычурной трости выдают его интерес к происходящему. — Сложно обозначить. Скажем так, это особенный для меня человек, но мы не близки. Пока что, — Ральфу сложно даются игры с подтекстом и полутонами, но он надеется, что со стороны это не слишком заметно. — Даже так, — заинтересованно щурится парень, принимая правила игры. — А что бы вы хотели сказать этим букетом? Какие чувства выразить? — Что-то вроде «ты самый необычный человек, которого я когда-либо встречал, и мне бы хотелось узнать тебя получше». Стервятник тянется к оранжевым лилиям, но, решив что-то для себя, так и не берёт цветок. — Некоторые вещи все же стоит говорить прямо. — Ты прав. Я слишком стар для всех этих игр, — сдаётся Ральф. — Ты занят сегодня вечером? Может выпьем кофе или что-то типа того? Стервятник удивлённо распахивает глаза. Ральф пугается: не переборщил ли с прямотой. Но потом парень озорно по-детски улыбается, становясь не похожим ни на властного самоуверенного хищника, которым показался при первой встрече, ни на изломанного мальчишку из рассказа Сфинкса. — Я освобожусь в восемь. Зайдёшь за мной? Вопрос, конечно же, риторический. Ральф думает, что, возможно, он всё же слишком стар для всего этого. Но ему до чёртиков интересно, во что это выльется. И хотя бы поэтому стоит рискнуть.