До новой встречи с тобой

Время действия — зима седьмого курса

Неделька не задалась. Именно к такому выводу я пришла в ее тоскливой середине, теперь же, несколько пересмотрев свое отношение к творящемуся в академии после каникул безумию, нахожу ее даже неплохой. Но, определенно, с налетом комичной катастрофичности. И дело даже не в съехавших с катушек на радостях от сданной сессии адептов, Вире, нервно дергающем не только глазом, но и всеми конечностями, вместе взятыми, в предвкушении очередного планирования и перепланирования бюджета — а в него мы снова едва уложились, а в том, что в конце первой же недели нового семестра мне опять приходится стоять перед котлом. Сам факт необходимости тратить свое личное время почти не раздражает, да и причины, по которым приходится делать это не вызывают особого удивления, а вот масштаб «бедствия»… Невольно усмехаюсь собственной формулировке и явно догадавшийся о ходе моих мыслей Дараар ехидно хмыкает из кресла, салютуя мне бутылкой. «Ценнейший кадр» — констатирую, оказав ответный знак внимания бутылем с ореховым ликером. Не будь здесь этого прелестнейшего представителя инкубьего рода из Хаоса, творить в свое удовольствие и промышлять на благо бюджета академии было бы не в пример сложнее. Еще более приятным обстоятельством оказалась полнейшая слепота к его делам всего преподавательского состава. Дараар, бывший аспирантом столько, сколько я собственно обучалась в академии, всегда заручался поддержкой префектов — без их ключей доступа на территорию он не смог бы позволять себе удовольствия, которые именовал не иначе как зовом натуры. Мне же, как и прежним префектам, было не сложно найти лазейку, о которой совершенно точно знали преподаватели, и в этом я не сомневалась, и зачаровать пропуска, обманывающие систему, для его многочисленных «леди». Взамен же инкуб оказывал услуги весьма щекотливого свойства. Крайне взаимовыгодное сотрудничество. Да и надираться в его компании всегда просто, он никогда не задает вопросов, на которые у меня нет ответов. Отступаю от котла, осматривая батареи одинаковых темных флакончиков — новый, экспериментальный вариант зелья стоил мне трех часов работы, свободного вечера, который пришлось бы потратить в забеге от Шэда, считающего, что нам определенно нужно поговорить, и Дрэя, готового завести еще одну нудную беседу, дабы наставить меня на путь истинный. Но даже это не раздражало столь сильно, как… «Не думай!..» Мягкий баритон инкуба шелестом проносится по подземелью, вынуждая прекратить исполненное самолюбования созерцание собственных трудов:  — Думаешь, этот вариант лучше? — Эксперимент, — развожу руками, прислоняясь к столу у котла поясницей, и подкуриваю в ожидании объектов тестирования. — Если все пройдет успешно, и никто не вознамерится подохнуть — первая партия тебе. Со скидкой. Дараар в полном шутливом почтении поклоне склоняет голову:  — Как же приятно работать с вами, леди Блэк. Мне же остается только склонить голову в ответ. Тем и прелестен лорд аспирант — он никогда не настаивает на ответе, предпочитает далекие от личного темы бесед и не навязывается. Даже сейчас сидит здесь из любопытства перед экспериментом, к которым тяготеет сам, в ожидании, пока его прирученные адептики приведут окольными путями подопытных. Лишнее внимание нам ни к чему. Отхлебнув из бутыли еще и поморщившись от приторности ликера, магией поправляю стулья для посетителей у стены — подконтрольные системы слежения подсказывают, что в пределах подземелий с трех разных сторон движутся группы адептов. Взмахом руки активирую артефакт, собранный Заром на коленке, и туманная пелена отгораживает лабораторную зону от небольшой приемной. Перепроверяю систему наблюдения еще раз — группы передвигаются неторопливо, идут окольными путями, хотя мне это кажется глупым. Нахождение адептов вне помещений общежитий после отбоя в любом случае вызовет интерес у преподавателей. Снова, будто ощутив, о чем я думаю, инкуб поводит рукой с зажатой в ней бутылкой, проговаривает успокаивающе:  — Они все под иллюзией, не засекут. Десять минут, Блэк.  — Какая забота о сохранении тайны! Ценнейший ты кадр, Дараар, ценнейший! Вот выпущусь, и вместо часов тебя возьму, будешь на весь замок точное время горланить.  — Только если горячительное за счет работодателя, связки же чем-то нужно разогревать. Да и за вредность…  — За вредность молоком платят, Раар. Отзываюсь чуть ехидно, сегодня это единственное, на что меня хватает. Легкая безэмоциональность всегда была мне свойственна, но сейчас она ощущается странно. Просто лень, дико лень совершать даже потуги к проявлению эмоций. И такой побочный эффект ритуала приятен. «Только он не работает как надо» Упав в кресло, смеживаю веки. Не думать должно быть так просто, особенно в момент сильнейшей нехватки сна, но не думать не получается. Мысли то и дело предательски сползают с повседневных вещей на то, о чем размышлять не хочется категорически.  — Поспать бы тебе, Блэк, — инкуб проговаривает это безразлично, но я слышу в его тоне задумчивые нотки.  — Это так не работает. Усмехаюсь. В ответ мне достается кивок. Такой же задумчивый, даже слишком понимающий, но я не спрашиваю. На участливое молчание лучше всего отвечать тишиной. Так проще всем, в особенности, если делиться слишком больно или нельзя. Мой случай совмещает обе характеристики. «А не прогуляться ли после?..» Одна мысль, всего одна, мимоходом тронувшая сознание кончиком пера, но я чувствую, как нарастает щекочущее предвкушение, и избавляться мне от него не хочется. По крайней мере не сейчас. Сейчас проще позволить себе не думать. Так значительно лучше мне… Пора отучаться нести ответственность за чувства других. Или их отсутствие. Я пытаюсь не сравнивать, пытаюсь не представлять, как все могло бы быть, но эти мысли, эти видения преследуют меня, садистски накатывая в моменты пробуждения, в секунды, когда утомленный непрерывной активностью разум ослабляет контроль. А я с мазохистическим наслаждением цепляюсь за каждый миг болезненно-сладкого бреда, чтобы после снова собирать себя по кускам, вновь и вновь запрещая себе поддаваться наваждению. И снова поддаюсь, чтобы снова запрещать. «Бесконечный круг» Приложившись к бутылке, запиваю подкатившую к горлу горечь приторно-сладким ликером, находя в этом нечто аллегорическое. В очередной малоуспешной попытке отвлечься снова проверяю систему слежения и поднимаюсь из кресла — адепты спускаются на нижний уровень, а вход в лаборатории могут открыть только префекты и допущенные ими лица. Привычно прикладываю ладонь с отличительным знаком местной власти к стене у двери — свившаяся кольцом на пальце змея подмигивает изумрудиками в полумраке. Зажигаю парочку светляков, чтобы не пугать новеньких подопытных, и прислушиваюсь — пусть мой слух не абсолютен, но гулкие удары форменных туфель в пустых коридорах катакомб я услышу и здесь. Встряхиваюсь, что не остается незамеченным, но Дараар только ухмыляется, подмигивая. Вальяжно разваливается в кресле, совершенно точно не собираясь исчезать, что нисколько не удивляет — инкуб любит наблюдать за ходом моих экспериментов на разумных объектах. А я и не запрещаю, основного поставщика зачастую опасных, редких, а иногда и вовсе запрещенных ингредиентов нужно уважить. Медленно и будто настороженно открывающаяся дверь вызывает неприятную усмешку. «Ну-ну, девочки, к чему смущение? Как бы поздновато уже» — хмыкаю про себя, наблюдая, как малознакомые девушки гуськом проскальзывают в помещение под конвоем из трех старшекурсников и выстраиваются вдоль ряда стульев. Выдыхаю искренне и восхищенно, как только троица адептов бесшумными тенями выскальзывает обратно:  — Ну ты погляди, смирные какие!  — Я бы сказал смиренные, — поддакивает издевательски Раар. Смущенно переглядывающиеся адептки даже не возмущаются, это в принципе последнее, что они станут делать в моей лаборатории, если хотят получить «помощь». Первых клиенток, отягощенных щекотливой проблемой в самом прямом смысле слова и посмевших возмущаться спецификой моего приема, я просто выставила за дверь. А эти правила уже знают.  — Знаешь, я бы начала с основ полового воспитания, но, боюсь, эти леди заткнут меня за пояс, — сообщаю лорду аспиранту, и тот скабрезно лыбится, пристальным взглядом окидывая синхронно краснеющих барышень, мне же остается сдерживать ехидные смешки.  — Я бы даже не удивился подобному исходу, — глубокомысленно заявляет Дараар, незаметно кивая. «Невероятный улов» — констатирую, невольно поражаясь нахлынувшему разгулу разврата и плотских утех в период каникул. «А раньше ходили скромно и по одиночке» — вздыхаю, проходя к столу и отсчитывая одиннадцать доз зелья.  — Ну что, дорогие залетные леди, месяцок прошел продуктивно, да? Даже излишне, как я погляжу. По одной в порядке очереди проходим за ширму, не стесняемся — в портки к вам не полезу, эту задачу уже выполнили ваши кавалеры, в процессе переквалифицировавшись в горе-папаш. На сдавленное ржание инкуба не реагирую, прохожу за ширму первой, дабы не смущать барышень еще больше. Накидываю на кушетку самоочищающуюся простыню, усаживаюсь на стул в ожидании прибытия самой смелой. И удивленно вздергиваю брови — первой проходит густо залившаяся краской и заметно встрепанная девушка с факультета целителей, зеленый шеврон на плече тускло отливает шелковой нитью в мягком свете лампы. Нервно теребит в пальцах полу форменного мундира, запинается, заметив мой изучающий взгляд, но приземляется на кушетку на диво удачно. Лицо кажется знакомым, потому и спрашиваю:  — Седьмой курс, да? Потерянный кивок становится ответом, да и сама девчонка выглядит очевидно расстроенной, но моя работа состоит вовсе не в утешении. Притянув с другого края стола флакон с зельем, демонстративно выставляю его в круг света от лампы, и только тогда замечаю, что губы адептки трясутся, а в глазах блестят слезы. Ощутив мое внимание, она склоняет голову, а на мой раздраженный выдох и вовсе вздрагивает.  — Ты же целительница, почему не сама? Аборты проходят в общей программе курса, а ты уже на специализации. Молчит, только головой качает, тихий всхлип едва улавливаю. Вытащив бумажный платок из коробки, подаю ей, дожидаюсь, пока хоть слово скажет. Жалко. Всех их мне дико жаль, но в утешители я не нанималась. И почему-то все равно жду, пока заговорит. По опыту других таких же девчонок знаю — молчание в такой ситуации худшее.  — Я не… — задушенный всхлип раздается явственней, — мне страшно самой, да и опасно… Я бы и не стала, но родителю убьют, если академию не закончу. Я из торгового сословия, отцу дорогого стоило отправить меня сюда…  — А отец ребенка? Знает вообще? Спрашиваю не просто так: в академии уже были прецеденты, и залетных барышень отселяли в домики для аспирантов, те большей частью пустовали. Но обеспечение всех нужд ложилось на плечи новоиспеченных отцов и дедушек с бабушками, а позволить себе подобное могли далеко не многие. Судорожный выдох, и девчонка признается сипло:  — Ннет, я не сказала… куда мне ребенка? А ему-то тем более…  — Срок примерно знаешь?  — Три недели… — бормочет растерянно, вцепляется пальцами в край кушетки. Надежды в ее глазах стараюсь не замечать, это в принципе не мое дело, но собственный дар чувствования приходится ограничивать — ощущать ее метания и страх мне совершенно не хочется. Я помогаю другими методами, теми, что мне доступны в силу навыков и умений. Заглядывать в чужие души всегда лишнее.  — Ложись, проверим. Сжатая, напряженная, как сведенная пружина, она опускается на спину, вытягивая руки вдоль тела, сжимая пальцами рукава, а я, простирая ладонь над ее животом, в очередной раз задумываюсь о причинах подобных ситуаций. И дело даже не в том, что в чувства не верю, просто слишком уж сложно верить во вспыхнувшее вмиг доверие к партнеру. Эти девочки, а таких я повидала за два года немало, как мотыльки на пламя, летят навстречу чувствам, отчего-то убежденные, что это любовь. Та самая, светлая, великая и всепоглощающая… Каждый новый раз. А потом лежат на этой кушетке — разбитые, потерянные, сожалеющие, злые и ненавидящие, любящие и преданные теми, кто еще вчера клялся в этой самой любви. «Недолог век мотылька, потянувшегося к пламени свечи» Осмотр подтверждает и наличие самой беременности, и точность названного срока. Только киваю себе, ощущая легкую горечь за каждую девчонку, с которой сталкивалась при подобных обстоятельствах. Из моей памяти сотрется все: их имена, которыми я не особо интересуюсь, их лица, подробности причин, по которым они идут на этот шаг. Их же память будет хранить эти моменты до последних мгновений жизни.  — Вставай, забирай склянку и возвращайся на стул в приемной, там и опустошишь. Флакон уничтожить. Дергано и нервно целительница поднимается, скрывает лицо за взлохмаченными русыми волосами, но мрачную решимость я даже не вижу — ощущаю. Коротко усмехаюсь ей, указывая на выход из закутка. С ней все будет хорошо, в этом я уверена. Когда-нибудь она будет вспоминать об этом только перед сном, в те моменты, когда невольно анализируешь каждый поворот своей судьбы, каждый сделанный шаг и выбор. С сожалением ли, с уверенностью в правильности своего поступка, я не знаю. Да мне и не стоит. Еще четверо таких же девчонок, те же вопросы, практически те же ответы… Не касаюсь их эмоций намеренно, но не ощущать не могу, слишком силен коктейль из страха, боли, растерянности, решимости, неопределенности. Уточню детали, тут же вытесняя из памяти, молча пережидаю рыдания, осматриваю, выдаю склянку с зельем, что решит их проблему. «Конвейер смерти» Шестая по счету влетает в мой закуток за ширмой решительно, вызывая невольное удивление. Резко опускается на кушетку, сверкая полными гнева и раздражения глазами, выдыхает шумно. Смотрит вызывающе, будто ждет моих вопросов, пока я разглядываю ее, подмечая и синюю артефакторскую нашивку на плече, и нервно искусанные ногти, и очевидную порывистость движений. «Эта жалеть не будет» — подсказывает интуиция. Припоминаю имя, разглядывая отметку десятого курса на отвороте мундира.  — Почему не воспользовалась артефактом? Уверена, у тебя он есть. Вилена не забитая дочка торговца, и не жертва излишне требовательных родителей, лелеющих надежду осуществить посредством дитя все свои несбывшиеся чаяния. Магианна, аристократка не из последнего по значимости рода в Армерии, эта бы не забеременела на сеновале по глупости после букета и сказанных впопыхах слов любви.  — От желающих любыми способами жениться темных лордов он, как оказывается, не защищает! — зло взрыкивает девушка, взмахивая руками. Прищуриваюсь, выкапывая из завалов памяти немного личных подробностей, доступных префектам из личных дел, припоминаю слухи, которые довелось краем уха уловить в общей гостиной факультета.  — Это уже интересно… — тяну задумчиво. — Жених?  — Да! Видишь ли, жениться ему невтерпеж, а я в принципе замуж в ближайшие лет десять не собиралась… Сообщила родителям, что на высшую ступень хочу, магистра получить, и только потом замуж! А они сообщили женишку. Кто же знал, что артефакт при намеренном желании лорда к зачатию не сработает. До этого осечек не случалось.  — Не возьмусь. Отрезаю резко — проблемы мне не нужны. Даже если ее темный не обладает пламенем, магическое вмешательство он ощутит сразу. Да и не знать о беременности не может. Но Вилена будто не понимает — складывает руки в умоляющем жесте, просит склоняясь вперед:  — Да хоть что сделай, не могу я рожать, мне семестр остался… И снова ей удается меня удивить — она упирает не на нежелание рожать ребенка, а на учебу. И ее приоритет я понять могу, как не могу отрицать возможности родить и учиться дальше. А значит, буду переубеждать.  — Вот именно, полгода доучиться, родить, а потом на высшую ступень. В чем проблема? Но магичка только головой упрямо трясет, рассыпая темные локоны по плечам, смотрит просительно.  — Жених может не позволить доучиться, да и ребенком шантажировать начнет. Сделай хоть что-нибудь, я не хочу горе-матерью быть, и учебу забросить не могу. Герд, он не поймет желания учиться с ребенком на руках… — зло выдыхает, сжимая ладони в кулаки. — Я себя использованной чувствую!  — Ты пойми, зелье в твоем случае не поможет, я даже срок определить не смогу, защита не позволит. Объясняю спокойно, откидываясь на жесткую спинку стула. Ее чувства я понять могу. Что-то происходящее с тобой против воли — это всегда насилие, и абсолютно неважно, по воле разумного существа оно творится, или же по стечению безразличных ко всему обстоятельств.  — Даже кустарные методы могут не сработать, темные чувствуют оказываемое воздействие. Сейчас любая угроза жизни и здоровья тебе и ребенку выдернут его из самого Хаоса, — она вздрагивает, и я ощущаю нечто, крайне напоминающее сочувствие. — Ты же не хочешь, чтобы он взбесился и прорвался сюда? Всматриваюсь в ее лицо, вижу, как тает решимость, как стирается гнев, сменяясь задумчивостью. Понимаю, что ошиблась в собственных предположениях, и это даже радует — ненависти к нерожденному ребенку она не испытывает, вот только чувства ее задеты сильно. Но с этим можно работать. И пока Вилена растирает лицо руками, размышляя над собственным будущим и выбором, которого по сути нет, я просто жду.  — Нет, точно нет… Я просто злюсь, ненавижу Герда, я не смогу выйти за него замуж после такого, а он точно шантажировать будет, отберет ребенка, у темных свои законы! Он меня использовал, я себя грязной чувствую… Разве это любовь — принуждать к свадьбе таким способом? — горько хмыкает она, но слезы удерживает. Платок я протягиваю отработанным движением, стараясь скрыть снисходительную усмешку. Темные не оставляют бастардов, и, если женщина забеременела от темного, считай ее судьба решена. «Превентивные меры во всей красе» — ехидно резюмирую, понимая, что теперь жених найдет Вилену где угодно, причем в крайне сжатые сроки. И женится, даже если она будет отбиваться и угрожать. А дальше благородное дело перевоспитания неизлечимой наглости темных ляжет на ее хрупкие плечи. Что и решаю пояснить, пока девушка не скатилась в истерику:  — Пока все козыри у тебя, причем в прямом смысле этого слова, — смотрит она на меня неверяще и удивленно, но я только вздыхаю — куда магианне до знания привычек и мировоззрений темных. — Темные никогда не оставляют бастардов, да и разводы у них не в почете, зато превентивные меры любят пылкой и извращенной любовью. Да и факт твоей беременности как ничто иное доказывает, что твой лорд терять тебя не хочет. Привязать заартачившуюся перед свадьбой невесту ребенком — простейший выход из положения. Вот он и исправил положение, собственно, поставив в положение уже тебя. Усмехнувшаяся каламбуру магианна вытирает уголком платка глаза, и я улыбаюсь чуть ободряюще. Она склоняет голову, безмолвно соглашаясь с моими словами, и облегчение, как ее, так и мое, накатывает. Хотя бы одну удалось переубедить, это уже хорошо. Я рада этому, насколько могу. И через восемь месяцев обязательно пошлю ей весточку, чтобы узнать, как все сложилось.  — Спасибо, — улыбка на ее губах дрожит, но она светлая, а это лучший знак.  — Закати ему истерику за всех обманутых подобным образом женщин, — напутствую я, и Вилена посмеивается негромко. — Иди, — махаю рукой в сторону выхода. — Скажешь, чтобы проводили до общежития. С остальными девчонками заканчиваю быстро — среди них мне никого не удается переубедить. Да и смысла я в этом не вижу. Нежеланные дети, последствия необдуманных связей, точно не сделают их счастливыми. К оставшейся для контроля состояния десятке выходить не тороплюсь — за ними присматривает Дараар, он целитель отменный — неспешно прибираю в рабочем уголке, проходясь очищающими чарами по всем поверхностям, гашу свет, складываю измявшуюся простыню на краю кушетки. Усталость, я ощущаю только ее. Об остальном задумываться даже не хочется — после подобных приемов меня одолевают одни и те же мысли, которые я старательно гоню прочь. Тяжело не думать о собственной безрадостной участи, когда руки по локоть в крови нерожденных детей. Но своего решения я точно не изменю, и не только потому, что не хочу сделать несчастливым мужчину, что, возможно, полюбит меня. Вейлы не выживают, если избранник от них отказался, и, пусть отказа я не услышала, да и не услышу, потому что не признаюсь, но не позволю своим детям расти без матери. Не позволю себе самой тщетно и обреченно выискивать в их чертах что-то знакомое, то, чего в них быть не может просто по факту отцовства совершенно другого мужчины. Стараюсь не думать об этом, но думаю, каждый раз, отговорив очередную девушку, думаю о том, что сама никогда не узнаю, каково это — познать радость материнства, взять на руки своего ребенка. Не узнаю о цвете глаз и волос, не услышу первые слова, и не увижу первые шаги. Больно, но так лучше — понимать пределы своих возможностей, осознавать всю тщетность надежд и мечтаний, злостно скомканных безразличной дланью судьбы. Пальцы противно подрагивают, и я вцепляюсь ими в крышку стола, стою в темноте, радуясь тому, что чары конфиденциальности не позволяют присутствующим за тонкой ширмой услышать мои тяжелые выдохи. Всему есть предел, и свой я исчерпываю раз за разом, надеясь нащупать дно полного безразличия. Не нащупываю, снова не нащупываю. Мерно дышу, успокаиваясь, убеждая себя в том, что нужно просто перетерпеть, как и вчера, и неделю, и месяц, и год назад. Напоминаю, что работа еще не закончена, и мне нужно идти. Отдираю вцепившиеся в столешницу пальцы, чувствуя, как покалывающие мурашки пронзают сведенные судорогой мышцы. Встряхиваюсь и выхожу, нацепив на лицо привычное насмешливо-ироническое выражение. Так проще. «Только все это — самообман» Оглядываю барышень, сидящих вдоль стены, примерно сложивших ручки на коленках, усмехаюсь едко — кто бы глянул, вряд ли бы поверил, с каким безмозглым энтузиазмом они раздвигают ноги, не озаботившись элементарными средствами контрацепции.  — Ну что, прелести мои, все глотнули чудодейственного средства, или мне стоит все же заглянуть к вам в портки, дабы убедиться? — головы склоняются ниже, я улыбаюсь шире. — Надеюсь, все помнят, что половым путем не только дети передаются, но еще и куча неприятных болезней, от которых абортное зелье не спасает? В ожидании ответов и проявлений побочных реакций, прохожу и заваливаюсь в кресло, подкуриваю, оглядывая жертв очередного эксперимента. Кошусь на Дараара, и он, заметив, отрицательно качает головой. Лениво курю, раздумывая, утолять ли мне душащую тоску случайными ночными встречами или все же стоит лечь и поспать для разнообразия, ибо скоро лицо забудет, каково это — быть помятым подушкой. Тишина явно тяготит девушек, сначала они сидят бездвижно, и неловкость ощущается в воздухе, но спустя всего пару минут, наполненных только вдохами и ерзанием на стульях, начинают негромко переговариваться. Бормотание нарастает, и я только вздергиваю бровь, стоит раздаться осторожному вопросу:  — А долго нам тут сидеть? Время к утру, а у некоторых факультативы завтра… — взгляда говорившая не выдерживает, к концу ее голосок нисходит до неразборчивого блеяния, и я приподнимаю вторую бровь.  — Ой, да не издевайся ты над ними, — насмешливо вставляет инкуб. — Пока никто помирать не собирается, эксперимент прошел успешно. Отпускай ты их, будут подыхать — целителя по связи вызовут. После добродушных слов инкуба напряжение в помещении сменяется беззвучным ужасом. Смотрю на него нарочито раздраженно, на деле же хочется просто расхохотаться.  — Эксперимент?.. Предобморочно блеет одна, и я уже собираюсь отмахнуться, выдав едкую сентенцию о беспорядочных связях и отсутствии мозгов, как крайняя из сидящих барышень с чувством вкусом и расстановкой, поражая экспрессией, блюет на пол.  — А ты говорил «отпускай». Указываю на разворачивающееся действо рукой и вздыхаю деланно вдохновленно. Бытовые чары мгновенно подтирают заблеванный пол, и я поворачиваюсь к девушкам, пристально разглядывая каждую. Будь стены в подземельях белыми, их можно было бы различить исключительно благодаря темным мундирам.  — Самое интересное пропустили бы… Тушу окурок в пепельнице, инкуб безразлично подкуривает, и обращаюсь уже к девушкам, пока отличившаяся продолжает давиться спазмами, склонившись:  — Никаких рисков, но организм может отторгать некоторые ингредиенты. На эффективность не влияет, — добавляю, видя, как сереет проблевавшаяся любительница сеновалов.  — И вот не совестно тебе, Блэк? Такое развлечение испортила… — раздосадовано тянет Дараар, взмахивая бутылкой, так и не выпущенной из рук за последние полтора часа.  — А должно? Все же поднимаюсь, пройдя к столу, подхватываю склянку противорвотного и еще один флакон абортного, все это вручаю проблевавшейся барышне — имени уже не помню — и возвращаюсь обратно в кресло.  — А теперь можно идти? — снова осторожно спрашивает почитательница не только интимных удовольствий, но еще и учебников, на что я вздыхаю, закатывая глаза.  — У вас не только мозгов недостаточно, но еще и память как у рыбок. Вы как учитесь вообще? Про сессии не спрашиваю, — поднявшись, прохожу к двери и, прислонившись спиной к стене, выразительно оглядываю недоумевающих подопытных. — Клятва о неразглашении, — напоминаю коротко. И удостаиваюсь десяти настороженных взглядов, на что мне совершенно точно плевать. О моих экспериментах никто не должен знать, а молчание в подобной ситуации может гарантировать только клятва. Пусть не страшная, и не смертельная, но очень и очень действенная. Даже если и проболтаются, что будет сделать очень сложно, то сдавшую меня я узнаю сразу — характерная сыпь по всему телу, ярко-красная и доставляющая тот еще дискомфорт владелице, будет не только индикатором языка, который стоит укоротить, но и приятным возмездием. Указавший ладонью подняться Дараар только посмеивается — о последствиях клятвы он осведомлен, сам предложил столь занятный вариант контроля жертв экспериментов. И пока я поочередно принимаю клятву у каждой, являющуюся средненьким по тяжести проклятьем, внимательно наблюдает — особенности его вида позволяют заметить различного рода защиту, позволяющую избежать ответственности. Когда за последней девушкой закрывается дверь, я облегченно выдыхаю — подобные визиты всегда выматывают меня, поднимая со дна все дерьмо, которое хочется спрятать подальше. Но отказать им я не могу — адепты находятся в ведении префектов, а позволить им рисковать жизнями и здоровьем и принимать зелья сомнительного качества, купленные в аптеке ближайшего городка, чтобы потом все равно решать их проблемы, глупо и рискованно уже для меня. Прислонившись спиной к двери, наблюдаю за тем, как лениво и плавно поднимается инкуб, подхватывает бутыль с подлокотника.  — Пойдем, провожу, — бросает, когда я, посторонившись, пропускаю к двери. Качаю головой отрицательно — у меня свои планы, нарушать которые очень не хочется. Да и побыть в одиночестве, уложить все внутри, создав видимость порядка, необходимо, чтобы не сорваться после от незначительной мелочи.  — Иди, мне тут еще разобраться нужно. Махнув рукой, снимаю защиту с коридорчика перед лабораторией, чтобы он мог накинуть иллюзию и беспрепятственно пройти по территории академии до преподавательского городка, и замечаю лукавую усмешку, мелькнувшую на его лице за секунду до того, как он растворяется, становясь незримым не только для глаз, но и для систем слежения за адептами. Подождав, пока инкуб точно выйдет в парк при замке, выскальзываю из лаборатории, замыкая охранный контур. Так и подмывает пройтись в поисках моего персонального утешения, пока я, пользуясь преподавательскими ходами, добираюсь до крыла общежития факультета, но это неразумно — попасться просто, а лорда-канцлера я могу не найти. Да и расписания дежурств преподавателей не знаю, а потому сворачиваю к главной лестнице, поднимаясь на первый этаж — общая система доступа работает только там, в остальных местах мой слепок ауры и магический ключ префекта сохранится. Мне же совсем не нужно, чтобы кто-то узнал, какую информацию я искала. Замерев в темноте, накидываю на себя кривенькую иллюзию, рассчитывая на искажающий фон кристалла общего доступа и, прошмыгнув к сияющему шару, быстро получаю расписание дежурств преподавателей. Пролистываю светящиеся строчки, в поисках нужного имени, а найдя, ощущаю подозрительно сильно цепляющее чувство разочарования. Просматриваю строчку еще раз, будто надеюсь, что информация в столбце «местонахождение» изменится, но нет. Графа не меняется, отображая безразличное «вне территории». Выдохнув, и проглатывая начавшееся разрастаться неправомочное недовольство, касаюсь ладонью кристалла, скрывая запрошенную информацию, и замираю, едва успев ощутить появление кого-то за спиной.  — Темной ночи, адептка Блэк, — негромкий смешок обжигает нервы, и я чувствую, как поднимается будоражащая волна, стоит теплому баритону зазвучать вновь: — Вам снова не спится. Улыбка сама раздвигает губы, улыбка, причин которой я не понимаю, и искать не хочу. А вот поворачиваться опасаюсь — о причинах моей улыбки может догадаться мой аловолосый лорд-утешение. И от этого мне только сильнее хочется посмотреть в его глаза.