Оторвав голову от заваленного документацией стола, я устало потираю виски, оглядывая тонущее в темноте помещение. Даже слабое ночное освещение погасло, а значит поспать мне удалось как минимум пару часов. Откинувшись на спинку, отодвигаю пустой стакан к такой же пустой бутылке, стоящей на краю стола. Мне срочно нужно отвлечься, занять себя чем-то, чтобы не думать, не прислушиваться к раскручивающейся внутри воронке смертоносного смерча, что только ширится, обдирая ребра болезненным касанием.
Поморщившись от вида еще одной бутыли с виски, встаю из-за стола — алкоголь с недавних пор не является персональным спасением от мучающих без перерыва на сон и отдых чувств. Дерганной походкой направляюсь к двери: с опостылевшей уже документацией можно разобраться и позже, а временное, пусть и ненадолго, всего на пару часов, освобождение от бьющихся в черепной коробке мыслей мне необходимо немедленно. И я знаю, где его искать.
До выхода из замка добираюсь быстро, воспользовавшись привилегией префектов — артефактом-ключом, открывающим скрытые в гранях пути. Даже иллюзией не озабочиваюсь, настолько мне плевать в эту минуту на дежурного преподавателя, припозднившихся адептов и в принципе на всё. Нервную, нетерпеливую дрожь в теле унимаю, сжимая трясущиеся пальцы в кулаки и глубоко вдыхая морозный воздух, уговаривая себя, что идти не так уж далеко, осталось совсем немного.
«Нужно быстрее, быстрее»
Запрокинув голову, недолго стою, прикрывая глаза и прислушиваясь к далеким завываниям ветра, только после осознавая, что сквозь полыхающий болезненный жар тела ощущаю его ледяные порывы. «Забыла накинуть пальто» — проносится безразличная мысль, потому как сейчас это совершенно не важно: единственно необходимым остается настырное желание тела, ломающее волю, не имеющее никакого отношения к сексуальному наслаждению.
Засовываю руку в карман, нащупывая шероховатую бумагу черного конвертика — его спасительное содержимое закончилось слишком, ужасающе быстро. Усмехаюсь и распахиваю глаза — сменять одну зависимость на другую слишком глупо, но лучше зависеть от того, что можешь получить, пусть и незаконными путями, нежели от того, что никогда не будет твоим. А зависеть от чувств я тем более не хочу, но завишу, чувствуя себя безвольной, слабой, никчемной. Они разрывают меня изнутри, душат, не давая вдохнуть, лишают сна, беспрестанно прокручивая в голове одни и те же мысли, бесполезные, мучительные, выжигающие каленым железом волю и рассудительность.
Ступив на заметенную снегом дорожку парка, стараюсь идти как можно естественней: тело не слушается, занемевшее и потерявшее чувствительность. Очень не хочется, чтобы кто-то случайно заметил мое странное поведение и не менее странное состояние, а потому я бреду медленно, отчаянно делая вид, что просто прогуливаюсь. Да, ночью, и да — без пальто, но какая кому разница, какие способы избавления от бессонницы я выбираю? Самое важное сейчас не наткнуться на кого-то, кто точно заинтересуется моим подозрительным состоянием и сможет распознать в дерганных движениях и внешнем безразличии действие отката.
Резко, в предвкушении взбежав по ступеням небольшого домика, стоящего почти на краю парка, нервно стучу в дверь, ощущая, как меня начинает потряхивать все сильнее. Негромкие шаги в прихожей различаю сквозь прерывистый гул в ушах и, когда дверь приоткрывается, раздраженно промаргиваюсь, разглядывая инкуба сквозь плывущие перед глазами мутные круги. Пристально оглядевший меня демон негромко хмыкает, отступая в дом и безмолвно пропуская внутрь.
Качнувшись вперед, буквально вваливаюсь в темный коридорчик, хватаясь за попавшуюся под руку высокую вешалку: близость столь необходимого освобождения невольно расслабляет, и онемевшие ноги подкашиваются. Вскинув голову, резко оборачиваюсь на Раара и, заметив тревогу, коротко промелькнувшую на его лице, выдыхаю хрипло:
— Еще осталось?
Инкуб всматривается в меня напряженно, перехватывает за плечи, вынуждая запрокинуть голову. Изучает недолго, внимательно глядя в глаза, а после отпускает, задавая единственный вопрос:
— Сколько времени прошло с пошлого приема?
— Шесть часов.
Отвечаю честно, мне нет смысла привирать: инструкцию по использованию я соблюдаю в точности, свихнуться или умереть от передозировки не хочется. Мне просто необходима передышка, возможность отстраниться от чувств, как своих, так и чужих, забыть ненадолго о мучающем меня наяву кошмаре.
— Какая разница, Раар? Просто дай мне то, о чем я прошу. Или ты сомневаешься в моей платежеспособности?
Нервное нетерпение копится, дрожь в теле нарастает, и я с трудом удерживаю раздражение, не понимая, почему он учиняет глупые допросы и тянет время. Мне просто нужна безднова пыль, чтобы хоть немного прийти в себя и не думать, не чувствовать, не быть слабой перед собственными чувствами.
Кивнувший, видимо, своим мыслям инкуб приглашающе поводит рукой, негромко уверяя, будто пытаясь приглушить вспыхнувшее во мне раздражение:
— В платежеспособности сомневаться не приходится, Блэк. Проходи. И не обессудь, — коротко хмыкает он, — сегодня ты не единственная моя гостья.
Я только киваю: мне абсолютно плевать на его девочек, пусть хоть оргию устроят — вряд ли замечу. Прохожу вперед и сворачиваю в еще один коридорчик, зная, где Дараар обычно принимает гостей и препараты, именуемые незаконными. Желание ощутить умопомрачительную легкость и кураж подгоняет, вынуждая идти быстрее, но скованные откатом ноги не получается переставлять в нужном темпе.
Пройдя в освещенное свечами и пламенем в камине помещение гостиной, падаю на широкий диван, безразличным взглядом окидывая облаченную лишь в тонкое кружево троицу. Девушки не удивляются, только кивают приветственно, тут же возвращая внимание к курящемуся в углу наргиле. По удушливому сладковатому дымку, мерно поднимающемуся к потолку, понимаю, что и здесь не обходится без стимулирующих и расслабляющих веществ. Накатившее головокружение подтверждает мою теорию.
Отошедший к шкафу у стены инкуб что-то перебирает, по всей видимости, разыскивая нужный препарат в обилии всего у него наличествующего. Запрокинув голову на спинку дивана, прислушиваюсь к его копошению, ощущая, как развеянная дымом по тонущей в темноте гостиной отрава пробирается в тело накатывающей расслаблением и легкостью волной. Глаза закрываются, и поднимать отяжелевшие веки не хочется, даже когда присевший рядом демон касается плеча.
— Есть только восемь, думаю, пока тебе этого хватит.
Согласно дергаю головой на его слова: восемь конвертов это сорок доз пыли, этого мне точно хватит на месяц, а там и следующая поставка подоспеет. С трудом приняв сидячее положение, поворачиваюсь к нему, с усмешкой наблюдая, как медленно, рывками сменяются кадры. Забравшись в карман форменных брюк, вытаскиваю мешочек с золотом: подобные покупки нельзя записать на свой счет, здесь принимаемся только твердая наличность. Звякнув монетами, вкладываю оплату в его руку, второй сгребая восемь черных конвертиков из черной бумаги. Шероховатость плотного дорого пергамента приятно ощущается под пальцами, и губы сами растягиваются в почти счастливой улыбке.
— Менять одну зависимость на другую худший выбор, Блэк.
Инкуб с кривой сожалеющей улыбкой смотрит на меня, но я не спрашиваю причин, по которым он выбрал этот путь. Догадываюсь, что и у него все непросто, но вопросы — это не лучший способ узнать в какой-то мере сближающую нас правду.
— Лучше зависеть от того, что можешь получить, Раар. Зависимость от недостижимого делает тебя слабым.
На это он только кивает, бездумно оглядывая скрашивающих его одиночество в стенах академии девушек. Безликие однотипные брюнетки сменяют друг друга столь часто, что иногда мне кажется, будто и сам Дараар не запоминает их лиц, имен, голосов, привязавшись к дорогому сердцу образу, заперев его, словно драгоценность в сокровищнице, лелея тщетную надежду удовлетвориться суррогатом, не идущим ни в какое сравнение с оригиналом.
— Все это самообман, Нэрисса, — обведя рукой комнату, проговаривает инкуб. — Ты меняешь одно на другое, другое на третье, третье на что-то иное, но это не принесет тебе настоящего облегчения, пока ты не избавишься от той зависимости, что делает тебя слабой.
— А если я не могу от нее избавиться? — устало спрашиваю, распаковывая один из конвертов здесь же. — Если это, — приподнимаю сжимающую плотную бумагу руку, — единственное мое облегчение?
Рассыпав на кофейном столике дозу, сворачиваю конверт, пряча его во внутренний карман мундира к остальным. Задумавшись, вытаскиваю забытую в брюках карту клиента одного из борделей, принадлежащих к родовому имуществу, и, разровняв две дорожки, вплотную склоняюсь к столу. Резко вдохнув черный кристаллический порошок поочередно каждой ноздрей, откидываюсь на спинку дивана, запрокидывая голову.
Приход накатывает уже привычно плавно — расслабленность легким теплом разносится по телу, выплавляя заиндевение отката, и странно приятная смесь лени и одновременного куража накрывает волной, смазывая раздражение, нетерпение, унимая мелкую болезненную дрожь. Запреты, муки совести, тяжелые мысли, сопровождающиеся непрекращающейся ноющей болью в груди, отступают, растягивая губы в облегченной улыбке.
— Присоединяйся к моему небольшому развлечению, — гулко разносится по темной гостиной голос инкуба, и я неосознанно сглатываю, только после понимая, что заложенные уши лишь своеобразный эффект пыли. — Префектам тоже иногда нужно отдыхать.
— А почему бы и нет?
Лениво распластавшись по спинке дивана, наблюдаю, как отошедший к шкафу Раар смешивает травы в небольшой глиняной чашечке и продувает трубки для наргиле, раскуривая очередное расслабляющее нечто. Обернувшись, он лукаво подмигивает и, подхватив агрегат для курения, проходит к столику, устанавливая его и поправляя алеющие в полумраке угли.
— Будешь? — спрашивает, развалившись рядом и кивая на курящийся наргиле. — Тахор при совместном употреблении с пылью дает очень красочные и реалистичные сны.
Заинтересованно оглядев сначала инкуба, а после и испускающий дымок агрегат, задумчиво киваю. Увидеть во сне что-то, что не будет вызывать ноющей боли за грудиной, очень хочется, даже если в видениях будет присутствовать тот, кто является причиной этой самой боли и всего происходящего со мной.
Вопросительно глядящий на меня демон дожидается кивка и, протянув одну из трубок мне, с лукавой усмешкой вопрошает:
— Курить тахор умеешь?
Едва не расхохотавшись, насмешливо фыркаю: вопрос кажется мне невероятно глупым. Стиснув пальцами гладкую холодную трубку, подношу ее к губам и медленно затягиваюсь. Прикрываю глаза, снова откидываюсь на спинку, благо длина трубки позволяет, и выпускаю дым через ноздри, ощущая, как голова начинает кружиться сильнее. Приятно. Плохо, отвратительно, все так же отдаёт слабостью, но я уже на дне, и мне не выбраться. Так почему бы не наслаждаться таким концом?
— Теперь не сомневаешься? — коротко усмехаюсь, и Раар криво улыбается в ответ, плывущим взглядом обводя играющих в карты бордельных девочек.
— Интересная ты леди, Блэк.
Он приглушенно фыркает, все также не сводя глаз с группки окруживших стол брюнеток, и мне хочется спросить. Понимаю, что бессмысленно, излишне, но суть, призвание, они давят, а мне хочется облегчить его боль. Даже ценой своего спокойствия, тонущего в кумаре прихода. В благодарность. За то, что Раар не задаёт вопросов, не выпытывает, просто поддерживает, меня или мою зависимость, а следовательно свое финансовое положение — не так уж и важно — мне просто легче.
— Выпить есть?
Спрашиваю просто так — мне не особо нужно, но я привыкла, что именно это средство расслабляет существ в должной степени, формируя ложное ощущение доверия и эмоциональной близости. Дараар смотрит на меня с сомнением, и я невольно усмехаюсь.
— Смешиваешь?
Вопрос звучит глухо, да и сам демон будто присматривается ко мне внимательней. Ему не нужно подтверждение предположения или ответ, он понимает и так. Подсаживается ближе, обхватывает за плечи, чуть встряхивая, а после, глянув в лицо еще раз, проговаривает доверительно:
— Не стоит. В этом вся суть, Блэк. Ты либо выбираешь бухло, либо другие средства. Иначе неприятные отходняки твой удел. Онемение — ты его чувствуешь, когда наступит откат?
Не говорю, просто киваю, и он склоняет голову. Понимающе, серьезно, внимательно глядя в ответ. «Беспокоится» — понимаю запоздало, но он снова потягивает мне трубку, впихивая в слабую ладонь.
— Кури, это снимает неприятные побочки отката, — приказывает мягко Раар, и я затягиваюсь. — И не пей больше, когда нюхаешь — угробишь себя, а тебе еще пахать и пахать на благо академии.
Снова киваю — тут не согласиться невозможно. Забавно, что об этом мне напоминает Раар, а не мой кабинет, секретари и прочие личности, непосредственно относящиеся к управлению академией. Именно так и выглядит забота. Смешно, действительно смешно, но как же приятно. Особенно от того, кто хоть немного понимает, а это я чувствую тем самым вейловским нутром.
— По поводу карнавала уже решила? День Смерти зимы приближается.
Голова мгновенно начинает разрываться. Это странно, ибо еще пару часов назад идей у меня не было совсем. Сейчас же они прут, давят, выталкивая одна другую, и я теряюсь. Так же потерянно смотрю на Раара, не в поисках помощи, посто так, и он кивает, усмехаясь тепло, или мне только так кажется.
— Все будет хорошо. Ты вроде маскарад хотела, — напоминает он.
— Да, хотела. Но сначала увеселения в городе, не помешает развеяться.
Дараар только кивает, прислоняясь спиной к спинке дивана, выпуская меня из захвата руки, и я вздыхаю. Не хочу задумываться о собственных чувствах сейчас, как и об обязанностях. Просто плыть по течению, куда бы оно не вело. Девушки, приглашённые им, словно бы понимают наше общее желание не загоняться: плавно поднимаются с мест, чарующе медленно, покачивая бёдрами, обходят диван, на котором мы сидим, скользят пальцами по плечам. Приятно. Я даже задумываюсь пригласить к себе такую девушку, благо однополые связи у нас, темных, не порицаются. Развлекайся, как хочешь. Люби, кого хочешь. Трахай, соотвественно, кого хочешь. Красота и свобода в истинном ее смысле.
— Мы можем сыграть в карты, — предлагает одна томным голоском.
Она заглядывает в глаза, темные зрачки, широкие, затянутые поволокой наркотического кайфа, притягивают, и я тону, медленно кивая. Они мне нравятся. Возможно, я даже возьму контакт у Раара позднее, когда надумаю пригласить себе своеобразную помощь. Девушка, откидывая за спину тёмную копну волос, смотрит на меня вопросительно, очень уж обеспокоенно, и я киваю. Ладони на плечах — форменный мундир уже стаскивают опытные пальцы — ощущаются остро, но так хорошо. Тёплые пальцы проскальзывают за воротник — мне хорошо. Так, что кружится голова, все плывет, и я не понимаю, действует ли это наргиле с тахором, порошок или тёплые пальцы на шее, пробравшиеся на грудь и расстегнувшие пару пуговиц рубашки.
— Сыграем.
Соглашаюсь, вжимаясь в упругую спинку дивана лопатками, позволяя ослабить ворот сильнее, тону в ощущениях. Пальцы, ладони, запястья — касания возбуждающи сами по себе, без унылой моралистской привязки к полу. Мы играем.
Играем, хохоча, швыряя друг в друга картами, обнимая девушек, совершенно не сопротивляющихся и даже поощряющих подобные действия, улыбающихся и нашептывающих ходы и комбинации на ухо. Мне нравится — это я ощущаю каждой клеткой всего тела, треплющейся где-то внутри душой, измученной и таящей с каждым новым выдохом, но мне все равно. Предательство избранника — да пусть! Гори оно все синим пламенем, съеживайся, полыхай, тлей, пока мне хорошо. Плевать. Я хочу свободы, просто свободы от этих чувств, и пока она у меня есть, хотя бы ее блеклая тень, я жива. И не важно, как.
Девушки проигрывают. Они раздеваются, обнажая грудь, бёдра, нисколько не стесняются наготы, а я наблюдаю. Я тоже так хочу — обнажаться по собственной воле, не думая о том, что на меня смотрят как на тушу для совокупления. Хочу так же — просто сдергивать с себя оболочку из ткани, не думая об оценке других, не стесняясь, не считая, что мое обнаженное тело может видеть только избранник. Так правильно — остальное просто насилие над собой. Несвобода. А я хочу именно свободы, воли, хочу дышать.
Мундир — я не помню в какой именно момент его с меня стягивают, но благодарна: этот кусок ткани еще одна преграда. Рубашка, расстегнутая тонкими чуткими пальцами на пару пуговиц, освобождающая ворот, ощущается расстегнутым ошейником. Поводком, наконец освободившим горло. И я дышу. Смотрю на обнаженные тела, восторгаюсь грацией, плавностью движений, и освобождаюсь. Свобода — она невероятно пьянит, окрыляет, а еще лишает контроля, который я держу больше усилием воли, нежели трезвостью мысли.
Мне хочется выпустить мрак, хочется насладиться восторгом девушек, подчинить их, поработить, свести с ума, но я терплю. Держусь, ибо не время для подобных представлений. Возможно, если я возьму визитку борделя у Раара, после я подчиню парочку, сотворив себе удобных услужливых подстилок, но не сейчас. И все же я выпускаю силу — немного, совсем чуть, чтобы облегчить давление. Они вьются вокруг меня, словно бабочки, летящие на огонь, и я позволяю им приблизиться — все безопасней, чем темные лорды, брюхатящие кого и как им вздумается. Тону в касаниях и ласках, а девушки не забывают и о Радаре — ему тоже перепадает нежности и внимания. Но инкуб, явно ощутив мой настой, заканчивает все слишком быстро.
— Закругляемся, леди.
Короткий приказ, и девушки, со вздохом отпрянув, покорно склоняют головы. «Скучно» — единственная мысль, поселяющаяся в голове, но я не могу определить, мне она принадлежит, или мраку, плотно обосновавшемуся в теле. Мне просто не нравится то, что они столь послушны Дараару. Но я не ропщу. И не демонстрирую несогласия. Наоборот — киваю им.
— Я провожу, — снова же проговаривает Дараар, и я коротко усмехаюсь, тяжело поднимаясь с места — перед глазами до сих пор плывет, а ноги не ощущаются уверенной опорой. — Подождешь? — уточняет он, обернувшись ко мне, и я на миг удивленно замираю, промаргиваясь.
— Ну нет, я сама. В надзирателях не нуждаюсь, — фыркаю едко и, поднявшись, оборачиваюсь, разводя руками. — Видишь? В состоянии дойти до спальни. Но за заботу спасибо.
Окинув прощальным взглядом девушек, понимаю, что именно их, несмотря на всю проявленную нежность и ласку, к себе не приглашу — брюнетки точно не мое. «Блондинки» — потворствуя личному фетишу, решаю про себя. — «Исключительно блондинки».
Раар, будто поняв суть моих размышлений, расслабленно протягивает визитку — золочёную, а оттого тяжелую, и я принимаю ее, внимательно оглядывая кусочек плотной бумаги. На дороговизну заведения намекает даже шрифт: тонкий и строгий, он никак не выделяется на фоне оформления приглашения. Мне нравится. Снова. Кивнув инкубу, взмахиваю на прощание рукой и, почти трезво проскользнув в коридор, выхожу в морозную ночь.
Ветер, почти слизав меня с крыльца, гонит вперед, и я, запахнув надетый обратно мундир, сую руки в карманы. Привычно оглядываюсь в поисках смутных теней и фигур в переплетениях дорожек парка и, не найти ничего, торопливо устремляюсь вперед, спешно шагая к жилому корпусу. Дурь из мозгов под воздействием ледяного ветра выветривается очень быстро, оставляя почти трезвый разум и крайнюю степень недосыпа. «Завтра прогуляю» — решаю на пороге главного корпуса, предвкушая томительные моменты разжигания камина в спальне и попыток согреться.
Холл миную быстро, сворачиваю к лестнице максимально незаметно, краем глаза цепляя длинную тень, но игнорирую. Проще не заметить, чем обратить внимание, а после отгребать. Преподавателям позволена личная жизнь за пределами учебного заведения, а во сколько они возвращаются — нисколько не касается префектов.
Сбежав по ступеням, задерживаю дыхание — присутствие ощущается настолько остро, что я невольно замираю, прислушиваясь. Выступившая из темноты поворота фигура заставляет напрячься. А после облегченно выдохнуть.
— Я ждал. Четыре часа ждал, Нэрисса.
«Нотт» — бормочу про себя, закатывая глаза, но позволяю тёплым рукам обхватить талию. Изображаю улыбку, растягиваю губы, насколько могу, но в серых глазах под кудрявой челкой, темных сейчас, не вижу ни капли доверия. «Что же, ожидаемо» — решаю, чуть поводя плечами и отстраняясь.
— Обсуждала маскарад, — нарочито расслабленно отзываюсь, не понимая, зачем вообще оправдываюсь. — Раар тот еще затейник.
— А еще инкуб, — напряженно напоминает Шэд, и я тихо усмехаюсь, закатывая глаза.
Едва слышные шаги заставляют разомкнуть объятия и развернуться: тёмную фигуру, медленно спускающуюся по ступеням, я узнаю почти сразу, по трепету, резко вспыхнувшему внизу живота, по вибрации тела, отзывающегося на мельчайшее движение. Он только кивает, плавно приподняв голову и лениво оглядев нас. А я дергаюсь, дёргаюсь так, будто меня сносит сильнейшим боевым, пронзает рикошетом насквозь. Смотрю вслед, зная, чувствуя, что он отслеживает каждую пядь пространства. Ощущаю его магию.
— Нэри, — как-то слишком обреченно окликает меня Шэд, но я не реагирую, продолжая оглядываться на опустевшие ступени. — Бессмысленно, — устало выдыхает наконец он. — Поговорим завтра, хорошо?
— Поговорим, — соглашаюсь тихо, тянусь, касаюсь губами уголка рта. Слышу, как он вздыхает, чувствую, как вздрагивает, но ничего не ощущаю. Ничего. Пусто.
А это значит лишь одно — пора менять способ нейтрализации последствий. И чем быстрее, тем лучше.
— Он от любовницы возвращается, Нэри, — вздыхает устало Нотт, и я непонимающе поднимаю на него глаза.
— И что? — уточняю, а после, поняв, насколько неоднозначно прозвучал вопрос, исправляюсь: — Причем здесь Бельтэйр, Шэд?
— Притом, то ты смотришь на него, как на трофей, Нэри.
Он пытается заглянуть мне в глаза, и я снова отыгрываю недоумение, вздёргивая бровь и глядя на Нотта максимально удивленно. Что-то, прозвучавшее в словах Шэда, будто цепляет меня, исподволь, но так остро, что в первый миг я пытаюсь проанализировать собственные ощущения, не до конца понимая, что именно чувствую. Слишком сильно это напоминает ревность, быть которой просто не может. Слишком сильно его слова задевают меня, слишком сильно оцарапывает известие о любовнице Рагдара. Неприятно — слишком слабо сказано.
— Очень смешно, Шэд, — отзываюсь я с секундной заминкой, скольжу ладонями по бокам, прижимаясь крепче. — Что еще ты себе надумал, пока я отдыхала в компании нашего исключительно полезного инкуба?
— Завидую я тебе, Нэри. То, насколько тонко ты чувствуешь выгодность связей, обязательств, контрактов… хотел бы я так, — признается честно он, и я тихо выдыхаю, надеясь, что облегчения он не разберёт.
— Иди спать, — смеюсь тихо, чуть отталкивая парня от себя. Сдерживаюсь, чтобы не оттолкнуть совсем, так, чтобы понял, что все, конец. Держусь.
Мне нравится контролировать. Видимо, это обратная сторона моего тотального недоверия — я хочу контроля, полного, тотального, всеобъемлющего. Держать за яйца всех мужиков, пускающих на меня слюни. Всех тех, кого подпускаю слишком близко. И это нормально в какой-то мере. А еще — необходимо. Так я чувствую сейчас.
— Иду, моя госпожа.
Он смотрит слишком проникновенно, слишком послушно, и это слишком заводит меня. Я сглатываю и довольно усмехаюсь, видя, как он склоняется в поклоне. Издевательском, не спорю, но что-то в этом есть. Определенно есть.
— Иди. И я пойду, а если не высплюсь, это будет всецело твоя вина, понял?
— Понял, — Шэд снова покорно склоняет голову, одаривая настолько яркой улыбкой, что я непроизвольно вспоминаю, почему вообще согласилась пойти с ним на бал тогда, два года назад. — Отдыхай, малышка.
Он легко проводит пальцами по моей щеке, прощаясь, отстраняется и, как только поворачивает за угол, я облегченно прислоняюсь к стене. Прикрываю глаза, запрокидываю голову, делая пару мерных выдохов, и захлёбываюсь, кожей ощущая чужое присутствие.
— Не понимаю тебя, Нэрисса.
Не касается, даже не приближается, но именно его я чувствую так остро. Так невыносимо близко, будто он просачивается под кожу, сводит с ума одним своим появлением, одним голосом, взглядом искоса, словно бы безразличным. Не могу сказать, что чувствую его интерес, но почему тогда он крутится рядом, неотступно преследуя каждый мой шаг? Это не пугает, ни разу нет, скорее приятно тревожит, вот только его осуждение… Не обижает, тоже нет, скорее подстёгивает. Завоевать мужчину, поиграть с тем, кто не поддастся с первого взгляда, вздоха, поцелуя — это интересно. Слишком интересно, чтобы я могла отказаться.
— Вам не кажется, что пытаться понять вейлу бессмысленно?
Я спрашиваю и слышу, как в голосе против воли прорезаются чувственные нотки. Прикрываю глаза. Это вполне ожидаемо: лорд Бельтэйр второй по силе лорд после Эллохара, встреченный мною после свершения выбора. И откликаться на него не зазорно. Главное — в меру. А я слишком хочу отвлечься, чтобы не воспользоваться возможностью. И всегда могу сыграть на его желании оберегать, защищать и опекать. Мне не сложно, ему приятно.
— И почему?
Он подступает на шаг, ровно на один, но я чувствую его приближение разрядами тока по телу, мурашками по коже, дрожью, зарождающейся в глубине. Ловлю его выдох губами — он вряд ли осознает, что близок ко мне настолько, что мне только на руку.
— Просто бессмысленно, — развожу руками, отстраняюсь, не давая себя коснуться.
Отступаю на шаг, не позволяя касания. Игра. Это все демонова игра, но как же это заводит. Касаюсь ручки двери, тяжёлой и холодной, сожалеюще смотрю в ответ — этот раунд должен остаться за мной.
— Темных снов, магистр.
Он смотрит слишком внимательно, неотрывно и пристально. Я ощущаю его взгляд, даже когда скрываюсь за тяжёлой створкой, притворяя ее за собой.
Напряжение, оно не отпускает, когда я становлюсь под обжигающе горячие струи душа. Ёжась от холода — камин я так и разожгла, просто поленилась — заваливаюсь в постель, не утруждаясь поиском ночной рубашки, и быстрее кутаюсь в одеяло, но оно греет мало. Шёлк постельного белья только сильнее холодит кожу, и я прибегаю к походному методу, задёргивая полог кровати плотнее и накладывая согревающие чары только на пространство постели. Свернувшись клубком, удобнее устраиваюсь на скользкой подушке и медленно, ощущая, как постепенно расслабляется каждый мускул, подгружаюсь в мутное марево сна.
***
Шорох простыней, нагревшихся почти до состояния тления, горячих настолько, что нестерпимо хочется выпутаться и окунуться в пронизывающий холод спальни, заставляет замереть и затаить дыхание.
«Это сон, просто очень реалистичный» — поговариваю мысленно, вспоминая слова Раара.
Лежу, не двигаюсь, жду неизвестно чего. Шорох повторяется, становясь ближе, глуше и будто интимнее, отчего я сглатываю. Сама обстановка, сцена, на которой разворачиваются события сна, кажется до нестерпимого любопытной, и я уговариваю себя просто расслабиться и наблюдать. А еще участвовать — что-то мне подсказывает, что без этого не обойдётся. В любом случае это просто мой сон, так почему бы не насладиться представлением сполна?
Касание, лёгкое и невесомое, медленное скольжение тёплых пальцев с жесткими подушечками по плечу, стягивающих спеленавшую меня простынь, вызывает дрожь, осколками разбивающуюся по всем уголкам тела. Я судорожно вздыхаю, поражаясь тому, насколько натуральными и реалистичными кажутся ощущения, и тут же понимаю, что наяву не испытывала бы это так интенсивно. Глаза закрываются против воли, я даже не хочу оборачиваться и смотреть на своего визитера, чтобы не разочароваться. Склоняет к интиму — уже хорошо, а кто он не так уж и важно на самом-то деле.
Горячее обнаженное тело прислоняется к спине, влажные губы притрагиваются к плечу в долгом поцелуе, и возбуждение вспышкой разгорается внизу живота. Тяжелая ладонь обхватывает талию, ползёт выше, к груди, накрывает ее ладонью, и пальцы сжимают горошинку напрягшегося соска. Искорки удовольствия рассыпаются по коже томительной пульсацией, и я приоткрываю рот, выдыхая, тихо простанывая. И усмехаюсь — мой гость не спешит раскрывать свое восхитительно талантливое по части интимных удовольствий инкогнито.
Поцелуи поднимаются выше, к шее, я чувствую жаркий выдох в ухо и, вспомнив о собственной непростительной безучастности к дарителю удовольствия, уже забираюсь рукой за спину, между плотно прижатых тел, скользя пальцами к паху, но давлюсь выдохом, стоит услышать крайне знакомый тембр, урчаще шепчущий на ухо:
— Нэрисса…
Оборачиваюсь медленно и совершенно неверяще гляжу в золотистые радужки, пересечённые тонкими нитями зрачков.
«Да ладно, только ж виделись!» — мелькает истерично веселая мысль в голове, пока я оглядываю алые волосы, рассыпавшиеся по широким плечам, золотящуюся в неверном неизвестно откуда взявшемся свете кожу груди, и возвращаюсь к лицу, видя крайне лукавую чувственную улыбку.
«Поздороваться нужно, или не поймёт?» — включённая в подсознании идиотка не желает умолкать, и я нахожу единственно верный способ заткнуть ее с пользой для дела и тела.
Довольно усмехнувшись в ответ, просто тянусь за поцелуем, и Рагдар не заставляет себя ждать — жадно отвечает, рывком разворачивая к себе, запускает пальцы в волосы, тянет их, опрокидывая на спину, нависает сверху, свободной рукой бесцеремонно изучая мое тело. Мне нравится. Это очень жарко, очень приятно, так, как нужно. Без нарочитой нежности, что точно напомнила бы мне жалость, резко, порывисто, страстно, почти грубо. Он ласкает уверенно, без стеснения раздвигает мои ноги, ныряет между ними пальцами и смотрит так, что полыхает лицо, губы, грудь, вся кожа. Я вся горю под его взглядом. И я отдаюсь этому: прикрываю глаза, подставляя лицо и шею под обжигающие касания губ, шире раздвигаю ноги, обхватывая его лодыжками, позволяю делать с собой все, что заблагорассудится. Мне просто хорошо, так хорошо, как не было, кажется, никогда. И я определенно хочу запомнить каждую секунду этого безумного сна.
Проникновение ощущается так остро и так правильно, что я невольно замираю, задыхаясь, привыкая к чувству наполненности. Вслушиваюсь в тяжёлое дыхание, веду пальцами по резко вздымающейся груди, смотрю в глаза напротив, ожидая увидеть янтарное золото радужек, но тону в синеве сжигающего дотла пламени. Такие же синие язычки, путающиеся, стекающие по белым прядям, касаются кожи, щекочут, а я невольно слежу за ними взглядом и понимаю — мне не страшно. И не больно. Я не чувствую ни паники, ни ужаса, мне просто хорошо. А еще мне хочется смотреть в эти глаза, скользить взглядом по резким хищным чертам лица, запоминая каждую деталь, искажённую синими всполохами огня. И я подаюсь навстречу, углубляя проникновение, прижимаясь крепче к напряжённому подрагивающему телу. Хочу запомнить все в мельчайших подробностях, потому не зажмуриваюсь, не позволяя себе тонуть в ощущениях окончательно.
Но все же выгибаюсь со стоном, двигаясь навстречу, принимая каждый миг и каждое касание, каждый толчок, и глаза закрываются сами. Окружающее пространство плывёт все сильнее, теряя чёткость очертаний, я чувствую все слишком остро, чтобы контролировать себя в достаточной мере. И финал, приближающийся с каждым судорожным движением во мне, накатывает обжигающей, уничтожающей ясность сознания волной. А я плыву в этих волнах, дрожа, задыхаясь, простанывая его имя, хотя уже давно запретила себе не то что произносить его вслух, упоминать даже мысленно.
Видение сна подергивается дымкой, полнится яркими вспышками ощущений, и я больше не стараюсь контролировать процесс, просто наслаждаюсь происходящим. Картинки мелькают, сменяя друг друга, и более менее четко я осознаю себя лёжа на боку, чувствуя, что ласкающих рук слишком много для одного единственного магистра Смерти. А когда сзади снова прижимается сильное тело, и рука уверенно проскальзывает на грудь, только простанываю едва слышно. Что же, это еще любопытней, и экзотичней в какой-то мере, но это всего лишь сон. Поэтому я только коротко оглядываюсь, улавливая расплывчатые очертания знакомого лица и яркие переливы алых волос, как мое лицо резко разворачивает властная ладонь и, прежде чем голодные губы запечатывают мой рот поцелуем, я успеваю утонуть в серых глазах, все так же полыхающих синим огнём. А дальше все путается еще сильнее, и я уже не могу разобрать, какой из магистров касается меня в определённый момент, чьи именно пальцы настойчиво ласкают между ног, заставляя стонать, и в чей собственно рот я стону. Даже фрикции, на это раз плавные, почти издевательски медленные, осознаю не сразу, но очень четко ощущаю то, как к движениям во мне присоединяется второй. Это пронзает от макушки до кончиков пальцев чувством растянутости, болезненно сладкой, ошеломляюще, невероятно острой, невероятно приятной, и я задыхаюсь. Ощущаю, как обхватившая ногу ладонь приподнимает бедро выше, раскрывая меня шире, ловлю сорванные выдохи обоих, проваливаюсь в мешанину из касаний рук и жадных поцелуев. Мне слишком хорошо, чтобы анализировать весь творящийся бред, каким бы приятным он ни был. Я сосредотачиваюсь на проникающих вглубь толчках мужчин, синхронности движений, ласках, порывистых и нетерпеливых, и финал, болезненно, почти нестерпимо ожидаемый, навстречу которому я иступлено двигаюсь, накатывает, зарождаясь пламенной вспышкой внизу живота и растекаясь, захватывая каждую клетку содрогающегося в бешеном приступе удовольствия тела.
И понимаю единственное — это слишком хорошо, чтобы быть хоть сколько-нибудь правдой. Сон не спешит истаивать, прикосновения рук, тяжёлое дыхание мужчин я чувствую все так же четко, и уже осмысленно, осознанно протягиваю руки, скользя в ласке по покрытым испариной телам. Проявляю инициативу. Хочу контролировать происходящее. И собственный контроль осознаю только когда оказываюсь верхом на драконе, ощущая тяжелые руки на бёдрах в количестве четырёх. В этот раз всем управляю я, и мне хочется резче, сильнее, жёстче, так, чтобы потерять себя окончательно, рассыпаться пеплом, раствориться в ощущениях и исчезнуть.
И я двигаюсь. Сначала плавно, привыкая, а после просто отпускаю ситуацию, наслаждаясь остротой демонических когтей, оцарапывающих кожу бёдер, сильными толчками, выбивающими воздух из груди. Вскрикиваю, погребенная под стирающей в пыль волной дрожи, и просыпаюсь.
Хватаю ртом разгоряченный сухой воздух, выхватываю замыленным взглядом марево жара, темно-синим огнём пожирающего изумрудный полог, занавешивающий кровать, и не сразу беру его под контроль, просто смотрю, как беснуется пламя, пытаясь поджечь огнеупорную ткань. Дрожь так сильно бьет тело, что я делаю несколько попыток подняться с постели. Зато больше не мёрзну. И пламя — оно становится не в пример сильнее, подчиняется лучше, возвращается ко мне. В душ я ползу, чувствуя застывшую на губах идиотскую улыбку, расслабленную и безмерно довольную. Раар таки не обманул, обещая более чем яркие сны.
***
Впервые за долгие месяцы шум коридоров академии не раздражает меня. Скользя между группками адептов, я пробираюсь к своему месту на галерке и задумчиво улыбаюсь, отсчитывая мелькающие под ногами каменные ступени. Замираю непроизвольно, ощутив, как дергается что-то под ложечкой, останавливаюсь и поднимаю голову, понимая, что не в силах стереть с лица загадочную усмешку. И ожидаемо сталкиваюсь с золотыми глазами, слишком пристально, слишком внимательно смотрящими на меня. Изучающе скользящими с ног до головы, замирающими на лице. Зрительный контакт, совершенно случайный, занимает доли секунды, но для меня миг растягивается, обращаясь отражающимся золотом вечности. Он смотрит на меня так, будто знает, что именно мне приснилось, так, словно мы действительно провели отличную ночь вместе. И я не могу сказать, что мне это не нравится.
