Французские каникулы.

*** Ехали в тишине. Говорливый Мартен молчал, Харди был мрачен и зол, а Миллер незаметно держала его за руку. Она смотрела в окно, и хмурилась. Потом, не выдержав, спросила: — Скажи, Андре, ты тоже думаешь, что эти беженцы — люди второго сорта? Тот встрепенулся, и, глядя в зеркало заднего вида, встретился с ней взглядом. — Нет, сержант, не думаю. Я, когда служил, пересекался с такими ребятами. Кто был выходец из Алжира, кто еще откуда. Сейчас же по внешности и не разберешь, кто и что. Но все они теперь французы. — Тогда почему ты молчишь, когда этот Рено так отзывается о них? Боишься? Или конфликта не хочешь? Мартен нахмурился. Было непривычно видеть на его юном лице такое выражение — губы сжались, глаза строго смотрят на дорогу. — Комиссар ведь мой родственник, знаете. Троюродный дядя по бабушкиной линии. Что-то вроде. Только это ни фига не помогает. Он ненавидит беженцев, вообще всех не местных. И вас тоже. Просто, за то, что чужие. А моя мать — она, знаете, не француженка даже, англичанка. Я, собственно, поэтому английский знаю. Она еще и беленькая такая была, как солнышко. Так что я сам здесь — не очень-то свой. Отцу до сих пор ее припоминают на семейных посиделках. — Была? Тот неохотно кивнул. — Да. Она много младше отца, вторая жена. Дети от первого брака уже сами деды, а я вот… последыш. Умерла лет пять назад, просто угасла. Я думаю, от тоски. От ненависти этой, которая окружала ее. Не выдержала. Он притормозил. — Приехали. Харди сжал руку Элли, и отпустил. — Прости, стажёр, зря я кричал на тебя. Не держи зла, ладно? Если станет совсем тяжело, приезжай в Бродчерч. Я дам тебе рекомендации, будешь работать у меня. Подумай. Андре, повернувшись, посмотрел не него. — Да я привык, ничего. За дело же попало. Но я благодарен вам, спасибо. И за предложение — тоже. *** Перед палатой, где лежал задержанный, скучал, сидя на стуле, охранник. Пропустил их без вопросов, только подсунул им бланк посещений, для подписи. Хабиб полулежал на больничной кровати, головная часть которой была приподнята. Цвет лица был серо-оливковый, нездоровый. А еще, он был пристегнут наручниками, за здоровую руку. На вошедших глянул большими черными глазами, в которых были отчаяние и ненависть. Харди подошел прямо к нему, засунув руки в карманы брюк. Нарочито строго обвел того взглядом, с головы до ног, задержался на наручниках. Демонстративно включил диктофон. Качнул головой, и начал: — Добрый день, мистер Хабиб. Я детектив-инспектор Харди. Не скажете, куда вы так торопились вчера? Турок помотал головой: — Я не говорю по-английски. Харди, не меняя позы, позвал: — Стажёр. Андре вышел из-за его спины. — Повтори вопрос задержанному, будь добр. Увидя парня, араб вскинулся, и пренебрежительно-зло что-то сказал. Мартен побледнел, и решительно перевел вопрос Харди. 1 Задержанный помолчал, и буркнул: — Просто катался, — и в сторону, — опять этого гомика притащили. Харди, не меняя голоса, сказал: — Еще одно оскорбление нашего сотрудника, и я сломаю тебе вторую руку. Как вчера. Хабиб с ненавистью выпалил: — Я запомнил тебя, ажан. Бойся, оглядывайся почаще. — Я не ажан, вообще-то. И мне не очень интересно, куда ты ехал, на самом деле. Больше меня интересует, почему твоих отпечатков полно в брошенной машине, на берегу. Контрабандой промышляешь? Тот закусил губу. Было ясно, что на такой поворот дела он не рассчитывал. Миллер появилась в поле зрения араба. — Или работорговлей? Хабиба аж перекосило от ее вида. — Баба уже и в полиции, совсем тут мужчины измельчали, ничего сами не могут… — Заткнись. — Харди по-прежнему был хмур и спокоен. — Это ты и твои соотечественники бросили свою страну, сбежали. А мы живем на своей родине. Ты турок, но прибежал во Францию. Что на родине не жилось? Тот по-прежнему смотрел с ненавистью. Помолчав, ответил: — Я турок, да, но жил в Сирии. Пришлось уходить от войны. — И после этого ты смеешь говорить о мужчинах, которые ничего не могут? — это спросила Миллер, небрежно облокотившись о поручень кровати, — ты, который сбежал. Который струсил. Думаешь, эту страну не бомбили во время войны? Или Англию, куда вы так стремитесь? Или Польшу? Или Россию? В каждой стране мужчины оставались, и воевали — за свою землю, за свои семьи. Им некуда было бежать, да и незачем. И не только мужчины — за оружие взялись и женщины, и дети. А вы — здоровенные бугаи — сбежали. Бросили свои семьи на произвол судьбы. Поэтому здесь вас и не любят. А не потому, что вы арабы. Хабиб захлебнулся воздухом. А Миллер продолжала: — И я не удивлюсь, если выяснится, что ты торговал женщинами и детьми. Чего еще ожидать от подобных тебе. Вы сильны только со слабыми и беззащитными. А от тех, кто сильнее, убегаете. И добила, уничижительно глядя в его глаза: — Ты трус, Омар Хабиб. — Я не трус! — крикнул Омар, от всей души крикнул. По-английски. Харди кивнул: — Я так и думал. Ты говоришь по-английски. — И усмехнулся. — Еще и лжец, прекрасно. Полный набор. Поняв, что проговорился, Хабиб насупился. Выдержав паузу, Харди продолжал: — Ну, так что? Расскажешь, зачем ты забрался так далеко? Кого, или что, ты ждал на побережье? Араб только молчал, исподлобья сверкая глазами. И тут Миллер спросила: -А кто ждал-то тебя с товаром? Это от него ты так стремительно убегал? Турок побледнел так, что, даже со своей смуглой кожей, стал похож на снеговика. На грязно-серого снеговика, но всё же. — Ой, как мы испугались, — протянул Харди, — а ведь пять минут назад ты кричал, что не трус.  — Вы не знаете этого человека, — прошептал Хабиб, в его глазах плескался ужас, — он не просто убьет меня, он заставит мучиться, долго мучиться. — Кто он? — Не могу я сказать, не могу, — Хабиб трясся, как осиновый лист, — не заставляйте меня, прошу. Он убьет меня! Харди и Миллер переглянулись. Она незаметно поморщилась и покачала головой. Харди согласно кивнул. — Ладно, Хабиб. Ты полежи, подумай. Если все так плохо, вспомни, что из тюрьмы хотя бы выходят. Мы завтра еще придем. Лечись. И, развернувшись, добавил: — Миллер, Мартен, уходим. *** Садясь в машину, Харди придержал Андре, и негромко попросил: — Стажёр, не мог бы ты пока не писать в рапорте о Хабибе? Ну, что он так испугался, м? Напиши, что мы ничего от него не узнали, и всё. В конце концов, это правда. Тот внимательно смотрел на детектива. — Думаете, мой отчет хоть кто-нибудь читает? Да комиссар его выкидывает, небось, не глядя. — Зря ты так думаешь, Андре. Пойми, если Хабиб так испуган, то его босс не простой человек. Я не прошу тебя лгать начальству, боже упаси. Придержи информацию на пару дней. На всякий случай. Мартен задумался. Потом медленно кивнул, соглашаясь. — Хорошо, детектив Харди. Я напишу, как вы просите. — Спасибо, стажёр. Отвези нас в гостиницу, и езжай. Мы все сегодня хорошо поработали. А, и еще. Скажи, в какую сторону ехал Хабиб, когда его арестовали — в город, или из него? Мартен недоуменно пожал плечами, и задумался. И с удивлением сказал: — Это странно, но из города. Он уезжал. Харди кивнул. — Я так и думал, — и сел в машину. *** 1 – Опять же, пишу так, как будто все друг друга понимают.