Клуб Настоящих

      Я засыпаю, чтобы проснуться под «Suffragette City» всё того же Дэвида Боуи. Мэйсон уже давно на ногах и заправляет кровать при полном параде. «Я займу тебе место», — бросает сосед и убегает к столовой.       Да уж, с Мэйсоном не соскучишься. С ними весело. И всё же, при всей своей бесшабашной силе и энергии они бывают абсолютно слабыми, когда дело доходит до них самих. Они ведь действительно младше меня. Может быть, им единственным в нашей компании действительно восемнадцать лет? Судя по разговору о курсах при университете и разладе с родителями, так и есть.       Тем не менее, они безусловно умны и эрудированны. И вопрос вчера странный задали про то, кто же я. Если ещё и вспомнить ту цитату про «ты не твоё имя», так и вовсе неловко становится. Возможно, Мэйсон и есть тот человек, который приведёт меня к настоящей жизни, а не существованию?       Звучит, точно я ничего не могу сам. По сути дела, так и есть. Сколько лет я просиживаю жизнь за компьютером? Не помню. Возможно, «Совёнок» для меня — призыв к действию, к активной жизни? Не возможно, а точно. Так и есть. Для каждого из нас это шанс обрести то и научиться тому, что мы не могли понять в реальной жизни.       Я успеваю ровно к горну, но толпа не даёт пробиться к Мэйсону. Лезть напролом — неприлично, так что приходится ждать. Впрочем, Мэйсон быстро занимает нам с Электроником место. На завтрак сегодня какая-то каша и кофе.  — Ужас, а не кофе, — бурчит Мэйсон. — Всё сгущёнкой испоганили. Как так можно вообще?  — Да расслабься ты, не первый цикл живёшь! — Электроник хлопает их по плечу.  — Совковая кухня — она такая, — улыбаюсь я. — Такой норматив.  — Они ещё и называют ЭТО кофе. Вот уж действительно, кофе оно, — бурчит Мэйсон.  — Будешь дежурить — попросишь у поварих нормальный кофе. Они всегда что-нибудь дают в награду за помощь.  — Кофе это, конечно, хорошо, но как насчёт клуба кибернетики? — замечает Электроник.  — А в чём дело? Проверка?  — Нет. Там гуделка с инфразвуком плохо работает. Надо будет починить.  — Опять Шурика от неё штырить будет, ага? И Мику тоже, — хмыкает Мэйсон.  — Белоручкам, которые по чердакам шляться не желают, предлагаю починить радиорубку. Предупреждаю заранее: не смей ставить на весь лагерь своего Дэвида Боуи. И «Limp Bizkit», и «Blondie», и «The Velvet Underground» тоже нельзя. Особенно не смей врубать «House of the Rising Sun».  — Кайфолом, — бурчит Мэйсон. — Что же тогда можно?  — В рубке есть то, что надо ставить. Иначе получишь от Ольги Дмитриевны.  — Что ж, удачи! — Мэйсон забирает подносы за троих и уходит.       Мы с Электроником тем временем направляемся в клуб. Шурика в клубе нет, так как ему гуделка мешает. Там мощность слишком большую поставили, ещё и провод какая-то крыса погрызла. Ирония в том, что гуделку от крыс и ставили.       Моя помощь оказалась особо не нужна. В принципе, я был чисто как группа поддержки. Понимая, что дальше Электроник с Шуриком справятся сами, я отправляюсь к Мэйсону. Они тоскливо протирают пыль. Завидев меня, препоручают это мне, а сами возятся с проводами и настройками. Как выяснилось, всё исправно, надо только запустить. Однако это не мешает нам обоим устать как собаки.       Мэйсон устало включает «Время, вперёд» Свиридова и собирается идти приводить себя в порядок. Я такими вещами обычно не заморачиваюсь, но меня силой тащат к умывальнику, всячески стращая Ленивовной. До обеда ещё далеко, а время надо хоть как-то убить. Холодная вода бодрит, заставляя вспомнить, что на дворе всего лишь полдень.  — Чем займёмся? — спрашиваю Мэйсона. — Потащишь танцевать, я тебя прикончу.  — Больно надо. Пошли в клуб. У нас есть «Hotline Miami». Надеюсь, тебе понравится, — улыбаются они. Будто соблазняют.  — Что ж, пошли, — перспектива покатать в игру до её выхода меня более чем прельщала. Мэйсон достаёт чай и приглашает Электроника. Тот соглашается, тем более, что и у него был опыт в компьютерных играх. Я как-то раз играл в «Хотлайн», но фанатом игры себя назвать не могу. Слишком сложно. Зато хватает надолго, в принципе.       Мы играем по очереди. Когда проигрываешь, уступаешь место другому и идёшь за чаем. Если кто-то выходит на новый уровень, то ему полагается чай с печеньем.       Первым играет Электроник, за ним я. Мэйсон сдерживает смешок, когда видит мой проигрыш в первые три минуты. Гордо занимает место, но бесстыдно сливает через пять минут. И кто из нас лузер после этого? Впрочем, уровень был та ещё хардкорная дрянь. Ещё и убивают с первого удара.       Не понимаю, почему в игре разные маски и играю только за Ричарда. После четвёртого проигрыша Мэйсон объясняет, что маски — это не подобие скинов в мультиплеерах, а бонусы к характеристикам. Они предпочитают Тони, Электроник — Эрла, а я останавливаю выбор на Расмусе, находя в игре «секреты».       Я вхожу во вкус. После одного пройденного уровня предлагаю посмотреть более ранние. Каждый из них прохожу с первой попытки и нахожу часть пасхалки. Мэйсон сидит в тихом шоке. Электроник выпивает уже который стакан чая.       Тогда Мэйсон предлагает спор на желание. Выбирает самый сложный на данный момент уровень и предлагает пройти его на сто процентов. Победит тот, кто первый прошёл, а проигравший должен желание. Я пожимаю им руку, а Электроник разбивает.       Играем долго, но для нас часы за окном кажутся мгновениями. Мэйсон сначала пробует в своей типичной тактике «Невидимка», но в итоге просто мочит всех подряд. У меня наоборот: сначала начинал мочить без разбору, потом перешёл к стратегии. Меняю Расмуса на Эрла, Эрла на Обри, Обри на Тони. Мэйсон просто играет за Тони раз за разом.       В итоге они честно побеждают. Небо на улице уже окрашено в жёлтые тона, а пионеры идут полдничать. Мы спешим, но оказываемся где-то позади всех. Приходится полдничать вместе.       Сегодня дают витаминный салат и компот. Вечером дискотека. Опять эти шлягеры, опять одно и то же.  — Ты помнишь про желание? — хитро щурится Мэйсон.  — Ну, помню, — хмыкаю я.  — Должен мне танец.  — Пожалуйста.  — Хочешь кого-нибудь склеить?  — Зачем?  — Просто так. Если что, я буду с Леной.  — Почему Лена? — это вырывается глупо и спонтанно. Неловко и даже истерично. Но слова сказаны.  — Почему бы и не Лена? Ты ревнуешь? — лениво бросает Мэйсон.  — Больно надо, — бурчу. — Просто побереги её психику, ладно?  — Это же не всерьёз! Да и она всё понимает.  — Тогда зачем с ней флиртовать?  — А по приколу. К тому же, надо же с кем-то танцевать.  — Тебе меня мало?  — Мало, — Мэйсон разом выпивает весь компот. — Подумаешь, один танец. К тому же, никакого разнообразия.       Поднос свой они оставляют на меня и уходят. В домике их нет. Что ж, я переодеваюсь в парадную форму (от обычной она отличается только золочёными пуговицами на рубашке). Внезапно врывается Мэйсон с ошалелым видом. Физиономия запыхавшаяся, под рубашкой что-то торчит.  — Ты мне доверяешь? — бросает.  — Я не понимаю, прости, — спокойно отвечаю.  — Скажи, ты мне доверяешь? — нервно вскрикивают они.  — Ну… — вопрос это не из лёгких, сразу не ответишь. — Да, Мэйсон. Доверяю. Седьмое правило.  — Ух, — сосед облегчённо вздыхает и достаёт из-под рубашки полуторалитровую бутылку «Трёхгорного». — Короче, я сейчас спрячу. Шляпе ни слова. Если найдёт, скажи, что не знал. Пожалуйста, Сём, это важно.  — Хорошо, так и сделаю.  — Ты в чём пойдешь?  — Не видишь, что ли?  — У меня тут чуть инфаркт не случился, к сведению.  — Ну, в форме, что с того?  — Я сейчас к Мику сбегаю. Она просила передать тебе костюм.  — Надеюсь, не какую-нибудь голубизну?  — Всё, как ты любишь, Сём, — прыскает Мэйсон. — Чулочки, стринги, кофта в сеточку. Да я шучу, ёлы-палы! Видел бы ты своё лицо! -А ты в чём будешь?  — Увидишь, — улыбается сосед, убегая.       Мику просто умничка. Подобрала чёрные брюки со стрелками и белую рубашку без нашивок. Пока я переодеваюсь, Мэйсон снова куда-то сваливает. Суетится, что-то ищет, делает.       Тем временем я отправляюсь на площадь. Сажусь на скамеечку, наслаждаясь вечерней прохладой. Бронзовый Генда поправляет очки рукой в перчатке. Электроник в джинсах и футболке с Саб-Зеро проверяет оборудование. Мику скачет в бирюзовом платьице, а потом оказывается около Электроника, объясняющего ей устройство диджейского пульта.       Рядышком со мной садится Женя в чёрной пышной юбке и тонкой жёлто-чёрной кофточке с длинными рукавами. Это выглядит очень красиво, но меня безумно тянет пошутить про «Билайн». Мимо проходит поедающая конфеты Ульяна и быстро засовывает в рот весь кулёк, завидев Славю в синем сарафане.       Особенно преобразилась сегодня Лена. Она весь вечер закручивала иссиня-чёрные локоны до плеч. На ней пышное платье до колен цвета чайной розы, очень элегантное. На ногах туфли на платформе. Глаза ярко подведены тушью. Не ожидал такого экстравагантного образа от нашей тихони. Она посылает Мэйсону воздушный поцелуй, а те его ловят. Мне кажется, или Лена чем-то похожа на Марлу Зингер?       Алиса, как обычно, не идёт на дискотеку. Постепенно на площади появляются пионеры из других отрядов. Все яркие и восторженно предвкушающие дискотеку. Мику проводит саундчек. К пульту подходит Ольга Дмитриевна в шикарном пурпурном сарафане.       На площадь врывается Мэйсон и плюхается на скамейку рядом со мной. Боже мой, во что они одеты! Без смеха не взглянешь. Короче говоря, Мэйсон косит под Тайлера Дёрдена, а получается… Мэйсон и получается. Наполовину застёгнутая рубашка с вырвиглазным принтом, широкие брюки, очки типа «истребитель». Особенно доставляет красная кожанка, тем более, что погода для неё вовсе не располагает.  — Скажи, это вазелин у тебя в кармане, или тебе приятно меня видеть? — спрашиваю.  — А ты как думаешь? — отвечает в своей наитипичнейшей манере, а потом наклоняется к моему уху. — Если по чесноку, то ты вообще не угадал. У меня там сигареты.  — Так, Мэйсон, почему вид такой расхристанный? А ну быстро приведи рубашку в порядок. И очки сними!  — Ольга Дмитриевна, имейте совесть! Сегодня дискотека, в правилах написано, что на дискотеку можно в любой одежде. В самом деле, не портьте веселье.  — Ладно уж. Всё равно чтоб больше вы с Тихоновой в таком виде не являлись! Берите пример с Семёна и Слави! — вожатая уходит.  — Стерва, — бурчит Мэйсон и встаёт со скамейки.       Мику звонко объявляет начало дискотеки и включает какую-то лёгкую поп-песенку. Всем неловко начать танцевать, но Ульяне понятие смущения вовсе не знакомо. Она начинает кривляться и кричит: «Ну давайте, чего стоим?!»       Мэйсон хмыкает и садится на скамейку. Впрочем, долго они не сидят, ведь начинается другая песня. «Чувак, вот это уже в моём вкусе. Это «Smalltown Boy» группы «Bronski Beat». Из моей подборки». В этот раз они просто дрыгаются на танцполе. Заразительно дрыгаются.       Вскоре мне тоже начинает нравиться вся эта суета и толкотня. Славя двигается, точно пава, ожидая медленного танца, Лена точно ловит приход от музыки, Женя сидит на скамейке и качает ногой. Электроник в восторге от музыки и атмосферы.       Внезапно мы с Мэйсоном сталкиваемся и танцуем уже вдвоём. Шаг за шагом. Они вперёд, я назад. Я вперёд, они назад. Ни единого касания, всё только в наших глазах. Теперь я знаю, что такое «трахнуть взглядом». На этом танцполе нет никого, кроме нас. Мы выделываемся друг перед другом, пытаемся произвести впечатление. На кого? Друг на друга или на самих себя? Впрочем, пренебречь, танцуем.       Так жаль, когда песня кончается и сменяется какой-то японской попсой. Мэйсон вздыхает и садится на лавочку. В этом вздохе слышно всё разочарование и вся скорбь на свете. Разваливается на лавочке и смотрит в небо. Тёмно-синее, точно море. На небесах все только и говорят, что о море.  — Небо красивое, — замечаю.  — Эх, оттенить бы его. Знаешь, вот сидим мы не на лавочке, а на бордюре. За нашими спинами — забор и промзона, перед нами — кабак с неоновыми вывесками. Около кабака огромная вечно полупустая парковка. Горит только один фонарь. Ветер дует, на улице градусов этак восемнадцать. А мы с тобой сидим и смотрим на это самое небо. Ладони холодит бутылка пива, и мы чокаемся, — мечтательно протягивает Мэйсон.  — И ещё «Where Is My Mind» играет, ага?  — Типа того. Вот только я не Тайлер, а ты не Джек.  — Кто такой Джек?  — Фанаты зовут Рассказчика Джеком. Так уж сложилось после выхода фильма. Там ведь есть фразы типа «Я разбитое сердце Джека», «Я чувство самоотрицания Джека» и типа того. В книге был Джо, но Джо это что-то вроде имени Анонимуса в английском языке. Кстати, об анонимах. Знаешь, что на российских имиджбордах Анонимус, который выдаёт себя за множество людей, называется Семёном? От словосочетания «same person».  — Само собой. Сегодня вечером пойдём?  — Ага. Главное турнуть Славю с площади. Дальше разберёмся.  — Есть планы на ночь?  — Тебе есть что предложить?  — Нет, просто думаю, ждать ли тебя в домике. Или поискать беруши.  — У Виолы нет.  — Тебе откуда знать?  — Я к ней лазаю только в путь.  — А, вазелин я помню, — хмыкаю я.  — Ну, что тут такого?  — Будто я не знаю, для чего он тебе нужен.  — Месье битард знает толк в развлечениях, — легонько толкает меня локтем. — О, классные треки пошли!       Мэйсон вскакивает на танцпол. «Помни про танец!» — кричит через музыку. Тем временем подходит к Лене и берёт её за руку. Потом прижимает к себе за талию и ведёт. Лена будто отдаётся. Она гладит их по спине, как вдруг они исчезают, оказываясь около меня. Они напористы и прижимают меня к себе. Мы точно дополняем друг друга средь этих бешеных битов. Никогда не чувствовал их так близко к себе, вот только они не дают себя потискать. Мэйсон танцует не чтобы кого-нибудь приласкать, а чтобы покрасоваться.       И вот они снова уходят к Лене. Музыка становится нежнее, а Мэйсон шепчет что-то Лене не ушко. Она улыбается. Они вертят её и возвращаются ко мне.       Со мной они нарочно холодны и больше красуются. И снова уходят к Лене, то и дело прижимая её к себе. Она смеётся и обнимает их. В эту секунду мне хотелось взять Мэйсона за шкирку и сказать: «Что ты творишь? То говоришь, что я тебе должен танец под эту песню, а потом уходишь к Лене. Определись уже». Обидно, знаете. Я на самом деле не люблю танцевать и на танцпол вышел только потому, что должен Мэйсону. Для приличия ещё.       Я возвращаюсь на ту же самую скамейку. В каком-то роде, уже нашу скамейку. Рядом пытается устроиться Славя, но я грубо её отшиваю. Нет, нельзя рядом. Да, хочу побыть один. Сижу и просто расслабляюсь, пока вдруг Славя не объявляет белый танец, где дамы приглашают кавалеров. К счастью, ко мне подходит Женя, а не наша пава в сарафане.       Играет «Still Loving You» группы «Scorpions». Песня, звучавшая при разрушении Берлинской стены. Песня, под которую я танцевал со своей первой любовью. Это было на школьной дискотеке. Я слышал эту песню много раз, но каждый раз она трогала за живое. Вот только не с Женей я хотел бы под неё танцевать, вовсе не с Женей.  — Только для виду, — улыбается она. — Я танцевать тоже не люблю.  — Знаешь, — я рассказываю ей про песню.  — Тогда с кем бы ты потанцевал?  — Мэйсон должны мне танец.  — Ну да, как же я сразу не догадалась! Что ж, Семён Семёнович, расслабьтесь. Они придут. Подурачатся и придут.  — Как ты думаешь, что будет сегодня на заседании?  — Даже не предполагаю.  — Ты изучала, что из себя представляет лагерь?  — Пробовала. Но ничего узнать толком не смогла. В библиотеке нет книг об этом.  — А что, если информация не в самих книгах написана? Типа, что-то в книгу заложено. Или расположить названия книг в некоем порядке? Или смотреть только определённую страницу каждой книги?  — Можешь завтра мне помочь в библиотеке, конспиролог.  — Тебе нравится Электроник?  — Нет.  — А нравится кто-нибудь?  — Давай сменим тему.  — Какие планы на остаток вечера?  — Сам знаешь. Потом спать.  — Любишь музыку?  — Блюз. Особенно Дженис Джоплин.  — Не приходилось слушать. А какая книга любимая?  — «Легенды и мифы Древней Греции» неадаптированные. Ещё труды Владимира Проппа.  — Пропп… Он вроде сказки изучал?  — Да. На самом деле в сказках много иносказаний, перекликающихся с реальной жизнью наших предков.  — Интересно.       Песня кончилась, но осадок на душе не растворялся. Я снова на скамеечке, играет какой-то клубняк. Что-то с жёсткими, бьющими по ушам басами. Вокала нет, только музыка. «Забыл про долг совсем?» — рявкает Мэйсон и тащит на танцпол.       В этом танце они берут меня за плечо и за талию, ведут грубовато, под стать песне. Кстати, вокал в песне есть: это просто случайные выкрики. Глаза в глаза, шаг в шаг. Внезапно Мэйсон делает резкий выпад, и я чуть не падаю. Однако не падаю, так как меня держат. Затем пришёл уже мой черёд вести. Я резко прижимаю их к себе, потом верчу.       Такого Мэйсон не выдерживает и снова берёт контроль в свои руки. Они точно наступают, а потом отходят. Снова этот пристальный считывающий взгляд. Меня чуть ли не лапают, соблазняют. Почти на виду у вожатой! Впрочем, мне плевать. Если это Мэйсон, то всё нормально. Мы из любой передряги выпутаемся.       Нет, «компьютерный» взгляд был лишь маской. На самом деле Мэйсон уже пьяны от битов и вокала. В их тёмных глазах отражается свет висящих на деревьях гирлянд. Нам обоим жарко и хочется больше. Больше танцев, больше музыки. Будто шампанское ударило в голову. «Так поражает молния, так поражает финский нож!» — писал Булгаков.       Наконец, песня заканчивается, а мы слишком устали. Плюхаемся на нашу скамейку. Славя что-то там говорит, но нам плевать. Вот вообще плевать. Потом выходим ещё немного подрыгаться под Юрия Антонова. Поорали «Сектор Газа» и опять на скамейку.       Снова Славя объявляет белый танец. С ней танцует Шурик. Наконец-то активистка уймётся. Ну, а что же мы? Мы просто сидим и смотрим на танцующих. Музыку слушаем. Младшие отряды уже ушли, так что народу куда меньше. Сейчас народ дотанцует, и дискотека кончится.       Мы впятером вызываемся добровольцами на уборку площади. Мы с Электроником таскаем колонки, Женя снимает гирлянды, Лена подметает площадь, Мэйсон наблюдает со всеми, точно со скамейки запасных. Их главная задача — стоять на стрёме и следить за вожатыми.       Итак, работа закончена, и мы отправляемся в бункер. Мэйсон устраивается на верхней кровати справа, как и в прошлый раз, говорит: «Леди и джентльмены, объявляю заседание Клуба Настоящих открытым!»       «Сегодня у нас будет своего рода лекция. Я буду говорить, а вы потом зададите вопросы. Готовы? Тогда начнём! Тема сегодняшнего заседания — обитатели лагеря.»       «В прошлый раз вас, должно быть, смутило то, что я называю всех людей помимо нас с вами, ботами и куклами? Ещё как смутило! Так вот, все они — не более чем философские зомби.»       «Что же это за зверь такой — философский зомби? Это персонаж мысленного философского эксперимента, критикующего материализм и бихевиоризм. То есть, философы спорят о существовании души. Впрочем, нам с вами это всё не очень-то интересно.»       «Итак, философский зомби — это гипотетическое существо, которое во всём похоже на человека, но не имеет сознания, жизненного опыта и способности ощущать. То есть, это бот — программа, которая прикидывается человеком в видеоигре или чате. К примеру, философский зомби не чувствует боли, но он будет вести себя так, будто эту самую боль чувствует. Почему же? Потому что его так запрограммировали. Зомби копирует материальную структуру человека, но не сознание.»       «Почему же именно они зомби, а мы люди? Ответ вы и сами знаете. Вы который раз оказываетесь в «Совёнке», но его обитатели не помнят ваших прошлых циклов. Они не помнят вас и отношений, которые вас связывали. Особенно хорошо это понимают Лена и Семён.»       «К тому же, другие обитатели лагеря каждый цикл ведут себя одинаково. Славя встречает автобус, Шурик теряется. Отношение к вам зависит только от вашего поведения, хотя и тут есть свои баги. Например, во время похода Ульяна всегда бросает шифер в костёр, а Мику с Алисой играют на гитаре.»       «Какое же из этого следствие? Вседозволенность? Воруй-убивай, люби гусей? Вовсе нет. Просто это очередное доказательство того, что этот мир не совсем нормален. Того, что мы не принадлежим этому миру.»       «Также хочу добавить, что философский зомби вовсе не значит имбецил. Обитатели лагеря рано или поздно заподозрят, что с нами что-то не так. Они будут пытаться удержать нас от возвращения в реальный мир. Будьте осторожны и следуйте правилам Клуба. На этом моя лекция окончена. Вопросы?»  — Откуда ты это знаешь? — интересуется Женя.  — Мне всегда нравились мысленные эксперименты. Вот только меня стало напрягать, когда реальные люди стали похожи на гипотетических существ, — улыбается Мэйсон.  — Возможно, не следует применять ad hominem, вот только в других лагерях нет твоей копии. Никого похожего. Кто ты на самом деле, Мэйсон? Действительно ли ты такой же человек? Или, быть может, ты родня той девушке-кошке? — задумчиво произносит Лена с сумрачной улыбкой на губах. То ли в шутку, то ли всерьёз.       Этот задумчиво-холодный тон, эта отстранённость в волчьем взгляде и сам вопрос ранят Мэйсона. Я чувствую это. Ранят. Быстро, решительно. Лена точно пырнула их ножом.  — Я не знаю, Лена. Я честно не знаю. Вчера вы слышали мою историю. Это то, что я действительно помню. Ещё вопросы?  — Не-а, — бросает Электроник.  — Тогда я объявляю заседание Клуба закрытым.       Мы медленно выходим, а я замечаю, как Мэйсон дрожит. Даже через куртку чувствуется. У них хватает сил только вернуться на площадь. Там мы занимаем приснопамятную лавочку, и я жду, пока они переведут дух. Мэйсон достаёт из кармана сигареты и предлагает мне. Говорю, что возьму попозже.  — Чёртова экзистенция! Скажи, Сём, а я существую? Нет, ну понятно, что я есть, что я человек из плоти и крови, все дела. Но действительно ли я человек, а не очередной философский зомби? — задумываются они.  — Ну ты ляпнешь, конечно! — мне неловко. Не знаю, что и сказать. — Честно говоря, я никогда об этом не задумывался. К тому же, раз ты мыслишь, то существуешь. Так ещё Рене Декарт говорил. Ещё что, Мэйсон… У философского зомби нет сознания и жизненного опыта, а у тебя они явно есть.  — Вот только меня могли запрограммировать так, — Мэйсон устало выдыхает дым.  — У зомби нет ощущений. Так что закрой глаза.  — Зачем?  — Опровергать буду, — аккуратно целую их руку и держу в своей руке. — Что ты чувствуешь?  — Ты поцеловал меня в руку, а сейчас гладишь линии на ладони, — улыбается и шутливо отдёргивает руку. — Эй, и вообще-то это мне хотелось поцеловать тебя в руку. Держать твою ладонь над раскалённой кислотой, чтоб у тебя остался шрам от моего поцелуя. Чтоб когда мы будем далеко друг от друга, ты помнил обо мне. Чтоб все знали, что это мой Семён, а не чей-то там. Чтоб у тебя тоже не было иллюзий по поводу собственного существования.       Итак, я не философский зомби. Но человек ли я? Или существо, подобное той кошкодевушке? Говорят, таких как она, называют проекциями. У Жени в библиотеке есть что-то о них. Какая-то книга старая без названия.  — Знаешь, если тебя так волнует видовая принадлежность, иди к Виоле и сделай тест ДНК. Есть ещё другой вариант, он попроще. Если ты можешь выбрать себе гендер, то и вид можешь. Всё зависит от твоего ощущения. Раз ощущаешь себя человеком, ведёшь себя, как человек, значит, ты человек.  — Логично, чёрт побери.  — Ну что, каково тебе хлебнуть экзистенциализма?  — Через край, — продолжает курить. — Будешь?  — Буду, — закуриваю.  — Дрянь этот ваш экзистенциализм. Я чувствую, у меня есть память, я мыслю. Значит, я живое существо. Но нет, надо бы это подвергнуть сомнению!  — Может быть, для того, чтоб жить, а не существовать? Иногда полезно спрашивать «кто я?» «зачем я?». Кому-то даже помогает.  — Себе эти вопросы задай. Вся эта философия и самосовершенствование души — всё это просто онанизм. Онанизм, и ничего больше! Приятно, затягивает, но потом грязно и абсолютно непродуктивно. К тому же, это удел задротов, которым никто не даёт. Вот ты, Сём, кто? Вот если без всяких мест работы, мест жительства и имён. Невесёлая картина получится.  — Ага. Сказать особо нечего. Тогда кто мы?  — Как по мне, человека определяют поступки.  — Если разобрались с тем, кто мы, то зачем мы?  — Так, харе меня грузить! То Лена, то ты. У меня были простые планы: потанцевать на дискотеке, провести заседание и с кем-нибудь переспать. Просто связь на одну ночь. Чисто для развлечения. И где я в итоге? На площади. После отбоя. Сижу с тобой и курю, обсуждая экзистенциализм.  — Разве это плохая альтернатива?  — Ну, как сказать… Думаю, что нет. Небо сегодня красивое. Синее, как шапка выпускника. И звёзды вон какие… Яркие и завораживающие. А ещё тихо. Нет никого. Может, даже круче секса получится. У тебя плеер есть?  — Нет. Знаешь, музыка всегда с нами. Она в душе, в голове.  — Без понятия, о чём ты.  — Поймёшь. Обязательно поймёшь со временем.  — Давай ещё по одной. Будешь? — Мэйсон закуривает вторую сигарету.  — Валяй, — закуриваю и я.  — Скажи, Сём, у тебя девушка есть? Или была хотя бы?  — Была. Лет семнадцать мне было. Я не помню её лица, имени. Только чувства, которые поглощали с головой при виде её.  — Какие?  — Восхищение, нежность, желание заботиться и защищать.  — А парни были?  — Никогда. У тебя есть кто-нибудь?  — Не-а. Нет и не было.  — Кого бы тебе хотелось — девушку или парня?  — Разве это важно? Мне бы хотелось, чтобы меня полюбили.  — Спать хочешь?  — Нет ещё. Вожатая спит, Саныч с Виолой водку пьют или тоже спят. А ты?  — Тоже нет. Красивая ночь.