Клуб Настоящих

      Мы как-то незаметно засыпаем, и я чувствую, как кладу голову Мэйсону на плечо. Сонные, мы мало понимаем, что делаем. Тут тихо и уютно.       Внезапно я ощущаю руку Мэйсона на моей спине и слышу их голос. Я не очень понимаю, что происходит. Мне нужно время, и через несколько мгновений я смотрю на них осмысленно. Мэйсон улыбается и вываливает на меня что-то вроде:  — Сём, помнишь, ты спросил, зачем я? Я понимаю теперь.  — Что понимаешь? Спи уже, чудище, — бурчу я. Зачем меня будили вообще? Чтоб будить меня в такое время, надо быть либо отбитым на голову, либо Мэйсоном. Что, в принципе, очень схоже.  — Семён, ты ведь сам спросил. Спросил, зачем я, помнишь?  — Зачем же?  — Чтобы привести вас всех в реальный мир. Чтоб проводить заседания сам-знаешь-где. Даже если я философский зомби или проекция, моё предназначение от этого не изменится, — смеются они в сизое небо и предрассветную прохладу.       Чувство, будто я еду домой с очень крутой вечеринки. Это утро субботы, мне не надо в универ, в голове ещё хмель. Людей на улице нет, и в мире будто я один. Будто этот мир мой и только мой. Я тоже смеюсь. Плевать, что нас заметят Ленивовна или Саныч. Это наше утро. Наше общее, одно на двоих.       Обнаруживаю в кармане свой телефон. Удивительно, заряда ещё хватает. Мэйсон выбирает песню. Это «Lake Shore Drive» группы «Aliotta Haynes Jeremiah». Приятная быстрая фортепианная и немного гитарная мелодия идеально подходит под утро.  — Это песня про реальную дорогу в центре Чикаго и про ЛСД. Всё сразу. Причём народ изначально всерьёз думал, что только про дорогу. Там можно её долго разбирать, но я предпочитаю просто слушать, — объясняют они.       У нас одни наушники на двоих, и в таком виде мы идём танцевать. Просто почему бы и нет. Это наше утро, делаем что хотим. Танец похож на убогую смесь твиста с танцами нынешних тиктокеров. Получается смешно. Затем мы начинаем строить Винсента Вегу и Миа Уоллес. Не вышло. Зато весело.       В итоге Мэйсон валится на лавочку, смеясь в постепенно светлеющее небо. Болтает ногами и держит меня за руку. Крепко держит. «Как в песне. Сейчас четыре утра, все ещё спят. Лишь только мы, наши мозги и Лэйк Шор Драйв, а завтра снова будет день. Взойдёт солнце, а завтра снова день», — восторженно вздыхают они. В наушниках звучит фортепианное соло, потом немного гитары, второе соло, и гитара со скрипкой.       Мне становится зябко, но не подаю вида. «Чувак, да ты весь дрожишь!» — замечает Мэйсон, отдавая свою куртку и накидывая мне на плечи. Это неловко, но я благодарю их. Тем более, что куртка действительно добротная и неплохо греет.  — Это похоже на какое-то свидание, — неловко смеюсь я.  — Может, так и есть? Если ты так хочешь, конечно. Или это может быть дружеская встреча.  — Друзья не танцуют друг с другом. Друзья не держатся за руки. Друзья не спят друг у друга на плечах.  — Друзья в руку не целуют, да, Сём?  — И это тоже. Тогда кто мы?  — Как ты хочешь. Мне как-то плевать.  — В смысле плевать? — я пытаюсь взглянуть Мэйсону в глаза. Они напяливают очки и пялятся в небо.  — Тебе решать. С моей стороны всё сделано.  — Скажи, тебя когда-нибудь отталкивал тот, кто тебе близок?  — Было дело. Когда ты надеешься на романтику, но тебе говорят — только друзья. «Ты мне в этом смысле не нравишься», — добавляют. Или «меня не привлекают такие, как ты». Всё уже сто раз было, мне не впервой. Если что — это не твоя вина. Я не обижусь. Ну, так что?  — Это слишком сложный вопрос.  — Слишком?  — Я не могу с кондачка ответить, — какой же я дурак! Так всю жизнь можно прождать. Надо действовать здесь и сейчас. — Чёрт! Ты мне нравишься, Мэйсон.  — Честно?  — Инфа сто процентов, — обнимаю Мэйсона обеими руками и прижимаю к себе. — Можешь не сомневаться.  — В каком смысле нравлюсь? — кладёт голову мне на плечо.  — Это уж самостоятельно думай, — ерошу вихрастые волосы. — Лучше вообще не думай, а спи.       Нас будит толкающий меня в плечо Саныч. Мы тут же вскакиваем, а Мэйсон начинает придумывать отмазки.  — Это что тут такое? Форма номер восемь — что хотим, то носим? Подъём для вас пустой звук? Почему не в домиках после отбоя? — рявкает он.  — Доброе утро, Борис Александрович, — начинают они. — Понимаете, мы с дискотеки ушли, а она из нас не ушла. А что в таком виде — так переодеться не успели, — отшучивается Мэйсон.  — Так, Мэйсон! За тобой ещё вон какой грешок есть. Молчало бы в тряпочку, средний пол.  — Что за грешок?  — У Виолетты Церновны из медпункта вазелин пропал. И штук десять резиновых изделий номер два. Ещё коробочка но-шпы.  — Почему вы решили, что это непременно я?  — Вазелин не в медпункте может понадобиться только гомикам. Гомик у нас один, — ухмыляется физрук.  — Откуда вы знаете, что геи используют вазелин? Сами не без греха, получается?  — Мэйсон! Карманы быстро выверни! — Мэйсон отказывается. Саныч злится. — Карманы. Выверни. Быстро.  — Права не имеете. Мои вещи — моя собственность. Будете продолжать в том же духе, я Алексею Максимовичу пожалуюсь.  — А ну быстро карманы вывернул, шельмец!  — Психологическое насилие, так и запишем. Мало нам давления, теперь и оскорбление личности. Что дальше? Сём, доставай камеру, снимешь всё на видео.  — Борис Александрович, в самом деле… Хорош уже ссориться. Это не Мэйсона рук дело.  — А чьих тогда?  — Не знаю. Кто-то сделал, и всё. Мы в одном домике живём, я про них всё знаю. Это не они были.  — Выгораживаешь небось.  — Честное пионерское!  — Ну вас! Чтоб через десять минут на линейке были в приличном виде!       Пришлось бежать к душевой, как ужаленные. Потом Мэйсон долго снимает весь свой прикид, переодеваясь в форму. Словом, мы успеваем в столовую, как раз чтобы получить выволочку от Ольги Дмитриевны. Теперь мы дежурные по столовой. Восхитительно.       Накрывать на стол, убирать за младшими отрядами — поэзия-то какая! Мэйсон тоскливо вздыхает, а мне лишь бы побыстрее закончить. Затем ещё и поварихи просят картошку почистить. Приходится переться к картофелечистке, загружать в неё картофель, а потом ножом выковыривать глазки и срезать остатки кожуры. Работа невыносимо однообразная и скучная. Мэйсон что-то напевает себе под нос. Им будто это нравится. Не вижу ничего увлекательного в процессе. Спрашиваю:  — Чего лыбишься?  — Что, нельзя? — отвечает. — Шикарное утро. Мы с тобой… Проводим, так сказать, время. К тому же, физрук до меня не докопался. Спасибо, что защитил.  — Да без проблем. Поварихи в долгу не остаются и думают, чем бы угостить нас за помощь. Мэйсон вежливо отказывается и просит разрешения сварить кофе. И варит нам двоим по латте. «Жалко, капуччинатора нет», — вздыхают они. Скромничает ведь, зараза такая! Получается великолепно.  — Не знал, что ты так отлично варишь кофе! — улыбаюсь.  — Как-то приходилось летом работать бариста в кафе у дяди, — бросает в ответ. На деле их распирает от гордости.       Я ухожу спать, а Мэйсон идёт к кибернетикам. Слишком много всего произошло за эту ночь. Слишком много эмоций и событий. У меня так скоро передоз будет этими эмоциями и событиями. Ленивовна не врывается, участвовать в жизни лагеря не требует.       Внезапно весь мой отдых прерывает Славя. Просит идти и искать Шурика. Как всегда. Активистка, блин. Для виду прохожу по лесу и смотрю близ автобусной остановки. Останавливаюсь в клубе кибернетики.       Здороваюсь с Электроником и сажусь на стул. Мы начинаем обсуждать, что делать с Шуриком:  — Может, найдём его пораньше? Чтоб от нас отстали уже, — предлагаю.  — Всё равно он тут окажется, — добавляет Шурик.  — Как насчёт сначала провести заседание, а потом найти Шурика? Время примерно похожее будет, — задумывается Мэйсон.  — Надо бы Женю с Леной предупредить, — задумывается Электроник.  — Классно придумано! Тем более, что так Шляпа нас точно отпустит, — с энтузиазмом подхватывает Мэйсон. — Вот только с таким количеством народу могут выделить сопровождающего. Это, скорее всего, будет Саныч. Его стоит опасаться.  — Вазелин надо меньше тырить. И Саныча бояться не надо будет. Тогда выгораживать тебя не придётся, — замечаю я.  — Интересная история. Не желаете поделиться подробностями? — смеётся Серёга.  — Это личное, — хмурится Мэйсон. — Я не об этом. Саныч может стать угрозой нашим планам. Может узнать о том, что мы делаем в бункере. Все помнят правила и мою вчерашнюю лекцию?  — Кстати, Лена неплохо в лесу ориентируется, — добавляет Электроник.  — Отличная идея! Пусть будет проводником. Заодно от активистки отвяжемся. И от Шляпы. Кстати, мы можем пойти в бункер окольной тропой и провести заседание.  — Какая тема сегодня? — интересуюсь я.  — Узнаете, — улыбается Мэйсон. — Но формат будет другой, это сто процентов.       Идём в библиотеку, где и застаём девочек. Они пьют домашний лимонад и хихикают о своём. Предлагают присоединиться. Женя в восторге от нашей компании и показывает книгу, где рассказывается о проекциях. Лена молчаливо наблюдает, но хмурится при виде Мэйсона. Мы садимся рядом, и Женя начинает рассказ.       Итак, суть в том, что есть много миров. Реально много. Ещё и новые появляются. Это можно было бы объяснить расширением Вселенной, но мир — это не планета. Это что-то вроде альтернативной вселенной. И все эти миры — вроде как разные квантовые состояния нашей Вселенной и Земли в частности.       Для связи миров существует так называемая Старая Дорога. Это остатки тёмной энергии, первобытного хаоса, который был до Большого Взрыва. Изначально Дорога выглядит как пустота, но для человеческого разума это слишком тяжело. Поэтому мозг каждого человека видит Дорогу по-разному. На Дороге время течёт по-другому, и на ней можно узнать что-то за гранью понимания наукой и человеческим мозгом (это даже круче, чем 42).       Первые упоминания о Дороге датируются ещё палеолитом, но в Средние Века истории о Дороге стали во много раз популярнее. Как правило, Дорога в средневековых легендах описывается как царство Прекрасного Народа. Ярчайшими описаниями Дороги являются кельтская легенда о Томасе-Рифмаче и английская баллада «Сэр Орфео».       Дорога приводит в другие миры, альтернативные квантовые состояния нашей Вселенной. Мир лагеря «Совёнок» называется Нулевое, так как это место, где люди снова начинают жизнь с нуля. На Дорогу попадают либо осознанно, либо случайно.       Случайно это происходит, как правило, в момент смерти в родном мире. И то не всегда, а в конкретные промежутки времени. Если человек сумеет найти путь в родной мир, его перебросит во времени за день до смерти. Если смерть не наступит, временного парадокса не произойдёт.       Осознанный выход на Дорогу требует куда больших усилий. Во-первых, для этого нужно пять человек. Во-вторых, надо выйти в какое-нибудь уединённое место, где никто не может помешать. Если ритуал прерывается, последствия могут быть непредсказуемыми и необратимыми. В-третьих, нужно найти проводника. Проводником, как правило, становится проекция. Однако это может быть и один из путешественников. С человека-проводника спрос куда больше, и для этого нужна подготовка.       Проекции либо существуют с начала времён, либо проекцией можно стать. Проекция — это существо, отвечающее за конкретный мир. Живут они уединённо, с людьми контактировать не любят. Чтобы проекция участвовала в ритуале, её надо об этом попросить и задобрить чем-нибудь.       Примерно это нам рассказывает Женя, а потом с улыбкой добавляет:  — Так что, Лена, ты ошиблась. Мэйсон — уж точно не проекция. Слишком по-человечески себя ведёт.  — А ещё проекции не мутят со всякими Семёнами, — хихикает Лена.  — Это почему ещё со всякими? — шутливо спрашиваю я.  — Потому что! — заключает она.  — А я тут хожу, думаю… Экзистенциализм постигаю. Гадость этот ваш экзистенциализм неимоверная, — вздыхает Мэйсон.  — Ничего, зато мозг развиваешь. Всё лучше, чем днями напролёт строить из себя плод запретной любви Зигги Стардаста с Тайлером Дёрденом.  — Вот только как у этих двоих мог получиться Мэйсон? — нервно сглатывает Электроник.  — Омегаверс наше всё, — бросает Лена.  — Ну, Ленка, — кипятится Мэйсон, но больше в шутку. Видно по сжатым для виду кулакам, — за Тайлера и двор стреляю в упор!  — Я, наверное, пойду, — Электроник собирается уходить.  — Стоямба, — Мэйсон держит его за воротник. — Мы тут по делу.  — Да что такое этот ваш омегаверс? — спрашиваю я.  — Я тебе поясню, но не сейчас, — Лена закатывает глаза. Ей бы сигарету в руки, была бы вылитая Марла Зингер.  — Так по какому делу пришли? — спрашивает Женя.  — Короче, — Мэйсон опирается на стол. — Мы собираемся в лес, подальше от Слави и Шляпы. Якобы искать Шурика. На деле — идём длиной дорогой к старому лагерю, проводим заседание. Потом можем просто страдать ерундой. Будешь нашим проводником?  — Буду, — кивает Лена. — Мне к Ольге идти? Или делегируете полномочия?  — Пойдём, — уверяет Электроник. Он и уговаривает Ленивовну.       «Разрешила!» — кричит Эл, едва зайдя в библиотеку. Мы собираемся в лес. Впрочем, собраться — это очень сильно сказано. От библиотеки до леса окольной тропой не так уж далеко.       Сначала мы для вида зовём Шурика, расходимся поодиночке… Словом, имитируем бурную деятельность. Это невероятно скучно, но для меня штука привычная. Сказалась работа в офисе. Мэйсон недовольно бурчит и ужасно хочет свалить. «Цирк», — шипят они.       Вскоре эта клоунада прекращается, и Лена ведёт нас вглубь леса. Мимо костровой поляны, мимо озера, где купается Славя. Далеко ведёт, пока наконец не доводит до песчаного карьера. Там растут одни сосны, да и тех мало. В целях безопасности поставлен деревянный заборчик, весь исписанный именами и инициалами.       Достаю из кармана перочинный ножик. В юности я хотел подарить такой узор Юле, но она тем летом уехала жить в другой город. Не получилось сюрприза. Подхожу к забору. Латиницей пишу наши имена. Плюс не получился, поэтому вместо него косая черта. Обвожу это в сердечко.       Мэйсон обсуждает что-то с Леной, Женя любуется пейзажем, Электроник фотографирует виды. «Знаешь, не хочу думать, что мне это всё привиделось», — улыбается он. Мне тоже, Эл, мне тоже. На мою попытку подойти Мэйсон просит отстать. Похоже, я здесь лишний элемент. В собственных отношениях, чёрт побери.       «Ты не вовремя», — бросает Мэйсон. Потом садится на траву и любуется пейзажем. Я сажусь рядом и предлагаю размять им плечи. В ответ мне раздаётся что-то типа: «Ну, валяй. Не сломаешь мне позвоночник — будет вообще отлично».  — Ты чего ходишь, дуешься как мышь на крупу? — ласково спрашиваю, начиная делать массаж.  — У меня есть причины. Изложу на заседании, — бросают они.  — А лично со мной поделиться не хочешь?  — Зачем? Повторять потом придётся. Знаешь, Сём, не грузи меня. Не до тебя сейчас.       Это очень неприятно слышать. Впрочем, их можно понять. Нам всем нужно какое-то время наедине с собой. Личное пространство, все дела. По солидарности мизантропа я ухожу, но вдруг Мэйсон поворачивается и бросает: «Куда? Ты не закончил!». Они жмутся ко мне и просто получают удовольствие от прикосновений.       Возвращаемся мы в лагерь где-то к обеду. Докладываем Ольге Дмитриевне, что всё обошли, Шурика не нашли. Вот только Электроник упомянул ботинок Шурика, найденный на дороге в старый лагерь. Ещё и принёс.  — Эл, кто тебя за язык тянул? Взял и испортил! — шипит Мэйсон. — Теперь с нами пошлют Саныча. Доволен? Доволен, а?  — Мэйсон, успокойся, — я пытаюсь хоть как-то успокоить ощетинившегося лидера клуба.  — Так ведь куда легче. Чем быстрее найдём Шурика, тем меньше в лагере будет шуму и подозрений, — хладнокровно отвечает Электроник.  — Ага. Меньше. Вожатый заняты только Шуриком, куда легче ускользнуть и заняться своими делами. Но нет, чёрт подери, мы все такие из себя благородные. Друга спасать идём. Хотя ты прекрасно знаешь, кто Шурик на самом деле.  — Ты просто долбаный параноик, Мэйсон. Все твои мозги забиты только клубом.  — Знаешь что, Серёга? Пошли за столовую и там поясним всё один на один.       Мы всем клубом идём за столовую. Женя очень боится всяких последствий. Насилу её заверили, что всё будет в порядке. В итоге она уходит в библиотеку. Лена стоит на стрёме. Ей, в сущности, плевать. Она закатывает глаза и закуривает.  — Я ведь никогда не дрался, — шепчет Электроник мне на ухо.  — Вот и будет первый раз. Не ссы, — отвечаю я.  — Кстати, галстук сними и разуйся. Ремень тоже снимай, — бросает Лена.  — Зачем?  — Чтоб преимуществ не было, — словно дураку, объясняет она.       Мэйсон вальяжно разминает руки, а затем подходит к нам с Электроником. Лена объявляет начало боя. «Дерёмся до первой крови, или пока кто-нибудь из дерущихся не попросит пощады», — рявкает она. Ничего себе у неё лужёная глотка!       Электроник наносит первый удар, но промахивается. Лена усмехается. «Слабак», — замечает она. Мэйсон бьёт в корпус, отскакивает. Электроник крупнее и сильнее, но Мэйсон оказывается увёртливы. Мэйсона это даже забавляет. До первой подсечки. Потом Электроник вот-вот добили бы их, но это не про нашего Сыроежкина. Поэтому Мэйсон вырывается и смачно ударяет Электроника в лицо. Тот сдаётся, держась за скулу и глаз.  — Сильно задел? Извини, — Мэйсон жмёт Электронику руку, одевается, а потом смотрит на меня. — А ты чего стоишь? Иди доведи друга до медпункта. Или, я даже не знаю, поздравь меня с победой. Ты же вроде как со мной встречаешься.       Я молчу, не зная, что ответить. «Ну? — рявкает Мэйсон. — Синдзи, лезь в робота!» В итоге я отвожу Электроника к Виоле. Лена докуривает и уходит.       В тихий час я ложусь у себя, но уснуть не получается. Тратить заряд телефона жалко. Я просто любуюсь интерьером домика или видом из окна. Мэйсон полулежит на кровати напротив и читает «Бойцовский клуб». Слушает музыку в моих наушниках.       Любуюсь сосредоточенным выражением их лица. Как они переворачивают страницы, как с потерянным видом включают новую песню. Как одобрительно хмыкают или улыбаются, читая. Иногда Мэйсон прыгает с кровати, оставляя книгу, и ходит по комнате. При этом они забывают, что наушники проводные. Шепча что-то под нос, берут телефон под мышку. Ходят долго, слоняются.       Потом снова садятся и читают. Абсолютно поглощённые в книгу, им всё равно на мир вокруг. Эскапист. Как и я до той поездки в автобусе. Я бегал в анонимные доски и аниме, а они — в книги.       Когда-то и я читал «Бойцовский клуб». Вообще, это та книга, которая лучше всего заходит именно когда тебе шестнадцать-восемнадцать лет. Протест, сатира над обывательщиной, секс, насилие, сильный и уверенный в себе Тайлер Дёрден в качестве примера для подражания (или первой любви) — всё это в какой-то мере квинтэссенция мировоззрения старшеклассника или студента, только открывшего для себя Ницше и «Nine Inch Nails».       Ещё эскапизма полно. Не работай на дядю, лучше разрушь старый мир и построй новый. На деле никакого освобождения офисного раба от гнёта проклятых буржуинов не случилось. Рассказчик просто сменил одного начальника на другого. Сильного, уверенного в себе начальника — порождение его собственной головы. Отражение того, каким мог бы быть он сам, если бы не имел комплексов.       Разве не это покорило меня в Мэйсоне? Эта лёгкость, раскованность, энергичность. Так и есть. Они просто взяли и явились в мою жизнь. Сделали её чудом, как и моё первое попадание в «Совёнок». Мэйсон и есть моё чудо. С ними летние дни становятся по-настоящему летними. Свободными и захватывающими, как летние дни в детстве. Когда я работал в офисе, лето было для меня таким же временем года, как и все прочие.  — Мэйсон, — зову я.  — А? Что? Ты что-то говорил? Просто ты шевелил губами, вот я и спрашиваю, — отзывается только с третьего раза, сняв один наушник.  — Да, Мэйсон, говорил. Я говорю, что обожаю тебя. Ты самое невероятное чудо, которое случалось в моей жизни, — подхожу и медленно целую их в щёку.  — Эй, полегче! Читать мешаешь! Любимый момент запарываешь, — шутливо возмущается в ответ.  — Разве это не хорошо, что два любимых момента сливаются в один? Теперь, перечитывая книгу, ты будешь вспоминать этот летний день и мой поцелуй.       Мэйсон бурчит что-то вроде: «Сентиментальный дурак». И продолжает читать как ни в чём не бывало. Вскоре меня сморило, и я просыпаюсь к полднику.       На полдник у нас большой печатный пряник и кефир. Как бы невзначай отдаю Мэйсону свою порцию, видя их любовь к сладкому. Затем к нам подсаживается Лена, и я чувствую себя до неприличия неловко. Мэйсона, впрочем, это не волнует.       Их куда больше интересует, разрешит ли Ольга Дмитриевна пойти в старый лагерь. Как выясняется впоследствии, разрешает. Вот только с Санычем в качестве провожатого. Мэйсон возвращается с понурым видом.       Мы отправляемся в путь. Стараемся не разговаривать. В принципе, это никому и не надо: Лена насвистывает какую-то мелодию, Электроник несколько раз проверяет фонарик, Мэйсон бодро чешет вперёд, Женя любуется пейзажем. Саныч тут очень лишний. Очень. Он и сам это замечает. Оглядывается по сторонам. Приходится экстренно идти и болтать с Электроником о всякой ерунде. Мэйсон расспрашивает Лену о чём-то, она увлечённо начинает рассказывать. Женя продолжает любоваться природой.       Также по дороге приходится имитировать бурную деятельность в поисках Шурика. Кричим, расходимся, все дела. Саныч командует.       Наконец, заходим в лагерь. Мне приходится искать Шурика, пробираясь по лестнице на второй этаж. Со мной идёт Лена. Она заходит в кабинет начальника, мне достаётся ещё какой-то (табличка слетела, а с дедукцией у меня плохо) и каморка завхоза. Никого нет, что очевидно. Внезапно где-то в глубине коридора раздаётся скрип половиц и появляется что-то тёмное. Лена тут же прячет меня за спину и достаёт нож. Она идёт вперёд. На все мои попытки пойти первым отвечает что-то вроде: «Я лучше обращаюсь с ножом».       Оказалось, это крыса. Лена ощутимо вздрагивает, но облегчённо выдыхает. Отчитываемся Санычу. Потом Электроник и Саныч открывают люк в катакомбы. Там и остатки какой-то шахты, и бункер. Главное, чтоб Саныч в бункер не влез.       Хорошая строчка. Песню бы сочинить, но я не умею. Рассказываю об этом Жене, она же у нас метит в писатели. Женя посмеивается и берёт на вооружение. Мэйсон тоже поддерживает.       Затем Мэйсон невесело замечает: «Прямо как в фильмах ужасов получается. Темно, ничего не видно, типа саспенс. Сейчас опять какая-нибудь тень выскочит, но это уже не крыса будет».       «Как там обычно? Сначала умру я как гендерное меньшинство. Меньшинствам всегда достаётся первыми.»       «Потом Семён как самый не выдающийся член группы и статист. Красная рубашка, короче. После Семёна — Саныч: он как жертвенный лев сдержит чудище.»       «Затем Лена, Женя и Электроник запрутся в бункере. Электроник дендро-фекальным способом сконструирует отпугиватель чудища, но оно прорвётся в бункер. Электроник с Женей сбегут. Лена погибнет, пытаясь выиграть им время. К тому же, она Васкес, а Васкес всегда умирает.»       «Затем Женя с Электроником попытаются сбежать, но чудище их нагонит. Электроник уронит пугалку, а Женя спрячется.»       «Потом она подберёт пугалку, почти у самого выхода из катакомб победит чудище пугалкой и станет последней девушкой. Почему Женя? Потому что она скромная, тихая и целомудренная. Такие почти всегда выживают, особенно в старых фильмах.»  — Значит, западной культурой балуешься? — рычит Саныч.  — Ну да. А что такого? Будете втирать про «загнивающий запад»? Если что, придумавший это выражение славянофил умер в парижской эмиграции, — отвечает Мэйсон.  — Как этого славянофила звали, помнишь? — Женя берёт их на слабо.  — Не-а. Без понятия.  — Шевырёв, литературный критик, современник Белинского.       Мэйсон просто пытается расслабиться, пока Саныч ведёт нас по лабиринту другим путём. Про бункер он, похоже, и не слышал. Тем не менее, Мэйсон явно боится того, что о клубе кто-то узнает. Нервничает невероятно. Я незаметно ото всех беру их за руку.       Наконец, мы подходим к злополучной двери. Комната за дверью освещена одной-единственной тусклой лампочкой. Мы выключаем фонарики. Шурик сидит, как обычно, прижав колени к груди. «Завели меня сюда, голоса. А я не дамся. Не дамся, слышите!» — повторяет он, будто мантру. Внезапно берёт в руки арматуру. Шурик бросается было на меня, сшибая лампочку, но кто-то прыгает ему наперерез.       Когда мы все понимаем, что произошло, оказывается, что Мэйсон заслонили меня собой. Затем Саныч успокаивает Шурика, а я подхожу к Мэйсону.  — Ты в порядке? — спрашиваю.  — Нормально, — вздыхают они, держась за грудь. — Жить буду. Выберемся — отдышусь. Сразу после возвращения в лагерь приходится ложиться спать. Мэйсон пьёт но-шпу и заваливается у себя. Спрашиваю, всё ли в порядке. «Да норм. Ничего не сломано. Отдышусь, и в порядке всё будет», — бросают они.  — Спасибо. Но ты всё равно будь с собой поаккуратнее, — подхожу и нежно ерошу волосы.  — Если хочешь сделать мне приятное, расскажи мне что-нибудь.  — Что?  — Что угодно. Можешь рассказать про себя. Можешь вспомнить какую-нибудь охренительную историю из жизни твоего окружения. Рассказать про любимый тред на имиджборде. То, что ты думаешь о какой-нибудь теме. Хоть «Санта-Барбару» перескажи. Я просто хочу отрубиться, слушая твой голос.       У тебя очень спокойный монотонный голос, знаешь? Таким голосом хорошо говорить про бессонницу и «копии копий копий». Поэтому я хочу, чтобы ты что-нибудь говорил.  — Ну и задача!       Что ж, ты видишь во мне Джека из «Бойцовского клуба». В какой-то степени. Любому Тайлеру нужен свой Джек. Чтоб втягивать его во всякие авантюры, а потом смеяться с попыток бедного Джека контролировать ситуацию. Вот только я куда хуже. Правда. У Джека хотя бы была постоянная работа, а потом даже хобби, друг и девушка появились.       Я живу когда на выручку с фриланса, когда на мамины деньги. Много мне не надо: интернет, бичпакеты, сигареты и немного выпивки. В квартире перманентный бардак. Обои отклеиваются, зато никакой мебели из «ИКЕА».       Вся моя жизнь — это компьютер. Я почти не общаюсь с людьми. Только с анонимами, у которых нет реального имени, возраста и пола. Иногда я сомневаюсь в том, существует ли кто-то по ту сторону экрана. Порою мне кажется, что мой компьютер живее меня.       Я живу ночной жизнью, дни не особо жалую. Днями я отсыпаюсь, а ночами снова за компьютер. Ещё я играю в различные видеоигры. Любимые — это «Doom» и «Quake». Много смотрю аниме, но больше хентай.       Когда-то ходил в универ, но проучился там меньше года. В автобусе я поехал на встречу институтских товарищей. В универе у меня был только один-единственный друг. Кто-то вроде Разумихина при Раскольникове. Вот только у Раскольникова не хватает мозгов придумать себе теорию, а на убийство старушки так и вовсе кишка тонка. Я скорее Обломов.       Что ты во мне находишь, Мэйсон? Зачем тебе тупой хикки-битард? Я просто биомусор, которому вдруг дали второй шанс на жизнь.  — Ты милый. Заботишься обо мне. Не отталкиваешь. К тому же, ты целка валдайская. Мне такие просто безумно нравятся. Все такие невинные, трепетные, держащиеся за свой уклад. Тобой тоже владеет вещь. Если для Джека это был его кондоминиум и мебель из «ИКЕА», то для тебя это компьютер. В тебе есть и хорошие черты, просто ты слишком закомплексован, чтобы их проявлять. А со мной ты их проявляешь.  — Какие же?  — Ты заботливый. Честный, самокритичный. Судя по тому, как говоришь о себе, это чувствуется. Ты самодостаточный, раз понимаешь, что тебе многое не нужно.  — Ещё что-нибудь рассказать?  — Валяй.       Я пересказываю Мэйсону всякие случаи из жизни. О том, как комп купил. Как в детстве выиграл турнир в компьютерном клубе. Как ходил к другу играть в приставку. Как познакомился с «Doom». Как косил от армии. Как поступил в универ. Как мне всё быстро надоело.       Впрочем, Мэйсон уже давно спит. Укрываю их потеплее и ложусь спать сам.