Вики
— Помедленнее, спортсмен, куда так спешишь? — фраза, брошенная отнюдь не шутливым тоном, адресуется мне. Что угодно, произнесённое этим голосом, шуткой быть не может. Вечно звучит, как непреднамеренная попытка соблазнить. Заброшенный этаж школьного замка пестрит яркими оттенками: при малейшем освещении витражная мозаика транслирует от окон к стенам забавный калейдоскоп цветов. Всегда разный. Неизменным остаётся одно: в это место приходят секретничать. Свой секрет я крепко держу за руку, пока, чуть ли не бегом мчусь вверх по лестнице, придерживая подол юбки и побуждая спутника следовать за мной. — Ещё немножко! — мне хорошо и весело, хочется улыбаться, хоть и дышу сбивчиво: запыхалась. В сыром помещении лестничной клетки эхом раздаётся мой смех и наши спешные шаги. — Почти добрались! Оборачиваюсь к Люциферу: не то, чтобы ему очень любопытно узнать про «наше с ребятами секретное место», в которое мне захотелось наведаться вместе. Демону скорее интересно наблюдать за тем, как я беззаботно весела в данный момент. Ему прочесть легко: сейчас я один большой комок неконтролируемого счастья. Последние пять дней прошли в вечных попытках остаться вдвоём. Многие из них заканчивались неудачей. Я и подумать не могла, что уединиться с кем-то может быть настолько непростой задачкой, учась при этом в одной школе. А выведать, чем Сын Сатаны так занят всё время — ещё сложнее. Разговоры о себе даются ему с трудом. — Пришли, — долгожданное завершение нашего пути. У тебя на лбу блеклая тень разноцветных фигур — последствия той самой витражной мозаики. Они тебе идут, ты кажешься чем-то вроде объекта искусства. Я всегда тобой любуюсь. Знаешь об этом? Существует ли вообще что-то, что могло бы тебе не пойти? Я думаю об этом, когда за обе руки ласково тащу на себя, к излюбленному местечку у окна. Ты поддаёшься: позволяешь довести до конечного пункта. И когда я усаживаю свой зад на подоконник, притягивая тебя к себе за ткань кашемировой чёрной водолазки, поддаёшься тоже: размещаешься между моих ног. — Ты сегодня активная, — плавишь низким голосом, спокойно укладывая крупные ладони на мои бёдра и рассматриваешь сблизи так, как умеешь только ты. Откровенно. — Я всегда жду встречи с тобой, — руками окольцовываю татуированную шею, любуюсь тёмными тонами на красивом лице. — Поэтому. Мне больше не страшно прикасаться к тебе, не неловко. Совсем наоборот. Находиться в твоих объятиях — всё равно, что оказаться дома: безопасно и тепло. И очень желанно. — А в школе игнорируешь, — по-важному хмуришь брови, голову склоняешь вбок, взглядом властвуешь и прожигаешь. — Знаешь, как обидно? От последней фразы становится забавно, и я прикрываю рот ладонью, издавая тихий смешок. Ещё одна привычка, которую переняла от Сэми. — Ты говорил, на глазах у других нам нужно держаться поодаль. Каждый раз, когда смеюсь, ты наблюдаешь с особой внимательностью. Изучаешь что-то для себя. — Не прячь от меня своё лицо, — просишь невозмутимым тоном и ловишь мою ладонь, которой пыталась скрыть улыбку, убирая её в сторону. А затем продолжаешь, как ни в чём не бывало: — Говорил, но не ожидал, что так легко исполнишь. Зря думаешь, что я тебя не замечаю. Я постоянно нахожу тебя взглядом в те редкие моменты, когда бываешь на уроках. Вечно общаешься с кем-то, что-то с кем-то решаешь. Такой деловой и востребованный. Я понимаю, быть тобой нелегко: все кругом тянутся и никак не дают побыть одному. Чувствую и твой взгляд на себе, когда перемещаюсь по коридорам школьного замка, обсуждая что-то с Ади, Сэми или Мими. У меня приобретённая суперспособность: ощущать твой алый взор на физическом уровне. Чуднó, наверное? Мне кажется, это банальное последствие моих к тебе чувств. Они слишком особенны. — Ты сильнее и явно старше, — повторяю за собеседником: заигрываю. По крайней мере пытаюсь. Голову вбок и любуюсь каждой деталью на лице напротив, вот только уж очень краснею и трепещу, в отличие от тебя. — Я вынуждена быть покладистой. Ты заметно вдыхаешь носом воздух, сдерживая внутри себя загадочный порыв. — Вынуждена, значит, — твердишь с натянутым укором, но звучишь приятно, даже слишком. — Ну тогда мне следует меньше командовать и чаще спрашивать твоего разрешения. Полуприкрытый алый взгляд угрожающе скользит к моим губам, а я их тут же податливо приоткрываю. Как быть, когда всё живое во мне стремится подчиниться тебе, независимо от того, командуешь ты или нет? — Сейчас я собираюсь поцеловать тебя, — пальцами обхватываешь подбородок и заставляешь приподнять лицо на необходимое для задуманного тобой расстояние. — Есть возражения? — Ни единого, — я отвечаю шёпотом и уж слишком быстро. Более того, я прикрываю глаза и обмякаю в преддверии долгожданного ещё до того, как Люцифер успевает задать последний вопрос, и это вызывает у него беззвучный смешок. Как только твои губы уверенно накрывают мои, ладони начинают жить своей жизнью и сжимаются где-то на твоих тёмных волосах, затем суматошно перебираются к широким плечам и шее. Я не лапаю и не тискаю, я нуждаюсь в том, чтобы держаться за тебя, потому что боюсь упасть. Ведь то, что творится с моим вестибулярным аппаратом, когда ты целуешь меня, не поддаётся объяснению: потеря в пространстве и голова кругом, хуже американских горок. Мне щекотно и счастливо. Изо всех сил пытаюсь сохранять достоинство, вести себя взвешено и воспитанно, как подобает. А потом ты толкаешься в меня языком, и от этих совсем недавно познанных, но уже приятно знакомых ощущений, я сцепляю ноги за твоей спиной и задеваю тебя зубами. — Не кусайся, — шепчешь на выдохе и сам намеренно прикусываешь мою нижнюю губу. — Я вроде как научил тебя в прошлый раз. Научил. Наставник из тебя хоть куда. Я наизусть выучила вкус и температуру твоих губ, запомнила в каком темпе и каким образом правильней двигать языком, чтобы сдержанное мужское дыхание становилось не таким уж сдержанным. Целоваться научил. Не научил быть терпеливее. Вечно так: Люцифер выглядит спокойным, как скала, каждое его движение выверенное и отработанное. А вот я ровно наоборот, у меня всё наружу: страшно взвинчена, хаотично цепляюсь за демона, тяжело дышу, требую помощи. — Нужно больше практики, — выдаю первое, что приходит в голову. Мой ответ вызывает у прекрасного наставника что-то вроде усмешки. — И с каких пор ты стала такой? — ладонями опираешься о подоконник по бокам от меня и пилишь пронзающим взглядом. Влюбляешь. — Какой? — Дерзкой, — подкрепляешь сказанное неспешным чувственным поцелуем в шею. — Ненасытной, — ещё один поцелуй. — Жадной. Заглядываю в алые глаза и не могу сдержать улыбку. Всё никак не поймёшь? — Просто мне хорошо с тобой, — признаюсь со всей искренностью и тянусь к тебе. Заключаю в тёплые объятия, подбородок осторожно укладываю на твоё плечо. А дальше шепчу: — Вот бы ты почаще был рядом. Нечто в тебе очевидно меняется, переворачивается. Я чувствую по тому, как молчишь, но не могу понять в чём дело. Мне не видно и всё же знаю, что стоишь, не моргая, глядишь в одну точку застывшей фигурой и думаешь, думаешь, думаешь. Что такое? — Буду, — произносишь вдруг до ужаса странно, а затем сильнее притягиваешь к себе, прижимаешь, удерживаешь, будто я вот-вот уйду или исчезну. — Буду рядом, обещаю. Лучше бы я не слышала последней фразы. Ведь с ней что-то не так. Я тут же нахожу твой взгляд, встречаю его своим, ищу опровержение своей идиотской догадке. Помимо завораживающего блеска в нём читается что-то ещё, но что именно прознать не могу. — Что с… — хочу уже выведать, но ты перебиваешь. — Сделаешь для меня кое-что? — по интонации ясно, что говорить этого ты не собирался, но решил, что должен. Решил только сейчас, в эту секунду. С виду безмятежен: спину держишь прямо, смотришь немного свысока — всё как обычно. Почему же у меня дурное предчувствие? — Сделать что? — Запомни, что я на твоей стороне, — глазами ты требуешь понять что-то, что мне неизведано, прочесть мысли, услышать. — Даже если стану врагом для всех вокруг, я на твоей стороне. Врагом? Каким ещё врагом? Ты же не всерьёз, верно? Простое предупреждение на случай неприятностей? — Почему вдруг говоришь такое? — ладонями тянусь к твоей груди, укладываю их на сердце, прощупываю ритм, будто это поможет понять тебя. — Что случилось? Жаль, что выпытывать смысла нет. Люцифер — это сдержанное молчание о собственных проблемах. Он не делится болью. Никогда. — Ничего не случилось, — чётко проговариваешь каждое слово и звучишь убедительно. Энергия тоже в порядке. Это ведь должно успокоить меня, да? — Просто постарайся запомнить. Люцифер — это стойкое принятие реальности и ни единой попытки пожаловаться на судьбу. Со всем справляется в одиночку: не желает взваливать на чужие плечи свой тяжкий груз. А мне бы так хотелось исцелить его душу, смягчить боль, но всё, чего могу — довериться. — Хорошо, — с жутким трудом даётся просто согласиться и не задавать больше вопросов. — Хорошо, — повторяешь услышанное и накрываешь кротким, благодарным поцелуем мои губы. Сделаю, как просишь, раз это так важно для тебя.Люцифер
Родные покои в замке ада посещаю нечасто, лишь в критические моменты. Вот как сейчас, когда стакан, наполненный жидкостью благородного золотистого цвета, яростно влетает в стену и разбивается в мелкие осколки. Не успел отпить и глотка: нервы ни к чёрту. Отменный виски двадцатилетней выдержки меня простит. Не прощу я. Сам себя. За то, что намереваюсь сделать. — Готов? — Цербер появляется в моей комнате и тут же отпивает глоток бодрящего напитка из бутылки, что стоит на столе. Взгляд кидает на останки стакана, лежащие в небольшой алкогольной луже. — Вау, да ты совсем не в духе. Зато ты собран и деловит. Сразу видно, что полон забот в связи с предстоящей миссией. — Почти готов, — вымученно надавливаю большими пальцами на глаза, игнорируя последнюю фразу. — Дай мне ещё немного времени. — Не успел нормально попрощаться? — бес, конечно же, догадывается откуда берёт истоки моё паршивое настроение и сверкает любопытным взглядом. Стул ставит спинкой ко мне, усаживается на него, широко расставив ноги, руками обнимает спинку и глядит, готовый слушать. — Даже не рассказал, — поправляю на более точный вариант. — Ей грозит опасность, если узнает хоть что-то. Знать заранее о нападении на Цитадель и не сообщить властям — преступление, равносильное самому нападению. — Верно, старикашка Кроули любитель устроить допрос с пристрастием, — со мной охотно соглашаются, а затем пытаются сопереживать. — Нелегко тебе пришлось? Кидаю на товарища молчаливый взгляд по которому всё ясно без слов. Нелегко — слишком мягко сказано. Прямо сейчас меня разрывает на ошмётки от желания оставить всё, как есть и послать к чертям план Вельзевула с Адмироном. Никогда в жизни мне не было так зверски тошно от себя самого, как сегодня. Когда целовал эти губы и строил вид, будто всё в порядке, будто не исчезну уже этой ночью и не сделаюсь гребаным преступником. Чего ради — неизвестно, как и то, будет ли оправдан риск. Терпеть не могу действовать вслепую, аж воротит. — Пообещай одну вещь, — пилю командира требовательным взглядом. — Я заинтригован, — бес улыбается и склоняет свою белобрысую голову вбок, подпирая щёку кулаком. — Всё, что угодно, лишь бы скрасить твой скверный видок. — Ты будешь присматривать за ней, — утверждаю слишком уверенно, так что не возразить или оспорить. — И если над школой нависнет угроза, ты переместишь её оттуда. Далеко, туда, где никто не найдёт. Так мне спокойней. Сам больше не смогу наведываться наверх: меня объявят в розыск. Буду под пристальным надзором отца, притворяться его пешкой и покорно выжидать команд. А вот этот плут везде прорвётся, в каждой бочке ведь затычка. Появляться в школе и оставаться незамеченным для него проще простого. — Можешь рассчитывать на меня, — подытоживает Цербер, призывая не беспокоиться об этом. — Куколку в беде не брошу. Хочется верить. Ну что, осталось последнее дело. — Встречусь кое с кем и буду готов выдвигаться, — решительно поднимаюсь с кресла, опираясь ладонями о колени. Цербер видит меня насквозь. Не препятствует, ни о чём не расспрашивает. — Поторопись, Господин скоро призовёт тебя, — кидает лениво, затем кратко вдыхает воздух носом. — И передавай пламенный привет Геральду. Выдаёт и исчезает, а я лишь безынтересно усмехаюсь, глядя в пустую точку, где только что сидел бес. Чёртов всезнайка. На улице уже затемно, шумно льёт беспощадный ливень. Черепица на крыше школьного замка блестит и переливается от бесконечно спадающих на неё капель. Звёздное небо затянуло серыми тучами, которые намекают на то, что прекращаться дождь и не собирается. Моя собственная звезда где-то там, в стенах школьного общежития. Уже готовится ко сну или проводит время с друзьями. Делится светом, любит, дорожит. А вот он я: скрываюсь в тени, промокший до ниточки. Поджидаю Геральда в мрачном переулке между зданием школы и больничным крылом. Скверное местечко. В школу заявиться не могу. Нельзя, чтобы нас увидели вдвоём перед моим исчезновением, иначе Геральда тоже приплетут в изменники. Не хочу рисковать кем-либо. Демон появляется довольно скоро: тяжёлой походкой топает через переулок, накинув капюшон своей чёрной мантии, которую носит уже лет сорок, не снимая. Будто бы она поможет не промокнуть. Узнаёт мою энергию, тут же тормозит. — Почему ты здесь? — пара уверенных шагов ко мне, и теперь могу разглядеть его непроницаемо строгое лицо. Заговорчески оглядывается по сторонам, убеждается, что рядом никого нет. — Уже сегодня? Он знает о происходящем, наслышан от Адмирона. К счастью, для старика, вроде него, это не опасно. Пара колбочек с зельями, которые тот вечно носит с собой, и никакие допросы ему не страшны. Выкрутится. — Сегодня, — киваю. — И у меня мало времени. — Неужели зашёл сказать «пока»? — идиотская ирония, которая ничуть не поднимает настроение, но всё же вызывает у меня кислую усмешку. В своём репертуаре. — Пока, — слишком скверным тоном, но всё же подыгрываю. — Очень обходительно с твоей стороны, — мою усмешку отзеркаливают. Атмосфера странная. Душевная, оттого и странная. С минуту стоим безмолвно. Шум дождя не даёт сконцентрироваться на нужном, а ведь сказать я хотел совсем не то. — Есть догадка, что следующей его целью может стать школа, — наконец, удаётся найти правильные слова. — Я сделаю всё, чтобы избежать этого, но если что-то пойдёт не так… — Я позабочусь о школе, — серые глаза Геральда выражают сопереживание. — Не думай ни о чём и делай, что должен. Снова киваю. Теперь уже благодарно. Стоим, смотрим друг на друга, а в голове проскальзывает мысль одна на двоих, будто бы то, что имеем сейчас — последние спокойные мгновения. — Как долго тебя не будет? — демон решается задать вопрос спустя какое-то время молчания. Долго. Именно это собираюсь ответить, но меня прерывают. — Что? — напуганный, до ужаса приятный женский голосок недалеко от нас. — Что происходит? Я не оборачиваюсь. Врастаю в землю, распадаюсь на протоны, электроны, ещё более мизерные частицы, которым во всех мирах даже не удосужились дать название. От меня остаётся только чувство жара, что подогревает грудь и уши. Греет не по-детски. Я не оборачиваюсь, не способен. Оборачивается Геральд: печально поджимает губы, вновь украдкой косится на меня. — Поговорите, — произносит спокойно, затем хлопает один раз по плечу, излучая искреннюю поддержку. — Уже поздно, я подожду её, чтобы проводить до общежития. Совершаю третий по счёту кивок демону, а когда поворачиваю голову в сторону Непризнанной, она уже совсем рядом. Смотрит на меня, как на предателя, дышит рвано: видимо бежала сюда. Неужели увидела из окна? — Куда же ты? — твердит слишком тихо, обнимает саму себя руками, изучает какую-то точку на моей груди, потрясывается. Услышала часть разговора, и это худшее. У неё слишком чуткая интуиция — это ещё хуже. Ей плевать на то, что стоит под проливным дождём и насквозь промокла. Плевать, что одета в ночную сорочку, на которую небрежно накинула один лишь вязаный кардиган кофейного оттенка. Плевать и на то, что сюда прибегает её белокрылый дружок, который увязался за ней. — Вики! — кричит он, появляясь неподалёку. На нём одежды не больше: серые домашние штаны в чёрную клетку и белая футболка. — Ты ведь вымокнешь, пошли отсюда! А потом он обнаруживает меня и нехило напрягается. Меня этот ангелок недолюбливает. Я давно понял, ещё тогда, когда дал ему задание передать кулон. Пацан даже собирается вмешаться к нам, но Геральд тормозит его одним движением руки, объясняет что-то, усмиряет. Не хватало ещё, чтобы полшколы собралось поглазеть на всё это. — Куда ты уходишь? — Непризнанная повторяет вопрос, а я всё ещё не придумал ни единой отговорки. Мне нечего ответить. — Не могу сказать. — А хочу. До смерти хочу. — Встань здесь, ты вся продрогла. Беру за руку и отодвигаю на пару шагов правее, к стене больничного крыла. Туда дождь не попадает: небольшой участок прикрывает выступающий край крыши. Моим словам вторит дрожащий выдох: — Ты правда был готов уйти, даже не попрощавшись? — негромкий голосок на грани срыва. Изо всех сил сдерживает слёзы, а я прилагаю столько же усилий, чтобы не выдать ей всю правду прямо сейчас. — Не хочу, чтобы ты уходил, пожалуйста, останься. Пощади. Не проси так. Только не об этом. Ведь если просишь ты, я сразу же хочу исполнить. Тебя я готов слушаться до конца своих дней, но сейчас не могу. Сейчас никак. Зубы сжимаю до явного дискомфорта в челюсти, чтобы не разболтать лишнего. Чувствую неладное в области горла: что-то давит на глотку. — Я быстро. — Не молчи. Успокой её. — Разберусь с одним делом и мигом обратно. Сам одёргиваю себя тут же. Да кто я такой, чтобы врать ей? Кем себя возомнил? — Нет, — мотает головой в стороны. — Ты лжёшь, я ведь чувствую. А ты прекрасна. Я прекрасней никого не видел. — У меня нет выбора, — руки тянутся к ней: убедить, сберечь, согреть. — Ты обязательно всё поймёшь позже. Я на это чертовски надеюсь. А она в ответ пальцами сжимает ткань моей водолазки, так сильно, что костяшки и без того бледных кулачков белеют. Удерживать обиду внутри больше не в силах: тонкие плечи начинают сотрясаться, а слёзы льются из покрасневших глаз, мерцающих влажным блеском. — Почему ты постоянно поступаешь так со мной? — меня изящно добивают, вонзают каждое слово, будто нож под ребро. — Почему оставляешь одну? Умоляю, перестань плакать. Не могу видеть, как ты плачешь. — Вики, посмотри на меня, — ладонями обхватываю симпатичное личико и направляю на себя. — Помнишь, что я пообещал сегодня днём? Ты помнишь? Хлопает влажными от слёз, длинными ресницами пару раз. — Что будешь рядом. Правильно. — Правильно, буду рядом, — я никогда прежде не прилагал так много сил, чтобы голос звучал спокойно и размеренно. — Что бы ни случилось, я всегда найду дорогу к тебе. Загляни в мои глаза. Видишь? Не вру, больше не посмел бы! — Ничего не понимаю, — головой мотает в стороны, не переставая шмыгать носом. — Зачем тебе уходить? На рефлексах отворачиваюсь куда-то вбок, в попытке как можно скорее найти достойный ответ. Там, у входа в переулок, за нами внимательно наблюдают зрители в лице Геральда и ангелочка. — Предназначение… — возвращаю взгляд к медово-карим глазам, когда улавливаю нужную мысль. — Ты спрашивала про предназначение, помнишь? Кивает. — Сейчас я должен уйти, чтобы исполнить своё. Выискиваю хотя бы каплю доверия, хотя бы крупицу. — Верь мне, — не выдерживаю: требую сам. Большими пальцами бережно вытираю мокрые дорожки с порозовевших щёк. — Ты должна мне поверить. Я знаю, нужно время, чтобы осмыслить, собрать себя по кускам и увидеть, как нуждаюсь в её содействии сейчас. Но это хрупкое, на первый взгляд, создание справляется удивительно умело. Находит в себе силы, всегда находила. — Хорошо, — шепчет дрожащим голосом. — Я тебе верю. Умница. Большего не прошу. Хотелось бы сказать и сделать ещё многое, но чувствую отцовский призыв: голова пульсирует и металлический запах крови бьёт по носу. Значит, пора. Мне приходится заметно сжать губы и сглотнуть неприятный ком, что стоит поперек горла, чтобы окончательно принять тот факт, что оставаться здесь уже недозволено. — А теперь послушай внимательно, — вновь заглядываю в глаза, удерживая на себе всё внимание. — Цербер присмотрит за тобой. Пока меня не будет, держись его и Геральда и постарайся не попадать в неприятности, договорились? Ты запомнила?! — Запомнила, — каким-то образом она чувствует, что я должен идти. Растерянно мечется ладошками по моей груди: не знает за что ухватиться. Беспомощно переминается с ноги на ногу. Затем неуверенно смотрит на Геральда со своим дружком, что стоят в стороне. Знаю, знаю. Геральд — твой преподаватель и не должен видеть нас вместе. А пернатик, который скалит на меня зубы, тем более. Вот только я терпением совсем не наделён. Да и что подумают другие, меня мало когда заботило. И, раз уж на то пошло, если сейчас не сделаю одну вещь, не уверен, что вообще смогу пережить предстоящее. Поэтому... Катись всё пропадом! — Иди сюда, — давлю на выдохе. Решаюсь на риск. Поцелуй, которым резко накрываю мягкие, солоноватые на вкус губы, выходит слишком жарким и ненасытным. Девчонка громко вздыхает, обжигая тёплым паром и вызывая у меня аномальные мурашки на затылке. Цепляется руками за мою шею, когда вдавливаю её сильнее в прохладную каменную стену. Я больше не жалею, что всё так вышло. Ведь смог почувствовать вкус этих губ ещё раз. Морщу нос: голова раскалывается от отцовского призыва, а я не в силах оторваться от Непризнанной. — Ступай, — она сама нехотя прерывает поцелуй и твердит почти беззвучно, пытаясь отдышаться. — Постарайся вернуться поскорее, я буду тебя ждать. «Я всё для этого сделаю» — твержу одним взглядом, затем мягко целую в последний раз и, не отрывая глаз от девчонки, совершаю шаг назад. Внимание привлекает амулет, что преданно висит на её шее. — Алый цвет тебе к лицу, — шепчу, разглядывая маленький камень красного цвета на серебряной подложке. — Не снимай его. Она кивает, нежно касаясь украшения. Я превращаюсь в кипящий сгусток боли. Ведь делаю то, что должен: щёлкаю в пальцы. — Легион в сборе, Господин, — торжественно заявляет Цербер, обращаясь к моему папаше. — Ждём ваших указаний. Я стою возле него. Сейчас мы одеты почти одинаково: массивные ботинки, штаны с объёмными карманами по бокам, свободная куртка с высоким воротом — всё чёрного цвета, в лучших традициях Ада. Отличает лишь оружие: у каждого своё. На моём поясе, в кожаных ножнах, висит внушительных размеров меч, выполненный из цветной стали, что сверкает алым блеском. На поясе беса два небольших кинжала с расписными рукоятями. Перед нами: армия взбудораженных демонов, подготовленных к началу миссии. Сатана удостоил всех чести: лично заявился на арену для тренировок. Участвовать в сражении, конечно, не станет, негоже ему руки марать. Желает повыделываться, куда же без этого. — Сегодня мы перевернём историю, друзья! — восклицает перед всеми, расставляя ладони в стороны, а сам вот-вот взорвётся от желания поскорее провернуть задуманное. Голову склоняет вниз, хищным взглядом исподлобья пилит каждого из легионеров и цедит сквозь зубы: — Покажите мерзким белокрылым отродьям на что способны. Никакой жалости, никакой пощады! Сказанное тут же находит отклик в сердцах солдат. Они ликуют и воспевают слова Владыки Ада: «Никакой жалости, никакой пощады!» Отец складывает руки за спиной, довольный ответной реакцией. Под нескончаемые возгласы демонов, медленно подходит к нам с Цербером и заговорчески склоняется к уху беса: — Главного советника Цитадели не убивать, привести ко мне, — отдаёт команду и ухмыляется кровожадно. — Хочу лично позабавиться с ним. — Как пожелаете, мой Господин, — покорно склоняется перед ним Цербер. Я только сильнее сжимаю кулаки, подавляя тошноту от происходящего и проклиная Адмирона с Вельзевулом за всё, на что меня обрекли. Радует одно. Среди присутствующих не вижу Арчибальта. Сделал, как велено: сбежал, а значит спасся. Хотя бы он.