Вики
— Видок у него поэтичный. Ади — глоток свежего воздуха в любой ситуации, где воцарила скука. Сейчас он пытается скрасить минуты ожидания, заговорчески глядя на директора Кроули, что стоит перед толпой сонных зевак. С самого утра нас всех собрали в центральном зале школы для оглашения новостей. Не дали толком проснуться, поэтому по помещению ходит возмущённый шёпот учеников. — Думаешь с бодуна? — Мими тут же поддерживает баловство демонёнка: пилит оценивающим взглядом пожилого ангела, скрестив ручки на груди. — Не думаю, а знаю, — ну а Ади рубит на корню. По-другому и не умеет. Вид у директора и впрямь разбитый: под глазами многослойные мешки, цвет лица граничит с серо-зелёным, тонкие губы изогнуты в кривую полоску, взгляд заторможенный. Он держит в руке свою трость и время от времени нашёптывает что-то двум стражникам, стоящим за его спиной. Охрана сегодня повсюду, не только за спиной у Кроули. По двое у каждого входа в здание школы. Меня одолевает неприятная тревога: сквозь грудную клетку проходит колючая дрожь. Что-то здесь не так. — Что-то здесь не так, — шепчет Сэми, странным образом озвучивая мои мысли вслух. Он нервно теребит шнурок от капюшона своей серой толстовки и оглядывается по сторонам. — Зачем столько стражи? — Наверняка наш старикан насолил кому-то, — Ади скрещивает руки на груди точно так же, как Мими. — И теперь жди беды. Сэми не согласен: — Если дело только в нём, тогда при чём здесь школа? — он натягивает на голову капюшон, желая хоть как-то спрятаться от происходящего. Нашу дискуссию перебивает голос Кроули. — Попрошу минуту внимания! — заявляет ангел, поднимая правую руку в воздух. Его просьбу тут же исполняют: зал окутывает гробовая тишина. — До меня дошли неутешительные новости, — размеренный вдох воздуха, подготавливающий к тому, что новость и впрямь будет не очень. — Этой ночью чернокрылые легионеры под командованием Владыки Ада сокрушили Цитадель. По залу тут же проходит волна ошеломлённых вздохов, а директор замолкает, давая слушателям немного времени, чтобы переварить информацию. — Цитадель — это же… — я не сразу вспоминаю о чём именно речь. — Верховная власть нашего мира, — продолжает за меня Ади. От былого задора не осталось и следа: веснушчатое лицо накрывает мрачная тень. Если серьёзен даже Ади — это значит, что всё плохо. — Он сказал, это сделали чернокрылые легионеры под командованием… — пытаюсь убедиться, что верно расслышала. — Владыки Ада, — демон вновь договаривает за меня. Сейчас я замечаю, что Ади не просто серьёзен. Он неподдельно напряжён и даже неосознанно становится ближе к напуганному Сэми, слегка заслоняя его своей спиной. А директор продолжает: — К сожалению, среди легионеров, предавших устои нашего мира, присутствовал ученик этой школы. — лицо Кроули делается самодовольным, оно выражает фразу: «Я же говорил». — Имя этого ученика Люцифер, сын Сатаны.Музыка: Luigi Rubino — Oltre la voce
Моё сердце завязывается в узел. Сжимается резким спазмом. Пока по залу проносится вторая волна удивления, я на мгновение выпадаю из реальности, ощущая потемнение в глазах. Ноги еле держат, не слушаются. — Враньё, — давлю почти неслышно: фраза сама срывается с губ, без моего ведома. — Не верю. Вздор, наглая ложь. Сэми заботливо приобнимает меня под локоть. — Он не врёт, — твердит так же тихо, внимательно всматриваясь в старика. — Директор говорит правду, я чувствую. — Не может быть, — мотаю головой в стороны, пока стараюсь совладать с тремором во всём теле. — Это не может быть правдой. Отрицание — банальный механизм защиты собственного сознания. Но это как раз то, что мешает видеть ясно. — Вспомни вчерашнюю ночь, — Сэми пытается вразумить меня, склонившись ближе к уху, чтобы другие не слышали. — Хоть ты не захотела рассказывать мне, что между вами случилось, но вы явно прощались. Куда, по-твоему, он уходил? Верно, куда? Куда ты собирался уйти, пока твердил мне, что будешь рядом? Куда ты собирался уйти, пока стоял под проливным дождём, поджидая Геральда этой ночью? Я всё поняла. Почувствовала неладное, заприметив из окна общежития, и сразу бросилась к тебе. Сэми был со мной в тот момент и ринулся следом, став невольным свидетелем всего случившегося. Я знала: ты не просто уходишь, ты покидаешь Так куда же ты ушёл, Люцифер? — Я… — поток терзающих мыслей не даёт дышать ровно. Выходят не слова, а нелепые обрывки. — Я не знаю. — Он предатель, Вики, — Сэми опускает взгляд вниз, ему тяжело говорить мне подобное, ведь тонко ощущает всё, что чувствую. — Прости, но всё сводится именно к этому. Нет. Хватаюсь за медальон, что висит на шее, пытаясь прикоснуться к близкому и родному, пытаясь понять хоть что-то. Нет. Воздуха. Мне нужен воздух! Глаза не видят, уши не слышат: эта толпа вокруг, Сэми, что глядит на меня встревоженно, перешептывания учеников — всё превращается в бессмысленную кашу. Нет. Чувство страха парализует, делает беспомощной, ватной марионеткой. Оно заставляет меня желать поступить самым трусливым образом. Сбежать. И я сдаюсь: делаю маленький, неуверенный шажок назад, растерянно пячусь, врезаясь в кого-то позади. Кого-то, кто ворчит, но я всё ещё ничего не слышу. — Вики? — Сэми пытается окликнуть меня и привести в чувства, замечая неладное, вот только я уже выдираю свою руку из его дружеской хватки, разворачиваюсь и несусь прочь из зала, расталкивая всех на своём пути. — Вики, постой! Бесполезно: меня не остановить. Я мчусь, сломя голову, под стук собственного сердца, пытаясь видеть хоть что-то через влажную пелену на глазах и всхлипывая время от времени. Нужно бежать! Подальше, поскорее! Был бы только смысл. Ведь от услышанного не убежишь. А ноги всё продолжают жить своей жизнью. Они приводят меня к месту, что уже успело стать значимым. Месту, которое хранит в себе тысячи тёплых красок. Я обессиленно падаю вниз, упираюсь ладонями о землю у обрыва островка. Того самого, где ты поцеловал меня в самый первый раз. Неподалёку дуб. Тот самый, у которого просидели до заката, разговаривая о сокровенном. А рядом несколько маргариток. Тех самых, что цветут здесь с недавних пор. Я закусываю нижнюю губу до боли, ведь больше не могу противиться другой боли. Внутренней. Самой омерзительной. Слёзы бесконечным ручьём падают наземь: рыдать навзрыд выходит легче всего, когда находишься в одиночестве. Быть может, для этого я и сбежала. А вот мотивов твоих поступков понять не могу. Почему ты пошёл на всё это? Зачем выбрал столь жестокий путь? Я думала, ты спасаешь, а не губишь. Я думала, ты другой. Я так сильно была в этом уверена. Глаза приходится зажмурить: мне тяжело даже просто смотреть. Ладонь прикладываю к содрогающейся груди, где всё сжимается, переворачивается и спазмирует. — Неужели я ошиблась в тебе? — давлю в полубреду, пытаясь не задохнуться от обиды и страха. — Неужели ошиблась? Ты ведь знал, что после этого станешь врагом для всех вокруг, ты ведь знал, что после этого мы больше никогда не… Врагом… Вдруг замираю всем телом. Внезапно ко мне подступает блеклая тень догадки, а вместе с ней истинный нерушимый покой. Я равномерно выдыхаю воздух, прекращая плакать, а затем открываю пощипывающие от слёз, влажные глаза. Одно воспоминание. Всего лишь одно крохотное воспоминание моментально усмиряет всю мою боль. Даже если стану врагом для всех вокруг, я на твоей стороне. Теперь понятно. Вот дурёха. Я тихонько усмехаюсь над собой же и поднимаю осознанный взгляд выше: на массивной ветке такого родного дуба беззаботно сидит пара ласточек. Они воркуют и ласково чистят пёрышки друг другу. Мне нисколько не завидно. Я за них рада. Ну правда, какая же дурёха. Верь мне. Ты должна мне поверить. Ты ведь готовил меня заранее, а я так легко повелась на их слова. — Прости, что не сразу вспомнила, — тёплые солнечные лучи плавно выползают из-за туч и приятно подбадривают, озаряя моё лицо. Я совсем позабыла, что обещала верить тебе. — Я тоже на твоей стороне, — шепчу и вновь сжимаю пальцами медальон с алым камнем, который почти физически согревает меня изнутри. — Даже если станешь врагом для всех вокруг. Я выполню обещание. Пара ласточек перебирается ко мне. Садятся на землю рядышком, так близко, что могу прикоснуться, стоит только вытянуть руку. Их предназначение — быть символом счастья и домашнего уюта. Ты спрашивала про предназначение, помнишь? Сейчас я должен уйти, чтобы исполнить своё. А про твоё я всё ещё ничего не знаю, но каким бы тернистым оно ни было, я непременно поддержу. И ты обязательно его исполнишь. Справишься, я в этом уверена. Губы расплываются в грустной улыбке. От того, как отчётливо воспроизвела твой прекрасный голос в памяти, а может, от того, что, наконец, прислушалась к своему сердцу. Ведь сердце никогда не обманет.Стоп музыки
Сэми
— Вики, постой! — я пытаюсь остановить подругу, которая после новостей о Люцифере кидается прочь из зала на глазах у всех учеников и директора. Она точно не в порядке: вся побледнела, трясётся, а в глазах ясно читается боль. Мне кажется, что я должен догнать её, успокоить и, наверное, извиниться. Пускай я не доверяю Люциферу, пускай мы даже чуть не поссорились вчера с Вики из-за их дурацкого поцелуя и этой странной сцены под дождём, о которой она потом не хотела говорить! Мне не стоило упоминать так прямо о том, что этот демон и вправду был среди легионеров. Не нужно было вот так просто рушить все надежды подруги. Я олух: ошибся, не подумал! — Оставь, — меня за руку хватает Ади и совершает одно кроткое движение головой в сторону. Голос ледяной до чёртиков, ладонь тоже: мой демон сам не свой. — Ей нужно время, чтобы всё принять. Верно. Погодите, чего? Казалось, будто он не слышал, о чём мы с Вики шептались только что, но почему-то выглядит так, словно всё знает. Знает о её чувствах к сыну Сатаны? Откуда и как давно? Удивлённо всматриваюсь в его мрачное и серьёзное лицо: глаза глядят в одну точку, желваки подрагивают, а потом вдруг осознаю. Нашу Вики он сейчас понимает, как никто другой. Ведь дорожит Люцифером не меньше, чем она. — У него точно была причина, — Ади выдаёт это сам себе, задумчиво рассматривая пол. — Он бы не сделал этого просто так. Причина? Его отец — Владыка Ада. Даже если весь этот переворот был Люциферу не по душе, отказать собственному отцу он не смог. Вот и вся причина. Я виновато поджимаю губы. Ужасно видеть, насколько Ади с Вики тяжело, и не иметь возможности помочь хоть как-то. Хотя бы чем-то. Как долго я буду столь бесполезным для всех вокруг? А Кроули решает оставить произошедшее без внимания и продолжает говорить: — К счастью, беспокоиться вам не о чем, ситуация под контролем. Участники переворота непременно будут пойманы и обезврежены, — он твердит так, будто от этих слов должно стать спокойней. — Нет причин покидать школу, здесь вы находитесь в полной безопасности. Продолжайте учиться и ожидайте дальнейших новостей. Завершает монолог и, даже не поднимая глаз на учеников, поспешно покидает зал вместе со своими стражниками-прилипалами. Толпа остаётся наедине с тишиной, которая длится совсем недолго. Толпа подобна единому живому организму. У неё общее сознание, предсказуемая последовательность действий и собственный набор закономерностей. Одна из этих закономерностей гласит: напуганная толпа всегда стремится найти козла отпущения. — Во всём демоны виноваты! Они опасны для общества! — восклицает кто-то из белокрылых учеников. Помещение тут же окутывает возмущённый шум с разных концов зала. — Кто бы говорил! С чего взяли, что святоши не замешаны? — вторят чернокрылые. Одни винят других, и наоборот. Перепалка, в которой нет настоящего виновника, никогда до добра не доведёт. Я прикрываю глаза, а хочется ещё и заткнуть уши. Мне страшно, и это чувство уже порядком достало. — Хватит, — давлю слишком тихо и неуверенно. Меня не замечают, да и не должны: они слишком увлечены идиотским спором. — Не слушай их, — Ади единственный, кто видит моё состояние и пытается успокоить. — Пойдём отсюда. Нет. Я прекрасно знаю, что будет, если мы уйдём и оставим всё, как есть. Они переругаются и только сильнее приблизят ситуацию к настоящей катастрофе. К войне, после которой нашему миру придёт конец. Мне уже знакомо нечто подобное. Видел в одном из своих вещих снов. — Учитель! — во время школьного обеда я заваливаюсь в класс Геральда. Ребята уже привыкли, что я слишком часто стал беседовать с ним, вместо времяпровождения под деревом у школьного двора. Это уже стало обязательным пунктом в распорядке дня. Ну знаете, типа: проснуться, умыться, позавтракать, сделать домашку, рассказать Геральду об очередном кошмарном видении, каждое из которых я предпочёл бы навсегда удалить из своей больной памяти. — Что на этот раз? — демон тоже свыкся с моими визитам, хотя точнее будет сказать: он как раз тот, кто попросил делиться с ним всем, что увижу. Короче говоря, мы с Геральдом теперь что-то вроде тайных друзей. — Война, — я почти по-хозяйски усаживаюсь за парту напротив учительского стола, пока демон внимательно слушает. — Это была самая настоящая война. Страшная, кровавая! Куча мёртвых крылатых тел, а я бродил подле них, скитался среди падших войнов, пытался помочь хоть кому-то, но всё бестолку. И самое ужасное: в этой войне… Я резко замолкаю от того, насколько плохо может прозвучать дальнейшее. — В этой войне что? — Геральд вопросительно поднимает густые брови. Меня всегда удивляла его способность стойко принять любую новость. — В этой войне мы проиграли, — давлю, встревоженно перебирая собственные пальцы. — Кем бы ни был наш противник, ему удалось нас сразить. Демон всего лишь холодно кивает. Скрещивает пальцы обеих рук и подносит к собственному подбородку, обдумывая услышанное. — Не молчите, учитель, — может Геральд и умеет принимать любые новости, зато я нет. — Мы обречены, да? — Как знать. Ну неет. Нет, нет, нет! Только не этот шаблонный и размытый ответ. Вот за что вы так со мной?! — Но ранее вы говорили, что все мои видения обязательно сбудутся! — И они сбудутся. Если не изменится нынешнее положение дел. — К чему это вы клоните? — К тому, что если кто-то вмешается в привычный ход событий: изменит свои намерения или появится там, где его быть не должно было, то и будущее станет другим. А вот этого я не знал. — Значит, будущее может быть гибким, как жвачка? Геральд издаёт кислый смешок и на секунду закатывает глаза из-за моего неудачного сравнения. — Да, Сэми, будущее может быть гибким как жвачка. Ангелы и демоны — вечная вражда, гадкая ненависть, но какой в ней толк? Вы ведь и сами уже не помните, с чего всё это началось, просто слепо гнобите друг друга без весомого на то повода! — На кой чёрт нам убивать своих же, вы совсем умом тронулись, подстилки Сатаны?! Остановитесь. Так нельзя. — Да чтоб нас подставить, вот зачем! Нельзя, чтобы сон сбылся. Не позволю. Я сделаю будущее гибким! Сделаю самым гибким из всех! — Хватит! — восклицаю на удивление громко и твёрдо. — Прекратите обвинять друг друга! Толпа затихает. Вот только теперь все косятся на меня, а я понятия не имею, что говорить дальше. Блин, блин, блин. — Мы должны поддерживать друг друга, — голос дрожит, но всё же вынужденно продолжаю свою мысль. — Если переругаемся, ничего от нас не останется! — О чём ты там пищишь, пернатик? — язвит какой-то демон. Вполне ожидаемо. Я и забыл, что всегда остаюсь в стороне в подобные моменты и никогда ещё не давал себе волю выговориться. Я словно маленькая тень, говоря одним словом: неавторитетен. Все помнят меня, как «того самого тихоню-ангелочка, который дружит с сыном Вельзевула и дочерью Мамона». Откуда мне это известно? Когда ты молчалив, в комплекте с этим невесёлым качеством идёт ещё одно: наблюдательность. Вот и приходится всегда быть в курсе того, что о тебе твердят окружающие. — Сэми верно говорит, — на защиту становится Ади. Он уверенно выпрямляет спину, приковывая к себе всеобщее внимание. — Ситуация дерьмовая, хуже не придумаешь, и мы понятия не имеем, что будет дальше, но даже если так… — демон окидывает всех волевым взглядом. — Нужно быть командой, а не глотки друг другу грызть! Кажется, что к Ади готовы прислушаться. Чернокрылые уж точно. — Наверняка, твой отец тоже предатель, сын Вельзевула! — не унимается кто-то из ангелов. — Теперь-то он сможет выбиться в верховную власть. Ади довольно терпелив и у него доброе сердце. Но только не тогда, когда пытаются очернить его близких. — Что ты сказал? — подобных слов мой демон ни за что не простит: тут же рвётся в бой на обидчика. — Повтори-ка, ублюдок? Дело пахнет жареным. Мы с Мими успеваем схватить его по обе стороны за руки, а то ведь набедокурит. — Закончили этот балаган, — низкий, повелительный бас осаждает всех присутствующих и заставляет умолкнуть. — Всем немедленно разойтись по классам! Хвала Шепфе, это Геральд. Недовольный, сердитый Геральд. И прямо сейчас я до чёртиков рад его видеть!Цербер
— Этот последний, — объявляет один из легионеров, сбрасывая в глубокую яму окровавленный труп очередного белокрылого стражника, погибшего в минувшую ночь. Яма тёмная и уже смердит. Я стою на самом краю и бездумно провожаю взглядом падающее вниз тело. На дне ямы около сотни таких же. Кстати, Цитадели крышка. Она оккупирована чернокрылыми. Часть верхушки получила прямой билетик в Небытие, а их главный красавчик — советник Эрагон, взят в плен. Всё прошло как по маслу. Я ведь всегда говорил: не стоит недооценивать эффект внезапности. Эти зазнавшиеся недотёпы совсем не ждали нападения и вот итог. Балом теперь правит Сатана. Finita la commedia. Неподалёку от меня двое легионеров радуются, что закончили грязную работёнку, с которой возились который час: — А с остальными что? Ну этими, белокрылыми? — презренно ехидничает первый. — Небось сами от страха помрут, когда узнают, что власть теперь в наших руках. — Все теперь находятся под контролем Тёмного Владыки: скажет плясать — будут плясать, скажет сигануть в яму — и это выполнят, — отвечает второй. — Верно, жизни им теперь не будет. Что это за жизнь, когда ты безвольная игрушка? Первый смеётся. Второй тоже. Ха-ха. Очень смешно, обхохочешься. Ладони протестующе сжимаются в кулаки, пока держу их в карманах чёрных штанин. Продолжаю смотреть в пустую точку где-то внизу ямы. А ещё подумываю спрыгнуть туда же. Сброситься бы с высокого обрыва да разбиться в смятку. Исчезнуть навсегда, раствориться в ничто, освободить себя от удручающих оков. Вот только не могу: дел слишком много. Владыка не щадит. Ещё и Люциферу пообещал следить за его проблемной девицей. Ничего не поделаешь: Наследнику я отказать не в силах. Питаю к нему слишком крепкую привязанность и даже догадываюсь об истоках этих чувств. — Не убивай! — молит Госпожа Элен, обнимая за плечи моего Господина, что жестоко наказывает провинившегося адского стражника ударами розг. — Сатаниэль, сжалься над ним, прошу! Всё напрасно: нет больше во Владыке ни жалости, ни сочувствия. Ни любви к своей супруге. Он грубо хватает её за шиворот струящегося алого платья и наносит хлёсткую пощёчину, отчего Королева падает на пол, отползая прочь. Сидит на мраморном камне в полулежачей позе рядом со мной, касаясь пальцами покрасневшей щёки, по которой текут влажные дорожки слёз. Я в образе чёрной псины: бесполезный и никчёмный. Могу лишь с грустью поддеть носом ладонь Госпожи, выражая поддержку. Она вздрагивает, но затем оборачивается на меня с самым отчаянным видом. Добрые глаза сверкают, выражая боль и горечь. Губы поджаты и дрожат. А затем очаровательный трюк. Завидное умение, которое эта женщина проворачивает каждый раз, вызывая у меня тепло где-то в области груди. Тот самый трюк: мягкая, смиренная улыбка, что находит место на её светлом лице даже в самые тяжёлые моменты. Элен склоняется к моему уху и шепчет почти неслышно: — Мой милый Цербер, — нежные женские ладони гладят меня по морде, да так приятно, что глаза невольно прикрываются. Эти ладони пахнут безграничной тоской, отчаянием, а еще, еле уловимо, полевыми цветами. — Пообещай мне кое-что, ты единственный, кого могу попросить. Я открываю свои очи и заинтересованно смотрю в её тёмно-карие. Хотел бы я, чтобы моей хозяйкой была эта женщина. Для вас что угодно, Госпожа. Облизываю один раз её пальцы в знак согласия. — Со мной скоро что-то нехорошее может случиться, — запинается, всхлипывает, но вновь берёт свои эмоции под контроль. — Ты, пожалуйста, присмотри за Люцифером. Он станет королём, непременно станет, и всех вас спасёт, слышишь? Он и тебя освободит, я это точно знаю. Ты мне веришь? Облизываю мягкую кожу вновь. Госпожа как никто другой понимает свою судьбу, подмечая все изменения в чернеющей душе нашего Владыки. И мне так хотелось бы сделать для неё хоть что-нибудь. Уберечь от беды. Но что я могу, когда связан нерушимыми стальными цепями с её будущим убийцей? Хоть освобождение, о котором Королева постоянно твердит, совершенно невозможно. Ни с чьей помощью. Моя жалкая доля — навечно быть лишь слугой. Второсортным существом, не имеющим своей собственной воли. Но разве это так важно сейчас? Когда я не в силах отказать столь прекрасной душе. То было за день до смерти Госпожи Элен. От воспоминаний отвлекает внезапный хлопок по плечу: — Командир, опрокинете с нами пару рюмашек за успешную миссию? — твердит один из моих ребят. — Не в этот раз, дружок, — отвечаю со скучающим видом. — Веселитесь без меня. И с каких пор я стал таким занятым? Три удара металлическим кольцом, торчащим из головы быка, о дверь, выполненную из тёмного дуба заставляет вспомнить о том, как наведывались сюда в прошлый раз. Весело было. Жаль, что в этот раз ситуация обернулась иначе, и весельем совсем не пахнет. Дверь не открывают, зато в прошлый раз отворил приветливый дворецкий семьи. Подготовился заранее и упрятал слуг? Благородно, очень в твоём духе. — Раз дверь не открывает, нужно выбить, — предлагает один из бестолковых чернокрылых стражников, что стоит за моей спиной с оружием в руках. Я совершаю вдох воздуха носом и прикрываю глаза, распознавая необходимые оттенки ароматов. Понятно. Стражник отходит на пару шагов назад, в попытке разогнаться, чтобы совершить задуманное, но я выставляю перед ним ладонь, заставляя притормозить. Обхватываю ручку двери и толкаю от себя: открыто. — Ожидайте здесь, ребятки, — приказываю спокойным тоном. — Ваша помощь не понадобится. Не понадобится, ведь хозяин поместья слишком миролюбив. Князь Обжорства стоит ко мне спиной в гостиной напротив панорамного окна и задумчиво смотрит вдаль. Там, на горизонте, его личные сады и урожаи, за которыми всегда заботливо следили преданные слуги. Он оборачивается ко мне: рыжая щетина на бороде слегка запущена и отдаёт сединой, взгляд зелёных глаз уставший, но всё с тем же озорным прищуром. Выдаёт добродушную улыбку. Я — грустную. — Вы ведь в курсе, зачем я пришёл? — твержу напрямую, не желая тратить время на приветствия. Князь задумчиво опускает взгляд и смотрит в пол какое-то время. — Как Адмирон? — решает спросить после многозначительного молчания, пропуская мои слова мимо ушей. — Им займётся Хабарил, — сверлю демона безпристрастным взглядом, пока стоим друг напротив друга. — Ну а вам достался я. — Так значит, мне свезло, — князёк издаёт заразительный смешок, сочувствуя своему товарищу. — Хабарил не самая лучшая компания, ты со мной согласен? Интересоваться чужим мнением или хотя бы делать вид — приятная черта характера. Да уж, Хабарил — та ещё задница. — Согласен на все сто, — разговор поддерживаю, а сам концентрируюсь на эмоциях собеседника. — Вам известно, что я не могу ослушаться приказа Господина? Последнее звучит виновато. Мне и вправду довольно неуютно от происходящего, но хозяин уже нашептал команду своему покорному зверьку. Очень жаль, что в нашем случае это команда: «Фас!». — Премного наслышан, — и снова широкая улыбка с мудрым огоньком в глазах. — Мне было велено заключить вас под стражу и доставить к Владыке Ада, — объясняю демону то, что ему известно итак. — Вы с Адмироном Винчесто пробрались в тюрьму ада и вызволили одного из древнейших заключённых. Того самого, что по "счастливой случайности" знает главный секрет моего Господина, за которым вы оба так рьяно охотитесь. Хороший ход. Хороший, да только от него несёт смертью. Причём вашей. Ну серьёзно, не думал, что эти двое окажутся столь отчаянными безумцами. Рыжеволосый князь совершает тяжёлый вздох и кивает головой. — Ты всегда был неплохим собеседником, Цербер, за это я тебя уважаю, — он умело игнорирует мою прямоту, безмятежно усаживается на диван и приглашает повторить за ним. — Я не намерен усложнять тебе задачку, но ведь пара минут у нас в запасе есть, верно? — Разумеется, — миленько улыбаюсь в ответ и сажусь напротив, не отрывая хитрого взгляда от демона. С виду и не скажешь, но князёк пахнет скорбью. Он прощается с жизнью, вот только не рано ли? — В твоих глазах так много вопросов, — очень точно подмечает Князь Обжорства, — Быть может, желаешь их озвучить? Ага. Есть одна вещица, которую я до сих пор прознать не в силах. Жертвенность. — Всего лишь один: оно того стоило? Вся эта заварушка, что проворачивается за спиной у Господина абсолютно очевидна и ясна для меня. Я не против и не за. Секрета не выдам, ведь меня это не касается, но одного уяснить не могу: неужели столь гиблая игра стоит свеч? — Иногда ради благого дела, приходится жертвовать всем, мой друг, — угнетённо улыбается демон. — Но ведь от этого только интереснее жить, не правда ли? Даже не знаю. Понятнее не стало. — Выпьешь со мной? — интересуется и, не дожидаясь ответа, тянется к бутылке с красным сухим вином, что стоит на столе перед нами. — Составь компанию, а затем можем выдвигаться. Последняя фраза — ложь, я чувствую, даже не применяя своего обоняния, а рыжеволосый и не пытается этого скрыть. Ты чего удумал? Показывай уже свой фокус. Взглядом сверкаю к стеклянной бутылке, к двум подготовленным заранее бокалам на тонкой, изящной ножке: всё в порядке, подвоха нет. Крупные мужские руки, покрытые рыжим волосяным покровом, разливают терпкий алый напиток по двум ёмкостям. Одна достаётся мне. Со второй князь мешкает. Тянется в карман своего длинного кожаного пальто, вытаскивает маленькую колбу с жидкостью чёрного цвета. Легко и равнодушно выливает в свой бокал. А вот и заяц из шляпы фокусника. Я искренне усмехаюсь, не скрывая удивления. Такой, значит, конец ты для себя избрал? — Возможно это излишняя своенравность, — демон замечает мой озадаченный взор и разъясняет с завидным спокойствием. — Но вместо неминуемой смерти от рук врага, я предпочту закончить свой путь здесь, в стенах родного дома. Сказать честно, я приятно удивлён. Может, это и есть истинное свободолюбие — самостоятельно закончить свою жизнь, стоит только кому-то покуситься на её свободу? Внимание привлекает уже знакомый стеллаж с коллекционными фигурками, которые так заинтриговали меня в прошлый наш визит. — А ведь мне и впрямь всегда нравились ваши игрушки, князь, — твержу мечтательно, принимая в руки бокал с алкоголем. Нравились так же, как и ты сам. — Можешь забрать их себе. Уверен, из тебя выйдет бережный хозяин, — князь демонстрирует небывалую щедрость, а сам впервые делается серьёзным. Ладонью пробирается в другой карман своего одеяния, достаёт письмо, кладёт на стол и заговорчески придвигает ко мне. — Ты знаешь, кому это передать. Окажи старику последнюю услугу. Ещё бы я не знал. — Передам в лучшем виде, — прячу письмо во внутренний карман своей куртки. — Значит, могу не беспокоиться, — благодарный взгляд, в котором только сейчас виднеется скромная тоска. Князь вытягивает руку с отравленным бокалом, приглашая чокнуться с ним. — Прощай, Цербер. В комнате раздаётся характерный звук. Никогда ещё звон бокалов не звучал столь печально. — Прощай, Вельзевул. Я ещё шестьдесят секунд молча сижу рядом с безжизненным телом князя, развалившимся на диване. Просто слушаю, как тикают стрелки настенных часов, провожаю в последний путь, выражаю уважение. Подмечаю сам для себя, что даже умерев, Вельзевул выглядит тем ещё весельчаком: губы застыли в полуулыбке, глаза будто бы тоже улыбаются, хоть и прикрыты. На полу разбитый бокал, выпавший из руки, в момент, когда жизнь оборвалась. Нужно закругляться. Стремительно опустошаю свой бокал вина и деловито ставлю его на стол. Далее обыденный спектакль, незатейливая игра слов: «Когда я пришёл, князь уже был мёртв» и так далее и тому подобное. Тело — к Господину. Господин злится, что не смог убить его сам: ворчит, буйствует. Но это так, ярость на пять минут. Все его мысли сейчас заняты другим: истязанием красавчика-Эрагона. Затем ещё парочка не самых приятных делишек и, наконец, долгожданное: «На сегодня задачи закончились, ступай». Ура. Конец «рабочего дня». Мне остаётся облегчённо щёлкнуть в пальцы и выполнить последнюю миссию. Ту, что явно приятнее всех предыдущих. Куколку нахожу неподалёку от школы, у обрыва островка на окраине Дремучего леса. Сидит у самого края, обняв колени руками, и смотрит в звёздное небо. — Как дела, Цербер? — спрашивает ласковым голоском ещё до того, как оборачивается. Каким образом ей удаётся распознать моё присутствие, учитывая, что энергией похвастаться не могу — настоящая загадка. Ещё одна загадка: чего она делает тут, когда на улице уже поздняя ночь? — Прости, Куколка, навестил бы пораньше, если б не чёртова куча дел, — я лениво разваливаюсь рядом с девицей, желая поскорее отдохнуть в её компании. Та слегка грустит и всё же заглядывает в мои глаза с улыбкой. — Дай угадаю: тебя снова назначили моей нянькой? — Телохранителем, — поправляю на более верный вариант. — В этот раз всё серьёзней. Смеётся. Мило и забавно. На моём лице следом появляется улыбка, просто потому что удалось развеселить её. — Так значит, — опускает задумчивый взгляд на свои колени. — Ты тоже замешан в том нападении? Новость уже распространилась? Как быстро. Наверняка, старикашка Кроули подсуетился. И, если говорит «тоже», то и про Люцифера ей известно. — Замешан, — отвечаю, как есть. — Боишься? Девица мотает головой в стороны. Вот так просто. Не растеряна и даже не смятена: взрослеет на глазах. Носом вдыхаю воздух и тут же пугаюсь. — Так ты весь день что-ли сидишь тут!? Сдурела? — ну точно, тухнет здесь от скуки так долго, что всё вокруг успело пропитаться её запахом! — Кушать хочешь? — Не хочу. — Врунишка. И в кого ты такая лгунья? — кидаюсь обзывательствами, пока ломаю голову, чего бы сообразить из съестного. — Я же чувствую, что хочешь. Торопливо щёлкаю в пальцы, и рядом появляется коробка с человеческой пиццей. Ветчина и грибы. Надеюсь, она любит такое. — Ешь, давай, — придвигаю коробку ближе к Куколке. — Если помрёшь с голоду, Люцифер меня убьёт. Последние слова оказывают должный эффект: послушно берёт съедобный треугольный кусок, откусывает, жуёт. А я руками опираюсь о землю, расслабленно скрещиваю ноги и думаю. Думаю о том, что будет, если в один прекрасный момент, Владыка прикажет мне привести к нему девчонку. Что это за жизнь, когда ты безвольная игрушка? Да я ведь в миг исполню. «Безвольная игрушка», ведомый слабак. Заметно мотаю скрещенными лодыжками туда-сюда, пока где-то сбоку слышатся звуки поедания пищи. — Цербер, — в реальность возвращает женский голосок. — Ты чем-то взволнован? Поворачиваю голову на Куколку: та требовательно смотрит на меня, дожёвывая кусок теста с ветчиной и грибами. — Ничуть, — отворачиваюсь обратно. И всё бы ничего, если б не её умение цеплять за живое. — Врунишка, — вот оно, то самое умение. — Я же чувствую, что взволнован. Усмехаюсь. Цитирует меня, нахалка. Ну раз уж так… — Скорее, боюсь, — бросаю незаинтересованно, будто эти слова не имеют для меня никакого значения. — Кого? — Себя, — лодыжки застывают на месте, я каменею всем телом. — Боюсь, что могу причинить вред кое-кому. — Если не хочешь, то и не причинишь, — сладкая безмятежность в словах девицы нехило успокаивает. А ещё то, насколько она сама доверяет тому, о чём твердит. — Причиню, Куколка, — жаль, что не могу рассказать всего. — Есть вещи против которых я бессилен. — Например? — Например, мой Господин, — неловко почёсываю макушку, разыскивая правильные слова. — Я бессмысленно существую в роли его раба: если скажет навредить кому-то, я тут же исполню, понимаешь? Девчонка молчит. Всерьёз увлеклась обдумыванием вопроса. — Мне кажется, это не так, — ответ находит довольно быстро. — Ведь, если захотеть, любые камни можно растолочь, ты только сам должен в это поверить. Хмурю брови. Несуразица какая-то. — Зачем верить в то, чего никогда не произойдёт? — Просто так, — пожимает хрупкими плечами. — Ты ведь от этого ничегошеньки не теряешь, разве нет? Симпатичное женское лицо озаряет странный свет, хотя на дворе уже ночь. Откуда он берётся? — Да вроде бы… Кривит забавную гримасу, мол: «Ну вот, а я о чём» и отворачивается. — Смотри, звезда падает! — резко хватает меня за локоть, я аж вздрагиваю, и тычет пальцем в небо. Чудачка. — Поздно, — нет там ничего интересного: пара жёлтых точек, и только. — Проглазел. — Не страшно, — тонкие, изящные руки вновь обнимают свои колени. — Я успела загадать желание за тебя. Сидит, улыбается. Чего довольная такая? — И что ты пожелала? — мои брови скептически тянутся вверх. — Не скажу, пока не сбудется. — Глупенькая, — не хочу, конечно, обламывать, да только язык сам щебечет всё, что на уме. — Любому дураку известно, что загаданное вот так желание никогда не сбудется. — А я вот верю, что сбудется, — произносит тихо, затем устремляет взор светло-карих глаз на меня. Находит мою правую ладонь, вытягивает перед собой и сплетает наши мизинцы. — Если сбудется, значит я победила, идёт? Пару секунд растерянно хлопаю ресницами. Раздумываю о том, что это за странный жест такой, да и пари диковинное, но по итогу самодовольно киваю. А Вики делается мечтательной. Ветер лирично развевает её длинные, вьющиеся локоны. Она рассматривает горизонт и тихо твердит, задевая неизведанные струны моего нутра: — Говоришь, что бессмысленно существуешь, но, Цербер, ты только задумайся, — взглядом указывает вдаль, заставляя посмотреть туда же. — Как прекрасно и необыкновенно даже просто существовать. Я цепенею. Ведь то, куда смотрит она — это ночные краски в небе. Звёзды самых причудливых форм, мерцающие яркими светлячками. Величественная луна, от которой широкой дорожкой исходит благородный золотистый свет. Вижу. Кажется, вижу. Необыкновенно и абсолютно точно прекрасно. А я и не замечал. До этого момента.