Ты спаси мою грешную душу

Люцифер

Стремительно шагаю сквозь узкие коридоры, пропитанные сырьём и вонью. Битва за Цитадель окончилась без особых потерь с нашей стороны. Мне пришлось во всей красе продемонстрировать свои боевые навыки, да только тошнотворный осадок от всего, чего творю, не покидал ни на мгновение. Не покинул и по сей день. Слухи разносятся слишком быстро, и теперь все чернокрылые ещё больше заискивают передо мной. Позади меня — стук массивных сапог парочки стражников, которых папаша приставил ко мне в качестве помощников. И теперь эти остолопы, словно хвостики, носятся за спиной куда бы ни пошёл. Покоя от них нет. Это они бесцеремонно отвлекли меня от всех дел. Сообщили, что Сатана желает видеть как можно скорее в одной из тюремных камер ада. По бокам — ржавые решётки, к которым тут же кидаются обезумевшие заключённые: те, кто ещё не потерял способность двигаться от обезвоживания. А как же им не поглазеть на диковинное представление: Сын Сатаны удосужился спуститься в самые низы Преисподней. — Здесь сын Владыки Ада! — хрипят некоторые из них измождёнными голосами. — Вызволите нас, Господин Люцифер! — слышны вопли от других, более буйных. — Сжальтесь над нами! Вынужденно игнорирую. Приближаюсь к назначенному месту. — Сын! — раздаётся из-за стены. Папаша нетерпеливо кричит из самой ближней ко мне камеры: услышал шаги. — Поторопись, хочу поскорее представить тебе кое-кого! Думаешь, что после всего, ты сможешь удивить меня хоть чем-то? Ну и кто там ждёт меня? Очередной несчастный заключённый? Бедолага-смертник, один из тех, что не смог угодить твоим отвратительным, вывернутым наизнанку моральным ценностям? Заворачиваю за угол, в нужную камеру, разминая шею. Или, может, там снова какой-нибудь… Стопорюсь. Цепочка мыслей обрывается. Больше ни шагу не могу ступить, застыв у входа в тюремную комнату, покрытую плесенью. Ведь на меня глядят до боли знакомые алые глаза. Не отцовские. В моём окружении есть всего один конкретный демон с такими же глазами. — Знакомься: Адмирон Винчесто — грязная, помойная крыса, — отец язвит и кривляется, расхаживая из стороны в сторону перед красноглазым демоном, прикованным к стене напротив. — Отребье, решившее, что смеет идти против того, кто даровал ему всё. Против своего короля! Правда, заключённого, о котором твердит папаша, не узнать. Лицо избито и покрыто гематомами с кровоподтёками настолько, что трудно различить знакомые черты. Некогда длинные, чёрные волосы сделались сальными и запутаны в колтуны. Тело измученно висит на настенных оковах, удерживающих его за запястья. Кости переломаны во многих местах, это видно невооружённым взглядом. Одет в дырявые серые тряпки, которые выдают каждому угодившему сюда. Голову еле держит, но всё же пытается. Что за… Нет. Это не Винчесто. Точно не он, не желаю верить! Здесь какая-то ошибка, очередной дурацкий спектакль, так ведь? — Короля? — пленник давит из последних сил с явной иронией и сплёвывает на пол кровавую желчь. Его грудная клетка начинает еле заметно содрогаться, а из уст звучит тихий смех. Меня передёргивает волной растущего ужаса, потому что узнаю голос. Он принадлежит Адмирону. Его неспешный, мягкий тембр. Сатана хватает демона за волосы и тянет назад, заставляя взглянуть на себя: — Что так насмешило тебя, неблагодарный скот? Адмирон медлит какое-то время с ответом, задумчиво глядя в пустую точку. Затем переводит взор уставших, полуприкрытых глаз к глазам моего папаши. Вот так просто и честно, без доли страха, твердит правду в лицо своему палачу: — Глядя на вас, я всегда видел лишь своего правителя, Господин. Но короля — никогда. Меня передёргивает во второй раз. Обдаёт колючей дрожью по позвоночнику. Заткнись! Замолчи сейчас же! Ты что несёшь вообще? Ты спятил? Да он же… Он же тебя за эти слова… Зубы — до скрипа вплотную, руки — в кулаки, ошалелые глаза концентрирую до предела. Я мысленно оцениваю ситуацию: двое стражников за спиной, ещё уйма у входа в само тюремное помещение, но это всё ерунда, по сравнению с главным ублюдком. Если попытаюсь ранить отца, если хотя бы лишу его сознания на какое-то время, удастся ли вызволить Винчесто? Может ли быть хоть один выход из этой дерьмовой ситуации? Неважно. Нужно сделать хоть что-то! Рука необдуманно тянется к рукоятке боевого меча, что висит в ножнах на поясе. Я не моргаю и не дышу, делаю хладнокровный полушаг к папаше, что стоит ко мне спиной. Это незаметное действие Адмирон тут же цепляет своим взглядом и совершает едва уловимое движение головой в сторону. Торможу зачем-то. Зачем-то слушаюсь. Вопросительно всматриваюсь в почти безжизненные, алые очи. Ищу в них разгадки к вопросам, призыв к действию, кричу своими: я готов, я с тобой, я сейчас же тебе помогу! Но те беззвучно твердят в ответ: «Не лезь». Ты… Да что же ты творишь? Я не знаю причин. Не знаю, что вообще произошло. Из-за чего Винчесто избит, скован и болтает что ни попадя, будто жизнь ему не дорога!? Ну, раз так, пойдём другим путём. Решительно выпрямляю спину: — Отец, — набираю твёрдости в голос и пытаюсь решить ситуацию более разумным способом: разговором. — Винчесто служил тебе больше сотни лет, здесь явно какая-то… Да только меня прерывают. Прерывает сам Адмирон. — Вероятно, мой поступок вводит вас в заблуждение, Господин, — этот безмозглый смертник продолжает говорить с Сатаной, а я интуитивно понимаю, что сказанное адресуется именно мне. — Но, знаете, каждому отведена своя роль. И, так уж вышло, что эта роль принадлежит мне. Роль, значит? Пообещай, Люцифер, что ты будешь отыгрывать свою роль до последнего. Что бы ни происходило. Твоя фраза, Винчесто. Ты ведь так старался, чтобы я заучил её наизусть, все уши прожужжал! О ней ты пытаешься мне напомнить? Ну уж нет… Ты чего ещё удумал? Только не намекай на то, что я должен просто стоять, смотреть, как ты подыхаешь от рук общего врага, да ещё и делать вид, будто я с ним за одно! Не смей… Не вздумай поступать так со мной, слышишь ты, чёртов благодетель?! — Ну в таком случае, слушай внимательно, — слова отца давят на перепонки своей зверской озлобленностью. — Я дарую тебе новую роль: гнить в помойной яме, пока голодные крысы не обглодают твой вонючий труп до костей. Нет… Не надо… Всё происходит слишком быстро. Зрачки с ужасом мечутся то к обездвиженному Адмирону, то к Сатане, который щёлкает в пальцы, и в руке его появляется длинный меч. Тот самый, что проткнул меня не так давно в наказание за побег с собрания. — Скажешь что-нибудь на прощание? — издевается папаша и сильнее тащит Адмирона за волосы назад, чтобы натянуть горло. Затем приставляет к глотке лезвие меча. Стой. — Отец… — ледяным тоном повторяю сказанное ранее, вот только без былой решительности. Просто бездумно окликаю. Выпаливаю, словно это помешает происходящему. Как будто это чудовище способно одуматься. Не способно: чудовище меня даже не слышит. Слишком уж одержимо идеей уничтожить того, кто преданно находился рядом со мной почти всю жизнь. — Ад-ми-рон Вин-че-сто? — по слогам произношу имя своего нового знакомого. Разглядываю с опаской. Не скрытым подозрением. Вопросов к нему много: Цвет его глаз похож на мой. Почему? Носит чёрные перчатки. Зачем? Мне восемь лет, а когда являешься ребёнком значимой персоны, тебя учат ко всем вокруг относиться с недоверием. Да ты и сам никому доверять не желаешь. Просто потому что уже хорошо знаешь о такой штуке, как двуличие. И эта штука тебя порядком достала. Лживые, двуликие существа ассоциируются у тебя с разрисованными разноцветными чернилами клоунами. Они избрали для себя самый лёгкий путь: менять маску, когда им вздумается, ради получения собственной выгоды. Они так обожают подлизываться, пока находятся в присутствии Владыки Ада. Ну а за спиной насмехаются и поливают грязью: тебя, твою семью, всё самое святое. Я такое видел. Слышал. Сотню раз. По итогу в моём детском мирке все существа разделились на два типа: подлые масочники и настоящие «кто-то», коих было слишком мало. Четверо, если быть точнее: покойная мать, Геральд, Вельзевул и Ади. Про отца так сказать не мог, хоть и не понимал отчего. Вот и сейчас, я снизу-вверх вглядываюсь в спокойные глаза взрослого демона, который представился Адмироном Винчесто, и пытаюсь разгадать, что за личность находится передо мной. Клоун или же всё-таки кто-то? — Можешь звать меня Винчесто, — мне отвечают очень мягко, но при этом говорят совсем не как с ребёнком. — Два раза в неделю мы с тобой будем встречаться в этом кабинете и беседовать. Ощущаю по интонации: мужчина не пытается понравиться, фокус его внимания сосредоточен на другом. Демон изучает меня. Распознаёт качества характера с нескрытым интересом. Как если бы уже давно ждал этой встречи. — О чём? — не сдаю позиций и не моргаю. — Я буду посвящать тебя в дела ада. Руки засовываю в карманы чёрных шорт и окидываю оценивающим взглядом кабинет: скукотища. — Для чего? Демон кротко усмехается количеству моих попыток вывести его из себя. Я могу так хоть до ночи: вопрос за вопросом. Мне несложно. Да только бестолку. Этот чернокрылый мужик слишком невозмутим. — Так пожелал твой отец. А вот здесь уже есть за что зацепиться. — Вы с моим отцом друзья? Этот вопрос — своего рода проверка на ложь: у моего отца нет друзей. Ни одного. Когда я задаю его клоунам, они, как один, отвечают «да». — Я служу ему, но мы не друзья. Недурно. Прямота и необъяснимый покой в каждом жесте — первое, на что я обращаю внимание. — А с чего решили, что я буду вас слушать? — во мне кипит строптивость и несговорчивость. — Не факт, что мне удастся стать королём. Какой смысл тратить время на всякую ерунду, вроде общения с вами о делах ада? Раз уж то был приказ отца, этому демону совсем не обязательно выстраивать со мной хорошие отношения. Поэтому и сам не церемонюсь. Вот только ему всё же удаётся удивить мальчишку, вроде меня. Винчесто раздумывает пару секунд, затем внезапно меняет тему: — Предлагаю бартер, — деловито скрещивает руки на груди, опираясь поясницей о край собственного стола. Предприимчивость и порядочность — второе, что смог разглядеть. — Что ещё за бартер? — брови хмурятся, но желание узнать поподробней о предложении идёт наперевес. Собеседник улыбается глазами. Разминаю плечи одним коротким движением. Это ленивый способ поправить тёмно-серый джемпер, который покалывает кожу где-то в районе спины. Он колючий и неуютный. А вот про того, кто стоит напротив так сказать не могу. — Я сделаю всё, чтобы ты стал королём ада, — голову наклоняет чуть в бок, будто преданный пёс. — А ты будешь внимательно слушать меня на наших встречах. По рукам? От кого угодно подобное прозвучало бы как ложь. Но не от этого странного типа. Я почти готов поверить. Почти. — Есть ещё одно условие, — голову задираю выше: черта, присущая маленькому гордецу. — Какое? Серьёзно, демон звучит так, будто выполнит для меня, что угодно, но при этом сохранит чувство собственного достоинства. — Вы и сами поверите в то, что я стану королём, — нелепо, что мне всерьёз хочется добиться признания от этого загадочного Адмирона Винчесто в чёрных перчатках. — И не просто королём, а лучшим. Адмирон подходит и присаживается на корточки, равняясь со мной лицом к лицу: — Видишь ли, Люцифер, — улыбается искренне и откровенно. — Я уже в это верю. Смотрит на меня тёплым багрово-алым взглядом, полным необъяснимой надежды и великодушия. Это всё. Этого достаточно. Я понимаю тут же: передо мной явно кто-то. Голова Адмирона сильно запрокинута назад, однако ему всё же удаётся поглядеть на меня. Взгляд до родного знакомый. Греющий. Тот самый, о котором вспоминал сейчас. Только тогда он меня приветствовал. А сейчас прощается. Я ни дышать, ни моргать не могу. Потерял эти способности где-то на том моменте, когда папаша достал холодное оружие и приставил к горлу нашего общего знакомого. А благородное лицо Винчесто будто светится. Кажется слишком милостивым. Запечатлев мой образ в памяти, он неспешно прикрывает глаза, расплывается в смиренной улыбке и произносит: — За победу. Фраза, что успела стать главным тостом всех наших совместных попоек, сейчас звучит слишком горько. Сдавленный вдох. Время замедляется. Свой обезумевший взор резко устремляю на отца: он скалит зубы, а кровожадные глаза с узкими зрачками застывают в широко открытом положении, чтобы не упустить из виду жертву. Будто голодная гадюка. Я знаю это существо достаточно хорошо, чтобы понимать, что именно последует за этим выражением лица. Да остановись же ты! — Погоди, — успеваю выпалить в последний момент и кинуться к Сатане, когда его рука совершает пронзительное движение лезвия по плоти. — Отец, нет! Омерзительный глухой звук удара об пол. Голова Адмирона. Она предательски катится к моим ногам, на которые я не в силах опустить ошеломлённый взгляд. Стою застывшим истуканом и пялюсь в противоположную стену, пытаясь глотать воздух. Будто оловянный солдатик, лишившийся дара речи и возможности двигать конечностями. Сатана тоже переводит дыхание какое-то время. В полной тишине любуется результатом своего деяния, черпает долбанное вдохновение из кровавого зрелища. Затем разворачивается и отдаёт небрежный приказ страже: — Тело — в помойную яму, — взор устремляет на меня. — А ты можешь возвращаться к своим делам. Звуки отдаляющихся шагов оповещают о том, что Владыка Ада покинул тюремную камеру. Один из стражников подходит к голове Адмирона и толкает её носком своего грязного ботинка, чтобы перевернуть лицом вверх. — Жалкая бестолочь, — усмехается и тянет пальцы к обезглавленному телу, прикованному к стене. — Не ожидал от него такой подставы. Как ты его назвал? В состоянии адреналинового шока реагирую слишком рьяно и необдуманно: за запястье ловлю руку этого ублюдка, не позволяя дотронуться до трупа Винчесто. Зажал и держу железной хваткой, стальным капканом. Борюсь с желанием выпустить наружу чьи-то кишки. Не прикасайся. Не смей лапать его своими мерзкими граблями. Разве такой конец заслужил демон, что был справедливее всех, кого я знал? Такая судьба предначертана тому, кто до последнего боролся за правду и верил в лучшее будущее? И что же? Я позволю выбросить его тело в помойную яму, словно мешок с отходами!? Да кто я после этого? Ногтями впиваюсь в руку стражника: меня всего трясёт. — Господин Люцифер? — он съёживается, пугаясь моих вспыхнувших глаз. Косится на меня удивлённо и настороженно. — Вы чего? Действительно хочешь знать? Я желаю убить всех в этой жалкой комнатушке, а тебя в первую очередь. Желаю избавиться от препятствий и позаботиться о теле своего наставника. Желаю похоронить его должным образом. Так, как он того заслуживает! Желаю хотя бы иметь возможность проститься с ним! Так много всего, что я хочу и должен сделать. Да только пообещал покойнику играть проклятую роль до конца. Ты дал слово. Справься. Возьми себя в руки. — Ничего, — сам не знаю как, но давлю неживым голосом, и через силу заставляю свои деревянные ноги отшагнуть назад. — Работайте. Больше не оборачиваюсь. Потерянно ковыляю к выходу из камеры. Соображаю еле-еле. Понимаю, что меня заметно шатает, словно пьяницу. Мысли — полная каша. Что теперь делать? Как быть? Вельзевул! У меня миллиард вопросов к Вельзевулу. Потребую объяснений. Князь Обжорства точно знает, что за херня произошла тут, пока я сражался с Цитаделью! Не церемонясь, перемещаюсь прямиком внутрь его поместья, захожу в гостиную с полной уверенностью застать хоть кого-то. Ожидаю увидеть самого князя, прислугу или, на худой конец, Ади. Не обнаруживаю никого из них. Зато там, в углу комнаты, ошивается Цербер. — Ты… — я даже не скрываю удивления: бес увлечённо собирает в холщовый мешок коллекционные фигурки Вельзевула, что стоят на отведённом для них стенде. — Ты что здесь делаешь? Отвлекается на секунду, окидывает меня безэмоциональным взглядом: — Забираю своё, — пожимает плечами и продолжает кидать фигурки в мешок, внимательно рассматривая каждую перед этим. Что ещё за дурдом? — Где Вельзевул? Он нужен мне срочно! — я нехило взбудоражен, голова не варит. Нет сил даже думать, что там сейчас исполняет этот беловолосый. Он меня игнорирует. По-странному молчит, только губы поджал. — Ты язык проглотил? — волосы зализываю ладонью назад на возмущённых рефлексах. Сейчас ведь взорвусь от напряжения к чертям собачьим! Ответа не дожидаюсь. Хмурюсь машинально, а вместе с тем ощущаю, что кошмарная догадка простреливает все тело с головы до ног. Меня окончательно срывает с цепей. — Где он!? — выпаливаю яростно и начинаю стремительно расхаживать по комнатам, в поисках хотя бы кого-нибудь. — Вельзевул! — в просторном зале прихожей пусто. Двигаюсь к кухне, продолжая орать во всё горло: — Вельзевул! Перемещаюсь на второй этаж: и там никого. Обратно — к Церберу. Стою подле него ледяной, мрачной, умалишённой статуей. — Что ты с ним сделал? — загробный голос предупреждает, что во мне не осталось ни грамма терпения. Что одно неверное слово, и случится катастрофа. Бес смотрит на меня так же пристально, держа в руках очередную непонятную фигурку. Инстинкта самосохранения в нём ноль. — Да как раз таки ничего, — отвечает негромко. — Он ушёл из жизни добровольно, — безмятежным взглядом указывает в сторону стеллажей. — А перед этим завещал мне вот это вот добро. Чего? Добровольно сделал что? Переварить информацию стоит огромного труда. Всё это уже слишком даже для меня. Даже для моей испоганенной психики. Я валюсь на стеллаж. Умудряюсь задеть пару фигурок. Тех, что, по-видимому, обрели нового хозяина. Опираюсь о полку одной рукой, глядя куда-то вниз: перед глазами мелькают чёрные пятна, тошнит и мутит. Я уже ничего не понимаю. Я уже не выдерживаю. Мысли лезут не совсем адекватные, непристойные, злые. Что за глупость? Несносная ерунда. До слёз нелепый фарс! Великий Князь Вельзевул ушёл из жизни, а последним, кто говорил с ним, был именно Цербер? Этот шут гороховый? Свободную ладонь укладываю на горячий лоб, покрытый болезненным потом. Грудь сама собой начинает давить неуместные звуки. Я хохочу. Пугающим, дьявольским хохотом. Это всё похоже на уродливый сюр. Хреновый анекдот. Да как же так? Как же… — Что они сделали? — насильно толкаю из себя слова, всё ещё не в состоянии поднять взгляда или выпрямить тело. — Что натворили эти двое? Про Адмирона речи не было, но Цербер итак отлично понимает, кого имею ввиду. — В ночь нападения на Цитадель, твоя безудержная шайка пробралась в тюрьму ада и вызволила Астарота, — бес совершает тяжёлый вздох, глядя на меня. — Его имя тебе о чём-нибудь говорит? Какой ещё Астарот? Астарот… Аста… — Два свихнувшихся… — ругательства так и сыпятся из дрянного рта, да только договорить не могу: дыхание спирает. — Какого чёрта они пошли на это? — Подумай сам, — Цербер пытается заставить меня шевелить извилинами в этом адском состоянии. — Кем Астарот приходился твоему отцу? — Правой рукой, — иду на поводу. Взгляд концентрирую на одной конкретной точке: своих грубых, чёрных ботинках. — Он был его единственным другом, пока не предал, возжелав убить и заполучить трон. — Именно. И, как думаешь, кто был создателем того самого клинка, что способен лишить жизни нашего Владыку? — эта псина умудряется ещё и театральничать. — О, не может быть, Астарот! С каждым новым словом осознаю всё больше. А моё тело, как и нутро, всё сильнее скрючивает под давлением угнетающих мыслей. Два спятивших… Зато Цербер в полном порядке. Где-то на фоне он продолжает спектакль с огромным энтузиазмом: — А кто был последним, держащим в руках этот самый клинок? — небольшая пауза для большей наглядности — Ах, точно, Астарот! Невыносимо упрямых старика… Силам приходит конец, ноги больше не держат: падаю на колени, морщусь, пальцами гневно давлю на глаза. Потому что теперь понимаю. Они продумали всё заранее. Навешали мне лапши на уши. Отправили сражаться с Цитаделью на стороне отца, чтобы не вмешивался в этот поистине сумасшедший план. Чтобы я, словно жалкий трус, оставался в сторонке и наблюдал, как эти психи помирают верной смертью! — Лгуны. Самоубийцы, — язык бранит, чтобы не дать волю иным эмоциям. Тем, которые запретны, недозволенны. Глаза пощипывает. Я их не открываю специально. Сквозь зубы шепчу в пустоту: — За что вы так со мной? Почему вы, а не я? Больно. Что-то внутри здорово болит. Истиный враг — память. Она заставляет меня вспомнить диалог, что хуже гибели. — Доверься нам. Пожалуйста, доверься, Люцифер. Адмирон ведь намекал. Всей душой взывал услышать, понять, не злиться. А я не смог. Сгорал от гнева за то, что отправляют воевать с Цитаделью. Пока те, кого проклинал, в тайне намеревались пожертвовать собой! Да если бы я только знал! — Вы двое не более, чем кучка бесполезных эгоистов, если смеете просить меня о таком. Жестокие слова. Мои слова. Омерзительные наборы звуков, букв, слогов. Не это должно было стать последним, что я произнёс им. Не это! Проклятье! Плечо накрывает тёплая ладонь. — Они не таили на тебя обиды за сказанное, — Цербер усаживается на корточки рядом со мной и звучит умиротворённо. — Должно быть, привыкли к твоему несносному характеру. Читает мысли. Видит насквозь. Зализывает раны. Когда решаюсь, наконец, открыть глаза, бес протягивает мне белый конверт, заклеенный алой восковой печатью. — Пора бы мне уже брать с тебя монеты за то, что подрабатываю посыльным, — спокойное, миловидное лицо озаряет грустная улыбка. — Кто? — спрашиваю одним коротким вопросом, имея ввиду автора письма. — Князёк, разумеется, — отвечают неторопливо. — Думаешь, Вельзевул смог бы уйти, не попрощавшись? Письмо от самого Вельзевула? Конверт забираю себе: заторможенно обхватываю ледяными пальцами, прячу. Прочту позже. Когда смогу хотя бы нормально разглядеть написанное, а не задыхаться от боли. — Ну, ладненько, — Цербер понимает, что дело сделано и нужно закругляться. Видит, что хочу побыть один. Поднимается, берёт в охапку свой мешок с фигурками, часть из которых так и осталась лежать на полках: он присвоил только те, что приглянулись больше всего. Медлит. Мнётся на месте. Решается. Втягивает воздух, плавно выдыхает. — Советчик из меня, конечно, так себе, — задумчиво твердит в пустоту. Сотрясает тишину, подытоживая всё произошедшее. — Но это был их личный выбор. Прими его достойно. Исчезает. Сижу в опустевшем чужом поместье ещё какое-то время. Достаточно долгое, чтобы успело стемнеть. Хочу осмыслить и превозмочь. Хочу отыскать в себе то достойное, о котором упомянул Цербер перед уходом, пытаясь вдохновить меня. А в груди кипит и самобытничает совсем другая жизнь. Зарождается, прозревает, ветвится колючими, чёрными, как смоль, зловещими прутьями, прорезая органы насквозь и окрашивая всё в кроваво-алый. Ненависть. Она шепчет и лукавит: Ты такой же, как твой отец, не пытайся быть другим. Все вокруг тебя умирают по твоей вине. Ты никого не сможешь защитить. — Заткнись! — рычу, хватаясь ладонями за голову. — Исчезни! Она — тёмное, уродливое, многоликое создание. Ядовитыми змеями ползёт под кожей и искушает: От тебя одни проблемы. Ты слаб, пока щадишь всех вокруг. Уничтожай и станешь сильным. Коварным монстром окольцовывает шею, шипит, не давая дышать, кусает. Пускает яд. Я не замечаю, как оказываюсь среди живых существ. В сером тумане, словно мертвец, слоняюсь по какой-то глуши, похожей на деревушку: шаткие избы, полупустые рыночные прилавки. Все прячутся по домам. Мимо неспешно проходит пара замученных своей работой торгашей, что не обращают на меня внимания. Тоже торопятся поскорее скрыться в родных стенах. Крылья белые. Лица хмурые, обременённые грузом недавних событий: тоскуют по сокрушённой Цитадели, остерегаются следующего нападения. Значит, я наверху. Ещё один силуэт виднеется из тумана. Местный пьянчуга движется ко мне навстречу. Его шатает и ведёт. Поравнявшись, он долго всматривается в цвет моих крыльев. Щурит глаза, пытаясь одолеть темноту, мешающую ясно видеть. Замирает. — Сын Сатаны! — восклицает на всю округу, указывая на меня пальцем. — Спасайтесь, братцы, дъявол явился, чтобы убить нас! Да только рядом никого нет. Под действием высокого градуса, ангел перегораживает мне путь. — С дороги, — кидаю загробным тоном, толкая белокрылого плечом. Одних алкоголь делает смелее. Других — глупее. Самое печальное, когда и то, и другое. Пьяница хватает меня за ткань одежды, мешая идти дальше, и подносит свою морду ближе. — Бездушный убийца, — премерзко твердит, отравляя перегаром от дешёвого пойла. Перед глазами вспыхивают яркие кадры: голова Адмирона, с застывшей на лице мягкой улыбкой, катится по сырому, грязному полу. А напротив — отец. Разглядывает его с совсем другой улыбкой: ехидной. Третий присутствующий — я. Стою и бездействую. — Молчи, — рычу, ощущая, как стремительно нагреваются глазницы, а вены на шее набухают. — Ты и твой родитель всегда будете нести только смерть, — неугомонный пьянчуга заглядывает прямо в мои разъярённые глаза. Ты слаб, пока щадишь всех вокруг. Проносится заевшим звуком в ушах неестественно скрипучий голос моего главного врага — ненависти. — Я сказал, закрой свой рот! — горланю низким басом и с грохотом пригвождаю ангела к стене, хватая за шею обеими руками. Да кто он такой, чтобы судить меня!? Жалкое белокрылое отребье, никчёмный мусор, от которого ни грамма толку! Тело пылает от гнева. Пальцы сжимают глотку беспомощного существа почти до хруста. Тот брыкается и пытается ухватиться за меня руками, но не может. Синеет, давит непонятные звуки с перекошенной миной, не в силах вдохнуть. — Ради чего всё это? — болтаю непойми с кем, будто в сумасшедшем бреду. — Ради чего погибли Адмирон с Вельзевулом!? Чтобы обеспечить будущее бесполезным отбросам, вроде этого пернатого выродка? Да они ведь ненавидят нас, чернокрылых! — Отец уничтожает вас, так вам и… — не договариваю, замолкаю, мне от своих же слов дурно. Понимаю, что озверел. Понимаю, что убью, если не остановлюсь. Да что же это со мной? Ну, если так, тогда запомни: столько же сколько в тебе ненависти, во мне — веры в тебя. Вдруг белоснежный мазок краски по чёрному полотну. Ласковый женский голосок, о котором я чуть не позабыл во всём этом жестоком безумии. Всего-лишь одно светлое пятно в цепочке бесконечного насилия. Блеклое, но такое красивое воспоминание в миг заставляет расслабить ладони. Еле живой ангел валится наземь, жадно глотая кислород. Пепелю его мрачным взглядом. — Тебя спасла она, ведь я бы не остановился, — отшагиваю назад. Подальше. — Будь благодарен. Тот не слышит. Истошно скулит, пытаясь придти в себя. А каша в голове только густеет, сворачивается в тошнотворные комки, давит на виски своей изуродованной массой. И меня уродует заодно.