Запечатывая Божество

      Небо сгущалось чернеющими тучами и вот-вот обещало разразиться ливнем. Она бежала. Бежала так, будто опоздание равняется чему-то хуже, чем смерть, тяжёлый душный воздух с трудом проталкивался в лёгкие, собственное дыхание обжигало горло изнутри. Проклятая печать усиливала тело, но у всего есть свои пределы.       Она легко перепрыгнула через высоченный забор с колючей проволокой. А небо всё чернело. И, чем больше приближалась к зданию, тем отчетливее чувствовала внутри него что-то нечеловечески жуткое.       — Эй-эй! — она замедлила шаг перед самым входом и позвала помощника директора осипшим голосом без лишних расшаркиваний. — Это ведь особый уровень там у вас, да?       По пути сюда ей страсть как хотелось поругаться хоть с кем-то, но это чувство перекрыло другое: чужая проклятая энергия буквально давила на все органы чувств, занимала всё внимание, почти начинала вытеснять собственные мысли и чувства. Закатывать скандал разом расхотелось. Да и помощник директора всё-таки не был виноват в распоряжениях руководства.       — Г-госпожа Ямада? Вы же госпожа Ямада Этсу? — мужчина с внешностью типичного офисного клерка приподнял ладони в защитном жесте и ошарашенно смотрел на неё. — А что вы тут?..       Этсу задумчиво пошкрябала заклёпки на плаще, пытаясь его вспомнить — они определённо не были знакомы, с ней обычно работала другая помощница, но этому мужчине фотографию Этсу явно показывали. Она могла поспорить, что в стране нашлось бы мало женщин, которые бегали бы с проклятой печатью, приклеенной к щеке, с совершенно серьёзным лицом при этом. И ещё меньше тех, кто делает это на территории колонии для несовершеннолетних под магической завесой.       — Мимо проезжала, — развела руками и сморщила нос. — Почувствовала проклятую энергию, этот особый уровень воняет на пару километров вокруг. А потом увидела завесу, — она отклеила от лица старую печать, та сильно расходовала энергию и усиливала показатели тела даже когда стоишь на месте, и аккуратно сложила в карман плаща. — Дети уже в здании?       — Да. Они единственные, кто был поблизости из заклинателей, — мужчина прекратил выглядеть испуганно, но во всей его позе чувствовалось напряжение.       — Какое неприятное совпадение, — Этсу недовольно цокнула. — И до завтра подождать меня было нельзя? Конечно же.       Она мысленно пересчитала все оставшиеся печати: против проклятия второго или даже первого уровня их должно было хватить. Но это при условии, что Этсу вошла бы с остальными магами с самого начала и успела бы подготовиться. А сейчас, кто знает — они могут быть уже мертвы.       Одной её явно будет маловато на особый уровень.       Пару раз хлопнула по чёрному рукаву своего плаща, стряхивая грязь, которой не было. Нервозность стряхнуть это не помогло.       Вывод напрашивался один единственный: руководство специально послало детишек на убой. Ни подходящего уровня способностей, ни хотя бы опыта у них не было, судя по тому, что Этсу слышала от Сатору. Всё, чтобы убить мальчишку-школьника с Королём Проклятий внутри.       Она уже потянулась приклеить к мужчине-помощнику печать с чернильным иероглифом — та поможет найти дорогу назад, если Этсу повезёт, и она найдёт детей. А ещё — если это проклятие особого ранга их оттуда выпустит.       Протянутая рука Этсу с печатью замерла на мгновение.       Решение со стороны руководства убить сосуд, по сути, не было таким уж ужасным, если подумать логически. Пацан — буквально бомба, которая может рвануть в любой момент и способна разнести добрую половину страны до того, как они все опомнятся. По сравнению с этим, геморрой с хранением остальных пальцев Короля Проклятий казался сущей ерундой.       Но, она чувствовала чётче, чем чужую проклятую энергию: если сейчас не войдёт и хотя бы не попытается найти детей, то перед Сатору, может, сможет оправдаться за бездействие. А перед самой собой уже не выйдет никак. Флегматичное лицо малыша Мегуми уж точно будет укоризненно смотреть на неё в кошмарах.       Этсу приклеила на лоб мужчины печать. Тот состроил сконфуженное лицо, изо всех сил стараясь не дёргаться.       — Нарекаю тебя «Домом». Не отходи далеко от двери.       И приклеила к своей щеке две печати, готовясь войти. На мгновение звук собственного сердцебиения показался Этсу оглушающим, в носу и на языке осела раздражающая чужая энергия — сколько не жмурилась, всё равно отчётливо видела, как она клубами чернющего дыма валила из щелей под дверью, стелилась по крыльцу и ластилась к ногам. Этсу ссутулилась и натянула капюшон от плаща на голову. Старалась закрыть лицо руками как можно сильнее, спрятаться от усилившихся в несколько раз ощущений, каждый раз её выбивало из колеи.       Каждый раз — как в первый.       Через несколько бесконечно долгих секунд мозг наконец-то начал справляться с объёмом информации. Проклятая энергия и звуки всё так же удивительно чётко чувствовались, но уже без ощущения, будто внутри головы бьют в набат при каждом лёгком дуновении ветра или шуршании одежды.       — Нарекаю себя «Путником», — Этсу приклеила к другой щеке ещё одну печать.       И уже потянулась двери, как та резко распахнулась в её сторону. В обычном состоянии Этсу бы сшибло с ног, но вторая печать — печать усиления тела, — работала как нужно. Она отскочила в сторону, рефлекторно ещё и прикрывая помощника.       Тут же воодушевлённо встрепенулась:       — О, Мегуми! — от искренней радости бросилась к нему навстречу.       — Госпожа Ямада? — растерялся парень.       Тот выглядел после просто отлично. Ну, для того, кто встретился с проклятием особого уровня. Слегка помятый, встревоженный, однако, даже конечности были на месте. Девушке на его руках явно было гораздо хуже. Мальчишки-сосуда не наблюдалось вовсе.       Шикигами рядом с Мегуми протяжно и громко завыл.       — Глянь-ка, может, Седая Каланча не поубивает этих старпёров, — Этсу довольно похлопала его по плечу и принюхалась.       Мегуми, который уже видел как она применяла свои печати до этого, не пытался дёрнуться в сторону от странного жеста. Этсу ищейкой обошла вокруг, морща нос от неприятного запаха: от Мегуми крепко несло проклятой энергией особого уровня, чужой кровью и волчьей шерстью.       — Вы можете что-то сделать? — он кивнул на девушку без сознания на своих руках.       — Прости, родной, — Этсу только невесело хмыкнула, покачав головой. — Лечащие печати мне всё ещё не даются. От неё сильно пахнет её же кровью. Но это всё. Думаю, просто-…       И тут все мысли Этсу резко оборвались.       Воздух наполнился едкими парами кислоты. Та забивалась в горло, плавила слизистую. Этсу согнулась пополам и надрывно закашлялась с мерзким хрипящим звуком, рефлекторно впилась ногтями в горло, стараясь выцарапать жгучую боль, выдрать её хоть с мясом, хоть сразу с трахеей.       И с каждым мгновением ей всё больше и больше казалось, что вот-вот выкашляет лёгкие.       Перед глазами стояла одна лишь чернота. Голова сильнее кружилась с каждым вздохом, сознание начало уплывать, в бесконечной тишине едва-едва различимый низкий гул нашёптывал вдали плачем похоронной процессии тысячей голосов. Все они сливались в один. Этсу кое-как дотянулась до печатей на лице. Обычное движение выходило заторможенным — воздух под пальцами чувствовался единой осязаемой толщей чего-то склизкого, вязкого, мешающего шевелиться даже при всём желании.             И разом сорвала все, хотя старик вечно повторял, что так ни в коем случае нельзя.       В голове у ней резко стало пусто: перепад от сверхчувствительности к вакууму ударил по восприятию. Земля ушла из-под ног, тело обмякло. Сознание оказалось заперто внутри черепной коробки, прошла вечность, за которую вселенная успела зародиться из большого взрыва, а потом так же схлопнуться в никуда.       Этсу дёрнулась, чуть не ударившись о дверцу машины.       В реальности прошли всего несколько минут, за которые мистер офисный помощник и Мегуми успели донести её и раненую девушку до машины. Любой человек логично бы предположил, что любому, кто падает в обмороки без очевидной для окружающих причины, следует за компанию с реально ранеными отправится к Сёко и не мешаться под ногами.       Но на ближайшую округу наверняка только такие же помощники, контролирующие оцепление территории от гражданских, и один единственный студент в сознании в лице Мегуми. Это автоматически делало Этсу и её решения самыми вескими в данный момент. Для четвёртого ранга среди шаманов это ощущалось точно так же, как если бы она пошла меряться силами с детсадовцами.       Однако, факт оставался фактом: Этсу сочла нужным остаться — Этсу осталась.       Она нервно поправила воротник плаща, пристраиваясь боком к Мегуми около ворот. Расширенная территория проклятия особого уровня уже исчезла, но мальчишка-сосуд всё не появлялся. Годжо, конечно, говорил, что тот мог по собственной воле возвращать контроль над телом буквально по щелчку пальцев, и смысла не верить ему у Этсу не было. Это вселяло надежду, что и сейчас всё будет хорошо.       Она нервно потопала ногой, задумчиво хмыкнула и отряхнула рукав плаща, теперь он действительно был в пыли.       Скорее всего, присутствие воплощённого Двуликого Призрака ощущали все маги в округе, а резкое снятие печатей в неправильном порядке отбило ей всё восприятие проклятой энергии ещё на пару часов. Она ещё нервно поотряхивала рукав, пытаясь сосредоточиться на обычных среднестатистических сенсорных сигналах: чувствовать только свою магию было странно, словно оглохнуть, но при этом чувствовать вибрации голосовых связок.       Ещё раз отряхнула плащ, чище он от этого не стал.       — Мегуми, слушай, — Этсу с сомнением повернулась к юноше.       А потом осеклась. Не к чему баламутить воду раньше времени, ей до сосуда Двуликого совершенно никакого дела не было, однако Мегуми, вероятно, будет спокойнее, если они убедятся, что всё в порядке — подождать Этсу было совершенно не трудно.       — Ты здорово подрос, уже выше меня, — она включила тон заботливой тётушки и показала ребром ладони уровень его макушки, хотя с его растрёпанной причёской было не совсем видно: действительно ли он выше. Парень нахмурился, явно улавливая, что она хотела поговорить о другом. — Раз уж я вернулась на день раньше, то давай угощу тебя стейком после всего этого, а? — и заговорчески прислонила ладонь ко рту, переходя на громкий шёпот. — Только Белобрысой Токийской телебашне не говори.       Этсу пыталась делать беззаботный вид, разогнать гнетущую атмосферу беспокойства, Мегуми, как обычно, промолчал, просто одобрительно хмыкнул куда-то в ворот своей школьной формы.       Небо стало окончательно чёрным из-за туч, вот-вот грозился хлынуть сразу ливень. Этсу хотела ещё что-то спросить про его шикигами.       — Засранец не вернётся, — низкий насмешливый голос прозвучал прямо из-за её спины и фонил отголосками невероятно огромной проклятой энергии.       Этсу тут же чуть снова не скрутило — такая мощь заставляла задыхаться даже с сильно притуплёнными чувствами.       Из всех существ подобная могла быть только у Двуликого. Ощущение близкого кошмара сдавило грудную клетку так сильно, что ей казалось, будто рёбра вот-вот разломятся в труху.       Он медленно обошёл их, явно красуясь. Приговаривал что-то чуть ли не нараспев, растягивая рот в огромной безобразной ухмылке, Этсу пропустила смысл сказанного, сосредоточиться никак не получалось, только смотреть-смотреть-смотреть.       Этот кошмар наяву её заворожил.       И она просто замерла. Как человек в доме, охваченном пожаром. В голове — ни единой мысли, только бесконечная первобытная пожирающая всё на своём пути стихия, перед которой всякий смертный бессилен, он не паникует вовсе не потому, что осознаёт: бессмысленно пытаться противостоять стихии, дым забьётся в лёгкие, огонь обуглит твоё тело. Просто древний — как само человечество — страх перед чем-то настолько ужасающим, он всегда живёт где-то в глубине сознания.       Такого Этсу не испытывала ни разу в жизни.       А Двуликий скорчил ещё более жуткую гримасу извращенного удовольствия и вырвал из груди собственное сердце. Нет, не своё. У него сердца никогда не было и быть не могло.       Он — просто чёртово проклятие.       Сердце ещё раз сжалось у него в руке, наверняка тёплое, он демонстрировал его им. А потом так же демонстративно просто взял и отшвырнул в сторону.       Этсу читала в докладах: некоторые проклятия особого ранга могут издеваться над людьми специально, потому что понимают концепцию человеческих взаимоотношений, могут брать заложников, их поведение похоже на осознанное. Но то, что она видела перед собой — уже было чересчур.       В голове всё поплыло ещё сильнее.       Кровь-кровь-кровь.       Она быстро стекает по его белой коже. Когтистая рука сжимает человеческое сердце, в ней оно таким маленьким. Несколько последних ударов выталкивают оставшуюся кровь, заливая черную полосу татуировки вокруг его запястья. Двуликий смотрит презрительно сверху вниз и щурит обе пары глаз. Люди ему никакая не преграда — так, не больше, чем черви под ногами. Стоит только захотеть и их передавят всех, этого ещё не случилось лишь потому, что ему не интересно. Сотни товарищей Этсу пали бесславной мучительной смертью в попытках изгнать его.       А Тёмный Бог на все потуги смертных лишь вновь издевательски усмехнётся.       — Как же ты мне надоел, — Этсу прошипела сквозь зубы.       И дернулась вперёд с жгучим желанием отрубить ему эту руку. Все его руки. Страх сменился гневом. Сменился на чёткую цель.       Но её ладонь не легла привычно на рукоять меча, Этсу на секунду растерялась — непозволительная роскошь в таких условиях. Двуликий буквально материализовался — настолько быстрый, не уследить, — почти вплотную, схватил за лицо.       Ей было больно, чертовски больно, он впивался когтями в щеки, сдавливал челюсть чуть ли не до хруста, она упрямо пыталась не скулить, хоть и очень хотелось. В конце концов, Двуликий совершенно не метафорически лёгким движением этой же руки оторвать голову, так что, пока она на месте, то ей в какой-то степени пока везло.       Как утопленнику, но все же.       У Этсу оставалась слабая глухая надежда, что за это время Мегуми придумал что-нибудь.       — Женщина, — со зловещей радостью выдохнул он ей в лицо.       Ничего хорошего в этом не было. Этсу вытянула из кармана нужную печать, зажимая двумя пальцами, влила в неё проклятую энергию.       Двуликий сильнее потянул её лицо вверх, позвонки захрустели. Жуткие алые глазища жадно наблюдали за реакцией. Она, к своему огромному стыду, всё-таки начала жалобно подвывать от боли, на что он довольно усмехнулся его юношеское лицо неестественно искривилось, человек бы при всём желании не смог показать такую эмоцию.       — Скучная техника печатей, — пренебрежительно констатировал он, брезгливо морщась.       Вероятно, его сильно расстроило — насколько могло расстроиться проклятие, — что после тысячелетнего заточения ему первым делом попался такой скучный полудохлый червь.       — Я бы сначала поотрывал тебе все пальцы, сустав за суставом, — он довольно прищурился всеми четырьмя глазами, хрипло смакуя каждое слово. — А потом — и руки.       Первые холодные капли дождя начали падать с неба. Их носы почти соприкасались, но Этсу не чувствовала его дыхания. Мысль отстранённо пронеслась в голове: точно, он ведь вырвал сердце, значит, и имитировать дыхание теперь не может.       — Без них печати не наложишь, — Двуликий опустил вторую руку ей на плечо и сильно сдавил с явным намёком. — Но женщина без рук будет явно уродлива, я бы предпочёл целиком. Вам обоим крупно повезло, — он коротко запрокинул голову, явно наслаждаясь свободой. — У меня отличное настроение, — и перевёл взгляд к небу с искренним восторгом. Но восторг этот не предвещал ничего хорошего: — Развлеките меня как следует!       Внутри у Этсу всё сжалось — сейчас обязательно должно что-то случиться. Это предчувствие было совершенно другим ощущением, не сравнимым с чтением потоков энергии или пониманием проклятой техники. Она просто будто знала, как он сейчас поступит.       Времени активировать печать у неё всё равно не было, обеими руками попыталась поставить блок. Но Двуликий одним движением отшвырнул её. Мир закрутился перед глазами, небо спуталось с землёй, как в самом страшном аттракционе без страховки. И, спустя пару секунд свободного полёта, стабилизировался. Шикигами, похожий на сову, удерживал её в воздухе, обдавая потоками ветра от здоровенных крыльев.       — Мегуми, умничка! — Этсу взволнованно вскрикнула.       Даже самое мерзкое проклятие не сравниться с её страхом высоты. Шикигами послушно спикировал к своему хозяину, мягко опустил Этсу на асфальт и стремительно скрылся из виду.       Дождь перешёл в сильный ливень, опускаясь на землю плотной завесой. Двуликий с довольнейшим видом стоял поодаль, непринуждённо разводя руки, будто прямо призывая нападать на него. Для него это всё — развлечение. Из-за раздражения Этсу чуть не смяла печать в кармане плаща, за воротник всё равно от души уже налило воды так, что футболка липла к телу.       — Нужно заставить его регенерировать сердце, — Мегуми слегка наклонил голову в её сторону, хотя они и так стояли плечом к плечу, говорил как можно тише. Звук воды должен приглушать его голос для Двуликого ещё больше. — Итадори оторвало руку, но Сукуна регенерировал её для боя с особым уровнем, значит, ему всё-таки нужно целое тело для полноценного сражения.       Этсу с сомнением посмотрела на Мегуми, тот был, по её мнению, действительно талантливым юношей. Может, через несколько лет у него даже выйдет приблизиться по силе к Годжо.       Но сейчас было ещё слишком рано, слишком мало опыта, чтобы заставить быть хотя бы серьёзным самого Тёмного Бога.       — У тебя не появилось какого-нибудь мёртвого или проклятого знакомого, которого можно было бы попросить помочь? — Этсу достала несколько печатей уже не надеясь на ответ.       Мегуми на секунду чуть шире приоткрыл глаза, а потом стал ещё более хмурым, чем до этого:       — Нет.       — Жаль, — она качнула головой и начала зачитывать зазубренный до тошноты текст: — Да прибудет тело твоё в здравии, да наполнится силой дух твой, — зажала печать между ладонями, наполняя своей проклятой энергией. — Заклинаю, — одним движением приклеила ко лбу Мегуми печать.       Он коротко кивнул в знак того, что печать работает нормально, и Этсу приклеила себе такую же, но молча. Двуликий высокомерно сдвинул брови, картинно скучающе засунул руки в карманы штанов с расхлябанным видом.       — Вы закончили?       Этсу зачем-то неосознанно попыталась придумать в ответ остроту, но не успела, Двуликий с невероятной скоростью рванул в нашу сторону. Размахнулся. Земля под ногами от его удара треснула на крупные куски. Этсу повезло, он, видимо, хотел одним ударом зацепить их обоих, поэтому целился посередине.       Мегуми рванул на него в рукопашную, она тоже попыталась хотя бы отвлечь внимание на себя, но Двуликий играючи уклонялся от них обоих. А потом схватил Мегуми за шкирку и отбросил в сторону с такой силой, что Этсу почувствовала: печать усиления на нём вытянула почти всю её проклятую энергию разом, чтобы принять на себя урон вместо Мегуми — тот приземлился крайне неудачно и был бы при смерти, если бы не она.       Но Этсу понимала, что радоваться ещё рано. Если Двуликий ещё раз так ударит кого-то из них, то это будет мгновенная смерть — её проклятой энергии на компенсацию второго такого удара просто не хватит.       Годжо в очередной раз оказался прав: градация уровней проклятий сильно устарела. До этого ни одно проклятия, даже особого уровня, не было настолько сильным. А Двуликий использовал против них двоих исключительно грубую силу, даже не технику. Они никогда не смогут заставить его регенерировать сердце.       Двуликий показательно ленивой прогулочной походкой подошёл к Этсу, отчего она вся рефлекторно поджалась, готовая уворачиваться. Он просто игрался как сытый кот с мышатами. Разминался перед кем-то посерьёзнее, ему хотелось развлечений, и они как раз подходили.       В карманах плаща у неё ещё осталась парочка печатей, но любая из них будет слишком слабой для Тёмного Бога. Такого даже не напугаешь с её-то уровнем проклятой силы.       Оставался единственный вариант — провести обряд изгнания, заложив в качестве энергии собственную душу.       Может, у Этсу даже получится нанести ему хоть какой-то урон. Древний, как само существование Двуликого, ритуал. Она вычитала о нём в свитках забытого всеми храма высоко в горах в другой части Земли.       Как машинам нужен уголь или бензин для работы, так проклятым техникам нужна была хоть какая-то энергия. Если не было обычной, то у неё ничего больше не оставалось — всё равно умирать.       Этсу негромко засмеялась нехорошим таким смехом с истеричными нотками: если перед смертью она сможет увидеть удивлённое лицо самого Темного Бога, то это всё будет не зря. Двуликий на её смех скривился в презрительной гримасе.       — Наглая девка, — он произнес это спокойно, но от этого тона его голоса веяло могильным холодом, пробирающим до костей. Она не заслужила ни капли его душевного равновесия, чтобы он действительно открыто злился на неё. — Смеешь насмехаться надо мной? Я был благосклонен, — Двуликий качнул головой и прищурил обе пары глаз. — Но теперь…       У Этсу был крошечный шанс, что если упадёт ему в ноги и начнёт вымаливать прощение, то он её не убьёт. Если подобрать правильные слова. И она даже знала, что именно хочет услышать это чудовище.       Но Мегуми — умрёт.       Жить потом без гордости Этсу вполне бы смогла. Гордость ничего не стоит. Зато жить с мыслью, что ребенок погиб, пока она малодушно тряслась за свою жизнь — нет.       У неё возникло странное ощущение, будто уже когда-то видела всё это не единожды. И поэтому знает, как именно он сейчас атакует.       Если ты недостаточно преклонишь перед ним голову — Тёмный Бог просто снесёт её.       Этсу резко пригнулась. Чуть не опрокинулась вперёд слишком сильно. Атака техникой подрезала концы волос. А у неё вся жизнь пронеслась перед глазами в это мгновение.       Двуликий хмыкнул то ли удивлённо, то ли недовольно. Этсу пригнулась, но не склонилась, продолжила напряжённо вглядываться, пытаться снова провернуть тот же фокус, поймать то же ощущение.       Не было времени на раздумья.       Он сделал какой-то жест ладонью, вернее, только начал делать. Ноги у Этсу будто сами спружинили, отталкивая в нужную сторону всё тело, правильно перенесли центр тяжести. Вот только режущая техника прошла по плоти — на удивление, — мягко. А в следующее мгновение накатила волна боли. Этсу лихорадочно зажала обеими ладонями рассечённую шею, за потоком крови не чувствовалось ни мяса, ни костей.       Везде снова была кровь.       Хлестала сквозь пальцы, заливала плащ и землю под ногами, разбавлялась холодным дождём и смешивалась с водой. Этсу знала. Знала, как он ударит. От раздражения зажимала шею сильнее, будто это поможет стянуть смертельную рану.       Но даже с этим знанием между их уровнями сил зияла чудовищная пропасть. Двуликий довольно оскалил широкую белозубую пасть. Этсу с его сосудом одного роста, однако, он, как всегда, умудрялся смотреть настолько презрительно, словно продолжал возвышаться над смертными как огромный идол.       Таких идолов высекают из самых огромных камней, а потом приносят им кровавые жертвы.       Он резал наискосок. Пытался разрубить её на две части, поэтому голосовые связки не задело. Этсу почему-то показалось, что он больше не ударит— просто захочет посмотреть как в её глазах смешается страх перед смертью и страх перед ним. Он же считает, что это одно и то же.       — Эй, — она позвала его из последних сил, делая шаг на ослабевших ногах навстречу, плащ волочился по грязной земле. — Ты был за пределами Японии? Маги там гораздо слабее наших.       Перед глазами у Этсу при этом стремительно темнело. Оставалось меньше минуты до констатации смерти. Кровь не поступала в мозг, она, тёмная и горячая лилась на землю и смешивалась с кровью сосуда Двуликого.       Шаманы за границей слабее японских, поэтому иногда использовали дурацкие суицидальные ритуалы, чтобы хоть как-то своими силами сдерживать проклятия.       — Связывая неразрывно и энергию нашу, и кровь нашу узами, — после этих слов вокруг них заклубилась магия, та синеватым светом очерчивала окружность, оседала в ней перипетиями линий и символов на земле.       Этсу держалась из последних сил на ногах. Холодный дождь стекал по лицу, слегка отрезвляя, но вернее всего держало желание увидеть его перекошенное от удивления лицо.       — Ха? — Двуликий скривил лицо только брезгливо, переводя взгляд с магической формулы на земле на Этсу. И заливисто рассмеялся, запрокидывая голову. — Это же не атакующая техника, ты в курсе?       Ей хотелось осадить высокомерное проклятие. Разумеется, Этсу знала. Но, пока он так пренебрежительно относится и не выходит из магического круга, — ей же на руку.       — Заклинаю именем своим смертным человеческим, Ямада Чинэтсу, в низвержении проклятия, Тёмного Бога, Двуликого Призрака, из сосуда…       Наполовину законченная магическая гексаграмма забурлила, пошла волнами, как в порожистой горной реке, и с громким хлопком рассеялась, поднимая в воздух мелкие частички проклятой энергии, похожие на светящуюся пыль.       Этсу из последних сил шокировано пялилась на этот парящий осадок: что-то пошло не так ещё на самом простом этапе ритуала.       Лицо Двуликого было прямо перед её глазами, оно расплывалось, смазывалось, как и всё вокруг. Светящиеся бесполезные хлопья от рассеявшейся техники кружили в воздухе лесными огоньками, все дети знают, что за ними нельзя ходить — это в лесной чаще свадебная процессия ёкаев, редкому смертному повезёт вернуться, если пойдёт за ней в тёмный лес.       Двуликий что-то сказал. Звук раздавался как через толщу воды. Вместо голоса Двуликого Этсу слышала фразу директора, сказанную несколько лет назад ей — амбициозной первокурснице: «Ни один шаман не умирает без сожалений».       И она сожалела. Отчаянно сожалела о том, что не смогла спасти ни Мегуми, ни Итадори. Умерла бесполезной. Бездна в сознании сожрала и эти сожаления.