Ваши требования неуместны

Резкие, неправильные черты лица Северуса выпрямлялись, обретали мягкость в лице его отца. Гарри рассматривал фото с конференции — портрет профессора Снейпа крупным планом — и думал о том, что это лицо было очень красивым. Оно обладало особой притягательностью, но жёсткий холодный взгляд и неровная складка между бровей выдавали непростой характер обладателя приятной внешности. Гарри быстро досмотрел остальные фото в тщетной попытке найти там себя рядом с профессором, а затем снова вернулся к лицу Снейпа. В голову пришла нелепая мысль, что, должно быть, тот подбирал галстук под цвет глаз. Тёмно-карих, почти чёрных. Невероятно чёрные стены. Кто красит стены в чёрный цвет? Да ещё и эти плотные шторы. Серая обивка дивана в гостиной и такое же серое кресло. Серый ноутбук профессора. Длинный серый коридор, ведущий, должно быть, в спальню. Гарри прислушался — ему казалось, он слышит, что профессор смеётся. Но нет, смеялся не Снейп. И смех, и бодрый голос принадлежали тому парню в вампирском костюме с вечеринки, да, с благотворительного бала. Нику. Луна говорила, что его зовут Ник. Гарри вспомнил Ника — тот был дружелюбен, и они наверняка поладят. Тёмно-коричневая дверь с холодной металлической ручкой отделяла Гарри от Ника, других препятствий попросту не существовало. Набрав в лёгкие как можно больше воздуха, Гарри быстро выдохнул и потянул дверь на себя. Он вошёл и застыл мягкой тенью у стены, чувствуя, как по спине бежит дрожь, мурашки толпятся у поясницы и слабеют руки. Гарри смотрел и понимал, что смотреть не должен, что зрелище, представившееся ему, не предназначается для его глаз. Но он смотрел, тщательно запоминая, отпечатывая в памяти то, что видит. Гарри стоял тихо, как только мог, и даже не дышал больше. Спина профессора была очень белой, мокрой от пота, к плечам налипли пряди чёрных волос. Профессор двигался плавно, как кот, и его движения были изящны, волнообразны; напрягались мышцы на бёдрах и спине. Ник заметил его сразу. Повернул лицо с ярко-алыми губами и улыбнулся так же открыто, как улыбался на балу. Ноги Ника скрещены на спине профессора, руки сжимают его бёдра. Ник жарко выдохнул профессору в шею. — Там твой студент, — шепчет он. Гарри быстро и жадно осматривал тело Снейпа, стараясь запомнить его в мельчайших подробностях, потому что Снейп уже прекратил двигаться, и времени оставалось всё меньше. Снейп замер, его плечи дёрнулись, и он резко повернул голову, откидывая с лица налипшие пряди. — Поттер, — прошипел Снейп, смотря Гарри прямо в глаза. Зрачки Снейпа расширены, и он делает крупное, сильное движение бёдрами. Ник улыбается и жарко выдыхает ему в шею. Ноги Гарри каменеют, когда Снейп снова двигается, выгибая спину. Снейп всё ещё смотрит ему в глаза, и в его взгляде столько ярости, столько гнева, что Гарри чувствует только страх. Он боится почувствовать что-то ещё. Ни единого лишнего вдоха. Никаких мыслей. В голове — пустота. В чёрных глазах Снейпа — ярость, она жжёт Гарри, заставляет трусливо отводить взгляд. Гарри делает шаг назад, толкает дверь, спотыкается о порог, летит затылком на жёсткий холодный пол и просыпается на судорожном вдохе. Затылок будет болеть, но это самая незначительная трудность, которая беспокоит этим утром Гарри. Где-то за тумбочкой зажужжал телефон. “Доброе утро. Как ты, готов? Откажешься?” Гарри несколько раз перечитал сообщение и имя отправителя. “Доброе утро, Северус. Конечно”, — он набрал текст, но так и не смог нажать “отправить”. Мысли путались, и Гарри не знал, что ответить. Готов ли он? Да чёрта с два. * * * — Все свободны, — по аудитории будто прошёлся сквозняк: такими сильными и многочисленными были выдохи облегчения. — Поттер, задержитесь. У тех, кто составлял расписание занятий, было много блестящих идей, но сдвоенная лекция по реставрации не являлась одной из них. Безусловно, это давало Тобиасу моральное право задерживать студентов после занятия столько, сколько душе угодно, но на этой неделе он и не думал пользоваться своими полномочиями. Преподавателям тоже нужен отдых. В том числе в пятницу вечером. Особенно в пятницу вечером и особенно в эту пятницу, когда Тобиас наконец покончил с бумажной работой — всё составил, всё проверил, всё подписал, всё передал, и до самого понедельника на его стол не должно было опуститься ни одной лишней папки. Ни одной! А почту он проверять не будет — о нет, только не во внерабочее время. Хорошо хоть со следующей недели расписание изменится, и пятница будет практически свободна. Спасибо и на этом. Студенты стремительно покидали аудиторию, на ходу застёгивая куртки. А вот Поттер не спешил. Он медленно, будто нехотя, спустился к столу Тобиаса, лишь когда аудитория почти опустела. — На каком этапе ваш доклад для комиссии? — Пока на начальном, — Поттер смотрел на руки Тобиаса, складывающие бумаги в портфель. — Ищу, что ещё есть о доме и о технологии, изучаю вопрос. — Вам дали месяц на работу, и всю неделю вы потратили на изучение вопроса? — Тобиас попытался поймать взгляд Поттера, но тот отвернулся к окну. — К понедельнику подготовьте краткий перечень того, что у вас есть, и если окажется, что у вас нет ничего, то мне придётся отозвать ваш запрос на участие. Вам это ясно? — Да, профессор, — кивнул Поттер. Казалось, в его голосе звучало облегчение. — Я могу идти? — Безусловно. При этом вы должны понимать, что если вы провалите своё исследование, то дальнейшее обучение перестанет даваться вам столь же легко, как сейчас. Это ясно? — Да, профессор. — Свободны. Закрывая аудиторию, Тобиас рассуждал о том, что в ближайшее время нужно будет провести с Поттером воспитательную беседу. К тому же они ещё ни разу не обсуждали то недоразумение, которое произошло во время поездки. Поттер мог надумать себе что угодно, и чем раньше они справятся с возникшей напряжённостью, которую никак нельзя отрицать в данный момент, тем лучше будет для всех. Тобиас вернулся на кафедру — скорее по привычке, чем из-за какой-либо надобности, или, может, затем, чтобы полюбоваться на свой пустой просторный стол, освобождённый от бумажного гнёта. В кабинет пробивался вечерний сумрак, и Тобиас приоткрыл окно, чтобы впустить свежий холодный воздух, и включил верхний свет. — Можно к тебе? — в приоткрытую дверь просунулась голова Ника. — Я просто мимо проходил и подумал… — Проходи, — Тобиас выложил лишнее из ящиков стола и убрал в один из шкафов. — Я знаю, ты не любишь, когда я прихожу вот так, — Ник робко прошёл к окну, будто ещё не до конца верил, что его не выставят дожидаться в коридоре. — Не люблю, — кивнул Тобиас. — У меня ночная смена, мы увидимся только завтра, — сейчас Ник выглядел точь-в-точь как оправдывающийся студент, и это злило Тобиаса куда больше, чем незваный визит.— Завтра в Хогвартсе выступает Драко Малфой. Я подумал, может, мы сходим? Он так редко приезжает, а тут как раз и у тебя, и у меня выходной. — После ночной смены? — Высплюсь до вечера. Тобиас усмехнулся, прикидывая, на что Ник ставит — на его согласие или же на отказ? — Если на этот раз не будет никаких костюмов, я иду, — поразмыслив, ответил он. — Отлично! — расплылся в счастливой улыбке Ник. * * * По вечерам в пятницу корпус пустеет так быстро, что кажется, будто студентов срочно эвакуируют наружу. Гарри шёл на кафедру за новым расписанием, погружённый в свои невесёлые мысли. Северус хотел, чтобы он отказался от работы, и слова профессора поначалу так обнадёживали — можно было бы подстроить всё так, будто Гарри не справляется со сроками. Но какими будут последствия? Ещё неделю назад Гарри был готов бросить учёбу, бросить всё и уехать. А теперь он ясно видел всю тщетность своего плана — ведь у него нет отца-профессора, который бы ему всё устроил. Да и вообще никакого отца нет, сказать по правде. А тётка ни за что не согласилась бы помогать, даже будь у неё такая возможность. Гарри осторожно узнал и про обмен — его придётся ждать ещё почти год. За это время при содействии Снейпа он легко вылетит из института. Гарри как раз проходил мимо его кабинета. Может, постучать? Если профессор там, они могли бы всё обсудить ещё раз. Гарри объяснил бы, привёл бы причины, нашёл бы оправдания. А там — будь что будет! Гарри уже занёс руку для стука, когда услышал из-за двери голоса. Сегодняшний сон вспомнился так ярко, что он снова ощутил тот страх перед гневом профессора, которому не было явной причины. Судя по услышанному, завтра Снейп будет в Хогвартсе. Не дожидаясь окончания разговора, Гарри поспешил на выход. Неизвестно почему, но ему ужасно не хотелось видеть Снейпа и этого его Ника вместе. Это нежелание тугим узлом завязывалось в груди, давило на лёгкие, мешало дышать. Гарри чувствовал себя так, будто тяжёлый груз тянул его на грязное дно реки и его несло течением всё дальше и дальше от берегов логики и здравомыслия. Гарри вышел на холод улицы, обмотался шарфом и побрёл на автобусную остановку. Он так и не написал ничего в ответ на вопросы Северуса, ни единого сообщения за сегодня. И это было неправильно. Ведь Северус пишет ему. А это бывает не так уж часто. Что, если придётся продолжить работу над проектом? Что, если он завершит его за месяц? Каковы бы ни были причины у Северуса убеждать его отказаться, что станет, если Гарри не поддастся убеждению? Гарри смотрел сквозь пыльное стекло автобуса и ничего не видел. Он не видел ни единого ответа на свой вопрос. Не хотел видеть. Не хотел думать. Единственное, чего сейчас хотел Гарри — это не видеть ночью никаких снов. Поэтому добрую половину ночи он просидел над статьями о применении искусственного камня, пока усталость не сбросила его в смутное тёмно-серое беспамятство снов без сновидений. * * * До восьми вечера Гарри структурировал все свои мысли по проекту и составил перечень основных задач. Он здорово продвинулся в изучении конструкции дома и даже начал прикидывать бюджет реставрационных работ. И тем не менее ни одно его достижение не было продемонстрировано Снейпу. На самом деле, Гарри понятия не имел, как скажет ему о своём намерении всё это бросить. Подойти после лекции? Или ждать его у кабинета на кафедре? Две последние попытки провалились, но Гарри чувствовал в себе силы провалить и третью. “Это не так просто, Северус”, — подумал Гарри и отключил телефон. На самом деле он не имел ни малейшего понятия, как действовать. Отчего-то казалось, что пойти на концерт в Хогвартс — хорошая идея. Гарри не собирался отчитываться перед собой за это решение — он чувствовал, что поступает правильно. Что бы ни было — ему нужно увидеть профессора. И чем дальше от кафедры, тем лучше. Например, на концерте в Хогвартсе — почему бы и нет? Гарри опоздал к началу. Он прошёл досмотр, прислушиваясь к звукам, доносящимся снизу, — оттуда, где был зал со сценой, сдал куртку в гардероб и, с сожалением миновав бар, нырнул в толпу. Это была не основная, а вторая, дополнительная сцена, для мероприятий менее массовых, чем студенческая вечеринка. Зал был заполнен довольно-таки плотно, и Гарри понял, что найти Снейпа будет непросто. На сцене стоял, судорожно сжимая микрофон, вероятно, тот самый Драко Малфой, который смотрел своими печальными глазами с афиши на входе. Он был возраста Снейпа или чуть младше — лет тридцать пять. Высокий, очень худой, со светлыми волосами и закрытыми глазами, он пел что-то очень печальное, распространяя волны пустой меланхолии в зал. Чем ближе к сцене, тем сильнее Гарри ощущал силу этих потоков. Слушатели раскачивались, словно водоросли в стоячей воде, — под такую музыку не потанцуешь. — Ты так далеко, — закрыв глаза, пел Драко Малфой. — Ты слишком далеко, в этой другой вселенной… Что-то было в его движениях, в его тонких пальцах, с силой сжимающих стойку микрофона, в его печальной, обволакивающей своей нежной и тонкой мелодичностью музыке — что-то щемящее. Чем ближе к сцене, тем плотнее становилась толпа, тем больше была амплитуда танца водорослей, который танцевали поклонники творчества Драко. Яркий луч прожектора скользил по залу, выхватывая из темноты лица. Гарри заприметил дальний угол у сцены: оттуда он смог бы смотреть в зал, и это было бы очень удобно. Он проскользнул туда, пока Драко Малфой пел о бесконечной вселенной, в которой все так далеко друг от друга, что невозможно встретить кого-то за всю свою жизнь. Гарри невольно вслушивался в слова, и они отпечатывались в сознании против его желания. Он быстро добрался до того места, с которого собирался вести наблюдение, но невольно засмотрелся на сцену. Драко наконец оставил в покое стойку микрофона и отошёл дальше от края сцены, пока музыканты доигрывали угасающую мелодию до конца. Чуть запрокинув голову, Драко танцевал, покачиваясь из стороны в сторону, размахивая худыми тонкими руками. Гарри заметил, что он без обуви. Штаны висели на нём мешком, голубая рубаха с закатанными рукавами приподнималась, когда Драко поднимал руки вверх, оголяя белую полоску живота. Мелодия стихла, и зал наполнил звук ударов ладоней друг о друга. Гарри подумал, что аплодисменты слишком бурные для столь малоизвестного артиста, — но, увидев, каким безмятежно счастливым стало лицо Драко, не удержался и тоже захлопал. Драко со сцены рассмеялся, послал в толпу воздушный поцелуй и закричал в микрофон: “Вы лучшие!” Песни сменяли одна другую, и Гарри слушал, как они медленным гелем текут по стенам зала, капают тяжёлыми слезами одиночества прямо ему в душу. Гарри казалось, что все слова до единого — про него, про его переживания, про его одиночество и про Северуса, который оставил его, который не захотел даже попытаться, не дал ему ни одного шанса. — Почему мне так плохо, почему я не хочу быть один? — вопрошал со сцены Драко, и клавиши вторили ему пронзительными звуками разрывающей душу мелодии. И только на песне с припевом “Когда я вижу вас вдвоём, это невыносимо” Гарри вспомнил, зачем он здесь. Усилием воли оторвав взгляд от страдающего лица Драко, он развернулся и стал рассматривать толпу. Сотни лиц, и ни одно из них не было знакомо Гарри. Кто-то завороженно следил за движением губ Драко, кто-то пел знакомые слова, кто-то танцевал танец водоросли, покачиваясь из стороны в сторону. Гарри знал, что луч прожектора может показать лицо Снейпа в любой момент. Он хотел этого и одновременно не хотел — ведь рядом со Снейпом сейчас Ник. Вряд ли он куда-то ушёл — все пары вокруг обнимались, прижимаясь друг к другу так, будто то одиночество, о котором пел Драко, могло проникнуть в их отношения. Всю длинную и горестную песню про чистую кровь, в которой нет ни капли грязной любви, Гарри искал глазами в толпе профессора или Ника, но их нигде не было. Оставалось ещё недоступное его взгляду место непосредственно у сцены, но туда не пробраться: толпа слишком плотная. Да и вряд ли профессор станет толкаться там. Другой вариант — по краям зала, куда не проникал свет прожектора. Но станет ли Ник, который, судя по всему, так хотел на концерт, довольствоваться местом так далеко от сцены? “В другой раз”, — подумал Гарри. Он не особенно-то рассчитывал на удачу и не мог сказать, что его план провалился, только по той причине, что никакого плана-то и не было. Дослушав долгие аплодисменты, он направился к выходу из клуба. * * * В целом музыка была приятной. Толпа была не такой уж плотной, чтобы чувствовать себя зажатым со всех сторон, как килька в консервной банке. Но Тобиас был честен с самим собой и признавал, что с куда большим удовольствием провёл бы этот субботний вечер дома. Тобиас не слишком-то прислушивался к тому, что пелось со сцены. Он следил только за тем, чтобы Ник не пил слишком много. Хотя тот, похоже, был совершенно счастлив, что попал на этот концерт, и не нуждался в его опеке. Тобиас рассеянно оглядел зал — надо же, сколько собралось ценителей заунывного пения! Свет со сцены выхватывал лица из полумрака, и Тобиас с удивлением заметил среди посетителей Поттера, совершенно увлечённого выступлением Драко Малфоя. Идея появилась сама собой — разговоры со студентами по сложным вопросам в неформальной обстановке всегда были весьма продуктивными — поэтому Тобиас решил не выпускать Поттера из поля зрения и по возможности прояснить ситуацию с его докладом для комиссии. После того, как была спета последняя песня и утих грохот аплодисментов, толпа резко хлынула к сцене — Драко Малфой всегда спускался пообщаться с поклонниками. — Жду снаружи, — сообщил Тобиас улыбающемуся во весь рот Нику и легко подтолкнул того вперёд. Фанатские дела есть фанатские дела, с этим нужно смириться — это Тобиас выяснил для себя ещё после их первого совместного похода на концерт. В смирении были свои плюсы — к примеру, полное отсутствие ненавистной очереди в гардероб. Вот только свободный и прозрачный холод вечера, наполнявший пустую улицу, достался Тобиасу в комплекте с хмурым лицом высокого худощавого старика, грозной статуей застывшего у крыльца. — Пойдём, есть разговор, — без долгих вступлений Аберфорт Дамблдор кивнул куда-то в сторону и стремительно зашагал прочь. С тяжёлым сердцем Тобиас последовал за ним, и неприятное предчувствие росло с каждым шагом, приближавшим его к бару “Кабанья голова”.