Ваши требования неуместны

— Здесь прохладно, нам лучше вернуться, — Тобиас посмотрел на часы, словно куда-то спешил, хотя на самом деле просто не знал, куда деть руки. Дамблдор не был в коме. Он не был прикован к постели, а значит, всё не так плохо. Впрочем, едва ли можно сделать хоть какие-то определённые выводы на основе того факта, что Дамблдор спокойно стоял на террасе в своём больничном халате нараспашку. — Холод — это ведь совсем не то, из-за чего мне стоило бы беспокоиться, — усмехнулся он. Полы его халата развевались от ветра, а пояс то и дело бился о плетёное кресло, совершенно неуместное в этой обстановке. На измученном лице светилось необыкновенно одухотворённое выражение. — Ожидание изматывает, не так ли? — вопрос, заданный самым небрежным тоном, таил в себе упрёк. Тобиас медленно кивнул. Что бы ни заставило Дамблдора покинуть палату и вытащить его на промозглый ветер, это наверняка касалось Поттера — на тумбе у больничной койки лежала газета двухнедельной давности, и страница с сегодняшней статьёй — той самой, что ворошила дела прошлого. Тобиас с досадой подумал, что приехал зря. — Я бы хотел обсудить некоторые вещи с мистером Поттером, если не возражаешь, — словно в подтверждение его мыслей, произнёс Дамблдор. Он провёл ладонью по лицу, будто смахивая невидимую паутину. Вторая рука была скрыта под халатом, и пустой рукав болтался на ветру. — Лично. Потому что это не телефонный разговор. Тобиас хмыкнул. — Сейчас это невозможно. — Вот как? — пронзительный взгляд синих глаз даже во время болезни не утратил своей остроты. Как раз в эту минуту где-то далеко отсюда, на одном из городских кладбищ, шла церемония погребения. Возможно, что прямо сейчас в прямоугольную яму опускался гроб с останками. Первый? Или уже второй? Не важно. Тобиас не упоминал ни про опознание родителей Поттера, ни про предстоящее захоронение и был уверен, что сам Поттер также не говорил своему бывшему ректору ничего подобного, да и в газете этой информации не было. Только в глазах Дамблдора отчего-то сквозило понимание, словно он знал намного больше, чем мог бы, учитывая все обстоятельства. Даже если и не было никаких разумных причин считать нелепую церемонию достаточным основанием, чтобы отложить более важные дела, Тобиас всё равно не стал бы способствовать этой встрече. — Выходит, мне придётся обсудить это с тобой, — сказал Дамблдор. — Безусловно, у меня есть время, но не слишком много, чтобы ждать удобного случая. Время. Дату операции ещё не сообщали, но Тобиас был уверен, что её назовут очень скоро. Время до операции пролетит быстро, а как оно будет идти после неё, пока неизвестно. — Могу ли я предположить, что речь пойдёт о Риддле? — он наблюдал, как содрогается под порывами ветра тоненькое деревце во дворе, потому что старался не смотреть на Дамблдора. — Я читал твои бумаги, Альбус. И читал ту статью, что у тебя в палате. — Ты читал не всё, — невозмутимо ответил тот. — Не забывай, Тобиас, что один человек способен разрушить работу тысячи других, растоптать репутацию, уничтожить доверие к профессии. Ты прекрасно знаешь, что потребовались годы, чтобы финансирование Фонда возобновилось если не в прежних объёмах, то, по крайней мере, в масштабах, достаточных для развития, а Академия только начинает возрождаться из пепла. Если всё повторится вновь, последствия новой ошибки будут ещё более печальными. * * * Бежевый цвет стен и красно-коричневая плитка на полу — худшего сочетания придумать невозможно. Тёплые тона для холодного больничного коридора. Тобиас предвидел, предчувствовал подступающую головную боль — пусть её ещё не было, не было даже слабого отголоска, но чуть позже голова непременно разболится. Приезжать было плохой идеей, и всё же лучшей из прочих. Он легко толкнул дверь, и она поддалась, открывая его взгляду куда более консервативную картину — белый кабинет. Белый и пустой. Тобиас прошёл дальше, заглянул в подсобное помещение и, не обнаружив там ровным счётом никого, собирался уже уходить, когда заметил фигуру, застывшую в дверях. — На втором этаже, — маленькая медсестра, имени которой Тобиас не помнил, смотрела на него огромными испуганными, как у лани ночью в свете фар, глазами. — Он на втором этаже сейчас. Ждал вас, а потом ушёл. Просил предупредить... Тобиас усмехнулся — за лето он уже отвык от проявлений подобной робости. Ничего, скоро начнётся учебный год, и будет повод наверстать упущенное — большинство студентов, по крайней мере на первом курсе, смотрели на него именно так. Подавив желание сказать что-то едкое в ответ, Тобиас покинул кабинет, возвращаясь обратно в бежево-коричневый коридорный ад. Знакомый голос раздался как раз в тот момент, когда Тобиас собирался повернуть к лестнице, ведущей к выходу напрямую, а не мимо больничных палат. — Уже уходишь? Бесшумный шаг — то, что всегда раздражало. Бесшумный шаг и холодные руки. Ник выглядел точно так же, как обычно, и это казалось странным. Словно он должен был измениться, словно всё должно было измениться. Должно было — но не изменилось, и Тобиас вспомнил, что на самом деле прошло намного меньше времени, чем ему казалось. Они вернулись в белое королевство кабинета. Медсестра куда-то исчезла, и заготовленный суровый взгляд пропал зря. Потому что на Ника взгляды не действовали. Он присел прямо на стол и печально улыбнулся. — Операцию будет проводить Лестрейндж. — Когда? — Даты ещё нет. Если хочешь, я позвоню, когда поставят в расписание. Тобиас покачал головой. — Звони только в случае ухудшений, — напомнил он. — Ухудшений… Вряд ли будут ухудшения. У Лестрейндж пациенты не умирают. Не на столе, по крайней мере, — снова та же печальная улыбка, и Тобиас тщетно пытался вспомнить её значение. На столе ничего не было, кроме стаканчика с одинокой ручкой и фоторамки. Вместо фотографии в ней была типовая картинка — весёлый рыжий пёс с дешёвым разноцветным мячом. Немного съехавшая в сторону, словно кто-то в спешке вынул фотографию, но не потрудился поправить тонкий лист со стандартной картинкой за ней. — Так ты теперь со студентом? — Ник выжидательно смотрел на Тобиаса, как будто пытался распознать его реакцию раньше, чем тот ответит. — Слова Дамблдора. Если это не последствия анестезии, конечно. Знаешь, люди всякое могут навыдумывать… Иногда даже кричат. Пустая фоторамка. Ник ведь не мог быть настолько сентиментальным, чтобы держать на столе личные фото? В голову пришла мысль, что эта странная печальная улыбка — единственная деталь, выбивающаяся из привычного образа Ника, никак не относится к диагнозу Дамблдора. Ещё пару месяцев назад всё было проще. Тысяча нерешённых вопросов не висели над головой, готовые в любой момент рухнуть. Тобиас почувствовал себя уставшим — он не был обязан приезжать, не был обязан соглашаться на этот разговор, не был обязан отвечать на какие бы то ни было вопросы. Ник надеется на опровержение? Ждёт согласия? Хочет вернуться? Он так и не приехал за забытыми вещами, хотя Тобиас и не собирался оставлять их в доме. Это давало повод предполагать, что все нужные точки расставлены по местам. — Что ты хочешь от меня услышать? — тихо спросил Тобиас. Улыбка сползла с лица Ника, и оно стало совсем бесцветным, словно с него стёрли все краски. — Я ведь говорил тебе, что ты слишком много работаешь. Посмотри сам, к чему это привело, — он хмыкнул, словно хотел подчеркнуть шутку, но вышло жалко. — Ты и твой собственный студент. И что, он выполняет все твои требования? Тобиас посмотрел в светлые, почти прозрачные глаза Ника, по-прежнему гадая, что у него на уме. — Не думаю, что нам следует развивать эту тему, — сухо ответил он. Ник пожал плечами и бесшумно спрыгнул со стола на пол. — Я позвоню, если операция пройдёт плохо, — пообещал он. * * * Вечерний сумрак сгущался до тех пор, пока не превратился в ночную тьму, которая просачивалась в окна и размывала очертания предметов. Тобиас сидел на кухне с чашкой нетронутого и давно остывшего кофе, крепко задумавшись и не замечая, что давно пора включить свет. Что имел в виду Ник, когда говорил, что у этой его Лестрейндж не умирают пациенты? Тобиас рассуждал медленно, мысли неохотно выплывали из глубин сознания на поверхность, но это ни насколько не отдаляло его от единственно возможного вывода. Если Дамблдор не умрёт во время операции, шансы на то, что он сможет остаться непричастным к его смерти, невелики. Думать об этом не хотелось, а других мыслей не было — абсолютная пустота. В висках болезненно ныло, но эта боль была слишком подходящим фоном для медленных мучительных размышлений, чтобы её прекращать. В доме было непривычно тихо. И темно. Тобиас прикрыл глаза, прогоняя прочь назойливые видения, а затем поднялся, чтобы найти подходящее лекарство. Сеанс жаления себя был окончен, настало время возвращаться к реальности. Оцепенение, в которое погрузился дом, было окончательно нарушено звуком ключа в замке. Поттер поставил свой рюкзак на пол, включил свет, его быстрые шаги по коридору были прекрасно слышны из кухни. Из глубины дома раздался целый ворох звуков — стук дверей, шум воды, и всё это существенно оживляло обстановку. Тобиас хмыкнул, вспоминая тихие, бесшумные, почти призрачные перемещения Ника, но подобное сравнение было сейчас неуместно. Когда Поттер, наконец, пришёл на кухню, Тобиас запоздало подумал, что ему всё же стоило бы присутствовать на погребении, но вовремя отбросил эту мысль, пока та не уволокла его за собой в череду новых размышлений сомнительной ценности. Поттер выглядел растерянным. Едва ли он чувствовал сейчас горечь утраты, потому что не мог помнить родителей живыми. Как не мог и надеяться, что они живы. А значит, его чувства были лишены рационального смысла — всего лишь бессодержательные эмоции, взявшие верх. Тобиас понял бы, если Поттер решил бы провести некоторое время с родственниками, но раз тот вернулся, то у него были на это причины. И едва ли, направляясь сюда, он мог ожидать поддержки или сочувствия. В своём пиджаке не по размеру Поттер выглядел нелепо. — Переоденьтесь, — сказал Тобиас. — И примите душ. Душ освежает мысли, выводит их из состояния застоя. Тобиас подумал, что ему и самому душ не помешал бы. Но вместо этого он сделал сэндвич и поставил на плиту сковороду, чтобы поджарить его с одной из сторон. Вылил кофе в раковину и заварил чай, после чего заварил новую порцию кофе. Рутинные, монотонные действия, которые способны отвлечь — но от чего именно, Тобиас не дал себе сформулировать. Поттер вернулся. Теперь на нём была обычная домашняя майка, мокрые волосы торчали во все стороны, но с лица так и не исчезло это раздражающее потерянное выражение. — Их похоронили на центральном кладбище, — сказал Поттер. — Оказывается, места давно были зарезервированы. — Вот как? — И это всего десять минут от академии, смогу навещать их в любое время. — С какой целью? — Тобиас отошёл к окну и сел на табурет, непонятно каким образом здесь оказавшийся. Или это Поттер делает перестановку в его доме? — Не знаю. Я не знаю. Всё это… странно. Из освещения на кухне были включены только лампы над рабочей поверхностью. Но яркий верхний свет сейчас был бы лишним. Тобиас налил себе новую чашку кофе — некрепкого, щедро разведённого водой. — Вы всё ещё можете пройти бесплатный курс психотерапии, если это необходимо. Поттер покачал головой. В наступившей тишине Тобиас слышал только своё дыхание. Головная боль под воздействием лекарства отступала, и мир постепенно приобретал прежние краски. Тобиас внимательно посмотрел на Поттера, чтобы ещё раз оценить его состояние, а затем, решив, что тому необходимо какое-то время, чтобы прийти в себя, допил свой кофе и поднялся. — Примите мои соболезнования, — сказал он. — Спасибо, — тихо ответил Поттер, подняв на него взгляд, в котором Тобиас ясно распознал удивление, и это неприятно кольнуло. Возможно, ему действительно стоит быть мягче. По крайней мере, пока они находятся вне стен академии. Пока Поттер живёт в его доме. Тобиас оглянулся и, скользнув взглядом по мокрым растрёпанным волосам, по выпирающим ключицам, видневшимся в вороте футболки, быстро вышел из кухни.