Ваши требования неуместны

Сгущались сумерки. Тобиас шёл по узкой улице, краем глаза отмечая тёмный силуэт позади, быстрым шагом приближающийся к нему. Слишком рано для фонарей, но затянутое тучами небо блокировало свет, и в сыром тёмном переулке он не желал задерживаться ни одной лишней минуты, поэтому не остановился, а лишь сбавил ход. — Есть новости? — вопрос прилетел в затылок. — Нужны новости — открой новостной портал, — Тобиас повернул голову и посмотрел в блеснувшие глаза Каркарова. — Как всегда, не в духе, — усмехнулся тот. — Хоть бы разобраться со всем этим сегодня, потому что утром у меня рейс. — Собираешься сбежать? — Не все обладают талантом прятаться на самом видном месте, Тобиас. Далеко не все, — проговорил Каркаров, хмуря свои густо поросшие чёрные с редкой сединой брови. — Мне стоило больших трудов подняться, и сейчас важно не потерять лицо. На нём и так слишком много грязи. — Не сомневаюсь. Каркаров резко схватил его за локоть, дёргая на себя. — Не сомневаешься? Ты, — прошипел он в лицо Тобиасу, но тот спокойно отцепил от руки костлявые пальцы и поправил рукав, разровняв складки. — У меня были некоторые подозрения, когда я увидел, кто под твоим руководством представляет похожий проект, — Тобиас блефовал, потому что и близко не распознал подступающую угрозу, когда она замаячила на его академическом горизонте. Он разглядывал бледную тусклую кожу Каркарова, тёмные круги под глазами разливались дюжиной оттенков. — А, неважно, — Каркаров сделал шаг назад, и его взгляд моментально потух. — Твоя политика невмешательства провалилась. И поверь, она снова провалится, и снова, и снова. — Тихо. Они свернули за угол и остановились у широкой деревянной двери, покрытой столькими слоями лака, что древесина казалась древней щепкой, застывшей в смоле. — Вот что мне интересно, — Каркаров понизил голос. — Если срезать кожу с твоей головы, можно будет увидеть под ней твоё настоящее лицо? Или ты сожрал его двадцать лет назад и уже сам не помнишь, кто ты есть? — Побереги свои кровожадные фантазии для мемуаров, — Тобиас повернул ручку, и дверной замок тихо щёлкнул, открываясь. — После вас. Острый взгляд Каркарова прошил его насквозь. — Рано списываешь меня со счетов. Каркаров зашёл внутрь и остановился на пороге. На полу вестибюля лежал широкий светлый ковёр — он словно боялся запачкать его своими следами. Тобиас закрыл дверь и посмотрел наверх. Его слух улавливал голоса, настолько тихие, что они вполне могли быть плодом воображения. Планировка, лестница, лепнина под потолком — всё это очень напоминало сгоревший дом на площади Годрика, и Тобиас будто провалился в прошлое: воспоминания нахлынули мощной волной, но уже в следующий момент он смог собраться и оттеснить их прочь. Времена, когда чёрное почти не отличалось от белого, давно прошли. Теперь границы были проведены толстой линией. Они поднялись на второй этаж. Просторная холодная гостиная встретила их молчанием дюжины ртов на бесцветных лицах. Безмолвные гости сидели вокруг длинного стола. Два стула пустовали. — Что ж, теперь все в сборе, — сказавший это сидел во главе стола, и за его спиной чернел провал камина. — Каркаров, Снейп, садитесь и начнём, наконец. Впервые за много лет Тобиас смотрел на это лицо — печать безмятежного спокойствия делала его похожим на лик святого с древней фрески или посмертную маску именитого покойника. Отсутствие бровей и ресниц только усиливало эффект. Мёртвые бесцветные глаза смотрели сквозь пространство. Гонт поднялся, и зрелище потухшего камина скрылось за его широкими плечами. — Я знаю, что многие из вас предпочли бы избежать личной встречи, — начал он тихим голосом, но каждое слово звучало очень отчётливо. — Электронные каналы связи намного эффективнее. Только сейчас мне бы хотелось, чтобы вы посмотрели друг на друга. Чтобы вы видели, кто вы и кто остальные. Кто я. Сидящие вокруг стола не шевелились, ни одна голова не повернулась в сторону. Особое расположение к театральным эффектам нисколько не уменьшилось за минувшие двадцать лет, но Тобиас терпеливо ждал, к чему приведёт это показательное выступление. — Посмотрите на себя. Посмотрите на свои руки, как крепко они связаны. Никто не взглянул на свои руки. Все смотрели только на Гонта. Он возвышался над ними, чуть наклонившись вперёд, упираясь руками в стол, и говорил вкрадчиво. Его голос — единственный звук в комнате — отражался от пустых стен. — Кто-то из вас назовёт события прошлого ошибкой. Я же предпочитаю считать, что прошлое должно оставаться в прошлом, и ошибочно думать иначе. Ситуация с домом на площади Годрика показательна. Для всех нас. — Эти дома — как минное поле, когда-нибудь рванёт. Не одно, так другое, — бросил высокий человек у окна, имени которого Тобиас не помнил или не хотел вспоминать, но лицо его часто мелькало на городских публичных мероприятиях. — Кто допустил выставление дома на реставрацию? — Ошибки планирования, — его сосед посмотрел на Каркарова, а потом перевёл взгляд на Тобиаса. — Ситуация показательна, — повторил Гонт. — Недостаток информации, как и её избыток — наши главные враги. Совместная работа над устранением доказательств нашей связи с Риддлом компрометирует нас, а разрозненность создаёт крайне неприятные для всех прецеденты. Не так ли, Игорь? Каркаров слегка дёрнулся, будто собственное имя с размаха ударило его по лицу. — Вообще-то именно я предложил решение нашей проблемы, — прошипел он. — Топорная работа, — отрезал Гонт. — Все дальнейшие действия необходимо обсудить здесь и сейчас, чтобы закрыть вопрос и не возвращаться к нему никогда. Или есть возражения? Возражений не было. Тобиас выжидал. Все свои возражения он держал при себе: чтобы выйти из игры, достаточно перестать играть. Он понимал, что все слова Гонта были блефом — даже если исчезнут свидетельства их причастности, не исчезнут свидетели. Потому что свидетели — вот они, здесь, полный зал. Тем не менее Тобиас был готов содействовать. Хотя времена, когда чёрное почти не отличалось от белого, давно прошли, он легко мог сделать шаг в полутень. Граница была прочерчена достаточно широко, чтобы поместиться на ней, прочно стоя двумя ногами. Недостаточно закрыть расследование и оставить котлован на месте дома на площади Годрика, выкопав всё, что скрывает его нутро. Необходимо смотреть дальше и ликвидировать все остатки информационного поля, всё, так или иначе связанное с Риддлом. Гонт говорил о ситуации, вышедшей из-под контроля, но отчего-то замалчивал тот факт, что сам её оттуда вывел. Тобиас смотрел на напряжённые лица присутствующих и размышлял, кто из них осознаёт, что им не руки связали, а засунули в глотку крючок и даже не потрудились потратиться на наживку. Спокойствие, сквозившее в голосе Гонта, имело высокую цену. Свобода, о которой он говорил, требовала жертв. Одни из них были лёгкими. Тобиасу не стоило труда забрать должность МакГонагалла и встать во главе комиссии по распределению грантов. Другие оставляли сомнения. Наследие Риддла слишком сильно просвечивало из-под выглаженной кожи, замирало в глубине обесцвеченных глаз Гонта, и Тобиас не знал, когда его меры по достижению спокойствия и свободы станут самыми крайними. Тобиас и сам умел произносить напыщенные речи, но сейчас он молчал в надежде, что присутствующие забудут, что у него вообще когда-то был голос. * * * Чёрный грибок разрушает деревянные перекрытия и портит камень. Переползая по стенам, питаясь затхлой влагой, он распространяется так обширно, что вывести его бывает очень трудно. Особенно, если не устранить причину появления — высокую влажность из-за слабой вентиляции или замурованного склепа с трупами. Гарри аккуратно складывал свои конспекты, рассортировывал и слоями укладывал на самое дно чемодана. Торопиться было некуда. Он скользил взглядом по записям, поочерёдно раскрывал чертежи, закрывал снова и складывал всё в стопки. Не так уж и мало работы за эти несколько месяцев. Он ждал Тобиаса. Потому что сбегать вот так, без предупреждения, было бы трусливо. Гарри хотел лично убедиться, что его решение не заденет ни одной струны в душе Тобиаса. Он представлял, как тот сухо кивнёт на прощание и уйдёт на кухню, чтобы сварить себе кофе. Гарри не боялся такой реакции. Страха не было совсем. Ничего не было. Ничего — как со сгоревшим домом. Не было никакого расследования. Никто не проверял время, когда включалась и выключалась сигнализация с его ключей. Никто не спрашивал, где он был вчера вечером. Комиссия — формальность. Расследование — формальность. И Тобиас тоже не спрашивал. Не интересовался. Сомнения прорастали внутрь так же легко, как чёрная плесень растёт в сырых и тёмных местах при недостатке вентиляции. Гарри знал, что ему нужен свежий воздух. Ему нужно что-то другое. Если бы можно было вырвать собственное сердце и сжечь, то споры плесени, проросшие в нём, умерли бы в огне или продолжали расти на пепле? Гарри не хотел думать о Северусе. Прошлой ночи не должно было случиться, и ещё хуже было утро. Северус лгал, и каждое его прикосновение было ложью. Гарри не хотел в ней участвовать, но всё равно участвовал, потому что его желания не учитывались. Его желания исчезли, все до единого, и внутри был вакуум, плотно сдавивший внутренности в один скользкий комок. Всё стало бы проще, если бы Северус исчез. И Тобиас — вслед за ним. Гарри закрыл глаза и представил себе свою новую жизнь — свободную и пустую. Огромный простор, не заполненный ничем. Никаких правил. Он никому не нужен, и нет никого, кому он должен быть нужен. Никаких ложных надежд. Станет ли лучше? Определённо. Стемнело, и Гарри по привычке опустил металлические ставни на окнах. Воодушевлённый новой идеей свободы, он всё равно то и дело проверял телефон — сообщений накопилась уйма, но ни одного от Северуса. Чемодан стоял полусобранным, пол был покрыт чертежами, и Гарри скользил взглядом по цифрам и по привычке сверял разметку помещений. Что-то не сходилось, и он вынырнул из печальных размышлений и подтянул к себе второй чертёж. Его никогда не интересовала высота потолков, потому что она нужна была только раз при одном-единственном расчёте, но сейчас, случайно зацепившись за странную цифру, он перепроверил её на старой схеме, перепроверил все помещения первого этажа и перешёл ко второму. Слишком большая разница, чтобы быть погрешностью, тем более, что со вторым данные сходились. За несколько десятков лет потолок стал ниже? Или повысился уровень пола? Гарри понятия не имел, что это всё значило, потому что чертежи больше ничего не стоили, их можно было бы сжечь вместе с домом. Тобиас не возвращался, время тянулось, медленно подползая к тому часу, когда уходить будет слишком поздно. Гарри хотел бы остановиться у Сириуса и договориться с Кричером насчёт одной из соседних комнат. Он мог бы сделать именно так, разве нет? Гарри с силой зажмурил глаза и сделал глубокий вдох, а затем зачем-то аккуратно сложил все свои бумаги обратно, утрамбовал сверху вещами и закрыл чемодан. К тому времени, когда щёлкнул замок и в коридоре включился свет, оповещая о возвращении Тобиаса, решимость заявить об уходе заметно угасла. Гарри вышел из комнаты, и заготовленные слова застряли в горле. Он не был трусом, но именно сейчас боялся сказать всё прямо. Тобиас выглядел уставшим и злым. — Кофе? — предложил Гарри, вспомнив самый первый заготовленный план своего ухода, где Тобиас пил кофе в долгожданном одиночестве. — Чёрный, без сахара, без всего. Хотя нет, добавь молока. Гарри не стал добавлять молока и поставил разогревать ужин — он знал этот сценарий. — Дерьмовый был день, — сказал Тобиас. — Но я рад, что он закончился. Гарри только кивнул. Он боялся услышать что-то вроде “но я рад, что ты здесь”, потому что это было бы больно и неуместно. Не время для тёплых чувств, потому что они сделают его выбор предательством. А он совершенно не чувствовал себя предателем. Кровь глухо стучала в висках, сердце билось о рёбра — это был страх, но совсем не сожаление. Собранный чемодан стоял в комнате, и Гарри не стал туда заходить. Дальше всего от кухни в этом доме был кабинет Снейпа, лучшее убежище. Гарри уверял себя в этом, обыскивая стеллажи. Нужная папка нашлась без труда. Тобиас не прятал её. Не пытался скрыть информацию — всё держалось на его запретах, вообще всё. Гарри не успел раскрыть папку, как из неё выпал лист, сложенный пополам: ксерокопия какого-то документа. Длинный список фамилий, в три столбика, и снизу размашистым плавным почерком с резкими линиями заглавных букв было добавлено ещё несколько имён. Сверху было подписано: “Июль — август”. На обратной стороне обнаружилась копия карты города, фрагмент восточной окраины. Место рядом с пустырём было отмечено крестом. Бессмысленные обрывки сведений, может быть, важных, только вот теперь в них не было никакого смысла. Гарри забрался с ногами на диван и прочитал все фамилии из списка — ни одной знакомой. Он достал было телефон, чтобы забить их в поиск, когда обнаружил новое сообщение. “Приходи сегодня”, — писал ему Северус. Гарри пару секунд смотрел на сообщение, словно оно могло исчезнуть или трансформироваться во что-то другое. Словно чужими, незнакомыми пальцами он набрал “Нет” и отправил, неверяще вчитываясь в это короткое слово. “Останешься с ним?” — ответ прилетел сразу же. Гарри раздражённо отключил телефон. Он положил папку на колени и открыл — хотелось знать, стоило ли сжечь в огне и её тоже. * * * — При пожаре треснул пол? — Гарри сел напротив Тобиаса. Тот поднял голову от своей чашки и нахмурился. — Возможно. — Почему-то я никогда не задумывался, зачем там такой высокий порог, — Гарри положил руки на стол ладонями вниз и рассматривал свои пальцы. Какое-то время Тобиас смотрел мимо него, возможно, изучал темноту за окном или думал о своём паршивом дне. Гарри не должен был говорить про треснувший пол. Он должен был сказать, что принял решение уйти, потому что между ними если что-то и было, то уже ничего не осталось. Но это был последний шанс для Тобиаса — простыми словами объяснить, что творится в его жизни последние несколько месяцев. По крайней мере, Гарри надеялся на какое-то понятное объяснение — вдруг оно было, просто он упустил? — Представь себе, что один из твоих приятелей, друзей, кто-то, кому ты мог бы доверять, попросил тебя отвезти сумку с вещами в другой город, — негромко заговорил Тобиас. — На самом деле там было взрывное устройство, которому полагалось взорваться в назначенный час. Но оно взорвалось раньше, и как раз в тот момент, когда тебя не было рядом. Ты захочешь узнать, кому оно предназначалось? Ты станешь говорить, что сам принёс его, если об этом никому не известно? Подумай, какова доля вероятности, что полиция поверит в твою непричастность к взрыву? — Скажу, потому что мой приятель может сделать другую бомбу, — сразу же ответил Гарри. По спине пробежал холодок. — А если он сам подорвался на предыдущей? Если его больше нет в живых, не проще ли будет оставаться в стороне и не вмешиваться? Если у твоего приятеля есть друзья, которые следят за каждым твоим шагом? Не проще ли будет перестать задавать вопросы? — Просто — не значит правильно, — Гарри сглотнул. В горле вдруг пересохло. — Это лишь пример того, как по-разному можно смотреть на вещи, — Тобиас отпил глоток, хотя его кофе давно должен был остыть. — Только одни смотрят отсюда, другие — из-под треснувшего пола сгоревшего здания. Какой из этих вариантов правильный, как по-твоему? Пальцы Тобиаса побелели от напряжения — сдави он чашку чуть сильнее, и тонкие стенки лопнули бы. На лице застыло безучастное выражение, которому нельзя было верить. Гарри осторожно вытащил чашку из плотного захвата — пальцы Тобиаса были холодными и жёсткими, но они безропотно отпустили свою жертву и опустились на стол. Гарри молчал, хотя вот он — момент, чтобы закончить всё это, поставить одну большую точку. Потому что даже сейчас, вместо того, чтобы сказать хоть что-то конкретное, Тобиас вёл пространные размышления, словно готовил очередную лекцию и репетировал производимый на публику эффект. — Оставь этот проект как есть. Будут другие, и едва ли ситуация повторится, — сказал Тобиас. — Мне предстоят частые поездки. И я хочу быть уверенным, что с тобой всё в порядке. Гарри не знал, что ответить. Он и так готов был всё оставить. Как есть или как не было никогда — всё равно! Но ничего не будет в порядке, потому что ничего уже не в порядке. Лучше бы Тобиас не озвучивал своих планов. В эти планы не мог быть включён Гарри, это противоречило всему, о чём он думал. Чувство вины подкатывало к горлу, и в груди тоскливо сжималось. Когда Тобиас откроет шкаф, он заметит, что полка Гарри опустела. Когда он зайдёт в ванную, то увидит, что его вещи исчезли. В гостиной напротив двери стоял плотно набитый чемодан. Лучше бы Тобиас сказал, что ему всё равно. Что он ничего не планирует, тогда всё было бы намного проще. — Мне нужно время, — Гарри поднялся. — Нужно осмыслить всё это. Я… я не знаю. Я хочу уйти. Все заготовленные слова испарились из головы. — Извини, — добавил он. Стоило ли надеяться на какое-нибудь подобие “Останься” от Тобиаса? Если и нет, то Гарри всё равно чувствовал, как предательски больно щиплет глаза — но, возможно, стоило аккуратнее снимать линзы. Чемодан был бесконечно тяжёлым, будто Гарри вёз в нём пушечные ядра, а телефон включался бесконечно долго — он успел пройти пару кварталов прежде, чем смог вызвать такси. — Куда дальше? — бесконечность спустя спросил таксист, оборачиваясь к нему. — Никуда, здесь выйду. Чёрные глазницы пустых окон мёртвого дома угрюмо смотрели вслед отъезжающему такси. Дверь была открыта настежь, и Гарри захлопнул её за собой, с тоской посмотрев вверх — узкие ступени предвкушающе сжались, будто готовясь к нападению. Из темноты лестничного пролёта отделилась фигура Северуса. Он забрал чемодан и, не говоря ни слова, стал подниматься наверх. Впервые Гарри был благодарен ему за молчание.