Белый снег, как белый плен, смерть, как пес, лежит у ног. Ты один на всей земле сам себе и враг, и Бог. И куда теперь идти? И кому теперь служить? От развилки два пути: справа - честь, а слева - жизнь.
Кровью сталь клинка согрета, Господи, за что мне это? Всё забрал, всего лишил, души вынул - боль вложил.
– Ну? – моему терпению вот-вот готов был прийти конец. Пошла вторая минута, как Сейя молча гипнотизировал стенку позади меня, телефонная трубка в его руках все это время давила на нервы короткими монотонными гудками. Пи-и – сердце обрывается раз, пи-и – сердце обрывается два, пи-и – и я иду убивать Коу. Но, прежде чем моим кровожадным планам суждено было свершиться, брюнет поднял на меня синющие глаза, в которых одновременно смешались испуг и недоумение. – Хару, мне только что сказали, что ты погиб... – пи-и... пи-пи-пи... сердце дернулось, уворачиваясь от идиотской шутки, губы сами собой растянулись в глупой ухмылке, – упал в море... на вертолете... – Коу, это даже не смешно, юмор не засчитан, – я изо всех сил попытался рассердиться на него, а сердце все громче визжало смертельно раненым зверем, что все это правда... Я ведь чувствовал, чувствовал – что-то случилось, с самого начала мне не понравился этот странный звонок... – Сейя! Что ты несешь, придурок! Я орал в голос, я ничего не соображая метнулся к выходу, терзаемый единственным желанием – бежать, бежать туда, где навеки отныне обрели вечное жилище мои родители, надежное, необъятное в своем могуществе и не требующем доказательств величии. Я чуть не задушил Коу, когда он с реальным риском для собственной шкуры схватил мое беснующееся тело и попытался удержать в пределах входной двери. Я отказывался верить словам, долетающим до моего сознания словно плотный слой ваты. Мои родители? Упали? В море?! О, вы, боги, одуревшие от скуки, вы решили окончательно лишить меня рассудка? Так поспешите же, в таком случае! Ведь это невозможно больше – терпеть подобную боль. Коу все-таки удалось кое-как утихомирить меня и усадить на диван в гостиной, после чего он потянулся к пульту от телевизора. Плазменная панель ожила оптимистично распевающим песенки Винни-Пухом в красной распашонке. Я тупо уставился на позитивного, канареечного оттенка мишку, с которым прочно ассоциировалось счастливое и беззаботное детство - неужели его еще до сих пор показывают? Разум подмечал совершенно несущественные детали, такие как неправильно нарисованные листья дуба и слишком большие уши у Пятачка. Сейя резво запрыгал по каналам, листая их едва не со скоростью звука, картинки тут же слились в единый калейдоскоп, и я непроизвольно покосился на Коу – неужели эту неженку не тошнит от подобного адского мельтешения перед глазами? – Что ты ищешь? – попытка наполнить тишину хоть какими-то звуками с треском провалилась, – во-первых, что ищет Сейя было ясно и так, во-вторых, он вежливо проигнорировал мой вопрос и, чертыхнувшись сквозь зубы, наткнувшись вновь на канал Диснея, уверенно пошел на второй круг. – Вот же оно! – неестественно высокий от волнения, его голос сорвался, едва мы успели осмыслить первые кадры. По одному из центральных каналов, в выпуске новостей, безупречно выглядевшая телеведущая бесстрастным голосом сообщала о падении вертолета в открытое море. Кадр сменился, являя нашему взору съемку с воздуха предполагаемого места крушения. Дождь уже прекратился, видимость была отличная, водная поверхность – относительно спокойной. Все дышало миром и безмятежностью, цепкий взгляд как ни старался, не мог уловить ни единого доказательства трагедии, никаких следов и зацепок. Безбрежная синь что сверху, что снизу, сливавшаяся где-то вдали, за линией горизонта... Монотонный голос за кадром тем временем с неестественным придыханием сообщал, что, по пока еще неофициальным данным в вертолете, помимо пилота, находилась чета Томоэ, Соичи и Икуко вместе с дочерью Томоэ Харукой. Я вздрогнул, выныривая из полудремы – Томоэ Харука? Это же я, эта странная женщина с восковым лицом говорит обо мне?! Это было... дико. Дико слушать, как некий посторонний человек равнодушно сообщает на всю страну о твоей возможной смерти. Я обессиленно откинулся на спинку дивана, со всей доступной силой сжимая кулаками виски, едва не вырывая себе при этом волосы. Бред. Неужели потеря Мичиру – это недостаточное наказание за все мои грехи? Неужели небесам суждено было лишить меня вдобавок ко всему моей семьи? Да что там, сговорились все что ли? Ну как, как такое могло произойти? Почему? Почему именно со мной и с моими родителями? Родители! Это слово заставило меня вновь подскочить и оглянуться в поисках ненавистных костылей. – Я еду! – на этом восклицании Сейя вскочил вслед за мной. Я, предупреждая его возражения, предпринял попытку сработать на опережение и выскочить из комнаты первым, но, за отсутствием поддержки, ожидаемо споткнулся и почти упал носом вниз. Коу успевает подхватить меня, но удержать не в его силах, он лишь амортизирует приземление на ковер. - Пусти! Коу, блин, ты что не понимаешь?! Там. Мои. Родители! – голос сорван еще полчаса назад, из глаз брызжут слёзы. Господи, неужели это я? Я плачу? Секундное удивление, а после становится все равно, я даже не чувствую, как соленая влага сбегает по щекам и подбородку. – Это ты не понимаешь! Харука, я прошу... нет, я умоляю тебя, постарайся взять себя в руки! – непривычная для этого балбеса серьезность и собранность действуют на меня отрезвляюще, тихий, вкрадчивый голос заставляет сосредоточиться и выслушать его несмотря на реакцию отторжения любых признаков жизни. – Хару, ты ничем не сможешь помочь... им. Пойми. Прости меня, но... но это так. Сейчас все зависит от спасателей. Твой отец не последний человек, я тебя уверяю, искать их будут на совесть и без твоего там присутствия. Я поеду туда, прямо сейчас, поеду. Но прошу, Хару, ты должен остаться дома, с Мако... Макото! – миловидное личико с чуть припухшими и покрасневшими глазами возникло в дверях – плакала, но отчаянно пытается делать вид, что все в порядке, дабы хоть как-то меня подбодрить. От осознания этого факта становится только хуже. Сейя меж тем приблизился к девушке и о чем-то тихо заговорил с ней, явно стараясь, чтобы как можно меньше информации достигло моих ушей. Мне, в общем-то, до фонаря, что он там ей втирает, но тут ухо улавливает чуть слышное "не выпускай из квартиры", после чего волна негодования поднимается внутри сознания. Видимо, общее настроение и конкретные мысли крайне красноречиво отразились на моем лице, – я не успел издать ни единого звука против подобного тоталитаризма, а Сейя уже выпроводил Макото из гостиной и вновь подскочил ко мне. – Харука, ты пойми, – на мгновение повисло молчание, по лицу Коу меж тем бегущей строкой промелькнули возможные варианты аргументов, что смогли бы меня убедить. План А явно трещал по швам, признавая полнейшее поражение по всем фронтам. То, что я ничем не смогу там помочь, для меня не довод и Сейя в курсе. Я бы первый бросился с вертолета спасателей в море, стоило бы мне уловить малейший намек на человека внизу, и ни расстояние до водной поверхности, ни руки спасателей, ни закованная в гипс нога, ни мелькающие на горизонте серые акульи плавники меня бы не остановили. Узрев все это в моих глазах, Коу досадливо поморщился и перешел к плану Б. – Тено, если на тебя не действуют предыдущие аргументы, я добавлю еще один. Возможно, это сейчас тебе покажется жестоким... – набрав в легкие побольше воздуха, Сейя выпалил скороговоркой мысли, от которых у меня по-началу, кажется, зашевелились волосы по всему телу, – Ты погибла, Харука, неужели ты не понимаешь, что это значит? Отныне ты – только Тено и никто больше. Нет тебя прежней и нет единственного человека, который был против тебя такой, вернее такого. Ты вообще понимаешь, к чему я веду, а? Хару, это шанс, это реальный шанс начать новую жизнь. Для тебя. Для нас. Понимаешь? – Коу пристально вгляделся в мое лицо, пытаясь найти ответ в выражении глаз, я же тем временем судорожно осмысливал то, что он выдал. Харука Томоэ погибла. Харука Тено – жив. Вот так все просто – раз-два, и заменили одного человека другим. Господи, я схожу с ума? Это какое-то сумасшествие, ей-Богу. Слишком красиво, чтобы быть правдой. Так убеждала меня моя скулящая совесть; это неправильно – я должен сейчас больше всего на свете переживать за родителей, думать лишь о них, но Коу со своим трезвыми, на диво прагматичными рассуждениями выбил из-под ног последнюю скользкую льдину, на которой я балансировал посреди бушующего океана противоречивых чувств. Исполнив последнее неизящное сальто, я погрузился в эту ледяную пучину, что разом стерла все ощущения, оставляя лишь одно – отчаянное желание выжить любой ценой.