...посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью
Мф. 19:5
– ... не поможешь расстегнуть? – промурлыкала Мичиру, приподнимая волосы вверх и обнажая шею и плечи. Вихрь чувств внутри подобно искоркам побежал по венам и, безжалостно опалив их, олимпийским факелом вспыхнул в груди, обжигая легкие, мешая нормально дышать. – Там застежка хитрая. Обычно мне с этим Сец помогает. Самой не очень удобно... Под сбивчивые пояснения, выдаваемые любимой отрывочными, будто посты в твиттер, фразами, я коснулся руками самой элементарной застежки, являвшей собой обыкновенную, хоть и тугую, липучку. Резкий, режущий слух звук прозвучал набатом благоразумию, в момент отрезвив уже поплывшее в неге сознание. – Мичи, я... – Что? – тихий, вкрадчивый голос, лик Мадонны в клубах пара, и мольба, притаившаяся в напряженном взгляде. Ее тело как наркотик, парализует волю. Самое ужасное в этой ситуации то, что она, судя по всему, даже не осознает этого до конца. Она просто стоит на расстоянии нескольких сантиметров от меня и неотрывно наблюдает за мной, а напряжение меж нами все набухает, грозясь вот-вот прорваться от малейшего неосторожного жеста и смести все на своем пути... Голос, хриплый, чуть слышный, – Располагайся и смело бери все, на что упадет твой взгляд. Я подожду тебя... в комнате. Лишь колоссальным усилием воли сумел я оторвать взгляд от точеных плеч и всего, что располагалось ниже, и, не желая больше подвергать себя соблазну и рисковать, с максимально возможной для меня скоростью выскользнул из ванной, оставив Мичиру в облаке пара, ее недоумения и моих так и не реализованных фантазий. Пока не время... – Ну, что скажешь? Темные волосы влажными змейками раскинулись по плечам, отблески спокойствия замерли в глазах, непринужденная в своей естественности поза – упор локтем в стену, расслабленно, ненавязчиво. Солнце, уже полноправно правившее бал на бесконечно пустынном, голубом небосклоне, ласкало ее своими лучами, подсвечивая и без того безупречный алебастр кожи. Все в Мичиру сейчас навевало на сходство с дикой кошкой – грациозной, своенравной, не доверяющей никому, устроившейся на отдых после сытного обеда. Как разительно отличался этот образ от того, что предстал передо мной час назад на коврике в ванной и два часа назад на другом коврике, в прихожей... И какая же ты настоящая..? – Что, прости? Вот черт! Я что, произнес это вслух? Необходимо срочно исправлять ситуацию. – Я говорю, ты такая настоящая, – счастливая улыбка вспыхнула на моем лице. По выражению глаз Мичиру до меня наконец дошло, что она интересуется тем, как выглядит,– тебе очень идет. Прости, что такой скудный выбор одежды, но у меня не водится женских вещей. – А мне нравится как есть, – упрямо откинула девушка назад особо настырный, постоянно спадающий на глаза локон. Он продержался в ссылке ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы отвести руку, после чего вновь упал, закрывая девушке обзор. Хорошенькое личико скривилось в недовольной гримаске. – Русалка... – аккуратно я завел непослушный локон, разделяющий наши взгляды, ей за ухо и чуть задержал руку. Мичиру, воспользовавшись моей заминкой, тут же как кошка потерлась о ладонь щекой. – Где же ты так долго плавала? Ответом на вопрос послужила мягкая, чуть извиняющаяся улыбка. Её тонкие ладони коснулись моих, приглашая пальцы на тур танго. Они то сплетались в плотный узел, то разбегались, замирая на какое-то мгновение в воздухе, но лишь за тем, чтобы снова броситься навстречу друг другу и замереть в сладостных объятиях партнера. – Хару, скажи... Сможешь ли ты простить меня? – Простить? – эхом повторил я вслед за нею. Моему недоумению не было границ. – Малышка, подожди, я что-то не пойму... За что ты опять просишь у меня прощения? – любимая нахмурилась, и, предугадывая ее возможные возражения, я продолжил, – мне не за что тебя прощать, Мичи, прекрати. Наоборот, это я очень виноват перед тобою. Я... я вел себя как... Горячее дыхание и привкус мяты на губах прервали мой монолог. Мы целовались, так и не разняв сплетенных пальцев, и казалось, что весь мир сосредоточился в этом центре наших соприкосновений. Слова были не нужны, слова были лишними, пустыми, слишком напыщенными. – Любимая... Чуть затуманенный сонной дымкой взгляд был мне ответом. Счастье и нежность расцветали в нем все богаче, и отзеркаленные, усиленные в десятки раз, заискрились в моем. Этот миг принадлежал нам и нашей любви. Странно, но даже такое невыносимое час назад желание близости отошло на второй план как нечто слишком обыденное, произаическое. Достаточно было просто стоять рядом, друг напротив друга, сжимать ее ладони в своих, наслаждаться ее мягкой улыбкой, видеть свое отражение в ее глазах, и понимать, что впереди у нас – целая жизнь... *** – Ну, в общем, это все. Сейя разжал, наконец кулаки в последний раз и поднял глаза. Скорбь и безысходность в них смешались со смирением и разбавились капельками жесткости, такой непривычной для его изнеженного, в чем-то безвольного лица. – Значит, все-таки это конец. – Смотря как к этому относиться, – Коу крутанул мобильник и некоторое время наше внимание было поглощено лишь поступательно-круговыми движениями куска металла, отблески софитов играли на многочисленных гранях сотен страз, калейдоскопом расцветая на стенах и потолке. – А к этому можно относиться как-то еще? – Коу проигнорировал неприкрытый сарказм в моем голосе, заставляя меня немного сбавить обороты колеса гнева, что несмазанными рессорами скрипело внутри меня. Молчание пропитало электрический свет, льющийся с потолка. – Мисс Кайо? Она..? – Мичиру спит, – бросил я, размышляя о странном чувстве, что владело мною на протяжении всего дня. Вернее, о его отсутствии, – Коу, скажи, это... это ужасно, если я... – Что "ты"? – подогнал меня Сейя, когда процесс подбора нужных слов затянулся. – Тебя что-то мучает помимо всего этого? Что? Хару, да говори уже бога ради! – Я не чувствую этой потери, – мысли, облаченные в словесные доспехи слов показались мне еще более страшными, более полновесными. – Понимаешь? То есть, вообще. И мне страшно... – Не чувствуешь? – озадаченно переспросил Сейя. – Как бы тебе это объяснить... Разве не должен человек, потерявший близких людей испытывать что-то помимо боли? Помимо этой безысходности, жалости... не знаю... – Я понял, о чем ты, – взмах рукой прервал мои жалкие потуги объяснений. – Появилась Мичиру, и ты думаешь лишь о ней, а не о родителях, так? Это ты имеешь в виду? Кивок, на большее я уже просто не способен. Почему-то стыдно признаваться в том, что эйфория от обретенного внезапно счастья перекрывает в моем сознании боль утраты близких людей. Самых близких. – Все с тобой нормально, Тено, успокойся. – Коу... – Она давно уже стала для тебя гораздо ближе, чем кто бы то ни было, и ничего в этом ужасного нет. Все естественно – рано или поздно, но каждый человек отделяется от родителей. Так что, успокойся. И не занимайся самокопанием. Шел бы лучше, тоже подремал с нею рядом. Ты вообще за последние сутки спал? – Да кто бы говорил, а? – Предлагаю отправиться незамедлительно. Честно, Хару, я просто падаю. Это только в кино рыдают по полгода и не спят неделями. Коу поднялся и, потянувшись, похлопал меня по плечу в попытке ободрить и убедить. – Жизнь продолжается, дорогая. Кажется, впервые это обращение из его уст не вызвало у меня волну отвращения.