Двое: Я и Моя тень

Невооруженным взглядом видно – эта девочка не даст мне скучать, равно как и за пальму первенства нам еще не раз придется побороться. И тем не менее, пока еще она уступает мне. Она не перехватывает инициативу, целиком отдавая в мои руки эту ночь и себя в ней. Тянусь к ней губами, поцелуи легче дыхания ветра укрывают ее плечи. Она не отрываясь изучает мое тело. – Не смотри так на меня. Шепчу практически беззвучно. Знаю – она все равно услышит. – Все еще не веришь мне? – Верю. Себе не верю... – Глупый... Смех тонет в водовороте поцелуев. Желание, дикое, необузданное, так тщательно сдерживаемое нами, прорывается наружу, заполняя тела без остатка. Не остается сил на ненужные размышления, терзания, беспокойства, страхи. Это все лишнее, это – издержки слишком практического мышления. Любовь не терпит рациональности. Любовь требует оголенных нервов на кончиках пальцев. Одежда давит. Вызывает протест лишь одним своим присутствием. Не хватает терпения на эти бесконечные пуговички, крючочки, замочки. Все лишние детали летят прочь, виновато прячась за спинку кровати. Мичиру откидывается на подушки и, прикрыв глаза, замирает, предоставляя мне полнейшую свободу действий. Россыпью коротких поцелуев покрываю ее согнутые в коленях ноги. Чуть сладкий, неуловимо знакомый запах, источаемый ее кожей, дурманит, кружит и без того хмельную голову. Тело пылает, прохлада шелка не приносит облегчения, практически не ощущается. Кончики пальцев очерчивают едва уловимую складочку на животе – девушка непроизвольно дергается и давит смешок. Я чуть улыбаюсь в ответ, нависаю над нею: – Ревнивая, стало быть... Уверенная улыбка в ответ. Собственница. Скучно нам вдвоем не будет... Поцелуй за поцелуем, клеточка за клеточкой – все ее тело для меня – как книга, полная тайн и загадок. Каждый новый шаг – новое слово. Слова складываются в стройные строчки, строчки – в главы, наполненные предвкушением. И вот уже повесть оживает на моих глазах. Повесть нашей любви. Ладонь скользит по ее груди – и губы озаряет улыбка, то исчезая, то загораясь вновь. Глаза по-прежнему под покровом бархата ресниц – так острее ощущения. Меж пальцев попадает твердый бугорок соска. Сжимаю – шипение прорывается сквозь поцелуй. Пальцы бегут вниз, подушечки отбивают такт по животу – судороги одна за другой накатывают в ответ. Мичиру изо всех сил пытается сдержаться. Получается с трудом – я намеренно едва касаюсь одного из самых нежных участков кожи. – Харука-а... В голосе проскальзывает недовольство. Не надолго. Ниже, еще ниже... Чуть светлее тон кожи – след от загара. Провожу по нему кончиком языка, захватываю в плен губами... Разум окончательно вязнет в терпком запахе, который источает ее возбужденное тело. Первый, еще чуть слышный, стон врывается в тишину комнаты. *** Желание, не получая выхода, тугим узлом связывает все существо. Судорогой сводит низ живота. Сердце то заходится в бешеной скачке, то замирает, не подавая ни малейших признаков жизни. Каждое ее прикосновение – будто током по нежной коже. Мичиру знает, как это – в недалекой юности коснулась оголенных проводов розетки. Больно, очень. И жжение, противное, ноющее. Сейчас примерно так же. Следы от поцелуев оставляют похожее послевкусие, но к ним подмешивается кое-что еще более мучительное. Очень хочется самой уже направить ее движения, сил на эту пытку с каждой секундой все меньше. Но уверенности, что Харука ее послушает еще меньше. Ее мучительница точно знает, что делает, и сейчас ей никто не указ. Ничего, у нее еще будет время отомстить этой белобрысой вредине. Сейчас Харука имеет неоспоримое преимущество перед ней – она в более чем привычной для себя среде. Мичиру же пока лишь свыкается с новыми, но такими приятными ощущениями. Губы пробегают по животу, – кажется, еще немного, и Мичиру растворится от огня желания, сжирающего ее естество изнутри. Распадется на молекулы и атомы, исчезнет, как того и опасалась Харука. – Прекрати меня мучать... Помимо воли срывается с распухших губ пополам со стоном. Усилием Мичиру приподнимает голову, потонувшую в подушках. В ее взгляде – мольба. Напротив – взгляд-обладание. Уверенный, не требующий доказательств. Взгляды скрещиваются в полумраке, подсвеченном лунным светом, пробивающимся с чернильного савана неба. Полнолуние. Время таинств, время для осуществления самых дерзких желаний. Полнолуние – пора безудержных страстей. Время, когда грань между мирами стирается и призраки грез входят в дом. Они заключают их в свои прохладные оковы. Разум теряет власть. Пальму первенства берут инстинкты. И нет отныне власти над природой в самой первозданной ее оболочке. Ведь, что имеет против нее человек, ее слабый, немощный раб? Мичиру и противится природе и желает покориться одновременно. Противоречие во всем. Всегда... Сыщется ли когда-нибудь до скончания миров тот гений, что сумеет разгадать величайшую загадку природы – женщину? Возможно, этот гений – рядом с ней? Иначе, чем еще объяснить столь выверенный, будто десятки раз отрепетированный танец, в который увлекла ее Харука. Темп ускоряется постепенно, до кульминации еще есть время насладиться отдельными, соблазнительными па. – Возьми меня... Харука делает вид, что не слышит. Власть обладания кружит голову, солоноватый привкус моря на губах сводит с ума, крылья тонких ноздрей подрагивают в наслаждении ароматом добычи, постанывающей в ее руках, отчаянно требующей пощады. Добычи ли? Кто же, все-таки из этих двоих правит бал, кто играет в поддавки? Вспышка озаряет комнату, погружая на мгновение окружающий мир в наэлектризованное молоко. "Гроза? Откуда?" – проносится в голове удивление потревоженной ланью и исчезает, не дав даже рассмотреть себя поближе. Дикая, самобытная тигрица неслышно крадется ей на смену, чуть припадая к земле, недовольно порыкивая на царапающие чувствительную мочку носа травинки... Хищница все ближе, ее последние шаги полны уверенности, гордо расправленные плечи магнетизируют. Нечем дышать. Распахнуть бы окно, окунуться в чарующую прохладу сумрака... Поздно, слишком поздно. Оглушающий рык дикого зверя сотрясает воздух. – Моя. Навсегда... – шепчет ветер. – Никому не отдам... – вторит ему трава. – Люблю... – улыбается Харука, осторожно ступая, неспеша входя в реку, борясь со сбивающим с ног бурным течением. Секунда – и зверь поглощает Мичиру, не оставляя шансов на спасение. Волны наслаждения смыкаются над головой, водоворот утягивает на самое дно... Нет, нет... Нельзя. Еще не время расслабляться... *** Сильные пальцы профессионального музыканта уверенно ложатся на выступающие косточки. Мичиру тянет меня к себе, пристраивает в руках, подобно благородной скрипке. Первый аккорд складывается на грифе позвонков. – Нет, подожди. Я еще не закончила. Меня не слышат или не желают слышать? Пальчики нажимают все сильнее, то и дело норовя соскользнуть с поясницы ниже. Пробуют новые сочетания нот, пока еще настраивая и примеряясь к новому, непривычному инструменту. Внезапное осознание того, что я давно уже не предпринимаю никаких самостоятельных действий, приходит слишком поздно. Тело не в силах сопротивляться, сражая меня собственным оружием. Словно со стороны доносится странный, какой-то чужой стон, больше похожий на всхлип. Губы Мичиру вздрагивают в довольной улыбке, до меня наконец доходит, кто из нас двоих издает эти звуки... Неужели я на это способен? Что ты со мной делаешь, Мичиру? Моя нежная, хрупкая девочка. Моя нежная, скромная русалочка. Скромная... Вот почему моряки так боятся русалок... Опаснейшее существо, лишающее вас собственной воли, заманивающее на дно омута одним взглядом, одним поцелуем. Опутывающее вас вашими же сетями, приготовленными для ловли этих двуличных тварей. И ты уже принадлежишь ей. Сам делаешь последний шаг в бездну под переливы чарующего голоса. Такого нежного, такого невинного. Губы блуждают по моему телу, исследуя каждый миллиметр доселе запретного блюда. Иногда резко пропадают, чтобы так же внезапно сомкнуться на прямо противоположном участке. Да, в самой глубине ее существа еще остались обрывки смущения, иногда они всплывают наружу. Губы исчезают. Моя ободряющая улыбка придает ей уверенности. В ее глазах еще идет борьба желания и робости, но исход битвы предрешен. Тонкие брови хмурятся. – Не смотри на меня так... Неужели ты не понимаешь?.. Понимаю, малыш. Я прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь. И, как бы я не жаждал быть свидетелем воплощения ее чувств, прикрываю глаза и замираю в предвкушении. Волны наслаждения накатывают одна за другой, обжигая низ живота. Воздух, до отказа пропитанный нами обоими, раздражает ноздри запахом секса. – Малыш... В одном слове, вплетенном в чуть слышный стон, – мольба и нетерпение. Ее пальцы порхают у самой границы моего тела, то ли не решаясь переступить точку невозврата, то ли просто дразня. За отсутствием зрительного контакта чувственность взлетает в степень. – Ну как, способная я ученица? – звучит надо мной. Глаза открываются лишь для того, чтобы тут же непроизвольно распахнуться еще шире. Она довольно урчит, упиваясь моей беспомощностью. Все мое существо подчинено лишь одному – любыми путями сорвать наслаждение с ее рук. Стыд, приличия, попытки удержать "лицо" – незнакомый набор букв для оболочки моего тела. Лишь отчаянная попытка раскрыться как можно шире ей навстречу занимает волю и остатки разума. Колено Мичиру фиксирует мои бедра в одном положении, придавливая их сверху, вынуждая меня умолять ее, ерзая по простыне: – Еще! – Еще?! Наигранное удивление в голосе сводит с ума. Ее пальцы двигаются во мне короткими, ритмичными толчками. Медленный, не дарящий разрядки темп вынуждает стонать от бессилия. – Еще! Не просьба, а уже требование срывается в темноту, его нагоняет сдавленное рычание. Язык очерчивает контуры груди, чуть влажная дорожка знаком бесконечности холодит разгоряченную кожу. Пальцы девушки с каждым разом входят все глубже, иногда чуть царапая нежные стенки короткими ноготками. Задерживаются во мне все дольше. Каждый очередной толчок обещает конец пытки и вершину наслаждения, но сознание по-прежнему балансирует на грани, не удостаиваясь желанной разрядки. Что она делает? Как у нее это получается? – Мичируу... – Ммм? Губы блуждают вокруг ключиц. – Я. Больше. Не могу... – Да нууу... Довольное урчание кошки, вдоволь наигравшейся с добычей. Губы прекращают терзать шею для того, чтобы опуститься ниже. Чуть шершавый кончик языка касается изнывающего бугорка клитора, скользит ниже, раздвигая нежную, пульсирующую плоть. Я захлебываюсь продолжительным стоном, на глаза надвигается плотная черная пелена... Последнее, что фиксирует край сознания, как, утопая в волнах оргазма, я все-таки нахожу силы выдавить из себя, что люблю ее. Все... Дальше – тишина.