кухни

когда кровать скрипит под тяжестью второго тела — притворяться спящим уже бесполезно. чан открывает глаза, чтобы увидеть феликса — мальчик-солнце, одна большая веснушка, одно большое горькое лето. — тебе так нравится спать с малолетками? — в голосе ни капли стыда — откуда только понабрался? — в глубоком теплом голосе ни капли шутки, только лоскутное одеяло и ленивое утро, которое начинается в три часа дня. чан кряхтит старой кроватью, суставы щелкают дряхлыми грецкими орехами, тапочки волочатся по полу и шуршат как осенние листья. ближе к трем часам чэнлэ заваливается на квартиру, как к себе домой, ворует еду из холодильника и три бутылки пива, а потом, даже не закрывая за свобой двери, исчезает так же нахально, по-детстки внимания требовательно, как и пришел. они снова остаются с феликсом наедине. феликсу сладкие семнадцать, оттягивающие легкие тонкими сигаретными затяжками и забивающие печень камнями. чану смиренный двадцать один в этом году — отобранные возможности блестят красным аттестатом под короткой ножкой стола. солнце лениво перемахивает половину неба — любяще жарит, слепит с особой нежностью. на кухне солнечные зайчики от кружевного тюля мажут по желтоватым обоям. феликс припадает губами к чановой шее. — с кем лулу? — оставляет мокрые следы на бледной коже, прикусывает мелкие родинки кое-где — играется. мучает. — хватит, — отодвинуть маленькие губы, снять маленькие ручки с плеч, развернуть пинком в коридор. — с бабушкой, — чан едва шепчет. феликсу семнадцать лет и восемнадцать зим — юность блестит разноцветными леденцами в руках дворовых ребятишек. на кухне свистит чайник. со двора доносятся первые крики — кто-то прямо с окон зовет погулять друзей, скинуть мячик или воды, слышутся первые крики бабушек о забытых дома кофтах. — мама на дежурстве сегодня, — феликс заходит в кухню в одно время с чаном, мнется у дверей, крутит в руках зажженую сигарету — не дай бог прожжет ковер. опять. в горле застревает мольба. не уходи в вечернем воздухе плавится запах горячих бутербродов с сыром. я не останусь феликс уходит к себе — уже не горько, он привык. привык верным псом после каждого отказа пускать к себе на квартиру схорониться от преследования, отдохнуть от ребенка или просто потусоваться с друзьями. однажды чан говорит, что феликс просто не может любить его, «благодарность, а не любовь» — заевшей старой пластинкой повторяет крис, когда ёнбок наконец понимает, что любит. шипучка кончается пузырьками в стакане теплой воды, детство кончается с первой игрушкой, которую тебе уже не купят родители. лето кончается не по календарю — лето кончается после людей. на кухне приходится включать  свет — старая лампочка с красным тряпичным абажуром, старенький толстый телевизор включается для шума. чан с кем-то злостно разговаривает с шести часов, царапая карандашом бумагу. феликс в своей комнате включает последний альбом arctic monkeys. сейчас бы на набережную — полежать под вечерним солнцем на зеленой траве холма и застудить почки, покурить на смотровой площадке, перекрикивая уток в камышах — сейчас бы дышать, а не задыхаться. феликс сглатывает слезы. пишет чанбину. на кухне выключают телевизор. ночь ощущается в мягкой синеве и затихшем детском саду напротив, ночь ощущается в теплоте звуков сверчков и в горящих ровными желтыми квадратиками панельках. они сидят на качелях в семнадцатом дворе, и внутри феликса все орет, что это конец. вся маленькая вселенная схлопнется, в тот миг как перестанут скрипеть качельные цепи, а огонек сигареты погаснет у фильтра. чан молчит. раскачивается выше. — спасибо, что позволил остаться, — чан почти дораскачивается до солнышка, но когда опоры качелей начинают ходить ходуном и выкапываться, останавливается. тоскливо. еще не конец, но феликсу уже хочется перечитать эту книгу с начала — и  чтобы никогда не читать последнюю страницу. не ставить последнюю точку. — не вопрос вообще, мы же друзья, — они не глупые, поэтому кидаются обидными словами, как мячиком пинг-понга. — конечно, ликси. и улыбается своей блядской улыбкой с ямочками. феликсу хочется кричать, биться кулаками, рвать волосы и кидаться песком. — конечно, крис. улыбается. на кухне горит забытая лампочка пожаром красного заката. еще ничего не кончено. точки нет