***
Через неделю Амбридж все еще в школе, только злющая, как тысяча хвосторог. Шалость не удалась, ехидно думает Гарри, поглядывая на зазнавшихся слизеринцев, еще более поникших гриффиндорцев и Сириуса, делающего вид, будто он тут ни при чем. Что там у них получилось, а что нет — он особо не вникал, отсиживаясь дома и в основном занимаясь поисками Кричера, но если верить слухам и Малфою, близнецы Уизли смылись под грохот фанфар через огромную дыру в несущей стене, а на третьем этаже, напротив туалета теперь целое болото, которое не смог убрать даже Флитвик. Вспомнив о Малфое, Гарри пренебрежительно усмехнулся сам себе. Актер, у которого все еще нет оскара — вот кто он. Это ж надо так помпезно, на всю школу и во всеуслышание поддерживать травлю, а иного слова не подобрать, студентов настолько, чтобы вступить в какие-то там патрули, а на деле после отбоя — паковать вещички в далекое-далекое путешествие. Впрочем, Гарри, как и обещал, никому об этом не сказал ни слова — даже Сириусу, хотя тот, конечно, спросил: — Снова размолвка с Драко? — лаконично поинтересовался он, помогая Гарри устроиться в свободной гриффиндорской спальне. МакГонагалл, разумеется, была категорически против, но, Мерлин правый, разве кто-нибудь в здравом рассудке может отказать улыбке Сириуса Блэка? — Мм? А, нет. Ничего такого, — пожал плечами Гарри, разрываясь от желания выложить все как на духу. — Брось, вы не разговариваете с тех пор, как ты вернулся в школу. — Мне казалось, ты всегда был против нашего общения. — Выбирая между Драко Малфоем и, — дай-ка подумать, — никем? О нет, я определенно не против твоего общения с кузеном. — Дерьмовые кузены — мое кредо, — хмыкнул Гарри. — Язык! Гарри тогда вздохнул и призвал на выручку все свое самообладание, потому что, ну, не пошутить про язык — это было сложно. — Послушай, — вздохнул он, усаживаясь на кровать рядом с Сириусам, который тестировал матрас больше, чем действительно помогал с переездом. — У нас все нормально. Мы не общаемся, потому что, ну... все эти его патрули и панибратство с Амбридж — я считаю, это не правильным. Он поступает как придурок, но это же Малфой, так что ничего нового, да? На самом деле, плевать ему было на весь этот спектакль, но Сириуса тогда его слова, казалось, успокоили, и на том их разговор закончился. Так, в одиночестве, закончилась осень. Ранние зимние дожди увлажнили потрескавшуюся от нехарактерной шотландской засухи землю и превратили ее в непроходимое грязевое месиво. По случаю праздников и надвигающегося Дня Гаданий весь Хогвартс заполонила любовная лихорадка похлеще, чем на День Влюбленных. Девушки распевали кантиги, тянули жребий на суженого, что-то шептали в зеркала и били их так, что осколки летели брызгами по всем коридорам, а МакГонагалл пришлось запретить этот обряд — в целях безопасности, разумеется. Гарри, как и года прежде, игнорировал любый поползновения в свою сторону. Не то чтобы к нему клеился кто-то из девчонок, исключая странно поглядывающую на него Чжоу Чанг, или, упаси Мерлин, парней. Нет. Скорее Гарри был разменной монетой в игре «Заполучи профессора Блэка». И эти остолопые курицы действительно полагали, будто хоть одна из них сможет подобраться к его Сириусу — как наивно. Даже будь Сириус не его — что ж, пора было начать так говорить: не его мужчиной, — даже будь это так, они что, в самом деле полагали, что многовековая защита Блэков позволит им вот так просто заполучить своего последнего наследника. Не просто наивно — высшая степень идиотизма. Гарри помотал головой: право слово, он действительно звучал как Снейп. Рядом раздался смешок, выводя из мыслей. — Блэк-Блэк, где ты летаешь? Хотя знаешь, нет, не отвечай, не хочу думать об этом. Гарри закатил глаза и огляделся. Никто не придавал значения вот так подошедшему Драко Малфою к гриффиндорцу, если этим гриффиндорцем был Гарри Поттер. — Чего тебе, Малфой? Пришел снять несколько баллов? — Драко рассмеялся и махнул осторожно взглянувшей на него Панси. — Как мне нравится твоя присмиревшая корова, дорогой кузен, — подметил Гарри. — Ему стоило раньше начать всю эту заварушку. Хотя бы ради того, чтобы сохранить общество от ее визга. — Гарри поднял руку и помахал ей, неприкрыто и на весь коридор голося: — Эй, Пэнс, как ты? Панси показала ему средний палец, а Малфой шикнул. — «Ему», — передразнил Драко. — Бедный Лонгботтом, должно быть, изрядно поизгалялся, раз даже тебя проняли слухи. За последний месяц он совсем сошел с ума. Слышал о его Армии Дамблдора? Ну и бред. — Драко поцокал языком. — Какая жалость, столько работы целителям Мунго. Бедный мальчик. Бедная его леди-бабка — столько несчастий на долю чистокровного великого рода. — Мерлин, это тебе мамуля на ушко нашептала? — усмехнулся Гарри. — В любом случае, ты поздороваться или как? Сириус уже спрашивал, что в нашем Датском королевстве прогнило. Сказал, что это из-за Амбридж. Драко неприятно поежился, и в этом, пожалуй, было все его мнение, о Долорес. Гарри понятливо улыбнулся. — Не говори со мной о ней. Клянусь, еще одна розовая рюшка, и меня вывернет прямо на твою новую мантию. Но, да, к сути. Вчера Фарли со своей компашкой недобитых куриц шепталась о чем-то в гостинной. — Он вскинул бровь так, будто это все должно было прояснить, но Гарри просто пожал плечами. — Сплетни как сплетни. Что такого? — А то, что шептались они о Сириусе. — Серьезно, Драко? В День Гаданий? Каждая в этой школе шепчется о Сириусе и ночью под пологом наяривает в трусишках. — Гарри сделал несколько движений рукой, ясно давай понять, что именно имел ввиду. — Каждый год одно и тоже. — Ну-ну, — усмехнулся тот, разворачиваясь, — смотри, как бы твоя беспечность не обернулась тебе мачехой. Хотя, если честно, никогда не понимал, почему ты так против. Женщина в доме — меньше контроля. Гарри скорчил гримасу ему вслед, и снова уставился на дверь кабинета, не желая даже думать о возможном прибавлении в семействе. Женщина... Женщина Сириуса... Лет семь назад, когда все внимание Сириуса, тогда еще не занимавшего должность профессора Хогвартса, было приковано к гиперактивному Гарри, его отвлечение на некую абстрактную женщину, может, и казалось бы хорошей идеей, но ровно до того момента, пока Гарри не понял, что именно к нему чувствует. Сейчас же это казалось бредом. Просто невозможным бредом. Зелья стояли последними в расписании, и после них Гарри, отчего-то все еще терзаемый мыслями о этой самой мифической женщине и проклиная Драко-гребаного-Малфоя, направился к кабинету Защиты, намереваясь как можно скорее удостовериться в том, что его мысли просто глупые сомнения подросткового периода. Однако Сириуса в кабинете не оказалось — только кучка студентов, готовящихся к надвигающемуся занятию. Гарри осторожно оглядел кабинет, будто стараясь заметить Сириуса, прячущегося за стеллажом, но заметил только слизеринок выпускного курса в окружении учебников и конспектов. — ... не можешь быть серьезной, — донеслось до него. После этой первой услышанной фразы и того, что последовало за ней, Гарри часто себя спрашивал: почему я не ушел прочь? Почему остался подслушивать, как недобросовестный домовик? Зачем? — Вот. Удавись, стерва, — продолжали голоса, а Гарри продолжал слушать. — И что? Это просто записка. Ты могла подделать почерк, — усмехнулась та, которую назвали стервой. — Подделать, — рассмеялась вторая. — Ты знаешь, что на его почерке стоит защита от подобного. Нельзя подделать почерк чистокровного, Даяна. Ты бы знала об этом, не будь твоя мать грязной... Дальше Гарри не слушал. Не было смысла. Он знал достаточно чистокровных, но только один из них все еще действительно нуждался в защите почерка и только за одним из всех, кого он знал, велась такая погоня. Сириус. Гребаный Драко Малфой определенно знал больше, чем делал вид. Гарри почувствовал, как у него мгновенно пересохло в горле, а вопросы в голове загудели роем пчел. Это точно был Сириус? Разве Сириус мог написать что-то такое старшекурснице-слизеринке? Это что, все? Сириус бросит его? Мгновенно обыкновенная сухость во рту сменилась подкосившимися ногами и панической уверенности в том, что — да. Ответ на каждый его вопрос — да. Он должен был найти Сириуса. Прямо сейчас. Не понимая отчетливо, что именно творит, Гарри достал волшебную палочку и, как бы не хотелось воспользоваться ею в других, более кровавых целях, он вызвал патронуса и, не передавая ни слова в сообщении, отослал к Сириусу. Пустой патронус — их условный знак. Найди меня. Немедленно. И немедленно действительно было немедленным. Стоило только Гарри выйти в сторону коридора, ведущего в спальни преподавателей, Сириус буквально вылетел из-за угла. Растрепанный, в худших мыслях, Гарри видит его таким, бегущим по первому зову и не из-за долга, чести, обязанностей перед мертвыми друзьями — нет. Потому что беспокоится, потому что любит. Сириус останавливает его твердым движением ладоней за плечи и беспокойно осматривает. — Что случилось? — серьезно спрашивает он. Он не мог, просто решает Гарри. Он — не мог. Это не Сириус отправил слизеринке то письмо. Мало ли, какие воздыхатели сейчас у старшекурсниц. Не всем же им, по его святой уверенности, гоняться за своим профессором. Какая глупость. Как он вообще мог об этом подумать?.. Предательские слезы облегчения затопляют глаза, и Гарри смаргивает их, не позволяя пролиться. И все же, шмыгнув носом, он тянется к Сириусу, и тот заключает его в крепкие объятия. Они стоят так несколько минут, полностью игнорируя удивленные взгляды мимо проходящих — благо, мало какой студент осмелится проложить свой путь мимо профессорских спален, и единственные их свидетели — извечно торопящаяся куда-то Бербедж с охапкой бумаг, и бросившая короткий орлиный взгляд мадам Трюк. Когда Гарри перестает потряхивать, Сириус, окончательно потерявшийся в догадках, отводит его в свою спальню, крепко запирая дверь и ведя к дивану. Он, не спрашивая, льет ему в рядом стоящую кружку умиротворяющий бальзам, приплавляя щедрой парой глотков Огденского, и пихает Гарри в руки, веля выпить. Тот выпивает все до капли, а затем, роняя тару, порывается вперед и, наплевав на все запреты и правила, глубоко целует Сириуса, чувствуя, как остатки паники улетучиваются, когда ему медленно отвечают. Ладонь на его шее — тоже подрагивающая и немного прохладная, но такая ласковая, нежная, всепрощающая, что Гарри зажмуривается, вновь усилием останавливая слезы и ненавидя себя за слабость. — Прости, — шепчет он, между поцелуями. — Мерлин. Сириус, прости меня, я... я просто... А что сказать — он и не знал. Сказать, что испугался... чего? Измены? Это звучало так странно, так наивно, так по-девчачьи, но другого ответа у Гарри нет. Поэтому он просто молчит, снова целуя, но уже мягче, извиняясь — не за что и за все сразу. Гарри никогда не был импульсивным человеком. Бежать через всю школу в панике, навеянной смутными сомнениями, и посылать сигнального патронуса — это, скорее, было в духе Сириуса, чем в его, но этот страх... Страх потерять его был невыносим. Его страх был как изменившиеся в ходе эволюции клыки и когти — был защитой. Гриффиндор всегда учил находить то самое единственное, что заставляло желать быть смелым, храбрым, отважным, — то, что заставляло светиться изнутри и позволяло вызывать патронуса, но разве не отсутствие страха приводило к глупости? Разве... Разве не из-за того, что были такими храбрыми, погибли Джеймс и Лили?.. Гарри помотал головой, коря себя за мысли о том, что снова думал о них, как всегда корил за то же Сириуса. Почему даже мертвыми они значили так много? Давно стоило признать — им обоим — что единственный способ удовлетворить это отчаянное желание быть друг с другом — признать свои слабости. Каждую из них: Лили и Джеймса, возраст, положение, ревность, недоверие и сомнения. Но разве они могли? Пожалуй, нет. Разве была бы в этом драма? Сириус не спрашивает его в чем дело и что случилось, и Гарри благодарен за это как никогда. Возможно, — но только возможно, — ему бы стоило все же спросить, ведь тогда бы Гарри раскололся, как орехи в октябре, выложив все как на духу. Но Сириус не просил. А сам — Гарри никогда не скажет. Та короткая ночь, длившаяся вечность, началась, как только они заговорили на единственном, понятном только им обоим языке. Гарри перекинул через колени Сириуса ногу, а Сириус откинулся на спинку дивана — и, к черту эти правила. Даже если бы сама многоуважаемая Минерва ворвалась бы в комнаты разгневанной фурией, даже если бы на подхвате у нее были авроры Департамента Нравственного Правопорядка, двум, на миг запутавшимся в простынях, было бы совершенно на это наплевать. — Я собирался отлучиться на пару часов, — осторожно начинает Сириус, застегивая рубашку, пока Гарри с удивлением осматривает профессорские покои со стороны разворошенной кровати и пытается вспомнить, как дышать, разговаривать — в целом существовать отдельно от Сириуса. В затянувшейся тишине он понятливо хмыкает: — Очередное задание господина директора, полагаю. Что ж, думает Сириус, глупо было пытаться скрыть от него то, как он постоянно отлучался то туда, то на несколько дней, а то и вовсе — просто уходил без слов и объяснений. — Нет. Не сегодня. Просто встреча со старым другом. Мальчик на кровати едва заметно пожимает плечами, заворачивается в одеяло и совершенно спокойно кричит ему в дверь: — Тогда привет Ремусу.***
— Мерлин Великий, — восклицает Ремус, едва завидев его в Гарцующем Пони. — Ты... Сириус, ты буквально светишься. Произошло что-то хорошее? Сириус берет себе двойную Огденского, отряхивает влагу с дорожной мантии и присаживается к Ремусу за стол. Вокруг немноголюдно, пахнет бражным хмелем эля и все вокруг такое обычное и нормальное — будто не война за окном, а обычный будничный вечер и два старых друга за бутылкой-другой обсуждают насущное и былое. — Нет, — улыбается он, — ничего. — Вре-ешь, — насмехаясь, тянет Ремус. — Давно тебя таким счастливым не видел. Сириус пожимает плечами и делает осторожный глоток. «Лучшая магловская выпивка и ночлег» — зазывают прохожего написанные черной краской буквы на двери с обратной стороны грязненького бара, найденного ими, еще когда их было четверо (плюс Лили), на окраине Косой Аллеи. И бар действительно так себе, тут даже нормального освещения не было: на каждом столике под слоем жира коптила керосиновая лампа. Несколько человек пили уже не первую чарку, жевали табак, а компанию им составляли странного вида женщины. — Ничего не случилось, Ремус. Просто рад тебя видеть. — Последний раз ты так выглядел, когда рад был видеть Мэриен Голдстоун. Вернее, когда она согласилась сходить с тобой в Хогсмид на третьем курсе. — Затем он вмиг делается серьезным, но глаза выдают его. — Итак, Сириус Блэк, лорд Блэк, профессор Блэк. Кто она? Та, которая вновь похитила твое сердце? Сириус смеется и допивает. Просит еще, и пока пьет вновь, они молчат. Что если я расскажу ему, думает он, а затем сам себе смеется с этой мысли. Похитила сердце — вот уж как есть, правда-матка. Похитила и никогда не отдаст обратно. Чертовка. Гарри бы понравилась аналогия. Ему отчего-то всегда нравится, когда кто-то делает Сириусу намеки на влюбленность или тайную поклонницу, удостоенную честью. Собственничество это у него, что ли? — Нет никакой женщины, если ты об этом, — отмахивается он от настойчивого Ремуса. — Тогда, может быть, мужчина? — вновь пытается он. — Парень? — И Сириус снова отрицательно машет головой, мол, нет, все еще свободен как ветер. — А что с тем заданием Дамблдора? — Я думал, мы не говорим о работе. — Так я и не о работе, — понятливо подначивает Ремус. — Оно ведь всегда все рядом крутится, мм? Никогда не знаешь, где и когда встретишь ту самую. Я на сороковом году. А Джеймс вон, с первого курса знал, как в воду глядел. — В ту воду не только Джеймс глядел, — хмыкает Сириус. — Тут нельзя загадывать. — Он перегибается через стол и несколько раз с силой хлопает друга по плечу; Ремус смеется. — А за тебя с Дорой я рад. Черт бы тебя подрал, Ремус, а! Ну и пройдоха. Помню, в том году нам с Гарри представили какого-то ее жениха, а тут на тебе — в будущем году на вашей свадьбе, глядишь, гулять будем. Все еще не могу поверить. Ремус смущенно трет затылок и принимает его тост. — Ну, свадьба — это ты загнул. — Просто надеюсь, что у тебя только самые серьезные намерения в отношении моей любимой племянницы. Ремус наклоняется и доверительно выдает то, что гложило его все это время: — Но ей всего двадцать, Сириус! Она на несколько лет старше твоего Гарри. Представь, как если бы Гарри подошел к тебе и заявил вдруг, что встречается с человеком на пятнадцать лет его старше! Сириус прячет дергающийся глаз в бокале и качает головой. — Удавил бы паршивца. Они сидят так еще несколько часов, пока упомянутый паршивец нежится в постели, в которой быть совсем не должен, а Сириус глубоко задумывается: а правда, что если Гарри действительно вдруг пришел бы к нему и сказал, что встречается с кем-то. На выходе, уже прощаясь, Ремус вновь поднимает ту неловкую тему: — На счет задания Директора. — Не надо, Рем. Это просто... нужно сделать. И все. Как Костерост, одним залпом. Просто надеюсь, что все закончится быстро и никто ни о чем не узнает. Ремус кутается в свое твидовое пальто, накладывая водоотталкивающие чары от моросящего острыми иголочками типично английского пере-дождя-недо-снега, и шагает вниз по улице. — Под «никто» имеешь ввиду кого-то конкретного, полагаю? — Гарри, — просто признается Сириус, кивая. — Он может не понять, — понятливо хмыкает Люпин. — С его-то характером... И в кого он такой, ума не приложу. Я бы думал, что в тебя, но если честно, больше в Северуса. Они останавливаются на развилке, перед переходом на маггловскую сторону, куда движется Ремус, и прощаются, пожав руки. Сириус глядит, как его друг скрывается за завесой купола миров, растворяясь в неясных чертах ночи, и думает о том, насколько же, черт его дери, Ремус Люпин проницателен. Настолько же, насколько не видит — или не хочет видеть — дальше собственного носа.