Сбрасывая смерть в море

***

      Нет, ну, Балом это мероприятие, конечно, называлось только за глаза и с огромной такой натяжечкой. Поняли это все те, кто никогда прежде не бывал на балах, только после Святочного Бала, в прошлом году на Турнире Трех Волшебников, когда были и угощения, и музыка, и подготовка к самим, непосредственно, танцам, и самое главное — общение. Не с давно знакомыми однокурсниками, которых уже и в хвост и в гриву знаешь как облупленных, а действительно новое общение — с новыми людьми с другими устоями, традициями и так далее.       Вся женская половина школы, не только профессора, — хотя, наверное, и они тоже, — а скорее местное самоуправление в лице неожиданно объединившихся гриффиндорок, впервые побывавших на настоящем балу, и слизеринок, внезапно загоревшихся мыслью создать нечто нормальное из того безобразия, в которое все на своем пути превращала школа. И вот как-то так получилось, что Рождественский Бал, который еще два года назад был больше похож на утренник в ясельной группе, теперь был похож на ровно тот же утренник, только с безалкогольным шампанским, музыкантами вместо граммофонов и неловкими попытками танцев: хмурящихся парней, не понимающих, какого вообще черта согласились на эту авантюру, и психующих девчонок, от того, что у парней не получаются элементарные движения и высокопарные нормы этикета.       Гарри, по началу обрадовавшийся шампанскому, но быстро раскусивший этот досадный обман в виде сладкой лимонной газировки, по обыкновению подпирал ближайшую стену, забавляясь видом расстроенных в самом начале старшекурсников и путающихся у них под ногами первашей, которым сегодня разрешалось не спать до одиннадцати.       Луна выглядела чудесно, и, не будь она в край поехавшей, Гарри был уверен, каждый парень в этой пропахшей хвоей зале кусал бы себя за локти от досады. Луна вообще была удивительно красивой: маленькая, хрупкая, светленькая, как ангелок из маггловских религиозных брошюрок. Ее струящиеся волосы, обычно нечесаные, сейчас были увиты локонами и ниспадали почти до самого пола, мешаясь с серовато-зелеными лентами в тон платью.       Гарри снова мысленно рассмеялся, вспоминая, как ждал ее в окружении других парней перед входом в гостинную Рейвенкло. Не смотря на удивленные взгляды одних кавалеров, которые, очевидно, считали, что фрику вроде него не интересны подобные увеселительные действия, и других, которые просто были в шоке, увидев его в чем-то, что не было свитером огромного размера и обычными форменными штанами, было весьма забавно окунуться в эту нормальную жизнь.       Луна вышла к нему одной из первых.       — Я выбрала зеленое, — радостно сообщила она, кружась в легком, скорее летнем, чем Рожественском, платье под восхищенными взглядами всех собравшихся перед гостинной Рейвенкло.       Гарри губами коснулся ее узкой кисти, вызывая переливчатый смех, и честно улыбнулся ей:       — И ты не прогадала. Выглядишь изумительно. Очень красивая.       — Если бы Невилл пригласил меня раньше тебя, я был надела красное, — доверительно сообщила она, принимая его локоть.       И Гарри отчего-то вмиг почувствовал себя виноватым. Ему показалось, что Луна, уже не в первый раз упоминающая Лонгботтома и то, что рада, что Гарри пригласил ее раньше него, на самом же деле была не так уж и рада и отчасти даже сожалела, что ее кавалером был не Избранный мальчик, а Гарри Поттер — такой же шизик местного разлива, как и она сама.       Может быть поэтому, обсудив все насущные вопросы, касающиеся морщерогих кизляков и их дальних родственников до третьего колена, они и стояли в сторонке, поглядывая со стороны на разворачивающееся зрелище провального Бала.       — Кажется, твоя подруга не очень счастлива, — Гарри кивнул в сторону Джинни Уизли в компании Томаса, которая неловко потоптавшись на раз-два-три, теперь со смущенным лицом скромно стояла рядом с компашкой парней.       Луна проследила его взгляд и тяжело вздохнула.       — Ну, она не особо хороша в выборе парней. Мне, по крайней мере, достался джентельмен.       — Я бы предложил тебе пригласить ее к нам, но тогда, боюсь, Чжоу Чанг поспешит присоединиться и сожрет меня живьем, — пошутил Гарри, хотя это было не так уж и далеко от правды.       Чанг в золотистом платье, будто сегодня все решили игнорировать цвета факультетов, не сводила с него взгляда весь вечер, и Гарри как мог пытался со стороны казаться полностью поглощенным беседой со своей дамой. Пока что у него получалось, но не исключено, что стоит только Луне отлучиться, та непременно окажется рядом с кучей неудобный вопросов, милой улыбкой и шлейфом кисловатой корицы.       — Я тебя не брошу, — пообещала Луна, из-за его плеча поглядывая то на Джинни, то на Чжоу, и будто находясь на перепутии.       Гарри поморщился: вот уж мало он чувствовал себя виноватым от того, что увел ее из-под носа Невилла, так теперь и не давал выручить подругу.       — Иди, — тихо сказал он, отпуская ее руку. — Я найду Сириуса.       — Уверен, что все будет в порядке? — переспросила она, оглядываясь по сторонам.       — Конечно. Ты все еще должна мне танец.       На том они разошли по разные стороны зала. Луна почти бегом в своих серебристых туфельках направилась в сторону Джинни и ее непритязательной компании, а сам Гарри огляделся, пытаясь найти Сириуса и, может быть, если сегодня вселенная будет к нему благосклонна, урвать пару поцелуев на ночном балконе после того, как Сириус прогонит оттуда других целующихся парочек.       Но его как на зло нигде не было, и Гарри пришлось, спасаясь грубым бегством, направиться в сторону коридоров. По пути он кивнул Малфою, счастливо кружащему Панси на их, вероятно, последнем балу, и от их смеющихся, счастливых только друг для друга лиц он подумал, что Бал, может быть, не настолько и пропащее мероприятие. Единственный, кто тут был пропащим, так это он.       Сириус все никак не желал находиться, не через пять минут, ни через полчаса, когда Гарри уже было совсем отчаялся и собирался вернуться к Луне. От плеч, по рукам, в груди и переходя на ноги, подкашивая их, как выдержанный алкоголь, расползлась неясная дрожь, неприятный электрический импульс и даже зуд, так что Гарри даже испугался, не проклял ли его кто из-под тишка.       Со всех сторон слышались смутные голоса отлучившихся с основного празднества: кто-то спорил, кто-то нежно шептался, и даже пьяно-веселые возгласы уже заполоняли округу, поджидая часа нарваться на дежурного преподавателя.        Внезапно из всей это какофонии Гарри уловил смутно знакомый звук. Звук, который он слышал слишком часто в своей жизни, по ночам, в темной тишине спальни и жаре сплетенных тел.       Поцелуи.       Стоны.       Дыхание.       Гарри покачал головой. Это не могло быть правдой. Он так хорошо знал этот голос, шепчущий слова желания, так хорошо когда-то его собственный голос вторил ему.       Сириус. Боже.       Гарри прикрыл глаза, пытаясь заставить себя сдвинуться с места, толкнуть злощастную дверь пустовавшего кабинета, и увидеть то, что он слышал, своими глазами. Убедиться окончательно — получить ответ.       Реальность была так близка, совсем, казалось, в его руках, — единственное, что держало его от погружения в небытие.       Он заставил свои ноги и руки шевелиться. Шаг за шагом, какую бы боль это не причиняло сознанию.       Толкая дверь, — как смешно, совсем не скрытую заклинанием, — он уже знал, что увидит. Увидит то, почему Сириус настоял на том, чтобы оставить его дома. Увидит то, почему он был так холоден с ним. И то, почему каждый чертов рот шептался по углам школы, как шепчутся люди, среди которых бродит всем известный секрет.       Он знал, что увидит то, почему ему так захотелось убить тогда ту девку из класса Защиты.       Он увидел то, о чем знал.       Сириус целовал ее так самозабвенно, так страсно, так... так, наверное, он выглядел, когда целовал самого Гарри. Такой красивый. Взрослый. Сильный. Глупо же было думать, что такой человек сможет оставить кого-то равнодушным.       Словно в прострации он глядел, как ее мягкая рука скользнула по черным кудрям, как мягко стянула их в кулак, как одним легким движением эта ладонь забрала все, что раньше принадлежало Гарри Поттеру. Все, что было для Гарри Поттера важно.       Он просто стоял и смотрел, с каждой минутой загоняя в крышку собственного гроба по гвоздю. И это был не парный гроб их с Сириусом могилы, о которой он думал стоя на продувных сквозняках Астрономической башни и обнимая его, что было силы.       Это был только его гроб.       Пропахший рождественской елью.       Со вкусом лимонной газировки.       Даже не шампанского.       Гарри понимал, что тонет в жалости к самому себе, что погружается на самое дно, но он хотел этого. Хотел жалеть самого себя, потому что больше этого делать было не кому.        Не издавая ни звука, не закатывая истерику и не давая воли слезам, он прикрыл дверь и поднялся в свою спальню в башне Гриффиндора. Вещи складывались в сумку сами собой: смятая футболка, теплые штаны, мантия-невидимка. Он поднял с рабочего стола карту Мародеров и, словно последнее убеждение — последний гвоздь — открыл ее на той-самой-комнате.       Сириус Блэк.       Второе имя ему ни о чем не говорило, и Гарри даже не пытался его запомнить. В нем не было гнева. Только пустота, которую даже боль не могла заполнить. Наверное, подумалось ему, это придет позже. Позже я захочу узнать ее имя, захочу выследить ее и всю ее семью, но сейчас...       Сейчас он бросил карту Мародеров в горящий камин. Туда же полетели часы — подарок Сириуса. Все, до чего он касался, каждая мелочь, которая только могла оставить его след — все полетело в огонь.       Лишь на мгновение Гарри задумался, держа в руках альбом с фотографиями родителей, а затем, позабыв про сумку, верхнюю одежду — позабыв обо всем на свете, ринулся на выход из Хогвартса.       Верно, не было никакого смысла устраивать погром, ведь все — абсолютно все, что когда-либо существовало хоть на миг в жизни Гарри, было наглухо связано с Сириусом Блэком.       Он нырнул в проход к Сладкому Королевству, без карты помня каждый поворот туннеля, и без разбору бежал лишь с одной мыслью. Уйти прочь. Подальше.       Нет. Как можно дальше.