***
— Мисс Лавгуд? Сириус находит ее за пару часов до отправления Хогвартс-Экспресса, спустя содранную глотку от непрекращающейся тошноты и все еще с темными кругами перед глазами после панических атак, которые не трогали его еще со времен смерти Джеймса и Лили. Под его ногтями все еще кровь, как бы отчаянно он не тер руки, сколько бы очищающих чар не накладывал. Эта кровь, без сомнения, почти такая же чистая как и у него, и ценящаяся Дьяволом превыше, как бы иронично не было, самой жизни волшебника, казалось, эта кровь отпечаталась с обратной стороны его кожи и навсегда останется страшным напоминанием. Выбегая из спальни с лихорадочно, словно в бреду, мечущимся разумом, он едва ли хотел туда вернуться вновь. От той спальни ничего не осталось. Все, что произошло там, должно навеки остаться там — под замком, сожженное Адским пламенем, под стражей того единственного, что умело хранить секреты — Смерти. И все, что теперь было важно, — найти Гарри. — Профессор? — потерянно, как и всегда, отзывается она, понимаясь со своего сундука в холле Хогвартса, куда с сумками стекаются в ожидании половина школы. Сириус подлетает к ней, такой растерянной, а в ее глазах — давно привычное ему затаенное на дне опасение. — На пару слов, если позволите. — И стоит им только завернуть за угол, скрываясь от полусотни любопытных пар глаз, как он хватает ее за руку, наверняка оставляя синяки от пальцев, и, едва сдерживаясь рычит прямо в лицо: — Где он? На девчонку это, казалось не производит никакого впечатления, только ее рука дрожит в его — от щипающейся боли, — и немного зудит под кожей светлая магия, переполняющая вены и опасающаяся его магии — такой безумной, темной и едва контролируемой. Забавно, что именно тот, от кого нужно научиться защищаться светлым волшебникам, ведет Защиту от Темных Сил. Ирония, но у ни у кого здесь нет времени, чтобы посмеяться. — Я не знаю, — честно отвечает она. Ведь речь, безусловно идет о Гарри Поттере, ее добром друге, который поссорился со своим любимым человеком и, как не кстати, попал в очередную передрягу. — Его мантии нет, карта сожжена, и часы со следящими чарами тоже, мисс Лавгуд. Патронус не может его найти, а это значит, что как минимум его волшебная палочка сломана. И да будет вам известно, что как максимум — он может быть уже мертв, — рычит Блэк, теряя остатки контроля. — Я не видела его после вчерашнего вечера, — всхлипывает она, уже натурально начиная бояться. — Клянусь, профессор, Блэк. Я пошла к Джинни, а Гарри пошел искать вас, и... И больше я его не видела. Даже не знала, что он пропал. Прошу вас, сэр, — она неловко дергает отекающей в чудовищной хватке рукой, — вы делаете мне больно. Сириус раздраженно отталкивает от ее от себя, но уйти не позволяет. Луна замечает его мечущиеся в панике глаза и невольно сглатывает вязкую слюну. Вот, что бывает, когда цепной пес теряет свою цепь — он получает свободу и, вольный идти куда угодно, он лишь может стоять на месте и метаться, отчаянно желая, чтобы эта цепь как по волшебству вмиг вернулась на его шею привычной контролирующей удавкой. Луне совсем не страшно. Она не боится смерти, ведь там — там есть кому ее встреть. Но не бояться и желать полярные понятия. В ней нет страха, каким-то внутренним чувство, тем самым, что по ночам под синим кровати пологом нашептывает в голове утешения и слова любви, он чувствует, что тьма едва ли человека напротив — в еще большем ужасе, чем все, кто падет пред ней. Эта тьма потеряла то, в чем нашла смысл поддерживать жизнь внутри своего человека. Поэтому — Луна не боится. — А что Драко Малфой, сэр, — пробует она осторожным голосом. — Вы спрашивали его? — Первым делом, — выплевывает мужчина и зачесывает ладонью назад непослушные волосы. На нем все еще вчерашний парадный камзол, а под глазами синяки — размером с кулак. Спал ли он вообще, думает Луна. — Малфой ничего не знает. Не видел и не слышал — гребаные конспираторы, я б их... Внезапно его поток бранно растерянной речи прерывает сухой голос профессора Снейпа, словно из тьмы материализовавшегося около них. Луна вздыхает с облегчением, словно когда появляется кто-то третий, кто-то более ненавистный, хотя она по прежнему не понимала концепцию ненависти, она сама отходила на задний план, позволяя сцепиться давно знакомым противникам. — Итак, мисс Лавгуд, полагаю, тоже не в курсе? — холодным тоном интересуется он. Луна отрицательно качает головой и, стоит только Снейпу отпустить ее легким кивком, она тут же смывается к остальным студентам, ожидать поезда. В голове мгновенно щелкает переключатель, озаряя сознание планом действий и четким осознанием того, что она должна делать. Затеряться в толпе для нее — минутное дело. Подкупить домовика лакричными тянучками и соленой карамелью, чтобы он припрятал ее вещи — тоже не сложно. В последний момент из сундука она вытаскивает коробку со вчерашним платьем, в котором так и не станцевала с Гарри, и, нещадно разорвав с таким трудом и усердием упакованную обертку, нашаривает то, что поможет ей найти Гарри и спасти его, если не от тех неприятностей, в которые он вляпался, то по крайней мере от профессора Блэка, готового рвать и метать. Бутоньерка из крохотной ночной лилии, посыпанной блестками, и веточками мелиссы — точно такая же у нее, как и у Гарри. Простой и незамысловатый способ отыскать свою пару в толпе на Балу, сейчас — единственная возможность найти Гарри Поттера.***
И она находит его на маггловском вокзале. Не на Кингс-кросс, на каком-то другом, совершенно никак не связанным с волшебным миром и, что для Поттера сейчас очевидно более важнее, никак не связанным с Сириусом Блэком. Гарри сразу выхватывает ее, причудливо по сравнению с магглами, одетую в дорожную мантию с эмблемой Рейвенкло и в остроконечной шляпе. Несколько прохожих оглядываются на нее. Маленький мальчик, держа за руку старшую сестру, крутит пальцем у виска, и та, настороженно поглядывая на Луну, кивает ему. Он никогда не считал ее глупой. Безумной — да. С ветром в голове — всенепременно. Легковерной, как ребенок — это точно. Но глупой — никогда. Пожалуй, Грейнджер с ее немыслимым объемом энциклопедических знаний зазря считали одной из умнейших ведьм поколения. Поэтому, глядя на Луну, пробирающуюся к нему через толпу бывших и будущих пассажиров, он не находит в себе ни капли сомнения в том, что если кто и мог бы его найти, так это она. — Забыл, что они не принимают галеоны, — горько смеется он, когда она подходит ближе и, подогнув мантию, осторожно усаживается на лавочку рядом. — Но уже сломал палочку, чтобы аппарировать, — заканчивает Луна. — Ага. Он оглядывается, словно все еще не доверяя тому, что она пришла одна, но ее это совсем не трогает. Это же Блэк. И этим, пожалуй, все сказано. Рука, там, где ее схватил профессор, все еще побаливает, особенно, если пальцами вдавить наливающуюся гематому посильнее, но и это ее не трогает. Странно признавать, но сейчас, отходя от стучащего галопом сердца и возвращаясь в мир грез, она может себе это позволить — в какой-то момент она действительно его испугалась. Гарри, да и многие другие, часто говорили, что когда рождается Блэк — небеса и преисподняя подбрасывают монетку в насмешливом споре, и в случае Сириуса Блэка эта монетка, видимо, упала на ребро. Но Луна не особо верила этим разговорам. Безумец безумцу рознь. Ей ли не знать. Но тогда, когда гнев в его глазах, что были так близки к ее собственным, плескался, угрожая вот-вот выйти из берегов и затопить все вокруг, она и правда испугалась. Страх это хорошо, успокоила она себя. Страх доказывает, что ты, пусть и где-то в глубине души, но все еще хочешь жить. Не будь этого страха, смогла ли она найти Гарри? Не будь страха, смогла ли она всегда знать, что его тревожит, что в его голове? Не будь этого страха могла ли Луна Лавгуд понять его одиночество? — А куда хоть собирался? — поинтересовалась она осторожно. — Куда-нибудь, — пожал плечами Гарри. — Хотя куда-нибудь, конечно, не точка на карте. — Зато куда-нибудь — это направление. Обычно этого достаточно. Гарри поднялся. Все еще в парадной мантии, но он, в отличие от нее, казалось, слился с этим вокзалом за ту ночь, что провел на этой холодной лавочке, и никто из окружавших их людей совсем не обращал на него внимания. — Куда-нибудь — это эскапизм. Стремление оставить реальность ради мира иллюзий. — Он обернулся к ней и спросил: — Есть пару фунтов? — Луна покачала головой. У нее и галеонов-то не водилось, что говорить о маггловской наличке. — Черт. Хочу кофе. — Пойдем, — она кивнула головой в сторону темного угла, идеально пригодного для аппарации. — Уж кофе я для тебя найду. Помоешься, поешь. Выспишься нормально. А потом камином доберешься до банка. Гарри смерил ее на одну половину недоверчивым взглядом, отчасти поражаясь ее способности вмиг заставить свой кисейно-розовый мозг работать в нормальном, человеческом направлении, а на другую — полностью благодарным. — Спасибо, что пришла за мной. — Я всегда знаю, когда ты хочешь меня видеть, — улыбнулась она. Полумна закрыла его собой, отстраняя от внешнего мира, взяла его холодную ладонь свою, а второй — крепко сжала палочку. Взмахнула. На миг все внутренности скрутило, кровь в руках и ногах закипела, а в голове застучали барабаны, и вот они уже стояли на полянке за антиаппартационном куполом цилиндоподобного творения безумного архитектора — дома Лавгудов. Луна не отпустила его руку, но Гарри и сам не хотел ее отпускать. Ее прикосновения, казалось, превратились в якорь, удерживающий его в действительности. Внезапно совершенно серьезно, стоило им только двинуться в сторону дома, Луна заговорила. — Если тебе нужна веревка, я могу принести тебе ее. Но если собираешь на ней повеситься — забудь. А если хочешь подняться по ней из той ямы, в которую сам себя загнал, — сколько бы веревок не понадобилось, я принесу. Гари серьезно кивнул, ничего не говоря, и они медленно побрели дальше. В его жизни было всего два тошнотворно верных слова, которые он так и не научился произносить правильно, вовремя и несмотря ни на что. Спасибо. Прости. Теряясь в мутном сознании, точно в тумане, он оперся на стенку, кое-как забрался в ванную и открыл горячую воду, принимаясь намыливать каждый кусок тела так остервенело, словно хотел отдраить свою память от последних обрывком вчерашних воспоминаний. С особой тщательностью умылся. Извел на волосы чуть ли не всю бутыль шампуня с лавандой, которой, казалось, пропахло все в логове Лавгудов. Затем выбрался из ванной, подобрал с пола парадную мантию и туфли, стараясь на них не глядеть, и швырнул в корзину с грязным бельем. Он вернулся в комнату Луны в одном полотенце и мысленно поблагодарил Мерлина за то, что мистера Лавгуда не было дома. Неловко, наверное, было бы застать свою несовершеннолетнюю дочь в компании почти голого парня. Впрочем о «заставаниях» Гарри старался не думать изо всех сил. — Нашла тебе одежду отца. Будет немного великовата, но ничего другого нет. Оденешься и спускайся на кухню. Она вышла, оставив его наедине со стопкой относительно адекватно выглядящей одежды. Домашние штаны, свободная белая рубаха — наверно, отрешенно подумалось Гарри, вещи еще в тех времен, когда миссис Лавгуд была жива, а разум Ксенофилиуса был в относительном порядке. На круглой, словно оказался внутри солонки, кухне, расписанной птицами и цветами, Гарри ждала большая чашка кофе, и если даже она была немного треснутая и не самой первой чистоты, он с благодарностью ее принимает. Луна ставит перед ним тарелку с криво нарезанными бутербродами, если так можно назвать ветчину, огурец и дольку лимона, сложенные пирамидкой, и садится рядом. Несколько минут они проводят в тишине. За окном начинается снегопад. — Может, тебе и кажется, что в порядке, — заговорила Луна, хрустя огурцом и им же отмахиваясь от чего-то невидимого, — но прямо сейчас... Ощущение такое, будто твоя аура побывала в туалете парней на седьмом этаже. Меня там однажды стошнило после Прорицаний. Гарри не стал спрашивать, как она оказалась в мужской уборной, и что она вообще делала на Прорицаниях, если вместо них у нее был факультатив Артефакторики, но зато плотно задумался над тем, насколько, должно быть, было бы приятно вот точно так же однажды сойти с ума. Построить дом из зазеркалья на отшибе, разрисовать кухню птицами и цветами, носить одежду, больше напоминающую яичницу-глазунью, и никогда — никогда в совей жизни — не нуждаться ни в ком, кроме самого себя. — Я и не говорил, что в порядке. Чувствую себя жалким и беспомощным. Она снова хрустнула огурцом и улыбнулась: — Как и все прекрасное в этом мире. — А затем, словно не скачок с темы на тему как до луны и обратно, продолжила как ни в чем не бывало: — Ты же знаешь, что он тебя все равно найдет, да? Не потому, что вы связаны кровными узами, и не потому, что он... — она покрутила надгрызанным огурцом у виска, — ...немного того. А потому что любит тебя, Блэк. А ты — любишь его. — Даже не представляешь, насколько, — хмуро усмехнулся Гарри и поднял на нее осторожный взгляд. Знала ли она? Если да, то почему ничего не спросила, а если нет — то какое значение она вкладывала в это свое «любишь»? Ладно, подумал он. Не важно. Эта полоумная всегда была такой: знает все о том, чего нет, и ничего, о том, что реально. — Вам нужно поговорить, — продолжила она. — Не ради него или каких-то норм общественности, а ради твоего «куда-нибудь», Гарри. Хочешь уйти — наберись смелости сделать это. — Несколько минут они молчали. Гарри допивал несладкий кофе, а Луна, видя, что ее слова дошли до него, поднялась. — Сегодня в два собрание Ордена, — сказала она, доставая с верхней полки летучий порох. Гарри тоже поднялся. Он запахнул на себе мантию, думая о том, что выбрать: сохранить остатки сердца и просто уйти или действительно набраться смелости и закончить все раз и навсегда. — Тебе влетит за аппарацию, — сказал он, на что Луна просто пожала плечами. — Я местная сумасшедшая. Мне можно больше, чем любому из вас. Он снова взял ее за руку и притянул в свои объятия. Я не встречал человека более выдающегося, чем ты, Луна Лавгуд, подумал он. И не важно, что в мире никто об этом не знает.