Эйфория

Голос мой казался не моим вовсе, принадлежавшим не мне, а нечто, что было гораздо сильнее и древнее. — Итачи! — я вновь истошно закричала, ощущая, как сердце набатом стучит в висках, а связки натягиваются до предела и дальше. Секунды спустя он выбежал со стороны лестницы: взъерошенный, в белой мятой майке, штанах и c распушенными волосами, которые даже не успел собрать в низкий хвост. Грудь тяжело вздымалась, а глаза инстинктивно расширились. Он пламенел, выискивал опасность, что могла угрожать мне. Хватило рокового мгновения, чтобы его смятение сменилось на ужас, когда он увидел меня: — Рен, кровь... твоя?! Я странно моргнула, наконец осознав, что руки мои, да и я сама целиком в крови. Настоящей, только что текшей по чьим-то венам, но уже остывшей. Такое сложно осознать, на такое нельзя смотреть. Нельзя. Я покачала головой, а голос мой от страха совсем пропал, подкатила дурнота. Я онемела, не могла более выдавить и звука. Увидев его, увидев спасение, я готова была упасть в его объятия без сил, без каких-либо чувств. Но лишь указала окровавленной, дрожащей рукой в сторону двери, подавляя тошноту. — Там... Яхико. Помоги... ему, — полушепотом говорило нечто даже не моим голосом. — Умоляю. Помоги. Учиха сперва не услышал моего бормотания. Он подбежал ко мне, начал быстро осматривать, брать за руки, трогать плечи, живот, шею, щеки. — Яхико?! — до него дошло спустя несколько мгновений. Он с силой тряхнул меня, пытаясь привести в чувства. И я ему лишь единожды кивнула в ответ, испуганно озираясь. Он даже не посмотрел на меня в момент осознания, но на его лице я увидела самый настоящий ужас. Ничем не передаваемый. Боялся он за меня или Пейна — уже не имело значения. По неестественно побелевшему лицу Итачи и резко сузившимся зрачкам я поняла: он узнал это чувство, оно пробудилось в глубине его души, оно его по-настоящему напугало. — Скорую вызывай, — не знаю, как он так быстро взял контроль над эмоциями, голосом, телом. — Рен, быстро! — Учиха рявкнул на меня и побежал в сторону выхода, туда, где я оставила кровавый отпечаток своих ладоней на белой стене. Потоком воздуха Итачи меня пошатнуло в строну, и я с трудом устояла на ногах. Все вокруг меня начало двоиться, в глазах сперва побледнело, затем потемнело, я перестала ориентироваться в пространстве. Мне захотелось вырвать. Но я проглотила это чувство со слюной и остатками крови, трясущимися руками машинально достала из кармана спортивных штанов свой телефон. Покоцанный дисплей не реагировал на мокрые от крови пальцы, на заставке была я в обнимку с сестрой. Стало еще паршивее. От бессилия на глаза навернулась пелена слёз. Никак не удавалось набрать номер. — Да что же это... — взмолилась я, а губы задрожали, меня всю затрясло. Я вытерла о лоб свою влажную ладонь, о штанину — телефон, и с трудом набрала заученные с детства цифры вновь "1-1-9", прижала телефон к уху, непонятно как дойдя до окна. Я вызвала скорую. Дальше всё было как в тумане. Проснулись все, началась паника, настоящая суета. Но не для меня. В тот момент я замерла, а мир вокруг крутился все быстрее и быстрее. Глухота пробрала меня, я не слышала ничего вокруг, лишь странный звон в ушах, лишивший меня всех остальных дарованных природой чувств. Сакура пыталась меня растормошить, пока я в забвении глядела через окно на то, как в утренних лучах солнца Итачи склонился над Яхико, с профессиональной отрешенностью прощупывая пульс на шее, вспоротых кистях, потом прижался ухом к груди в области сердца. Все его действия были упорядочены и так складны. Пока ехала скорая, Хидан и Какаши под руководством Учихи зажимали полотенцами, тряпками открытые раны на руках Яхико, а Итачи делал массаж сердца. Я видела то, как неестественно вгибалась и выгибалась грудная клетка Пейна под давлением рук Учихи, как Итачи прижимал свои губы к его бледным губам, и так по новой. Даже не знала, что наши кости способны быть настолько упругими. Потому что Итачи давил с такой немыслимой силой, что вены проступали на его висках, а лоб покрывался испариной. Я видела то, как бледнел Какаши на глазах, видела и то, как безмолвно плакал Хидан, сдавливая изо всех сил открытую рану своего друга. — Не смотри, — Сакура трясла меня за плечо, но было уже поздно. Я смотрела на все происходящее, но не могла понять, что именно вижу. Ужас раздавил меня окончательно. Я закрыла глаза, пытаясь просто дышать. Казалось, прошла лишь жалкая секунда, а когда открыла глаза вновь, то Пейна уже забирала скорая под оглушительный вой сирен. Дейдара, видя происходящее, вцепился в Сасори и открыл рот, лицо его исказилось в гримасе непередаваемой боли. Клянусь, никогда в жизни не слышала более страшного крика, чем крик человека, лишившегося в миг родного. Итачи, Хидан и Какаши отправились в больницу следом за реанимацией. Казалось, Сасори и Сакура единственные из оставшихся нас четверых в доме не теряли самообладание. — Куда они его везут? — я совсем ничего не понимала, спрашивала это в каком-то бреду. — Как «куда»? В больницу, конечно! — Харуно пыталась поймать мой пустой взгляд. — Рен, ты ничего сейчас сделать не можешь. Нам нужно ждать. У тебя у самой шок. Пойдем я смою с тебя всю эту... кровь. Нужно ждать? Чего? Я вновь непонимающе моргнула. И, открыв глаза, стояла уже в предбанной комнате дома Тсукури, где Сасори сидел на коленях и нарочито медленно что-то говорил Дейдаре, держа перед его носом ватку с нашатырным спиртом, а сам Дейдара, почерневший от горя в каком-то невнятном состоянии, обмякнув на кафельном полу, вцепился и готов был рвать на себе пшеничные волосы. — Что произошло, как таквышло, каконэтосделал... Я не понимала, о чём они все говорят, не могла никак расчленить поток слов на отдельные предложения. Их смысл проносился в моем сознании, как рябь на воде. Я медленно отвела взгляд в сторону, переводя его на зеркало, взглянув на свое отражение. Так вот, что смывать нужно… — Неужели это всё моя кровь? — сознание бредило от увиденного. Пока Сакура вытаскивала с полок дюжину махровых полотенец, я блуждала пустым взглядом по своему лицу, ненавидя и проклиная все на свете. Говорить не могла, лишь губы мои открывались и закрывались. «Как же я ненавижу». Кровь намочила ткань одежды, и та прилипала к моему телу. Было скользко, было липко и мокро. Премерзкое ощущение. Кожа же моя была холодна как лед. Я машинально открыла кран, включив сильный напор горячей воды, и стала тупо пытаться стереть хотя бы с лица хоть что-то. Бесполезно. Сколько бы я не мыла, казалось, кровь въелась в кожу и навсегда окрасила ее. Но я мыла, размазывала, растворяла, мыла и смывала. Дейдара что-то бормотал на полу, а потом резко вскочил, вцепился мне в плечо и развернул к себе. Я не успела даже вытереться, капли воды стекали прямо на коврик. Мы встретились взглядами, и по его лицу я поняла, что ему было стыдно поддаваться примитивному инстинкту — панике, но он не мог больше контролировать себя. Его подводили собственные силы. Второй рукой он крепко ухватил меня за кисть, не давая вырваться, а я и не пыталась. Лишь разжала ладонь, и лавандовое мыло выпало из рук. Мы были словно неуклюжие куклы на веревочках, непонятно чего желающие друг от друга, а кукловодами были другие. Какие-то невиданные злые силы, овладевшие нами. Страх в его голубых глазах и пустота в моих черных. — Что там произошло?! Что было?! — он тряс меня с такой силой, что пред глазами пошло все ходуном. Хотелось ответить правду, но слова застряли в горле острой костью и меня вновь затошнило, я лишь судорожно качала головой. С этого Тсукури злился сильнее и сильнее. С моего потерянного вида, с моей внезапно возникшей отрешенности. Не отрешенность вовсе, лишь тихое безумие. Я молча сходила с ума. — Пусти ее! Что же ты творишь?! — Сасори пытался оттащить Дея от меня, но тот лишь вцепился крепче в мое тело. Схватил кулаком мой мокрый свитер, выжимая из него капли крови Яхико, и с рвением приподнял на себя, заставляя меня подчиниться. Я встала на цыпочки, подняв на Тсукури уставшие глаза. — Говори, блять, Рен, говори со мной! — он орал прямо на меня с такой неистовой силой, что его узловатые вены на шее разбухли, а глаза налились кровью. От его крика я насупилась, мигрень носилась кругами по всей черепной коробке, но мне было всё равно. В тот миг меня лишь поразил его взгляд: в нем запечатлялась трагедия и сущий страх. — Прости, — все, на что меня хватило. — Прости за это. Я винила себя за неосторожность, за невнимательность, за глупость, за то, что я — это я. По моей вине Яхико мог потерять драгоценные мгновения жизни, решающие мгновения. Дейдара это тоже знал и не мог усмирить свой гнев. В это утро он возненавидел меня. — «Прости»?! — он вплотную притянул меня к себе, стягивая мой свитер у горла. — Яхико теперь умрет! Умрет, Рен! Как мне жить с этим? Как?! Яхико умрет! Он повторял это раз за разом, находясь на грани неподдающегося контролю безумия. — Нет, — тихо пробормотала в ответ я, на что Тсукури взорвался с новой силой. Для него мои слова показались настоящим издевательством над происходящим. Сакура схватила меня за плечи, а Сасори — никак не унимавшегося Дейдару за локти, но было тщетно. Нас просто невозможно было растащить. — Ты что несешь, идиотка?! Думаешь, это смешно? — Не умрет он, — вновь прошептала я севшим голосом. И Дейдара не сдержался: тряхнул меня в последний раз и издал вопль, такой истошный и немыслимый, что вихрь огня в моей душе в ответ на его боль поднялся от земли и до самого неба. Горячие слёзы выступили на моих глазах. Тсукури, увидев безмолвный ужас на моем лице, беспомощно отпустил мой свитер, закрыл свое собственное лицо руками, пытаясь подавить эмоции. Не вышло. Он пошатнулся назад, с испугом вжался в стену и сполз на пол без чувств. — Конан умерла, теперь и Пейн умрет. Мои любимые друзья, — выл он, утопая в слезах, пока я лишь медленно качала головой, вытирая рукавом свитера дорожки на своих щеках. — И не будет этой боли конца и края. Я не справлюсь, я не смогу, я не хочу терять друзей, я н-не готов, я не сумею. Яхико умрет. Его тоже не станет. Что же это за проклятье такое? Проклятье. Сасори сел перед Дейдарой и стал пытаться привести его в чувства с новой силой. — Ради бога, Дейдара, ради бога, — молил Акасуна друга. — Не говори так о нашем друге. Еще ничего не кончено. Ничего не кончено. Я коснулась своими пальцами груди, устремив взгляд куда-то за границу видимого. В свои воспоминания. — Оно еще там, стоит и ждет под высоким фонарем,— прошептал зловещий голос из глубин. — Точно, — я в полусознательном состоянии развернулась к выходу из ванной и рванула на улицу. Харуно устремилась за мной. — Рен, ты куда?! Но я неслась и неслась, двигаясь как во сне. Вбежала на кухню, к кровавому следу на стене, словно завороженная, следуя за каким-то невиданным мне инстинктом, внезапно переполнившим меня от сердца, что рвалось и металось до самого края души. Следом я выбежала на веранду и наконец оказалась там, где мы провели последний час перед рассветом, где Яхико умирал на моих глазах. Мое головокружение усиливалось, ноги слабели, и мне показалось, что земля под ногами задрожала. Я упала на колени, словно одержимая, совершенно не чувствуя физической боли, и ударила ладонью руки в лужу крови. Брызги разлетелись в разные стороны. Сакура ахнула, делая от меня спасительный шаг назад. Ее напугало мое поведение, моя внезапная агрессия, пришедшая на место неуклюжему ступору, ее пугала моя неистовая злоба, в момент переполнившая меня. Та самая злоба, что граничила с душевным помешательством. Я сошла с ума. Я дрожала. Я была не я. Казалось, только так я могла дать волю своему горю. В бреду я ползала на коленях в луже крови, что-то усердно ища, вытирая тыльной стороной ладони ненужные слезы с лица. Перед глазами становилось всё темнее, запахи — резче. Казалось, небо начало валиться на голову, но меня невозможно было остановить. Не сдамся так просто. Это место пропахло смертью. — Мой друг не умрет, — из меня изливались потоки ярости, пока я судорожно пыталась найти проклятую вещь, найти само проклятье. — Он не умрет. — Рен, — от увиденного Харуно уже сама была на пределе, готовая сдаться. Она не понимала этого, не понимала того, что со мной происходит, что я делаю, чего пытаюсь добиться: — Ты так пугаешь меня! Прекрати, умоляю! Но я была непоколебима в своем безумии и своей правде. — Не умрет, — я беспрестанно цедила эти слова, словно молитву, не замечая никого и ничего вокруг себя. Сейчас я знала, что если сильно-сильно поверю в эту правду, то мои слова обретут форму, обретут смысл. Яхико будет жить, мой друг будет жить. — Умоляю тебя, прекрати! Остановись! — Сакура уже кричала на меня, но подходить боялась. — Яхико не умрет! — кричала я в ответ раз за разом, но не на нее. Это был мой непоколебимый ответ всему этому гребанному миру, вознамерившемуся так легко отнять у меня дорогого мне человека. Не отдам. Умру сама, но не отдам! Опьяненная смертью, я рвала и метала все на этой чертовой земле. Я хлестала остывшую кровь Яхико по камням. Он не умрет. Я разбрасывала в разные стороны осколки от фарфоровых чашек с изображением дивных лиан. Он не умрет. Я вырывала спящие розы с корнем. Неистово искала. Кричала не своим голосом, выла как зверь, а Сакура стояла позади и тихо плакала в ужасе, закрывая уши, отворачиваясь — до того ей было непонятно и страшно от происходящего. Да где же эта погань?! Краем глаза я заметила сияние и что-то отвратительное, облепленное мухами. — Вот и ты! — вскрикнула я, словно нашла великое зло, ускользающее всё это время от моих глаз, прятавшееся и беззвучно лежавшее за высоким фонарем. Так и было. Я нашла проклятье. То самое, что молча ждало исхода. Оно пряталось, но я нашла. Нашла тебя. Я подняла из травы острый нож, и в свете солнца блеснуло его мертвое, злое лезвие, окропленное кровью Яхико. Уже за это я возненавидела эту вещь. Я все это время искала то, чем Яхико это сделал, то, чем захотел убить себя. Я смотрела на это, и потоки огня играли в отражении моих глаз. Казалось, я и сама горю. Закрыв глаза, пытаясь глубоко дышать, я постаралась выкинуть из головы миг того, как именно это свершил над собой Яхико, как проклятье околдовало его чистое сердце, вцепившись уже намертво, как не хотело его отпускать до самого конца. Как быстро он сделал это с одной рукой, вскрывая плоть, потом с другой. Как расходились на запястьях его дивные рисунки, как рвалась нить его жизни. Затем, в ужасе осознав произошедшее, он отбросил нож в сторону. — Не трогай его! — Сакура заговорила испуганным человеческим голосом, вырывая мой разум из мрака. И я открыла глаза. Он не умрет. Вспышкой загорелось мое сердце, и я обратилась в огонь. Крепко ухватила нож за литую рукоять, стиснув челюсть. Не умрет. Синее пламя наполнило мои мышцы невероятной силой. И я закричала. — МОЙ ЯХИКО БУДЕТ ЖИТЬ! — до срыва голоса я заревела на весь мир, замахнулась и в этот бросок вложила всю свою непримиримую злобу, пережитую несправедливость, увиденные сердцем страдания, все давно скрываемые чувства. Я вложила все, чего так боялась и сдерживала годами. За Конан, за Яхико, за Итачи, за себя саму и во имя всех тех, кто нашел в себе силы в самый трудный час подняться через тернии к звездам. Лезвие на мгновение вспыхнуло в лучах солнца и исчезло далеко за забором, за горизонтом видимого. Через много-много метров, устремившись в канаву, упав в нее, зло нашло трещину и исчезло в ней — в гостеприимной земле навсегда. Солнце слепило мои глаза, а я смеялась во весь голос так светло и чисто, раскинув руки, обнимая весь мир. У меня есть голос, есть сердце и друзья. Я смеялась так громко и так отчаянно, веруя в силу своего неукротимого сердца. Я смеялась над глупым, но таким любимым миром и над дурой-судьбой, зная, что обхитрила ее, взяла и своими руками повернула русло вспять. Я плакала, плакала и улыбалась. И я была так сильна. В этот самый момент я ощущала себя настоящей Рен. Волевой, огненной, справедливой и любящей. Я была не пылинкой в бескрайнем космосе, я была ярчайшей звездой, человеком в лучшем понимании этого слова. В это самое мгновение на виду у всего мира я поняла и приняла свое настоящее Я. Я услышала симфонию собственной жизни. Мне больше не было стыдно и больно, не было страшно и боязно, мне было до того легко и прекрасно. Я знала, что не бесконечна и когда-нибудь умру. Но сейчас я жила, дышала, чувствовала, была. Рен Окава наконец обрела себя. А потом... Харуно приняла меня, грязную и измотанную случившимся за столько времени, в свои объятия. Щека к щеке, мы обнялись так крепко. Она поцеловала меня в измазанный грязью висок, погладила по слипшимся и запутанным волосам как заботливая мама и сквозь свои жемчужные слезы улыбнулась в ответ моему солнцу. Вернувшись в дом, я с Сакурой побрела в ванную на втором этаже. Мы закрылись, она молча помогла стянуть с меня перепачканный свитер и остальную одежду. Нагота перед ней меня не смущала, не смущали и синяки от Итачи. У нее на виду я избавилась от хлопкового нижнего белья, сняв его с себя и выкинув в мусорный пакет следом за свитером и спортивными штанами. Все равно не отмоется. Жаль, это ведь новая одежда, купленная всего пару дней назад. Сакура придержала мне руку, помогая залезть в ванную. Потом она открыла кран, настроила воду, проверяя рукой, пока напор не стал теплым и ласковым. «Тебе нужно согреться», — выговорила она и стала поливать меня водой, а я терлась и терлась, взяла мыло в руки и обмывалась им снова и снова, смывала с себя кровь, грязь и все пережитое. Возможно, я бы могла вымыться и сама, но это была ее забота, ее желание помочь мне, быть со мной рядом. Ее солидарность. И я ценила, доверяла себя, берегла. Когда я, вымытая, отпаренная и чистая, вновь одетая в одежду сестры Дейдары, которую Харуно раздобыла для меня, спустилась с Сакурой в гостевую, на диване сидели Сасори и Дейдара. Тсукури уже не плакал, но под красными после слез глазами растеклись темные тени. Он молча сидел в клубах дыма, выкуривая уже не первую сигарету подряд, скидывая пепел то в переполненную пепельницу, то в банку выпитого энергетика. Он был просто разбит, мы все такими были. Дейдара глянул на меня красными глазами, и я заметила, что он не переставая тряс то одной ногой, то другой. Сасори расположился рядом и молчал, сомкнув перед собой руки в замок. Молится. — Прости, Рен, — блеклым голосом выговорил Дейдара, утирая нос, измученным взглядом следя за любым изменением на моем лице. — Прости, что сорвался на тебе. — Нормально всё, — хрипло ответила я, сдержанно кивая, усаживаясь на соседнее кресло, подпирая ноги под себя. А что было говорить? Мы все в те минуты были на взводе, на своем пределе. Я положила свой побитый телефон на столик к остальным смартфонам. Еще неизвестно, кому из нас позвонят раньше. Сакура принесла с кухни чай, и мы стали ждать. Прошел час, два, заканчивался третий час молчаливого, покорного ожидания. Все были погружены в свои мысли, кроме меня. Я уже не думала ни о чём, просто смотря перед собой уставшим взглядом. Я просто перегорела со всего, ждала исхода, ждала и знала наверняка. Сасори сидел, так и не шелохнувшись, не разомкнув пальцы, не открыв глаза. Он продолжал тихо шептать молитву синто, и от такого напора в какой-то момент не выдержал даже Тсукури. Почувствовав себя обязанным, он сперва покусал свою губу, покачал головой и все-таки вытащил из-под рваной майки висящий на шее католический крестик. Разные религии. Одна молитва. В этот момент засветился и задрожал мобильник Дейдары. «Какаши Хатаке» В моем мозгу вспыхнули вопросы, нагнетая все больше и больше. Почему звонит Какаши? Почему звонит тогда не Сакуре? Означает ли это, что… Мне захотелось взять свой телефон и сразу набрать Итачи, но я еле себя удержала. Если он сам не звонит, то на это есть основания. Дейдара задрожал, лихорадочно задышал и отдал телефон в надежде Сасори, просто-напросто испугавшись. Всё его существо сжалось в маленький комок страха. — Н-не могу. Сасори, п-пожалуйста, — заикался Дейдара, вцепившись рукой в плечо друга с мольбой в глазах, а лицо его посерело. Акасуна на секунду насупился, замялся, но взял из рук друга телефон, нажав на ответ, приложил телефон к уху и произнес глухое: «Да?». Время остановилось, в комнате стало так тихо. Я увидела то, как пылинки медленно плавали в воздухе, подсвечиваясь в лучах утреннего солнца, за окном на лазурном небе медленно плыли вспененные золотистые и розовые облака. Благодать. Я обратила внимание на то, как красиво переливались красные волосы Акасуны. Прикрыла глаза, прислушиваясь к своему внутреннему голосу. Несколько секунду спустя Сасори убрал трубку от уха. Точнее она просто выскользнула из его рук и плавно скатилась по одежде на диван. Сасори широко раскрыл глаза в неверии, щеки его налились цветом, и он произнес одно короткое: — Жив. Сакура радостно завопила. Жив. Я же напрочь обомлела, Харуно сразу полезла меня обнимать, из моей груди вырвался глупый смешок, и я поторопилась его скрыть. Жив. Дейдара широко раскрыл рот, трясущимися руками вытащил сигарету и с четвертой попытки смог закурить. Казалось, никотин ему был сейчас нужнее всяких слов и самого воздуха. — Яхико жив, — вновь повторил Сасори, вселяя в свои слова больше уверенности, а глаза его забегали по комнате, по внезапно встрепенувшимся нам. Он запустил руки в красные волосы, застонал чуть ли не плача от радости и стал тараторить: — Яхико жив! Он в интенсивной терапии, потерял 2 литра крови, врачи назвали это «массивной кровопотерей». Он практически умер, если бы Рен вовремя не среагировала и если бы Итачи... не запускал его сердце снова и снова. Яхико сейчас после операции, на переливании крови. У него столько швов... — Как ты это сделала Рен? — не слыша ничего вокруг себя, уставился на меня Дейдара с одним желанием: узнать некую сакральную тайну. Но мне нечего ему было ответить — не я причина того, что смерть обошла Яхико стороной. — Не я, мы все, — прошептала я, расцветая на глазах. Дейдара, всё еще не веря в пережитое, уткнулся в свои руки, потер красные глаза и громко застонал, несколько раз выругавшись. — Знаете, я вас всех так люблю, но больше у меня не бухаем. А то следующую вечеринку будем в неврологическом диспансере проводить. Ну вас всех к черту с такими выходными! Я рассмеялась ему в ответ, а Сакура нежно взяла меня за руку, заглянув в глаза: — А теперь, Рен, мы с тобой вдвоем пойдем покурим, и ты расскажешь мне всё. Всё, чего я не знаю, но должна знать, как твоя подруга. Не думала, что она курит! Хотя после такого закурила бы даже я. Харуно поискала в спортивной сумке Какаши припрятанные сигареты, и мы с ней ушли на кухню. Подруга заварила нам крепкий кофе и села напротив меня. Я несколько минут помолчала у барной стойки, глядя на настенные часы, не зная, за какой конец хвататься и о чём стоит умолчать. А потом просто открыла рот, и всё. Выложила ей всё как на духу. Всё-всё, не утаивая ничего. Сама от себя таких откровенностей не ожидала. Рассказала о Саске и наших с ним «отношениях», его поступках и предательстве, о его наклонностях и зависимостях, рассказала о Неджи, Суйгецу и Рок Ли, о Хэллоуине, вечеринке после и о том, что на ней случилось со мной. Рассказала о своих чувствах, говорила об Итачи и о том, что между нами произошло за это короткое время. Я рассказала ей всё, не скрывая ничего. Лишь в интимные подробности не вдавалась, но она же уже видела моё тело, усеянное кровоподтёками. Не дура ведь. Сакура слушала молча, внимательно, лишь периодически отводя изумрудные глаза в сторону, укладывая информацию по кирпичикам. Неумело куря сигарету, она морщилась от послевкусия табака на языке, стряхивая серый пепел в медную пепельницу. А когда я закончила свой рассказ, она потушила бычок и сказала короткое: — Пиздец. Я хотела бы что-то ей ответить внятное, но это её слово было таким исчерпывающим и правдивым! Мне осталось лишь развести руками в знак молчаливого согласия. — Моя жизнь! Хотела бы я сказать, что меня уже ничем не удивишь, но судьба раз за разом исхитряется и выкидывает нечто такое, что потом себя с трудом склеиваешь по кусочкам. — А тут еще и Хидан со своими выкрутасами, — согласилась Харуно, покусав свою нижнюю губу. Я уткнулась лицом в стол, простонав. Сакура погладила меня по голове: — Но теперь я хотя бы знаю о том, что с тобой происходит, подруга. Можешь не переживать. Я и не такие секреты храню! Я по-дурацки посмеялась. — Сакура, веришь или нет, но я хочу жить жизнь без секретов, спокойно учиться, просто ходить на свидания и не дергаться по сто раз, потому что кто-то там решил «выяснить со мной отношения». Но я тебе так скажу: я уже прошла все мыслимые и немыслимые границы своего терпения. Если хоть еще один раз кто-то захочет воспользоваться моей добротой, я без раздумий ему вырву сердце голыми руками. — Это у тебя от Итачи! — похихикала подруга, хитро глянув на меня: — Его слова, его манера речи. Мой Итачи. Не очень интересно, наверное, слушать о том, что мы с Сакурой последующие пять часов драили загородный дом Тсукури от последствий вечеринки (всех последствий!), пока Дейдара, как строгий хозяин-надзиратель, решил то и дело тыкать нас в пятна то тут, то там. Мы вымыли посуду, вылили остатки алкоголя в раковину, рассортировали и выбросили весь мусор, прибрали гостиную и наши спальни и везде пропылесосили, а Сасори, включив шланг, под большим давлением воды смыл кровь с веранды. Потом он молча подошел ко мне и отдал найденное письмо под уличным креслом. Письмо Конан. Я трясущимися руками забрала его и не знала куда деться и что делать. Признаться честно, мне хотелось открыть его, прочитать, но до того я ощущала себя в этот момент неправильно. Это её подарок для него. Отдам ему потом в больнице, когда можно будет навестить. Я осторожно положила письмо в сумку, боясь смять уголки. Когда Итачи и Какаши вернулись (Хидан принял решение остаться в больнице с Яхико), я накинулась на Учиху. Не с кулаками, с объятиями. Я так ждала его, нуждалась в нем, как и он во мне, я это знала. Он, выйдя из своей машины, был крайне измотан, но улыбался своей извечной темной, но такой успокаивающей улыбкой. Я кинулась к нему, буквально налетела, чуть не сбив его с ног, запрыгнула на него и обвила руками его шею, целуя в уголок губ. Пахло любовью и... больницей! Он сразу крепко обнял меня в ответ, не давая соскользнуть или упасть, прильнул к моим губам и подарил короткий, живительный поцелуй. — Ты... со мной, — чуднó произнес он. — Я с тобой, — прошептала я, вверяя ему свою любовь, опускаясь на ноги. Наконец я ощутила себя живой. Начало нашей учебы перенесли еще на три дня, поскольку разрушения после тайфуна оказались более масштабными, чем ожидалось властями ранее. Не говоря об ущербе всего Токио, некоторые районы остались без электричества до самого вечера, все парки города закрыли на уборку, а река Сумида вышла из берегов (даже бедных зверушек в зоопарке эвакуировали!), досталось также и нашему университету: несколько корпусов пострадало, даже окна повыбивало, а еще по слухам дерево свалилось на «Порше» Цунаде — нашей директрисы. Досталось всем... Но я радовалась как ребенок. Еще несколько дополнительных дней отдыха с моим Итачи! Есть еще немного времени восстановиться и заласкаться. Вернувшись домой, мы три дня не вылезали из постели, залечивая раны друг друга. Нет, мы не занимались сексом, Учиха придерживался своих внутренних убеждений и рекомендаций моего врача. Но каков был соблазн! По нашим венам растекалось радостное волнение. Слова, что мы говорили друг другу в моменты признаний в чувствах, были пропитаны лаской и трепетом. Абсолютно нагая перед ним, я была раскована и шаловлива. Шея и грудь Итачи покрывались темными пятнами от засосов и моих маленьких укусов. Он позволял мне быть с ним собой, даря восхитительное ощущение власти. — Моя дьяволица. Итачи был твердый для меня, я — влажной от него и его ласк. Он это знал, припадал к моей шее, мягко целовал в каштановые волосы и щеки, обнимал меня, дышал мной, гладил мои ссадины и делал мое тело таким податливым и отзывчивым. Его язык обхаживал мой, сокрушительно действуя на все мои чувства. Мы грелись друг о друга, разговаривали обо всем на свете, смеялись, целовались и были так нежны. Итачи Учиха учился быть нежным со мной. Когда голод брал верх над нами, Итачи заказывал доставку из разных ресторанов. Мы перебирались в гостиную на диван, включали глупые комедии и ели. Я за эти дни перепробовала столько блюд и, кажется, на радость вредному Учихе немного поправилась! В последний вечер перед учебой, когда я собирала свои вещи, чтобы вернуться в общежитие, у меня случился неприятный, но неизбежный и необходимый разговор с Итачи. Он посадил меня перед собой, взял за руки, дабы сохранять со мной «контакт», и поделился тем, что было с Саске и Неджи после той вечеринки. Он посчитал себя обязанным мне рассказать, чтобы я узнала это лично от него и была в курсе событий. Оказывается, после случившегося отец Неджи — Хиаши Хьюга, занимающий далеко не последнее место среди авторитетных лиц Токио, хотел выдвинуть обвинения в сторону клана Учиха, обвинив именно Итачи — наследника Мадары, в умышленном нападении на Неджи и нанесении тому вреда средней тяжести. Хотя, в отличии от Саске, Неджи досталось гораздо меньше: он отделался синяками, треснутыми ребрами и еще одним хорошим ударом по детородным органам, дабы отбилось всякое желание быть таким кобелем. Скандал мог разгореться нешуточный, междуклановые стычки, особенно, если один из — синдикат, могли кончиться не лучшим образом. Мадара же в свою очередь, как говорят люди, «раздобрился» и пытался уладить все мирным путем, на берегу, пока такая возможность была, но Хиаши был уперт в своих намерениях и крайне взбешен. Этим он и просчитался. Итачи рассказал, что Мадара после переговоров воспламенился не на шутку: «Возможно, Хиаши совсем из ума выжил, если думает, что может вот так приходить ко мне, диктовать мне свои условия и выдвигать какие-то там требования. Знал бы ты, мой дорогой ребенок, как мне противен этот человек, если из всего произошедшего его волнует только то, что личико и яйца его холеного отпрыска пострадали. А факт того, что этот мелкий бастард чуть не надругался над девочкой — его совсем не волнует?!». События приобрели неожиданный поворот, когда несколько свидетелей с вечеринки подтвердили, что Итачи лишь оттащил от меня Неджи, все удары наносил Хидан. И, что самое удивительное, Мацураси не стал этого отрицать, чем покорил Мадару. Тот в свою очередь пообещал предоставить своих лучших адвокатов, разумеется инкогнито, дабы у клана Хьюго не возникало более никаких претензий. А еще Итачи заверил меня, что случившееся в ту ночь не вышло за пределы той комнаты. Он лично удостоверился, что все видео и фото удалены. Я хочу ему верить, я ему верю. Что ж, лучше уж так, чем становиться поводом для обсуждения всего университета. Представляю, что бы началось: студенты, преподаватели, просто знакомые — все они смотрели бы на меня одинаково, со смесью подозрительности и жалости! Поползли бы очень неприятные слухи, которым всегда свойственно преумножаться из уст в уста. Признаться честно, такого психологического давления я бы точно уже не выдержала.

***

В утро перед первым учебным днем мой пыл немного поутих, пришла легкая растерянность. По дороге на первую лекцию «Японской истории», куда мы направлялись с Сакурой вместе, я достала вибрирующий телефон и обнаружила на нем несколько непрочитанных сообщений. Одно от Яхико, в котором он желал мне хорошего семестра, одно от Дейдары, где он просил уломать Сасори сходить с ним в какой-то новый клуб, и одно от Итачи: «Ничего не бойся. Я с тобой». И я люблю тебя, Итачи Учиха. Я остановилась у нашего кабинета. Сакура этого даже не заметила и продолжила что-то чирикать, заходя в аудиторию, мои же ноги меня не слушались, они приросли к полу. Слух пропал, а сердце залихорадило. Я крепче прижала учебник с тетрадями к груди. Да, знаю, знаю. Мы уже это проходили, но страх так быстро не испаряется. Понимаете? Тем более, что я сейчас их увижу. Впервые после той вечеринки. Увижу Неджи, увижу Суйгецу, увижу Саске. Они ждут, они наверняка ждут прямо за дверью, они... Внезапно кто-то заботливо положил мне руку на плечо, и я дернулась, испугавшись. На меня смотрел Рок Ли, заглядывая в глаза с твердой, мужской уверенностью. — Не переживай, — прошептал он, одобрительно мне кивая: — Я рядом. Он был прав. У меня есть друзья и те, кому я не безразлична, я не одна. Меня могут защитить. Да что уж говорить, ты сама себя можешь защитить, Рен Окава. Ты сильная, смелая, ты справишься. Все будет хорошо. Глубоко вздохнув, я ступила в аудиторию, Ли зашёл следом за мной. Гул стоял невыносимый: Чоджи смеялся во весь голос с шуток Наруто и чуть не подавился рогаликами, Шикамару закрывал уши руками, полулежа на парте, пытаясь поспать, Киба кидался через всю аудиторию мелом в девчонок, Шино говорил по телефону, а Тен-Тен у окна вырисовывала что-то в своём скетчбуке, сидя в огромных наушниках. Сакура уже села на своё место, доставая тетрадь и кучу всяких фломастеров, наклеек и прочих призванных атрибутов студенческой жизни. Я быстрым шагом прошла к ней, садясь на стул, решив переключить внимание на наклейки с цветами. — Как прошли каникулы, девчонки? Рен, ты что-то похудела очень, — отметил Наруто, и я обернулась к нему. В этот самый момент я заметила и Хинату Хьюга, что положила голову на плечо Узумаки, смотря на нас сквозь полуприкрытые веки. И взгляд у нее был такой умиротворенный и влюбленный, что даже у меня бабочки запорхали в животе! Точно, они же теперь встречаются! — Похудела? Д-да, наверное, — задумчиво протянула я, переключая внимание на Наруто, стараясь смотреть ему прямо в глаза. — Я вас поздравляю. — Угу, спасибо, — Хината промурлыкала с благодарностью, обнимая своего парня: — А у тебя как с Саске? Сердце обожгло, но я не потеряла лица: — Мы не вместе. Наруто, услышав мой неочевидный для него ответ, странно нахмурился, но спрашивать ничего не стал. Представляю, что в его голове, какая каша! Ведь он видел нас с Итачи, завтракающими в кафе пару дней назад. А днями ранее у меня кругом шла голова от его младшего брата... Наруто просто не знает ничего, не стоит на него гневаться. Я потерла лицо, бесшумно застонав, в мыслях все-таки благодаря Узумаки за то, что не стал об этом говорить и поднимать эту тему. Не то чтобы я переживаю за свою репутацию, но наверняка на устах у многих факт того, что некая Рен Окава — лохушка со второго курса государственного управления умудрилась поцеловаться на гонках с принцем универа — Учихой Саске. Наш видос ведь разлетелся по всем местным пабликам! Слава богу, Тен-Тен отговорила меня от идеи заглянуть в комментарии. Могу поспорить, «долго и счастливо» мне там точно не желали. Потом эта же никому не известная Рен Окава стала королевой бала, станцевав танец с Учихой Итачи — да-да, тем самым дьяволом, за которого местные сталкерши готовы тебе устроить «темную». Узнали бы они, что я с ним сплю, я бы и дня в универе не протянула… — О, боже, — я сама себя бранила в уме, тихо смеясь. — Не жизнь, а сплошной сериал! Действительно, чего еще не хватает? Внезапно гул в аудитории стих, все замолчали. Вся моя веселость пропала, а сердце ухнуло куда-то вниз, когда я поняла, что в аудиторию зашли Саске с Неджи. Однокурсники приковали к ним всё внимание, тихо перешептываясь и шушукаясь. Я не оглянулась, просто опасалась. Словно ничего необычного не происходило, я неизменно продолжала разглядывать лучезарного Наруто, читая на его лице смятение вперемешку с интересом. Я видела то, как забегали его небесные глаза по пришедшим ребятам, но так нагло пялиться было неприлично, и Узумаки вновь вернулся к разговору с нами. — Мы с Хинатой на днях ходили в океанариум. Мы... Но я его не слышала. Саске бесшумно прошёл мимо нашей компании, и меня обдало потоком холодного воздуха, я ощутила его парфюм, табак и ваниль; меня залихорадило. Я прерывисто вздохнула, невольно поднимая глаза, провожая взглядом Учиху до его парты. Выглядел он просто... ужасно. Саске, не обращая ни на кого внимание, медленно осел на стул, прижимая травмированную руку в гипсе к груди. Одет он был в обычные чёрные джинсы и кожаную куртку из питона. Нос его был тоже в белом гипсе. Я вспомнила то, с каким наслаждением Итачи избивал брата на моих глазах, и на сердце у меня тотчас же похолодело. Не думай об этом. Сейчас я смотрела на результаты действий Итачи, на результаты поступков Саске, на его выбор. По всему его некогда идеальному лицу было усыпано множество ссадин, над левой бровью три шва; порванная, но заживающая губа, ко всему прочему капилляры его глаз полопались и приобрели характерный бордовый оттенок, что придавало его образу жуткий, измученный вид. — Кто знает, что с ними произошло? — Кто их так?! Шепот был слышен тут и там. Некоторые даже стали дергать Хинату, которая, по всей видимости, и сама не была полностью в курсе происходящего. От такого нездорового внимания к своей персоне Хьюга раскраснелась и рассказала то, что сама знала: «Родители не говорят. Но вроде как на вечеринке у Саске случилась серьезная потасовка со старшекурсниками. Больше ничего не знаю». Она и правда ничего не знала. Это было видно по ее расстроенным глазам, которые она опустила вниз. Ей почему-то стало стыдно за все происходящее. Я вновь перевела внимание на Учиху. В душе я, наверное, прокляла его. Но столь удручённый и изнеможённый вид Саске не прибавлял мне радости. Мне стало не по себе. Для его репутации это огромный удар — выходить свет в таком состоянии, но он все равно пришел. Сам решил? Или Мадара в знак наказания заставил? Взгляд Саске был пустой, поникший, словно сюда пришла лишь его оболочка, а не он сам. Вопреки моим внутренним опасениям, он не смотрел на меня, даже бровью не повел в мою сторону. Хорошо это или плохо? К нему немедленно поспешила Карин, стуча шпильками, желая помочь снять куртку или открыть бутылку воды, но Саске лишь нервным жестом дал ей понять, что сейчас к нему лучше не подходить. Девушка замялась на месте и неуверенно отошла в сторону Неджи, который вёл себя в противовес Учихе просто вызывающе. Ну, конечно, пока Саске своей аурой отпугивал, Неджи был буквально центром всеобщего внимания. Его обступили девочки не только с нашего курса, Ино села на парту позади него, положив ногу на ногу. Вот знаете, есть такой тип девушек, которые при всех не гнушаются нарушить твои личные границы, будь то совершенно бесстыдный комментарий с целью позлить тебя и опустить в глазах других или тактильная близость. Вот и сейчас она сидела на парте позади, гладя Хьюго по каштановым волосам, то делая массаж головы, то переходя к его массивной шее, разминая ее пальцами. Неджи, опьяненный от такого ажиотажа вокруг своей персоны, расплылся в волчьей ухмылке. Без переломов, но с лиловыми синяками по всему лицу, он продолжал улыбаться во все тридцать два зуба. Ему нравилось такое внимание, оно его прельщало и совращало. Лицемер. Массаж Ино ему казался само собой разумеющейся привилегией, а млеющие девчонки вокруг — наградой за «старания» или страдания. — Охренеть у вас видок, ребят, — не выдержал и прокомментировал Узумаки, вертя в руках карандаш. — Надеюсь, другим досталось сильнее? Понимаю, что ни Хината, ни Наруто не имели представления даже близко о том, что случилось с парнями на самом деле, что случилось со мной, кто эти «другие» и как все переплетено и тесно связано между собой. Узумаки сказал то, что думал, не более. — Ага, — процедило нечто внутри меня, пока я нервозно прикусывала губу, уставившись в параграф учебника. Сейчас буквы мне казались какими-то незнакомыми иероглифами неизвестного мне языка. Я никак не могла начать читать. — Не сомневайся, брат, — громко прохрипел в ответ Неджи, чтобы слышала это и я, а затем добавил: — Оно того определенно стоило. У Сакуры в руках сломался карандаш, а Ли сжал жестяную банку только что выпитой колы. От слова Неджи «брат» меня натурально затошнило, от его ехидного голоса внутри все опасно задребезжало, а от его волчьей ухмылки волосы на затылке встали дыбом. Я сжала кулак в гневе. Захотелось взять толстый том «Истории Японии», подойти и зарядить по его довольной физиономии со всей дури, выбив пару зубов. Эмоции на его лице и вся эта показушная манерность говорили лишь о его надругательстве над моими чувствами. — Бессердечный ублюдок! — взвыло нечто в грудине. И я почувствовала прилив гнева на щеках. — Все хорошо, — пробормотала я, смотря на настенные часы над доской. Скорее бы уже началась учеба, пока я не потонула в этом море психоанализа и агрессии. Давай начистоту, Рен. А чего ты хотела? Увидеть на их лицах стыд? Чтоб они принесли извинения? Может, еще и публичные? Покаялись? Не будь идиоткой. Сними розовые очки. Лучше сейчас столкнуться с суровой реальностью, чем на что-то надеяться. Или ты надеялась на их человечность? Тогда ты точно дура. Что в голове у Саске — я представления не имела, поскольку сейчас он казался мне бесцветным и, в буквальном смысле этого слова, бесплотным призраком, смотрящим в окно, полностью ушедшим в себя и свои мысли, если таковые и были. Но поведение Неджи, безоговорочного ублюдка, было мне кристально понятно. Он не думал о том, как мне было херово эти дни, о последствиях для моей психики. Он вообще не думал. Возможно, он даже все еще вспоминает этот эпизод с определённым удовольствием и наслаждением. Садист. — Карин совсем себя не уважает, — внезапно начала Сакура, и я вопросительно на нее посмотрела. — Как думаешь, она в курсе того, какое Саске чудовище? Вопрос был неоднозначный. — Не знаю, — я покачала головой, искоса поглядывая на растерянную Карин. Мне в какой-то момент ее стало даже жалко. Не могу я вот так поверить, что садистские наклонности и ублюдский характер Саске проявлял только в отношениях со мной. Невозможно ведь скрывать свои больные фетиши так долго. Особенно, если ты наркоман. Я осеклась, закусив губу. Наверное, это было чересчур. Саске сам был виноват в том, что сейчас с ним происходит. А Карин… просто любит его какой-то непонятной мне слепой любовью. Бедная. А ведь в начале года я этого не понимала. Я считала Карин самоуверенной сукой, но теперь я вижу в ней зависимую от Учихи несчастную девушку. Возможно, этим они так подходят друг другу... — В любом случае, — с надрывом произнесла Сакура, открывая принесенный питьевой йогурт. — Не надо на нее так сочувствующе смотреть. Она сама виновата. — В том, что так зависима от Учихи? — Такие люди, как Карин, доброту твою и милосердие посчитают за проявление слабости, — пробурчала на меня подруга, делая глоток. Я ничего ей на это не ответила. Что дурного в том, что я просто пытаюсь всегда докапываться до сути? И вообще, легко рассуждать о склонностях человека к саморазрушению, когда ты тут, а он — там. Может, Карин на деле не такая уж и гадюка? Может, это всего лишь защитная реакция? Может, за этой колючей броней кроется добрая девушка, которую просто не понимают? Карин, почувствовав на себе мой пристальный, задумчивый взгляд, сама приковала ко мне свои карие глаза и оскалилась с нескрываемым отвращением, отпугивая от себя. Я сразу отвернулась, вспомнив, как вылетела со второго этажа, пытаясь избежать драки с ней. А может, Сакура и права сейчас, может, и поделом Карин с ее стервозным характером? Пусть варится в одном котле с Саске и их змеиной шайкой? Да черт их всех знает! Уф, нужно остыть. За меня сейчас говорит злоба и только. Да и то причина моего гнева не Учиха вовсе, а Неджи. Господи, наверное, я ненавидела его. И сейчас сильнее, чем когда-либо. Он настоящий кобель. — Кстати, — внезапно громко начала Харуно, отставив свой йогурт и хлопнув в ладоши. — Рен же теперь знаменитость! Я уставилась на подругу с немым вопросом, широко раскрыв глаза. Что она задумала? Увидев заинтересованность других студентов, она залилась девичьим смехом и поведала: — Гуляла я на днях в торговом центре «Гинза», а там на три этажа растянулся плакат с нашей с вами Рен и щенками для благотворительной организации. До чего здорово! — Ух ты, правда? — Да, я тоже видела! Одногруппники начали ахать, стали перешептываться, а я под неумолкающую эгиду спутанных мыслей дернула Сакуру за краешек велюровой кофты под столом, умоляя остановиться, пока не поздно. Я теперь знала, к чему она ведет. Знала! Но ее невозможно было отговорить от задуманного. Она шла на таран, совершенно не замечая потоков электричества вокруг себя. — Помнится мне, там раньше висела твоя реклама, да, Неджи? — Сакура спросила это настолько нежным и шелковым тоном, что парни в классе просто растаяли. — Да, — протянул он с умело замаскированной неприязнью. С невозможностью проигнорировать ее вопрос, он втянулся в разговор. Неджи не из тех, кто не отвечает на вызовы. А это был именно он. Я спиной ощутила его пронзительный, стальной взгляд на себе. Она его выводит! Так лихо и успешно выводит Неджи Хьюга из себя! Ну, Сакура, черт тебя возьми! Какую кашу ты опять хочешь заварить? Харуно кокетливо накрутила локон розовых волос на палец и ласково спросила: — Но теперь там наша Ренчик, ты же не против? Она ничуть не хуже, верно? Я не могла проигнорировать его ответ, не захотела. Повернулась полубоком, сжав карандаш, подняла на него бесстрашные черные глаза и уставилась неподвижным взглядом. Ну, давай, Хьюга, такой ли ты смелый при всех, рискни бросить мне вызов сейчас. Ух, вот это взгляд у Неджи. Он был буквально исхлестан плетью ярости, но ответить ничего не мог. Разыграл на лице очарование и притворный восторг, криво улыбнулся моему огню в ответ и лишь произнес: — Рен... невероятно красива. Ее личико должны увидеть миллионы. Уверен, она и на видео так же фотогенична. Я убрала свисающую прядь волос за ухо и молча отвернулась обратно, ничего ему не ответив, вновь уставившись в учебник. В глазах потемнело. Я не дура. По его ехидному голосу сразу поняла, о чем он говорит. То видео, на которое он снимал мои истязания, когда Саске бил меня по лицу и душил. Карандашиком я провела по своей щеке, утирая единственную сорвавшуюся слезу: — Пошел к Дьяволу, ублюдок. Вот так «весело» и многообещающе началась моя учеба после крышесносных каникул. Влиться в процесс было трудно, но я знала, что оно мне нужно. Мне необходимо было начать заниматься обыденными вещами, чтобы скорее прийти в себя после всего прошедшего. Я остро нуждалась в жизни, где нет места мафиози, дракам и сплетням. Я с рвением, но не без усталости бралась за домашние задания, с удовольствием помогала Тен-Тен готовить на кухне и с блаженством заваливалась вечерами с девочками смотреть «Сплетницу». Мы красили другу другу ногти и делали макияж, Сакура даже разрешила собрать ее на свидание с Какаши! Казалось, жизнь потихоньку стала налаживаться. Учиха Саске же... он ходил не на все пары. А те, что посещал — молча отсиживал на дальней парте, вопросы преподавателей игнорировал, на контакт с другими студентами не шел, меня просто-напросто не замечал. Ходил в основном один, но за ним хвостом бегала ничего не понимающая Карин, которая так или иначе старалась ему помогать, ухаживать. Какие у них отношения — я за неделю учебы так и не поняла. Что до Неджи, то он был мной не особо заинтересован, как и вся их прогнившая компашка. По слухам, которые выведала для нас Темари, его исключили из студенческого футбольного клуба и разорвали несколько модельных контрактов, но ему было по барабану. Богатый отец решит любую проблему. Вот бы вправил мозги сыну! А еще, похоже, Неджи закрутил роман с Ино, или у них принято так похабно обжиматься в коридорах? Не суть важно. А вот что действительно вводило меня в тоску — факт того, что с начала учебы мы так и не успели увидеться с Итачи. Он погрузился в работу, даже ездил на несколько дней на конференцию в Киото. Я по нему жуть как скучала. Мне необходимо было его видеть, обнимать, целовать и никуда не отпускать. Но я буквально силком заставляла себя учиться жить самостоятельно! А еще он… каждый день оформлял доставку продуктов и сладкого нам с девочками в общежитие. Мне было неудобно, ибо наш общий холодильник уже ломился от всевозможных продуктов: рыбы разных видов, нежнейшего мяса, богатого необходимым для меня гемоглобином, свежайших овощей, экзотических фруктов и ароматной выпечки. Все было только органическим и полезным. Правда вот, к каждой доставке прилагалась маленькая красная коробочка с моими любимыми, но такими вредными булочками с корицей! — Он явно хочет, чтоб ты растолстела! — хихикала Сакура, поедая розовую питайю, пока я принимала очередную доставку от офигевшего-тащить-тяжёлые-сумки-на-третий-этаж курьера. — Заботливые мужчины — это так сексуально! — соглашалась Темари, с каких-то пор ставшая ночевать в нашей общаге в комнате с Шикамару, пока Наруто ездил к Хинате. Хоть и было неловко, но я была искренне благодарна Учихе. Я училась быть благодарной, ведь за мной никто никогда не ухаживал. Таким образом он проявлял заботу обо мне в свое отсутствие. Я же в свою очередь звонила ему, присылала фото готовых блюд, которые мы делали с подругами, и получала черные сердечки в ответ. Я просто в какой-то момент поняла, что Итачи не умеет ухаживать. Точнее, умеет вроде как, но не знает меры. Совсем. Это мило, но такого запаса еды моей семье в Нанао хватило бы аж на целый месяц вперед! — Я ничего не знаю. Следующую доставку еды я получу от тебя лично из рук, — пыхтела я по телефону Учихе, спускаясь по ступеням университета после пар. Сегодня к Яхико наконец разрешили пускать посетителей, поэтому я накупила конфет на развес и решила его навестить в госпитале после уроков: — Итачи, ты понимаешь, что мы не можем это все съесть? — Мы? И сколько вас, студенты? — Человек десять будет, сейчас пока без Наруто. Как он приходит, там все пятнадцать, учитывая его зверский аппетит! Учиха тихо посмеялся, и в его голосе проступила хрипловатая нежность: — Ну прости, моя милая. Потерпи до завтра. — Скучаю по тебе, — пробурчала я в трубку, выходя на улицу, укутываясь в шерстяной шарф. — И я по тебе, Рен. Скажи, мой брат тебя не… — Нет, не переживай. Мы не контактируем, все нормально. Меня вообще все стороной обходят, ха-ха. — Мне важно было удостовериться. Я внезапно остановилась, и мне на пятки наступил другой студент. Мы с ним переглянулись и поклонились друг другу в знак взаимного извинения. — Поясни, — я сощурилась, вслушиваясь в его голос на том конце. Учиха тяжело вздохнул, на что я ахнула, меня озарило: — Боже, Итачи, только не говори, что ты следишь за мной! — Не совсем, — он попытался уйти от ответа. По голосу поняла, что тема разговора его не шибко радовала. — Итачи Учиха, вам лучше ответить прямо, — схитрила я, озираясь по сторонам. Вот почему последние дни я не могла отделаться от ощущения, что кто-то на меня смотрит, наблюдает за мной! — Ты только не волнуйся. Это было распоряжение Мадары, не мое. Хотя я и не против. Его человек следит, но не за тобой, за Саске. Но он особенно внимателен к его поведению в отношении тебя. Я покачала головой, ничего не ответив. Вроде всё ради безопасности и контроля поведения Саске, но как-то неприятненько на душе. — Злишься, моя девочка? — он спросил спустя недолгую паузу. — Немного, — честно призналась я. «Моя девочка», Дьявол, знает ведь, что я люблю такое обращение! Что было поделать? Где я, а где эти вредные Учихи со своим извечным контролем? В конце концов, не Итачи же решение, так что не имеет смысла дуться на него. Хотя я прекрасно понимаю, что ему такое только на руку. — Я тебе доверяю, Рен Окава, — очень доходчиво пояснил Учиха. — Это только для твоей безопасности — не более. В это время я проходила мимо университетской парковки и остановилась. — Итачи, а твой дядя приехал в университет тоже ради моей безопасности? — тихо прошептала я, вглядываясь в высокий силуэт. — Нет. Рен? — он обеспокоено спросил, на что я сказала короткое: «перезвоню, до-ро-гой» и сбросила вызов. Да, я тоже кое-чему научилась. Знала, что Итачи любит, когда к нему нежно обращаются. Издалека я сразу узнала Мадару Учиху. Невозможно было не узнать. Он, оперевшись о черную лакированную трость двумя руками, стоял возле задней двери своего бронированного «Роллс Ройса» на парковке нашего университета. Рядом с его неприлично дорогой машиной припарковался тонированный минивэн последней модели со схожими — правительственными номерами. Да, такие люди всегда ездят с эскортом вооруженных людей. Чего еще ожидать? Чуть поодаль от Учихи, у минивэна, стоял и курил Кисаме. Если при виде его грозного, широкоплечего телохранителя у меня прошелся холодок по спине, а от мыслей о том, что у него за пазухой наверняка заряженное оружие в кобуре, которое он готов в любой момент пустить в бой, так вообще в холодный пот бросило, то при одном только взгляде на Мадару, чья сила усмиряла и пригибала головы присутствующих, у меня внутри все заликовало от счастья. Добрый дядюшка Мадара собственной персоной! Ну и пофигу, что с личным спецотрядом. Кто не без странностей в наше время? Ноги сами несли меня к нему навстречу, хотя я прекрасно понимала, что он тут не ради меня. — Смотри, Кисаме, и наша маленькая Учиха тут, — таким образом Мадара радушно поприветствовал подошедшую меня, опустив подбородок, а глаза его хищно сузились. Одет он бы в строгий деловой костюм иссиня-черного цвета, шерстяное длинное пальто накинул на плечи. Но больше всего в его образе мне понравился его бордового цвета шарф, добавлявший образу императорского величия! — Ах, где же мои двадцать лет? Студенческая пора — самая прекрасная! Его серебристый смех пробрал меня до дрожи. И, влекомая неизвестностью, я подняла на него глаза, полные восторга от нашей встречи. Он лишь одобрительно пристукнул своей тростью, когда я улыбнулась ему. — Здравствуйте, — пролепетала я, чуть не перепутав буквы. На самом деле, это все, чего я и хотела — просто поприветствовать его. Своего рода знак моего внимания. Он это понял. В глубине его черных глаз загорелось отцовское тепло, а уголки губ изогнулись в устрашающей улыбке. Он хотя бы попытался улыбнуться. — Куда направляешься? — он склонил голову набок. Одно движение, а сколько власти! Вблизи я заметила, что на рукояти его трости был изображен беркут, вырезанный из слоновой кости. Грозная птица, подстать Мадаре Учихе. — К другу в больницу. Хочу навестить, — я прижала крепче крафт-пакет со сладостями к груди, при этом чуть не выронив учебник по политологии. — Ах, да, тот бедный мальчик, — выдохнул Учиха, покачав головой в знак солидарности. — Какое горе чуть не свалилось на наши плечи. И какое судьбоносное стечение обстоятельств, что он остался живой. Остальное — поправимо. Как благородно с вашей стороны, дети. Хорошо, что вы держитесь вместе и стоите друг за друга горой. — Д-да, — угукнула я, переводя взгляд с Мадары на молчаливого Кисаме, курящего поодаль, и обратно. — Мадара-сама, а вы тут... — Жду своего ребенка, жду Саске, — уточнил он, а голос его стал много теплее, в нем я различила заботливые родительские нотки. Боже, как сильно он любит Итачи и Саске! А еще мне показалось милым, что он племянников всегда называет именно своими детьми, сыновьями. В это слово Мадара вкладывал свой особый, никому не постижимый смысл. Это заставляло меня искренне улыбаться. — В кой-то веки выкроил время от бесконечной работы. Хочу вот с ним к врачу поехать, сам узнать, что и как, как продвигается лечение и что я еще могу сделать для него. Может, потом мы пообедаем даже с ним, если он захочет... Тон голоса Мадары на секунду стал мечтательным, но он быстро унял свою восторженность перед встречей с сыном, и вновь оглядел меня с ног до головы проницательным взглядом, что-то считывая. Теми самыми глазами, которые видят так много, но показывают так мало. Мне вмиг стало неуютно. — Итачи не кормит тебя? Совсем в весе не набрала. Я густо покраснела от такого замечания. — Мадара-сама! — пролепетала я. — Просто «дядя», — поправил меня. — Дядя, — пробормотала я, ощутив жар в щеках. Дядя выждал несколько секунд, а затем спросил: — Саске тебя не беспокоит? Ой, не знаю, не знаю. А вам словно бы не докладывают! Я проворчала про себя, неизменно улыбаясь. — Нет, — твердо ответила я и отрицательно покачала головой. Такой ответ успокоил Учиху. — Что же, цветочек мой, беги по своим делам, — с этими словами я поняла, что мне пора. Я кивнула Кисаме, поклонилась дяде Мадаре и быстрым шагом направилась прочь с парковки. Лишь убравшись из виду, я спряталась за вековой дуб, пытаясь отдышаться. Вот так адреналин! Я чувствовала прилив сил, природной энергии и радости, которой поделился со мной Мадара. Мне требовалось время, чтоб принять ее, унять сердцебиение и дрожь в руках. Я выглянула из-за дерева, не в силах сдержать любопытства. Захотелось лично посмотреть на то, как Мадара примет в свои объятия Саске. Признаться честно, на младшего Учиху мне было глубоко плевать, но вот проявление любви Мадары к детям вызывало во мне особый трепет, наполняя сердце таким нежным чувством! При виде неспешно приближающегося Саске, взгляд которого был скрыт под отросшей челкой, Мадара расставил руки, готовый принять в объятия племянника. Сына. Саске остановился в метре от дяди, показательно соблюдая дистанцию, полностью игнорируя приступ любви родственника. Кисаме сразу открыл дверь перед младшим Учихой, но тот не сел в машину. Повернулся корпусом к дяде и что-то сказал ему. И явно что-то очень неприятное или даже обидное, поскольку улыбка спала с лица старого льва, а руки медленно опустились. Он вновь оперся о свою трость. Старший Учиха стал ему что-то говорить или даже уговаривать, Саске в какой-то момент не выдержал и перебил. Его лицо, усыпанное ссадинами, исказилось в нескрываемом презрении. — Ты совсем из ума выжил, старик?! — Милый мой ребенок, прошу, — Мадара потянул руку к сыну с надеждой. — Хватит играть со мной в семью. Никакой ты мне не отец! — громко огрызнулся Саске, ударив по ладони дяди. Да, он всегда был своенравен и непредсказуем, но то, что он сделал дальше — повергло в шок не только меня, но и других свидетелей конфликта. Переполненный желчью, Саске следом плюнул под ноги Мадаре, тем самым оскорбив его чувства, развернулся и быстрым шагом направился прочь, натягивая черный капюшон ветровки поглубже, скрывая от зевак свое лицо. У меня сжалось сердце от душевной боли. Мадара так и остался стоять, даже не шелохнувшись, ничего не ответив ему вслед. На его лице я прочитала настоящую растерянность и родительскую боль. А что он мог? С его властью — абсолютно всё, но он остался стоять, с непередаваемой тоской смотря вслед племяннику. — Я его научу уму-разуму! — Кисаме, перестав быть молчаливым свидетелем, довольно грубо выругался и готов был пойти за Саске, чтобы притащить силком обратно. В конце концов, для чего еще нужна служба безопасности, как не для того, чтоб решать подобные вопросы? Но Мадара лишь печально покачал головой, поджав нижнюю губу. Тень застарелой боли пробежала по его лицу, и у него заболело сердце. Он практически незаметным движением смахнул слезу с правового глаза, надел солнечные очки и был таков. Сел в «Роллс Ройс» в полном одиночестве и с сопровождением личной охраны покинул парковку нашего университета. Его черная бронированная машина скрылась из виду, а я осталась стоять за деревом, пытаясь успокоить дыхание. Постепенно бешеная скачка гневных мыслей улеглась, и я смогла унять дрожь. Как только Саске может так обращаться со своим дядей? Мадара столько делал для них, души в детях своих не чаял, а Саске вел себя как неблагодарный, избалованный сукин сын! Сейчас мне почему-то не хотелось понимать чувства Саске, я лишь думала о дяде, чьи чувства так бессовестно этот придурок смешал с грязью. Но даже у страданий и душевных терзаний есть свой предел. Выискивая нужный номер автобуса, я потихоньку отвлекалась от дурных мыслей, на смену им приходило настоящее счастье, ведь наконец, спустя практически две недели, я увижу Пейна! Его только пару дней назад перевели из интенсивной терапии в обычную палату, и я тотчас же решила, не теряя времени, навестить его. Мой старенький телефон уже дышал на ладан и три раза выключался, так что, доехав до нужной станции, пришлось у местных жителей спрашивать дорогу до больницы. Пока у стойки регистрации я осматривала буклеты о том, как жить с ВИЧ, «курсы для молодых мам» и «информацию о вреде лактозы», круглолицая медсестра тучного телосложения, заполняя мои данные в графу «посетители», уточнила, что именно в пакете, объяснив, что вчера двое парней пытались втихую пронести к Яхико бутылку вина и спрятанного за пазухой жирного мопса. Дейдара и Хидан... Я еле сдержала смех, потом любезно ей поклонилась, еще раз проверила содержимое пакета, надеясь, что Пейну понравится мой сладкий сюрприз. Я поправила свои длинные волосы у зеркала в холле, надела голубые бахилы, потом доехала на лифте до третьего этажа, нашла нужную палату с табличкой «32» и тихо-тихо постучала, с теплой улыбкой открыла дверь, заходя внутрь. — Привет, — протянула я, а сердце у меня затрепыхалось, словно маленькая птичка в клетке. Всё от волнения! Я увидела Яхико, который в этот самый момент смеялся, пытаясь пересесть с высокой больничной кровати на рядом стоящее инвалидное кресло на колесиках. А пересаживаться ему помогал, придерживая в своих крепких руках, Хидан. Не ожидала его сейчас тут увидеть. — Ах, Рен, ты пришла ко мне! — ласково поприветствовал меня рыжеволосый, приглашая меня в свои объятия. Хидан в этот момент сделал шаг назад, как бы пропуская меня вперед к креслу. Я, не раздумывая ни секунды, нырнула в объятия к Пейну, умиротворенно закрыв глаза на несколько мгновений. Я слышала его дыхание, чувствовала его спокойное сердцебиение и ладонями касалась его плоти, живой и теплой, проводила по костлявым плечам. Он так исхудал! Но Мадара был прав: главное, что мой друг жив. Остальное — поправимо. Я выпрямилась, утирая слезы, кладя пакет с подарками на его колени. — Тебе от меня и Итачи. Тебе нужно сладкое. Серотонин, все такое. Так сказал Итачи, — я улыбнулась, чуть ли не расплакавшись от переизбытка эмоций. Яхико, видя мою готовность расклеиться в любой момент, протянул ко мне ладони, взял двумя ледяными руками мою кисть и слабо сжал в знак благодарности и взаимности. — Спасибо тебе, — голос еще сиплый, но такой счастливый! — Меня вот Хидан хочет вывезти уток покормить на часик, составишь нам компанию? В этот самый момент мы с Мацураси перегнулись, но я не успела считать его эмоции. Он спрятал руки в карманы потертых джинс, изобразив полное безразличие к моей персоне. Но если так поразмыслить, ему не особо-то хотелось со мной проводить время, да и мне, наверное, тоже. Но я кивнула Пейну, соглашаясь. Я тут ради Яхико, как и Хидан. Так что можно и потерпеть. На выходе из больницы, когда мы укутали Пейна в плед, нас поймала попавшая на пересменку молодая медсестра, впопыхах одёргивающая только что переодетую белоснежную юбку-карандаш. — Куда это вы увозите пациента? Неужто сбегаете? Я охрану вызову, — прочирикала она. Ее белоснежные локоны аж подпрыгнули, когда она встала из-за стойки, готовая метать в нас молнии. Я хотела было оправдаться, как в дело вмешался Хидан со всей своей деловитой элегантностью. Он оперся локтями об стойку регистрации и очаровательно улыбнулся медсестре в ответ. — Нет нужды, — он потянулся к ней, взял из ее рук карандашик и начеркал свой номер на записке: — Это мой телефон. Меня зовут Хидан, мы с моей младшей сестрой заберем его на полчасика подышать воздухом, а то ему нельзя так долго в окружении таких очаровательных медсестер находиться. Да это же абсурд чистой воды! Хидан назвал меня своей сестрой? Это все равно что сказать, что мопс и доберман одинаковые. Назовет нас братом и сестрой разве что слепой или дурак. Не говорите, что она так охотно поверит во всю эту лапшу, что Хидан так запросто накидал ей на уши! Черт, и правда поверила! — Не положено, — девушка немного растерялась, прикусив нижнюю губу. Она, внезапно околдованная, по наитию потянулась к Мацураси, чьи жесты мне казались ужасно наигранными, но лишь потому, что я его слишком хорошо знала. Он наклонился к ней, что-то прошептав на ушко. Ее голубые глаза сверкнули и забегали по пространству, а щеки залились румянцем. Она ему утвердительно кивнула, похихикав в ответ. С его губ сорвалась плотоядная ухмылка, а я лишь закатила глаза. — Что это, блин, было? — не сдержалась я, когда мы уже вышли на улицу. — Флирт, — хмыкнул блондин, даже не удостоив меня взглядом, везя кресло с Пейном, направляясь к парку с искусственным прудом на территории больницы. Яхико, укутанный в мой шарф и больничный плед, держа в костлявых пальцах пакет с хлебом, вдыхал полной грудью ноябрьский зябкий воздух, прикрывая глаза. Осень в Токио обычно не такая суровая, как в гористых местностях, но ветер, признаться честно, коварный. — Рен, соберешь мне букет из кленовых листьев? — внезапно начал Яхико, глянув на меня снизу вверх с детским восторгом. И я согласилась. Шла следом за ребятами, на ходу подбирая самые красивые золотые, красные и медные листья, складывая их в маленький букетик, который после вручила вместе с тремя найденными каштанами Пейну. Хидан подвез друга к искусственному берегу озера, оставив нас ненадолго вдвоем, уходя за кофе, сославшись на то, что сам не спал уже двое суток. — Смотри, чтоб он не замерз, поняла? — Хидан затянулся сигаретой и произнес это профессионально-бесстрастным тоном, покидая нас. — Поняла, — пробубнила я ему в след, присаживаясь на рядом стоящую скамейку. Вороны, гуляющие рядом, упорхнули на полуголые ветки деревьев. — Он просто не в духе. Не переживай, — подмигнул мне Яхико, открывая пакет с хлебом. Птицы, завидев нас, начали подплывать ближе. Мы по очереди отламывали по ломтику и кидали в воду. Я случайно зарядила утке в голову, на что она взмахнула крыльями, возмущаясь, и отплыла подальше от меня. Боже… — Я думал, диснеевские принцессы дружат со зверушками, — сипло посмеялся над моей меткостью рыжеволосый, толкнув меня плечом. Я в ответ проворчала что-то невнятное, краснея до ушей. Немного помолчав, понаблюдав за природой, я решилась ему рассказать: — Я молилась за тебя. Хотя мольбой это было не назвать. Я безумствовала, готовая объявить войну всему миру. До сих пор в шоке со своего поведения. Это и правда была я? — Знаю, я ведь слышал твой голос. Слышал только тебя. Спасибо... Воцарило давящее молчание. — Пейн, — я боязливо коснулась его ладони, переведя взгляд сперва с уточек на его вычерченные скулы, следом опустила глаза на забинтованные до локтей руки, под которыми столько швов... — Не пугай больше меня так. Не смей так пугать. — Прости меня за это все, сильно же я тебя напугал, — он искренне извинился, виновато улыбнувшись. — Главное, что сейчас все хорошо, верно? — Угу, — согласилась я. Потом, преисполненная саднящим чувством незавершенности, я порылась в своей сумочке и достала аккуратно сложенное письмо. На лице друга появилась тоскливая улыбка, и он с благодарностью погладил меня по голове. — Ты принесла его. Чуть подрагивающими, мраморными руками он начал складывать потертую бумагу в оригами до тех пор, пока из него не получилась фигура. — Конан научила меня этому, — прошептал он с мягкостью в голосе, показывая мне результат своей работы: маленькую птичку-сойку. Красивая какая! Пейн вытянул руку к небу. Ждать пришлось недолго. Подул сильный ветер, и птичка взлетела высоко-высоко, покидая нас. Яхико провожал ее с улыбкой и блеском в глазах: — Некоторые вещи приходится отпускать, это необходимо. Но вот люди, Рен, они в наших сердцах навсегда. Ты ведь хочешь знать, что было в том письме? Яхико перевел на меня все свое внимание, а я, удивленная его поступку, слабо кивнула в ответ, облизав пересохшие губы. Конечно! Конечно, хочу узнать то, что написала ему Конан. Я почувствовала, как наклоняюсь вперед, желая услышать заветные слова, а мое сердце быстро-быстро застучало в груди. Это чувство было на грани трепета и страха. Я поправила каштановый локон волос, ощутив теплое дыхание Яхико на своей щеке. Воздух всколыхнул его растрепанные рыжие волосы, и он прошептал мне на ухо: — Умирая, мы жалеем лишь о том, что так мало ошибались. Потом Яхико улыбнулся, отстранился от меня, отламывая еще хлеба, кидая его уточкам, что готовы были уже полностью его обступить, лишь бы урвать кусочек побольше. Я задумалась над сказанными словами. Они не погрузили меня в пучину размышлений. Наоборот, мне стало до необыкновенного легко, словно неподъемный груз спал с моих плеч. Я ощутила тепло её присутствия рядом с ним. — Рен, ты должна поговорить с Хиданом. Сейчас, — внезапно произнес рыжеволосый. Я повернулась через плечо, увидев, что Мацураси, купив два кофе, мнется на месте в стороне, у большого клена, но идти к нам не торопится. Поймав на себе мой заинтересованный взгляд, его взволнованные серые глаза вновь стали серьезными. Он нахмурился, показательно отворачиваясь. У меня внутри забурлило легкое раздражение от перспективы общения с ним. — Может, это ни к чему? — растерянно проворчала я. И так все понятно. — Иди к нему, — вновь проговорил Пейн, настаивая на своем, и я сдалась. Пусть так. Встала, стряхнула с себя крошки от хлеба и двинулась в сторону Мацураси. — Чего это ты? — не ожидал Хидан, когда я взяла его за край джинсовки и с силой потащила за собой в сторону качелей. — Епт, я все разолью! Я приземлилась на качели, рукой приглашая сесть на соседнюю. Мацураси поставил стаканчики на рядом стоящую лавочку и неуверенно сел, надеясь, что ржавые цепи выдержат вес его тела. — Что с тобой происходит? — сходу начала я. И, похоже, это стало ошибкой — вот так с претензиями рубить в лоб, поскольку Мацураси злобно цыкнул, готовый тотчас же встать и свалить. — Лучше начни ты, — не знаю, как только он решился пойти на контакт. Но, стиснув челюсть, Хидан выдал подобие «радушной» улыбки «старого друга». — Как универ? Как Саске? Или мы сейчас загрызем друг друга или наконец поговорим по душам. — Похоже, Саске потерял ко мне любой интерес. Оно и к лучшему, — фыркнула я. Хидан не сдержал издевательской усмешки: — У тебя и правда в крови заложено всему находить оправдания. — Он не трогает меня. — Не стоит рассчитывать от Саске каких-то действий сейчас. Он, как и любая гадюка, забился в нору и зализывает раны. То ли еще будет, хах, — я увидела, как его стальные глаза похолодели, потемнели и наполнились презрением. Но этот смешок, черт возьми! Мне стало обидно и гневно. Произнесенное им сжало мои мысли до предела, и меня чуть не накрыла паническая атака. Я с силой вцепилась в ржавые цепи, изобразив безразличие к его словам. Лишь вымученно улыбнулась на его гневную тираду в ответ. — Ты хочешь мне что-то сказать?.. — глухо прохрипела я, смотря на Хидана. Он упорно продолжал создавать видимость, что не замечает на себе моего пристального взгляда. Но я смотрела вглубь, словно перебирая все струны его покореженной души. Его это бесило. Он уставился на свои кроссовки, решив их перешнуровать. И тут его понесло. — Блять! Ну да, хочу сказать, — он выпускал воздух сквозь зубы, показав опасный оскал. — А ты хочешь послушать? Но ничего нового ты не услышишь от меня. Все думаешь, что я тогда напился и наговорил тебе всего этого по пьяни? А вот и нет, Окава. Не дождешься от меня такого. Я по прежнему считаю тебя нереальной дурой. Назвала меня херовым другом Итачи? Ну-ну. Думаешь, умная самая? Ты же сама в людях совсем не разбираешься, в противном случае твое тело бы не превратилось в искромсанное полотно. Он совсем не щадил мои чувства. Сидел и исторгал из себя все эти слова с нескрываемым гневом. — Т-ты злой такой н-на меня, потому что я отвергла тебя, да? — Ч-что? — внезапно остановился он, устремив ко мне взгляд. Все в нем клокотало от бессильной ярости, но, увидев мои звездные глаза, наполненные слезами, мою грустную улыбку, дрожащие губы, он внезапно смолк, закрыл большой ладонью лицо, скрывая от меня свои собственные эмоции. Вся его злость внезапно иссякла, оставив лишь стыд. Голос был свидетелем того, что на самом деле творилось у него в сердце: — Черт, да что за хуйня со мной? Что я такое несу? Довожу тебя до такого состояния. — Все нормально. Игра в молчание между нами не могла длиться вечно, верно? — Прости, — неожиданно выдал Мацураси, не в силах более держать в себе слова. — А? — я слышала то, как глохнет мой собственный голос где-то в глотке. Я уставилась на Хидана. Он же просто опустил голову вниз, рассматривая свои кроссовки. — Прости, говорю, глухая тетеря! Прости, что столько всего на тебя взвалил и наговорил. Я не знаю иногда, чем руководствуюсь. У меня проблемы в контроле гнева и эмоций, я слишком вспыльчивый. — парень тяжело выдохнул. — Если эмоции появляются, я просто не могу их держать в себе. — Оно и видно, — проворчала я тихо-тихо, утирая слезы, но он меня услышал. Полоснул по мне серыми глазами. — Ты тоже меня прости, — сдалась я, надуваясь от обиды на саму себя. — Я хочу, чтоб ты знал, что я не виню тебя. Ситуация эта между нами в том шкафу просто случилась и все тут. Ну и черт с ней. Главное, что сейчас все хорошо… Хотя бы настолько, насколько может быть. — Ты правда так думаешь? — сразу переспросил Хидан, и я на секунду зависла, что-то глубоко внутри меня екнуло, и я нахмурилась, гоня прочь свои ночные кошмары. — Хочу так думать. — Ты зла на меня? — Мацураси как-то неуверенно поинтересовался. — Не думаю. Я понимаю твои чувства, но не твоих поступков. Я тотчас взяла контроль над своими мыслями, заглушила тупую обиду и стала вести себя сдержанно, вежливо и даже лаконично, Хидан же напротив, посмотрел в пространство между нами и прищёлкнул языком. — Не понимаешь моих поступков? Да влюбился я в тебя, как дурак, вот и все. Ты ведь в моих глазах храбрая, остроумная и преданная. А твои манеры маленькой хозяйки так забавляют меня, ты такая заботливая. Уж когда мы с тобой готовили этот пирог для Итачи, я готов был выкрасть тебя из его «плена», — Хидан потер краснеющий от холода нос, искренне улыбнувшись: — Любой мужчина о таком только и мечтает, о такой вот девушке. Что плохого в том, что и я мечтатель? Так что, да, Рен, прости меня. Я так тебя запутал своими действиями. Ты ведь только прошла весь этот пиздец, а тут я со своими интригами, то заваливался к Итачи домой с этими яблоками, то тащил тебя играть в семь минут в раю, то говорил тебе гадости. Тебе и ему, и всем вокруг. У меня от происходящего натурально крыша ехала. Я ведь тоже человек со своими чувствами, у меня ведь на сердце до сих пор свежо воспоминание о том, в каком состоянии мы тебя нашли на той вечеринке, что они с тобой сделали, — руки его сжались в кулаки, но он лишь печально покачал головой, выкидывая неприятные образы прошлого: — Потом-то у меня возникло чувство вины перед тобой за все. И оно росло, подобно опухоли. Не уберег тебя, а тут еще и Итачи на горизонте появился. До сих пор не могу никак понять, как лучше с тобой быть? Вот все и вылилось в тот идиотский разговор в кладовке. Я говорил ахинею, потому что не мог иначе. Ревновал. И поэтому так сильно хотел тебя обидеть. Для меня нет ничего страшнее равнодушия, ведь равнодушный человек, он... он как пустыня! Не злой, но совершенно безжалостный. Поэтому я так хотел тебя заставить проявить ко мне хоть какие-то эмоции. Я ведь страстно хотел тебя, хотел быть с тобой... Блять, я дурень, да? — Совсем немножко, — несмело прошептала я, утирая щеки, на что парень встревоженно пожал плечами. — Когда я увидел тебя, маленькую фею, в комнате Дейдары, я себя по-настоящему возненавидел. Я ведь тогда посмотрел на тебя с нескрываемым презрением, готовый метать молнии, и это причинило тебе настоящую, физическую боль. Ты не смогла ее скрыть, как бы не пыталась. Тряслась и дрожала, и была так хрупка. Это вылилось в еще одну проблему. Мне нужно было убрать тебя со своего горизонта, я не хотел участвовать в этом всеобщем воркованием над тобой. Да, Рен, такой вот я: порядочный, но не святой. Он сказал последнее предложение с такой подкупающей улыбкой, что я посмеялась. В этом весь он, взбалмошный, неуместный, но хороший, признающий свои ошибки и косяки и работающий над ними. — Любовь и страсть — две силы, из-за которых человек теряет всякий здравый смысл. Ты это и сама знаешь. Так что прости меня. Ситуация с Яхико показала, что я не готов терять друзей, что важнее моего глупого эгоизма сама жизнь и ее суть. Я не скрываю, что далек от рыцарского благородства и не наделен терпением. Ты ведь задела мои чувства, пусть и не специально. Я хочу на тебя злиться, хочу сильно, но не могу. Потому что ты такая… — Какая? — Дурная, господи! — сдался Хидан, чуть рыкнув в ответ на мою упёртость. Создать «приемлемую дистанцию» у нас никак не получалось. Мы или слишком сближались, так и норовя обжечь друг друга, или слишком отдалялись. — А-а? Ага, — странно протянула я, раскачиваясь на качелях взад-вперед. Мои слезы превратились в икоту. Он не первый, кто меня так называет. Исчерпывающее объяснение! — Не могу я злиться на тебя, потому что ты не виновата в том, что не чувствуешь ко мне того, чего бы я так хотел. Ну и ладно. Хер с этим! Главное, чтобы ты и мои близкие были здоровы и... счастливы. Если ты будешь счастлива, то и я тоже. Мне большего-то и не нужно. Понимаешь? Может, пройдёт время и случится что-то, что заставит тебя переосмыслить многое. — Или тебя. — Или меня, — он вскинул плечами, взял веточку с земли и стал вырисовывать ею хаотичные линии на земле под ногами. Делал сейчас все, лишь бы не иметь со мной зрительного контакта. — Но если все действительно так, как ты говоришь, Хидан. Если ты и правда чувствовал ко мне что-то прекрасное, почему так долго молчал, не говорил совсем ничего? Я ведь не знала... Хидан не дослушал меня. Выдохнул куда-то в сторону, проведя рукой по небритому подбородку и произнёс: — Потому что к тебе нужен иной подход. Я не мог, просто не мог, и все. У всех свои слабости. — И что же у тебя за слабость? Он устало парировал, потерев шею: — Когда-нибудь я тебе расскажу. Не думаю, что готов тебе отвечать на этот вопрос. И так много всего наговорил, аж неловко пиздец. Не вгоняй меня в краску. — Не готов отвечать? — я недовольно всплеснула руками. — Но уже тогда, когда мои отношения с Итачи были предопределены, ты решился рассказать обо всем, рискнуть в тот вечер и рассказать! Зачем все это? — Потому что осознал, что из-за своей робости и внутренних предубеждений я теряю тебя. Это трудно принять. Еще труднее от того, что ты так сильно влюблена в Итачи. Меня это задевает. Задевает ваше «счастье». Я и правда надеялся, что ваши отношения — вопрос времени, у него ведь всегда так и было с другими девушками: секс, но никаких таких «высокоморальных» отношений, понимаешь? Но вы вдвоем, боже, вы словно одержимы друг другом. — И что ты будешь делать теперь? Ты хочешь нам... помешать? — слова эти из моих уст прозвучали до ужаса глупо, но в них была истина. Хидан опустил глаза и отвернул от меня лицо в сторону, словно пряча от меня свой стыд: — Рен, тебе не приходило на ум, что ты лезешь туда, куда я не могу тебя пускать? — Прости меня за это, — я поерзала, сидя на качелях, и ухватилась за цепи по бокам. — До твоего появления я не думал о том, как сильно порой бешусь от Учихи. Я ждал возможности подойти к тебе ближе, пока Итачи эти возможности создавал. Я размышлял, продумывал ходы, действовал осторожно, пока он шел напролом, снося всё на своем пути. Он ведь не просто побеждает соперников, он их сокрушает, чтоб его, этого заносчивого хрена. Так что я не буду врать. Да, хочу ему помешать. Всеми силами желаю этого. Но ответь же мне, Рен, как я могу сделать больно сердцу, в котором есть ты? Хидан поднял на меня свои глаза, выискивая ответы на давно мучавшие его вопросы. Слова его покорили меня до глубины души. — Тогда... — Тогда я хотя бы сделаю все, чтобы ты не боялась меня, не считала своим врагом, потому что таковым я не являюсь для тебя. Я просто буду рядом, буду наблюдателем и только лишь. Буду надеяться, что однажды увлекусь какой-нибудь хорошей девочкой с удивительными глазами и доброй улыбкой, которая звонко смеется и может процитировать Шекспира, потому что я его не знаю. Она примет меня со всеми моими недочетами, а я буду стараться каждый день ради нее и нашего с ней будущего. К своему собственному стыду, парень рассказал мне самое сокровенное, и оттого ему стало боязно. Он слишком открылся мне и теперь терпеливо ждал любой моей реакции, а я, словно завороженная услышанным от него, застыла, ушла в себя, прокручивая в голове все моменты с Хиданом, от самого знакомства в начале сентября, когда я свалилась на Итачи у него на глазах, до этого самого момента на качелях. Передо мной вспыхивали образы Мацураси, и я поняла, что все это время он был несказанно чуток ко мне, добр и ласков, он переживал за меня, поддерживал даже в те моменты, когда казалось, что от меня отвернулись все. Он и правда влюбился в меня, но мне потребовалось слишком много времени, чтобы понять это. — Знаешь, Хидан, это так прекрасно, — произнесла я глухо в ответ, искренне улыбнувшись. Однако мои слова уже не имели никакого смысла. Сердце у меня болезненно сжалось, когда в этот самый момент Хидан поднял на меня свои глаза, полные верой в собственное счастье. И цвет его стальных глаз уже не казался мне темным и холодным — он был как альпийский снег, вершина вершин и белоснежные облака. — Что же, нужно обязательно хоть раз в жизни полюбить, иначе так и буду думать, что это прекрасно, — он беззлобно посмеялся сам над собой, а потом поджал губу и прошептал: — Так, значит, мы будем друзьями, да? Слово «друзья» он произнес так тихо и неуверенно, что я не расслышала сперва, нахмурилась и переспросила: — Друзьями? — Ну, как там говорят? Дружбанами, приятелями, — небрежно хмыкнул Мацураси, криво улыбнувшись. Он шмыгнул носом и отбросил в сторону ветку. — Так и вижу, как другие будут спрашивать о тебе, а я им отвечать: «О, вы про Рен? Да, она моя старая подруга!». Я смущенно улыбнулась ему в ответ, решив подыграть: — «О, вы про Хидана? Да, мы с ним лучшие друзья». Мои слова повисли в воздухе. Мацураси смотрел на меня долго, а потом улыбнулся краешком губ, скрывая от меня все свои чувства, ибо разом рассыпались все его мужские надежды. — Тебе, наверное, пора идти, Рен? Я присмотрю за нашим Яхико, не волнуйся. Последние мгновения я вглядывалась в его лицо, пытаясь прочитать его потухающие на глазах эмоции. Сперва была радость, потом тоска, сожаление, принятие. И пустота. Он вновь стал для меня абсолютно непроницаемым, словно бы отдалился специально. Так и было. Хидан не кусался более, не гнал меня прочь, просто ушел в себя и свои мысли, и сейчас ему нужно было время принять мой ответ. Грозовые тучи уже спустились к крышам домов, а приглушенные раскаты грома сливались в отдаленный шум. Скоро начнется ливень. Я молча кивнула Мацураси в ответ, встала с качелей и пошла к выходу с территории госпиталя. Нацепив наушники и включив любимый трек, я решила не оборачиваться.