⛸⛸⛸
Music to Watch Boys to — Lana Del Rey
К концу первой недели тренировок Юнги готов звонить и заказывать себе гроб, не желая существовать в мире, где находится Чон Чонгук. Болит абсолютно всё, каждая клеточка тела, которой, возможно, вообще и не существовало. Даже те органы, которых априори нет в организме человека. Целую неделю Чонгук не допускал Юнги к катку, заставляя с утра до позднего вечера пахать в спортзале, отрабатывая элементарные гимнастические и балетные упражнения. Кажется, он был жутким идеалистом, заставляя Юнги выучить все балетные позиции. У парня даже не было времени на еду, поэтому спустя время он обнаружил, что значительно скинул. На весы Чонгук поставил его ещё в первую тренировку, но по поводу веса ничего не сказал, удовлетворительно кивнув. Мона первую неделю сильно переживала, видя лишь бессознательную копию своего парня. А потом как-то привыкла. Должна была. С того момента, как у Юнги возобновились тренировки на льду, они почти не виделись. Юнги убегает в пять, а приходит к одиннадцати вечера. Мона уже спит крепким сном или тихо слушает его вялые шарканья. Она ничего не говорит, но Юнги знает, что ей не нравятся ранние звонки будильника, уставшее выражение его лица, мимолётные поцелуи в промежутках и отсутствие любого совместного времени. Юнги видит её тщательно скрываемое недовольство, но ничего не может изменить. Они перестали даже говорить в мимолётных перекусах, словно потеряли общие темы, а Юнги даже в воскресенье не находился дома, чтобы развлечься или хотя бы просто поговорить по душам. Они всегда это делали раз в неделю. До перемен. Даже понимая, насколько ужасен его тренер, Юнги никогда не представлял, что будет настолько тяжело. Чонгук ни капли не щадит нового ученика, выбивая из него по максимуму, на который тело Юнги не было готово. За прошедший месяц местная медсестра раз восемь перевязывала ноги парня от растяжения, а один раз даже колола обезболивающие. Он видит сожалеющие взгляды персонала и Айрин, когда медленно ковыляет на новую тренировку, но никто не осмеливается возразить Чонгуку. Тот вечно ходит в строгом костюме, словно он не тренер, а спонсор какой-то. Юнги знает Чонгука уже месяц, но ещё ни разу не разглядел в нём что-то положительное и человеческое. Он словно выполнял заученный сценарий, в прямом смысле ломая хрупкого Юнги. Каждый раз, когда он открывал рот, Юнги хотелось умереть. Когда Юнги, уже одетый в форму и с коньками в руках, входит на каток, Чонгук, облокотившись на бортик, смотрит прямой эфир жеребьёвки. — Ты опоздал, — даже не поворачивается, режет словами, будто смертный приговор выносит. Юнги невольно останавливается в дверях, крепче сжимая кожу коньков. Обычно этот тон предвещает многочасовые муки и личную клиническую смерть Юнги. — На три минуты, — сглатывает он, кладя коньки на одно из кресел. Единственное, что успел уяснить Юнги — Чонгук ненавидит, когда ему перечат, спорят с ним. Человек в споре с ним всё равно останется в проигравшей стороне. Уборщица кидает Юнги такой же сожалеющий взгляд — он даже привык, тут же ретируется с места казни. — Считаешь, что это мало? — Чонгук отталкивается от бортика и поворачивается к ученику. Самый важный его навык за прошедший месяц — Юнги научился просчитывать ответы, только заглянув в антрацитовые радужки, чтобы не вызвать ещё больший гнев тренера. Ведь, когда Чонгук рассержен, он хуже дьявола. — Нет. Я отработаю. — Разминайся и на лёд. Сегодня отрабатываешь тройные, — говорит, будто приказывает. Чонгук вновь возвращает своё внимание телефону, не найдя ничего перечного в уставшем лице Юнги. На нём сегодня снова строгий чёрный костюм, одет он всегда словно с иголочки и умудряется приходить раньше Юнги. Юнги задерживает взгляд на его мощной спине, тут же мотая головой. Ближайший час от стен отскакивает лишь грубое «ещё раз» и оскорбления, от которых проходящим мимо хотелось закрыть уши. Даже ученики других коллективов быстро проходили мимо, опустив головы. Никто не хочет попасть под горячую руку. Наверное, Чонгук считал, что через грубые фразы он добьётся от Юнги профессионализма, но вызывал в нём лишь горький привкус депрессии. Когда Юнги падает на каскаде, Чонгук раздражённо вскидывает руку, призывая того остановиться. Юнги, тяжело дыша, подъезжает к бортику. Он пытается подхватить бутылку воды, но Чонгук её цепляет первым. — Пока не сделаешь чистый каскад, даже не думай, — он кидает бутылку себе под ноги, а Юнги провожает её растерянным взглядом. В уголках глаз начинают скапливаться слёзы, и он спешит отвернуться, чтобы никто не заметил. Показать Чонгуку слабость — сродни самоубийству. Когда ему ещё в первый день прошептали о садистских привычках Чонгука, Юнги и подумать не мог, во что всё это выльется. — Через две недели мы летим на Кубок Китая, а потом на Кубок Германии. Если с первым будет легко, то в Германии твой уровень будет самым убогим. С завтрашнего дня начнём отработку произвольной программы. Что встал? Ещё раз. Юнги отъезжает от бортика, не поднимая головы, чтобы вновь зайти на прыжок. В этот самый момент ему кажется, словно взгляд тренера иглой вспарывает ему плоть, не даёт сосредоточиться. Он смотрит выжидающе, ждёт очередной провал, словно ему и правда нравится мучить ни в чём не виноватого пленника. Ноги ноют страшно, а в горле так сухо, будто лёгкие усохли. Юнги отталкивается и выполняет два тройных тулупа. Вроде идеально со стороны, он не падает даже, но Чонгук недовольно цокает. — Будто вообще нет никакого прогресса. Даже на кастинге этот лёгкий прыжок был чище. Юнги больше не в силах стоять на ногах — валится на лёд. Их не хватает даже на то, чтобы злиться на тренера, хотя хочется схватить того за волосы и вырвать глаза. На кастинге Юнги был бодр и полон сил, а нынешний Юнги страдает от недосыпа, ходит с кругами под глазами и еле стоит на ногах. Или не стоит уже. Явно недовольного Чонгука прерывают скрипом входной двери. Юнги не видит вошедшего, но слышит высокий голосок, радуется минуте покоя, мысленно благодаря незнакомца. — Чонгук-а, меня не хотели пропускать, а ты не отвечаешь! Что за дела?! Чонгук отрывает хмурый взгляд от развалившегося на льду Юнги и переводит его на пришедшего. Юнги не суждено видеть, как вмиг смягчается этот взгляд. — Я занят, малыш, — Чонгук касается подставленной щеки губами, вызывая у парня с тёмно-серой копной волос недовольный вздох протеста. Юнги словно электрический разряд бьёт под двести двадцать. И вряд ли это от прожигающего тело холода. Мин поднимает голову, скользя взглядом по спине тренера и низкорослому парню. Его разглядывают из-за спины Чонгука высокомерно в ответ, и Юнги прошибает вновь. В таких же антрацитовых глазах чистое презрение. Незнакомец почти сразу заканчивает зрительный контакт, не найдя в Юнги ничего интересного. — Я тебя месяц толком не вижу. Ты не бываешь дома, на звонки не отвечаешь. И никто не в курсе, когда тебя можно поймать. Даже Хосок! — отворачивается от парня на льду Чимин, сдерживая раздражённое фырканье. — Хосок не мой секретарь, — тянет губы в улыбке Чонгук. — А я хочу знать, когда смогу выловить своего брата для прогулки! Я соскучился, чёрт возьми! — ругается младший и тянется ближе к брату, обхватывая торс того ладонями. А сам со спины снова разглядывает прикрывшего глаза Юнги, его худощавое тело и бледную кожу, что сливается с цветом льда. Если бы не чёрная одежда, пятном его выделяющая, Чимин и не заметил бы того, кто нагло крадёт его брата. Юнги слышит слово «брат» и сразу начинает сочувствовать неизвестному пареньку. Сам не знает почему. — Мы обязательно погуляем после того, как я прилечу из Китая. Надо работать, чтобы добиться результата, ты же сам знаешь, — треплет его по макушке Чонгук. Чимин недовольно дует губы, незаметно сжимая ладонь в кулаке. — Ты даже не спросил, куда я прошёл. — И куда же? — приподнимает брови старший, а Юнги на льду неприятно ёжится. Будто спрашивает, лишь бы тот отстал, а не из великого любопытства. Лучше вообще не иметь родственников, чем таких. — А тебе правда интересно? — скалится Чимин, копируя брата. — Малыш… — Я понимаю, что ты занят и что тебе надо тренировать слабое звено. Я не обижаюсь, — хмыкает он. Кажется, последние слова слышит отчётливо лишь Юнги, они простреливают насквозь, дырявя и так истерзанную плоть парня. Почему-то хочется увидеть лицо Чонгука в этот момент. Каково это, когда его ученика в лицо обозвали слабым? Юнги приподнимается на локтях, вглядываясь. Он стоит к нему в профиль, но даже так… Ничего. Абсолютное ничего. Даже с этого ракурса видно неизменное выражение безразличия. Внутри что-то с треском обрывается. — Кубок Ростелекома и Кубок Германии. Так давно мечтал побывать в России, — всё вещает Чимин, но так и остаётся неуслышанным. — Хорошие страны, — кивает Чонгук, смотря в одну точку. Чимин хмурится и водит ладонью перед его лицом. — Прости, малыш, у меня больше нет времени. Увидимся потом. Чимин обречённо вздыхает, кидая последний испепеляющий взгляд на Юнги, а тот кожей ощущает эту прошибающую ненависть. Только откуда она взялась? — Ты долго собираешься там валяться? — вновь раздаётся грубое, от чего Юнги, тяжело и болезненно выдыхая, поднимается со льда. Минута отдыха закончилась так же мгновенно, как и началась. И то, она была большой роскошью для него. — Попей воды и ещё раз. Бутылка с водой летит под ноги Юнги, с таким же гулом летит его сердце.⛸⛸⛸
Чимин громко хлопает стеклянными дверьми — те дребезжат от силы удара. Разгневанный охранник кричит вслед разозлённому парню, обещая больше никогда не впускать его. Чимин и не планирует больше встречаться с братом при его новом ученике. Одного взгляда на него хватает, чтобы задохнуться в злобе. Лёгкие сжимает невидимыми тисками, стоит мозгу спроектировать недавнюю встречу с родным братом. Чонгука перестал интересовать Чимин и его жизнь, от этого так обидно, что хочется сгрести в кулаки волосы и громко закричать. Чимин со злости пинает камень, и тот отскакивает в сторону. — Неужто Чонгук тебя так разозлил? — доносится до слуха через шум проезжающих мимо машин. Стоит только поднять голову и увидеть облокотившегося о свою Порше Намджуна, как улыбка трогает губы Чимина. — Намджун! — Чимин вмиг повисает на мужчине, обвивая его крепкий торс ладонями. Намджуна придавливает к авто, и он аккуратно отцепляет руки парня. — Мы же договаривались, что на улице так не делаем, — аккуратно говорит он, увидев надувшиеся пухлые губы напротив. — Знаю… Просто Чонгук… Все меня отталкивают, — обнимает себя руками младший и театрально отворачивается. — Мы уже обсуждали это миллион раз, Мини. Люди потеряли свою толерантность ещё в далёкой древности. На людях у нас дружеские отношения, а дома делай со мной всё, что хочешь, — Намджун глубоко вздыхает и открывает пассажирскую дверь тёмно-синей Порше. — Поехали позавтракаем, — предлагает он, и парень воодушевлённо поворачивается к нему лицом. — Правда? Прям вдвоём? — хлопает в ладоши, а потом подозрительно хмурится. — А как же твои люди и их толерантность? — В семь утра вряд ли есть желающие поесть в пригороде. — Опять поедем в жопу мира, чтобы никто нас не сфоткал из-под куста и ты не потерял свою должность министра спорта, — бурчит Чимин и садится на предложенное место. Намджун захлопывает за ним дверь, обходит машину и садится за руль. — Не ругайся, — заводит он двигатель. — Так что случилось? Ты вышел расстроенный. Чимин вновь дует губы и включает подогрев сидения. — Я как будто перестал существовать для Чонгука! Он всё возится со своим новым подопечным, а ты бы видел его! Такое страшилище, — плюётся он. — Не думаю, что у тебя есть право обижаться. У его ученика скоро Гран-При, как и у тебя, кстати. Ты же много занимаешься, а этот парень только пришёл к Чонгуку. Да и ты прекрасно знаешь диктатуру твоего брата, вряд ли парнишке сейчас легко, — Намджун тормозит на красный, разглядывая небоскрёбы из лобового стекла. — Ты его выгораживаешь? Он же никто тебе! — Как и тебе, — снисходительно улыбается Намджун. — Я не хочу ссориться сейчас с тобой, Мини. — Он отбирает моего брата! — взмахивает руками Чон. — У твоего брата работа. Он тренер, а тот парень его ученик, — отрезает Ким, и Чимин притихает. Он долго смотрит по сторонам, прежде чем озвучить тихое: — Я просто ревную. — Я понимаю, но дай ему время. Парень освоится, и Чонгук будет больше уделять тебе времени, — кладёт свою ладонь поверх его Намджун. — Что ты хочешь на завтрак? — Омлет из цветной капусты и свежевыжатый сок, — не задумываясь, отвечает Чон, улыбаясь. Намджун кривится и мотает головой. — Почему именно из цветной капусты? — Не хочу набирать вес перед Россией, — смеётся Чон и легонько целует мужчину в щёку, когда они стоят на светофоре. — Кстати, ты полетишь со мной? — Прости, Мини. В эти дни у меня совещание по Олимпиаде на следующий год, — виновато смотрит на него Намджун. Парень фыркает, вновь опускаясь в кресло. — Но я точно смогу полететь с тобой в Германию. — Обещаешь? — бурчит Чимин. — Обещаю.⛸⛸⛸
Светлый и просторный кабинет нравится Тэхёну сразу. Сильва показал его парню, стоило им заполнить формальности. С этого дня Ким Тэхён становится частью бордово-золотой команды «Кавалли». Перед уходом главный тренер берёт мерки с Кима, чтобы сшить на него форменную рубашку со свободным номером. Мужчина поясняет, что у их команды традиция — делать фото при победе. Тэхён успел заметить ненормальную любовь к фото всей команды. Парень расставляет свои вещи, что принёс в коробке, и садится за текущие бумаги. После прошлого менеджера осталось довольно много нерешённых вопросов, как и технических, так и финансовых. Также необходимо выбрать и заказать по два комплекта зимней формы каждому футболисту. Сильва сказал, что его рубашка с цифрой «30», которую он выбрал с даты своего дня рождения, будет готова через неделю. Ким открывает каталог форм, листая ленту. Он отберёт самые понравившиеся, а потом обговорит итоговый вариант с командой. Парни на Кима не произвели почти никакого впечатления. Считай, что он с детства рос в этой среде, поэтому удивлять его нечем. Просидев около часа, он выбирает пять комплектов. Все невероятно красивые, удобные и тёплые. Какой-то с резинками на талию для удобства, какой-то из термоткани. Тэхён кидает взгляд на часы и потягивается. На электронных часах пять часов вечера. Ким складывает бумаги в ровные стопочки, оставляя недоделанную работу на завтра. Тут её ещё минимум на неделю. Раздаётся стук в дверь. Тэхён не успевает открыть рот, когда в кабинет беспардонно заваливается капитан «Кавалли». Футболист выглядит бодро и свежо и благоухает мятной свежестью шампуня. Тэхён вопросительно поднимает бровь. В руках у мужчины два стаканчика с кофе, один из которых он ставит прямо перед Тэхёном. — Я разве заказывал кофе? — с удивлением спрашивает он. — Бесплатная доставка в пункт выдачи. Не благодари, — самодовольно улыбается Хосок, двигая ближе стаканчик. — Я не пью кофе перед ужином, — парень опускает взгляд на фирменный стаканчик Старбакс, от которого исходит прекрасный запах вишни. — Вишня? — Ага. Тебе понравится, это у них новинка, — Хосок одним взмахом двигает бумаги Тэхёна, тот коршуном следит за ними. Капитан под его взглядом бесцеремонно садится на стол. — Не люблю вишню, — отодвигает стаканчик парень и двигает бумаги на исходное место, тем самым заставляя Чона спрыгнуть. Он недоумённо смотрит на отодвинутый стаканчик и хмыкает. — Понимаю, что из-за той ситуации ты настроился ко мне скептически, но то была абсолютная случайность. Клянусь, — он кладёт руку на свою грудь, улыбаясь. — Зачем мне пулять мячом в незнакомого человека? Тэхён недовольно поднимается. Подхватывает свою сумку, цепляет ключи с полки и двигается к выходу. Хосок, подхватив оба стаканчика, бежит за ним. — Я подвезу тебя. Ты же без машины? — Интересуется он, разглядывая профиль парня, пока тот замыкает кабинет. Тот даже не смотрит в его сторону, направляясь к выходу. Прощается с улыбающейся вахтёршей и выходит на свежий воздух. Тёплый ветерок лижет кожу и треплет волосы, пока Хосок втягивает полной грудью свежий запах. Он заглядывает в лицо Ким Тэхёну, всё ещё ожидая реакцию на своё предложение, но бесстрастное лицо визави не даёт ни одного намёка на ответ. — Предпочитаю ходить пешком, — бросает ему Ким, двигаясь к выходу из комплекса. — Сейчас же стемнеет! Не боишься? — кричит ему вслед Хосок, в два шага догоняя неспешного менеджера. — А есть кого? — толкает турникет Техён. Они оба выходят на улицу. — Конечно есть, — кивает Хосок. Тэхён поворачивается к нему лицом, ещё раз оглядывая мужчину. — Спасибо за заботу, но я пешком, — он разворачивается и модельной походкой идёт к перекрёстку. — Кофе хоть забери! — кричит Чон, размахивая уже остывшим стаканчиком. — Сам выпей, — машут ему в ответ, после чего Ким Тэхён скрывается за поворотом. Спешащие корейцы недовольно бурчат вставшему посередине дороги Хосоку, а тот обречённо смотрит на стаканчик. Его только что жёстко отшили. Футболист плюётся и ставит стаканчик перед недоумевающим охранником. — Тебе, — говорит он, швыряя свой недопитый кофе в урну.⛸⛸⛸
One way or another — Until the ribbon breaks
Вечером все главные улицы оживают, загораясь неоновыми вывесками баров и клубов. Вечер принадлежит молодёжи и всем, кто молод душой. Ярко одетые люди бродят по тротуарам, а иногда не боятся гулять по проезжей части. Обычно в это время на машине очень тяжело проехать — дорога превращается в пешеходную зону. Когда Чонгук заходит в их любимый бар, Хосок уже заливает в себя второй стакан пива. — Твоё лицо ещё более паршивое, чем обычно, — хмыкает Чонгук, садясь рядом с другом за барную стойку. Двумя пальцами подзывает к себе бармена, заказывая «Негрони». — А с тобой что, великий трезвенник? — подпирает рукой голову Чон. Ему хочется опьянеть, чтобы не слышать в голове хрипловатый голос. Только вот не получается. Два стакана ушли почти сразу, а опьянением даже не пахнет. Чонгук отмахивается, сразу делая большой глоток с гранёного стакана. — Вижу, что всё хуёво. Это тебя тот пацан довёл? — Хосок плюёт на завтрашнюю тренировку и заказывает себе виски. — Не хочу о нём говорить, — гремит льдом Чонгук. Морщится, когда вспоминает провальные попытки Юнги сделать тройной ридбергер. — Ну ясно, — выдыхает Чон. — Не боишься довести пацана? В прошлый раз всё плохо кончилось… — В прошлый раз всё было по-другому, — отрезает Чонгук. — Он не готов к Китаю и не будет готов через неделю. — Ну, оторвётся в других этапах, — сипит Хосок. — А дальше Германия! Не оторвётся там, выпру его. — Звучит хуёво, — икает Чон, разглядывая танцующих людей. Одна девушка в коротеньком платье соблазнительно машет ему, пальчиком приглашает к себе. Хосок предвкушающе облизывается. — Хочу кого-нибудь трахнуть. — Ты бы видел его риттбергер. Он встаёт на ребро конька, будто он косолапый, — фыркает Чонгук и просит повторить. — Слушай, бро, я нихуя не въезжаю в ваши эти ритберхейры или что там. Поэтому не въебу я, на какое ребро он там не встал, — разводит руками Хосок, собираясь пойти на танцпол и подцепить какую-нибудь девушку. Или парня. Ему нужно снять стресс и выбросить из головы шоколадные глаза. Но кое-кто знакомый, зашедший в бар, заставляет его вновь приземлиться на своё место и растянуть губы в улыбке. — Ба, смотрите, кто к нам пожаловал! Сам министр спорта! А охрану где потерял? — У входа стоит, — пожимает плечами Намджун, присаживаясь на стул рядом с Чонгуком. — Вы сколько уже тут? По стаканам могу сказать — долго. — Друг мой, если ты хочешь надраться, много времени не надо, — машет рукой Хосок и, шатаясь, поднимается со стула. — Я туда, — тыкает он пальцем на группу девушек. — Если бы я не знал, что Хосок один, я бы подумал, что его бросили, — смотрит ему вслед Намджун, а потом переводит взгляд на мрачного Чонгука. — А с тобой что? — Я никогда не ошибался в учениках. Никогда, — смотрит в одну точку Чонгук, гоняя лёд по стакану. Намджун жмурится от громких басов — не привык к таким местам. Он просит у бармена коньяк и возвращает внимание Чонгуку. — Знаю. — А в этот раз ошибся, походу, — задирает он голову, жмурясь от яркости софитов. — Чимин сказал, что ты тщательно возишься с ним. — Вожусь, тренирую так, как и всех остальных. Но с каждым разом становится всё хуже и хуже, — Чонгук тянет руку, привлекая бармена. — Так может поменять систему обучения, не думал? Может он другой? — Намджун кивком головы отправляет бармена обратно. — Тебе хватит. — Ты просто не признаёшь, что я ошибся, — тянет губы в вымученной улыбке мужчина. — Не списывай его со счетов, просто дай ему шанс, — смотрит на него Намджун. — Чего ты его защищаешь? Он же тебе никто. — Я просто люблю давать людям шансы, если сначала увидел в них что-то особенное. Потом взгляд замыливается, и мы уже не видим того, что видели вначале. В этом и состоит большая проблема. — Твои философские мысли мне не помогают, — обхватывает голову руками мужчина, поднимаясь с места. — Это пока. Ты подумаешь над этим завтра или потом, а сейчас поехали домой, — Намджун кладёт пару крупных купюр бармену, и тот понимающе кивает. — Осталось только найти этого альфа-самца. Чонгук ленивым взглядом скользит по лицам людей. Одно из них заставляет его замереть. Ярко-синие волосы, впечатанные в память. На языке от воспоминаний сразу оседает горький осадок. Показалось. Просто показалось. Когда-то Чонгук уже делал выбор, и он не хочет делать его вновь.