Антиутопия

Хорошая истерика — на нее стоит посмотреть. Мой отец — бесспорный король полных негодования истерик (с необязательным взмахом волосами). Мне же всегда недоставало драматичности. — Ты же знаешь, что я не умею извиняться, так что я просто пропущу, если тебе все равно. Это именно то, что не следует говорить после того, как облажался. Я понял это слишком поздно, и мне захотелось стукнуться лбом о дверь. — Может, ты откроешь? В тот раз все происходило в ванной на первом этаже. Она заперлась внутри. Я был пьян, и Гермиона уже сказала, что она сделает, если почувствует от меня дома запах бренди. Конечно, не помогло и то, что была четверть девятого утра. Я прокололся. Я знал об этом, но был так близок к завершению работы, которую мне поручил Рентроу. Он уже был ошеломлен тем, что я выполнил восемьдесят процентов. Ха! Его коварный план провалился, и другие директора заметили, что заброшенные активы моего предшественника чертовски расцвели под моими заботой и вниманием. Мои дни лакея (хотя и в высшем руководстве) подходили к концу. Филомена чуть не лишилась головы в то утро — она нашла меня спящим на столе и имела наглость отчитать за то, что я не пошел домой прошлой ночью: — По крайней мере, ты мог отправить жене сову! Я ответил, куда засунуть свой совет. К сожалению, с таким же настроем я вернулся домой. — Открой дверь, — я пнул ее босой ногой. Было больно. — Пошел на хрен, Малфой! Она использовала ругательства. Это было нехорошо. Дверь распахнулась, и Гермиона вышла. Я тупо смотрел, как она вытаскивает чемодан из шкафа в нашей спальне. Она была настолько зла, что не разбиралась в том, что бросала внутрь. Я заметил диванную подушку, пустую вешалку для одежды и пару пижамных штанов, которые скомканными валялись в изножье кровати. — Гермиона, ты не могла бы на минуту успокоиться? Стараясь не смотреть на меня, она бросилась к комоду, выдвинула ящики и швырнула в чемодан белье. — Нет, я не успокоюсь. Вчера вечером ты не вернулся домой. Ты не вернулся домой. Я уже объяснился с ней. — Я заснул! Я работал допоздна и заснул, понятно? Мне очень жаль, но я не понимал этого, пока не проснулся сегодня рано утром. И что мне оставалось делать? Послать сову, а потом вернуться домой до того, как она прилетит? Она повернулась и ткнула в меня пальцем. — А вернувшись домой, ты… толкаешь речь под дверью, а потом сидишь в раздумьях в кабинете с бокалом бренди в восемь часов утра и еще удивляешься, почему я так раздражена? — Она вскинула руки. — Я должна просто сказать: «Добро пожаловать домой, дорогой, не хочешь позавтракать алкоголем?» Я осторожно взял ее за плечи, пытаясь успокоить. — Прости. Ты меня слышишь? Прости. Послушай, это больше не повторится. Я почти закончил. Она покачала головой. — Нет. С тобой покончено. Я должна была сделать это давным-давно. На мгновение мое сердце остановилось, и кровь в жилах застыла. — Что сделать? — прошептал я. — Мне надо было поехать в Гринготтс и самой выяснить, что там происходит! А, точно. Я снова мог дышать. Она говорила не о том, чтобы уйти от меня, а о том, чтобы… — Что? — спросил я, внезапно нахмурившись. — Что значит, ты ездила в Гринготтс? — На прошлой неделе я ездила туда и разговаривала с Филоменой. И не смотри на меня так, Драко Малфой. Она заботится о тебе. Филомена не выдала твои чертовы секреты добровольно, я заставила ее рассказать, и, возможно, немного приврала, сказав ей, что проблема касается Департамента защиты магического правопорядка. Она призналась, что Алистер Рентроу с тобой делает! Не могу поверить, что ты мне не рассказал! Удивительно, как душераздирающий страх может смениться чистой яростью за одно предложение. Мне хотелось придушить ее. — Что ты сделала? — Возможно, было что-то в моем тоне или выражении, потому что я увидел на лице Гермионы то, чего не видел с тех пор, как нам исполнилось восемнадцать. Я ее пугал. Я понял, что все еще держу ее за плечи, теперь уже слишком крепко. И резко отпустил. — Я рассказала кое-кому, кому не все равно, вот что я сделала, — сказала она, вздернув подбородок. — На следующей неделе Кингсли выступит перед вашим советом директоров. До них доходили грязные слухи о садистских выходках Рентроу, но до сих пор никто не жаловался. — Ты не имела права этого делать. — Наверное, в данном случае я был похож на своего отца. Мы оба становимся очень тихими, когда выходим за пределы простого гнева. Я был так тих, что Гермиона, казалось, напрягалась, чтобы услышать меня. — Я имела на это полное право. Не только как член Департамента правопорядка, но и как заинтересованная гражданка и твоя жена! Такого рода злоупотребления должны быть искоренены! Как еще нам двигаться дальше? — Я справлялся сам. Она снова покачала головой. — Нет, не справлялся. Ты убивал на работе себя, а заодно и этот брак. — Кто умер и сделал тебя защитницей всех обездоленных? — усмехнулся я. — Альбус Дамблдор! — крикнула она, а потом ахнула, закрыв рот обеими руками. — О боже. Драко, прости, я не это имела в виду… Она будто дала мне пощечину. Я был ошеломлен, а затем унижен. Ярость завершала эту изменчивую тройку. Я ушел. Я не знал, куда иду, но Лютный переулок всегда был лучшим выбором. Там можно было мариноваться в спирте. Иногда самые эффективные истерики — это те, которые вы никогда не устроите.