Право на выбор

Видеть никого не хотелось, рассматривать полученные предметы - тоже. Я сложил их в мешок, с которым появился в Академии и запихал поглубже под кровать. Тавира в комнате не было, наверное, проживал впечатления от встречи с родственниками. Слова наставника не шли из головы: «помогут всем, кому можно помочь», скажите пожалуйста. Но и расскажут только то, что можно рассказать. Я досидел до темноты, а потом вышел из общежития. Возможно, целительница мисс Нирэм сможет подробнее поведать о том, что произошло с Ксалаем. Бумажный самолётик-записка коснулся плеча. «Приходи к фонтану, если можешь». Я поколебался, а потом решил, что целительница чуть-чуть подождет. - Чем закончился призыв? – вместо приветствия спросил Данарр. - Ксалаю стало плохо, - я сел на край бассейна, поковырял землю носком сапога. Он меня для этого позвал? - Я знаю про Ксала, я спрашиваю про тебя. Ну, надо же, с чего это такая милость. - Не столь эффектно, как у тебя, но тоже два предмета. Сказать по правде, я толком не успел их еще рассмотреть. Данарр неопределенно кивнул. - Почему твой отец не пришел? Да что с ним такое? Пригласил на встречу, задаёт личные вопросы. Неужели для него это в порядке вещей – вот так вот сидеть вдвоем в темноте и разговаривать, просто разговаривать, как… приятели… после трех с лишним месяцев молчания? - К чему вопрос? - Ал… - Не зови меня так. - Хорошо, не буду. Но ведь что-то же случилось. То, что ты перестал со мной общаться, то, что ты здесь живёшь вот так, что никто, кроме матери, не пришёл на призыв… В глазах защипало, дыхание перехватило. Но я ответил как можно более ровно: - У отца дела. Всё в порядке. «И я не переставал с тобой общаться. Это ты перестал». - Мне… пора. Хотел зайти в целительский отсек и узнать, что там с Ксалом. Кажется, администрация не жаждет афишировать происходящее. - Я с тобой. Он не спрашивал, и я пожал плечами – кто я такой, чтобы его останавливать. Хочет, пусть идёт, в отличие от моих, его вопросы вряд ли смогут проигнорировать. *** В целительском крыле снова было темно и тихо, мы беспрепятственно спустились вниз, как и в прошлый раз, однако на стук на этот раз никто не отозвался. Данарр постучал раз, другой, третий, потом толкнул дверь. Мы прошли в темную приёмную, пряно пахнущую лекарствами, освещенную одной только бледной магической сферой, парящей в полуметре над большим деревянным столом, за которым сидела наша кудрявая целительница, и, уронив голову на сложенные руки, безмятежно спала. Мы с Данарром переглянулись и одновременно вздохнули. - Подождём? – одними губами спросил Данарр, и я кивнул. В этот момент за стеной раздался какой-то резкий хлопок, и мы, не сговариваясь, прошли в соседнюю комнату, еле протолкнувшись в узкую едва приметную дверь. Там было полупустое помещение с парочкой закрытых стеклянных стеллажей, за которыми, очевидно, стояли баночки с лекарствами. Лекарства и снадобья были расставлены и на высокой деревянной лавке, протянувшейся вдоль стены. Магическая полусфера вспыхнула при нашем появлении, и мы увидели источник шума – осколки с зеленоватыми каплями какой-то самовольно взорвавшейся склянки. Заклинанием восстановления Данарр собрал стеклянные кусочки обратно, и в этот момент хлопнула дверь. Я быстро выскочил обратно и обнаружил, что мисс Нирэм за столом уже нет, а дверь заперта. Заперта и не поддаётся! - Здесь у них блокировка телепортации и какие-то антимагические чары. Странно. Выбьем? – задумчиво проговорил Данарр, изучая мощную, с металлической прошивкой дверь. Дверь выглядела надёжно. Выбить её, конечно, можно, но… - Давай просто немного подождём, - я безуспешно подёргал ручку. – Наверное, кто-нибудь сейчас вернётся, не оставят же целительский пост надолго без дежурного. Но прошло полчаса, может, больше – никто не появлялся. Данарр опустился на корточки, прижал лоб к ладоням. Пепельно-серые волосы разметались по плечам. Я сел на пол, вытянул ноги, уставился в темноту. Если отстраниться от мыслей, сосредоточиться на внутренней ритмичной пульсации магического источника, время пройдёт незаметно. Ни о чем не думать, ни о чём, ни о ком. Может быть, даже получится уснуть, и... Мягким, скользящим движением Данарр пододвинулся ближе и положил голову мне на колени. Его запах, пьянящий и пряный, игнорировать я не мог. В конце концов, если уж начистоту... третий отбор я не пройду. Только не тогда, когда в моих мыслях только он, в моих чувствах только он. Стоит ли отказывать себе сейчас в этой слабости, в этом безумном, порочном и восхитительном влечении ради мифической чистоты источника, который никогда не будет востребован? Ради еще более мифических устоев, правил и традиций? Я погладил его шелковистые волосы, пропустил длинные мягкие пряди сквозь пальцы. Данарр развернулся на спину и уставился мне в лицо черными глазами с расширившимися зрачками, облизнул губы. Я хотел спросить его. Спросить, что он на самом деле чувствует ко мне. Почему бросил тогда, после отбора, почему теперь так близко. Что у них с Ириэль… что у нас с ним, в конце концов! Я даже открыл рот... но спрашивать ничего не стал. Пульсация внутри усиливалась, нарастала, кровь зашумела в ушах, запястья онемели. Я взял его за руку - сильные, длинные пальцы послушно двинулись за моими, переплетаясь. А если это всё - не более, чем моя иллюзия? И я не нужен ему, и... Я провёл пальцем по его лбу, сдвигая пепельные пряди. Провел по кончикам длинных, пушистых и тёмных ресниц, носу, щекам, запоминая, изучая. По губам - Данарр слегка потянулся за моей рукой, но прихватить зубами не успел. По раковинкам ушей, по шее. Высвободил вторую руку, расстегнул его черную шёлковую рубашку, пуговицу за пуговицей, хотя мог бы разорвать в клочки. Есть ли разница, как падать в бездну, с разбега или заходя медленно, сантиметр за сантиметром, ощущая постепенное погружение в топкую проклятую тьму, откуда нет возврата? Нет возврата. У меня - нет. Данарр приподнялся, когда я стягивал с него рубашку дрожащими немеющими пальцами, не помогая и не мешая, словно наблюдая за мной и самим собой издалека. Его кожа, гладкая, прохладная на ощупь, светлела в полумраке, и он казался будто подсвеченным изнутри, таким совершенным, таким нереальным. Всё было нереальным - окружающие нас стены с мягко фосфоресцирующими баночками, темнота, словно живая и влажная, травяной лекарственный запах многочисленных снадобий, в который вплетался отчетливый аромат бергамота. Я потянул Данарра к себе, и он снова послушался, отозвался, стоя теперь передо мной на коленях, глядя все так же в лицо, внимательно и серьезно. Мои пальцы пробежались по плечам, широким, ровным, мягким клапанам, выпускающим крылья, позвоночнику, касаясь позвонков и проступающих на них чешуек, точно фортепианных клавиш. Так же приподнявшись на колени, подышал в губы, словно глотая сладкое вино, а не воздух, поцеловал его, одновременно расстегивая руками тугие пуговицы на брюках, спуская их ниже, поглаживая ягодицы, освобождая член и дурея от этой невероятной чувственности и обыденности собственных действий, от того, что он рядом, что его кожа теплеет от моих рук, а член пульсирует, от власти вести, которую он мне отдал. Мягко опрокинул его на пол, ложась сверху, всё еще полностью одетый. Провел губами влажную дорожку от ключицы к впалому животу, замер на миг, подняв глаза, а Данарр всё так же следил за мной через полуопущенные ресницы, и только пальцы, впившиеся в мои плечи, отчётливее любых слов говорили о том, что он чувствует, что он хочет. Тоже хочет меня. Когти – сжимавшие остро, но бережно – переместились с плеч на затылок и подтолкнули мою голову ближе, надавили, не давая отстраниться. Я вдохнул, и втянул его член губами, выпустил, лизнул снова, взял в рот глубоко, ощущая незнакомый, но такой будоражущий горьковатый привкус, подстраиваясь под задаваемый им темп. Пальцами, когтями легонько пробежался по пояснице, спустился ниже – границы были пройдены, разорваны, и мне больше не было страшно, наоборот, хотелось изучить больше, разузнать о нём всё, как ему нравится, где, сколько. Я уже не боялся, не стыдился: ничего из того, что происходило между нами, не могло быть грязным или неправильным. Пальцы надавливали, ласкали, раздвигали и проникали через мнимое сопротивление тела, такого совершенного, такого чистого и невинного, такого трепетного и чувствительного, сильного и упругого. Всё, что я с ним делал, ощущалось ответной дрожью, содроганием, учащающейся пульсацией, и я наслаждался этой отдачей, подчинялся нашему общему ритму, магии, которую ощущал в этот момент столь явно, будто поток колючего жалящего света перетекал из его солнечного сплетения в моё, скручиваясь в неразделимую отныне спираль. ...И хотя он так и не притрагивался ко мне, я воспринимал прикосновения к нему так же остро, как к себе самому, и моё сознание мутилось, по мере того, как всё отрывистее, звучнее становилось его дыхание, я жадно наблюдал, как Дан наконец-то не выдержал и закрыл глаза, закусил губу, чуть откинув голову – темные ресницы отбрасывали дрожащие тени на щеки. И когда его он резко прижался ко мне, сдавливая кожу до крови, а потом отстранился, выплескиваясь, и его крылья стремительно распахнулись, смахивая на пол многочисленные склянки, банки и пробирки, мои... мои крылья распахнулись тоже. Я прислонился щекой к его животу, обхватывая руками бедра, кое-как восстанавливая сбитое дыхание. Дан задрожал, его колотило, точно в ознобе, и мои крылья завернулись вокруг нас, на секунду укрывая от целого мира, целой Вселенной признанных и непризнанных великих империй в крошечный мирок на двоих.