Право на выбор

Сначала я вдыхаю этот запах, такой знакомый, такой родной, столь слабо ощутимый в какофонии других, не задумываясь, откуда бы ему взяться, просто наслаждаюсь возможностью ощутить эту невероятную желанную иллюзию. Понимание какой-то неправильности приходит чуть позже. Здесь ему взяться неоткуда! Руки начинают дрожать, противно, мелко, усталость напоминает о себе именно сейчас, когда два мира – реальный и выдуманный – соприкасаются, словно при сближении миров в масштабах разумной магической густонаселённой Вселенной. А потом крылья – не мои, такие сильные перламутровые крылья – обвивают меня с двух сторон коконом с лёгким бумажным шелестом. Воздух проникает в лёгкие тоже с едва уловимым свистом, будто естественный ход времени замедляется. - Этого быть не может, - шепчет Дан мне на ухо, прижимая к себе, именно так, как я мечтал, стоя прошедшей ночью на краю обрыва перед штормящим морем. – Ты мне кажешься, да? Грезишься? Снишься? Ещё и в таком виде? «В каком?» - чуть не переспрашиваю я, но вспоминаю, что одежды на мне сейчас почти что нет. А на нём – есть, я ощущаю плотную ткань прижатыми к ней голыми лопатками. - Мне идут высокие шляпы, как у мэтра. - Что?! – изумлённо переспрашивает Дан, а я наконец-то разворачиваюсь к нему. Это он. Его крылья, его лицо, его глаза, чёрная бездонная дыра, в которую проваливается при взгляде на него вся моя решимость, все мои мысли о выборе, пути, остатки здравомыслия падают тоже и разбиваются вдребезги. - Иллюзия или сон никогда бы такого тебе не сказали, верно? - Верно, - шепчет мой перламутровый дракон, трётся носом об ухо, голос звучит глухо и как-то надломленно. - Может, это ты моя иллюзия? Докажи… Дан ощутимо прикусывает ухо. - Не засчитывается. - Почему? - В моих мечтах ты бы именно так и сделал. Откуда ты здесь взялся? - Прилетел. Не знаю, почему. Просто потянуло… Проснулся еще до рассвета. Смотрел в окно на море, на небо. Думал о… обо всём сразу, а потом захотелось прилететь сюда. - Обо всём сразу и обо мне? - О тебе, - Дан снова потёрся носом. – О ком же ещё. А ты тут. - Точно, кто-то из нас иллюзия. - Или какая-то связь существует. Почему бы и нет? Просто никто не знает, что так бывает. Перламутровые крылья сомкнулись плотнее. - Что ты сам здесь делаешь? Где одежда? - В песке, - бергамотовый пряный запах становится отчётливее, натянутые внутри меня струны потихоньку ослабляются. - Прости меня. Прости. Прости, - слова вдруг хлынули сплошным потоком, невнятные, лишние, рваные, не имеющие никакого смысла или значения. – Прости. Я не заслуживаю тебя. Нас. Я идиот. Трус. Я ничего не понимаю, … - Тише, тише, - одна ладонь Дана ложится на затылок, такая успокаивающе-тёплая, пока вторая, прижатая к спине, мягко спускается на поясницу. – Тише, не говори ничего, всё в порядке, всё потом, не здесь, не сейчас… - Потом, - эхом откликаюсь я. – Потом… Он целует меня, глубоко и влажно, и я откликаюсь, жадно, потому что когда целуешь – говорить ничего не надо. Горячие руки мягко цепляют край панталон и тянут вниз. - Мне надо кроликов покормить, - я делаю шаг назад, точнее, пытаюсь сделать, но Дан не пускает. Тянет вниз тонкую шелковистую материю. - Что ты делаешь? – выдыхаю я ему в губы. – Что ты делаешь? - Что я делаю? - Что мы делаем? Он смотрит, не отрываясь, тьма в глазах становится глубже, пугающая, бездонная, беззвёздная бездна. - Раздень меня. …Моя иллюзия никогда бы так не сказала. Пальцы, с таким трудом справившиеся с собственными пуговицами, совершенно сейчас не слушаются. Вообще не понимаю, почему я ему подчиняюсь! Но... Ткань трещит, разрывается под когтями. Между нашими телами словно проскальзывают крошечные искорки, лопаются микроскопические световые сферы. Соприкосновение обнажённой кожи - это тоже какая-то магия. Может быть, сродни ментальной, потому что «воля», «сознание», «самоконтроль» - все эти слова теряют для меня какой-либо смысл. Я не могу сказать точно, во что он был одет. Что-то тёмное… что-то лишнее. Втягиваю разрезавшие ткань когти, растопыриваю пальцы, проводя руками по груди, плечам и спине, гладкой горячей коже, стараясь захватить как можно больше. Его кожа светлее моей, совсем чуть-чуть, но… это красиво. Если бы он не целовал меня, я бы смотрел на соприкосновение наших рук, наших тел, не отрываясь. Его руки на моём теле, мои - на его. Запутавшиеся в длинных пепельных волосах. Скользящие вверх и вниз, бездумно вырисовывающие неведомые узоры, руны и символы. Прикосновения Дана так же осторожны, ласковы, но куда более целенаправленны, только понимаю я это не сразу. Он притягивает меня к себе, не разрывая поцелуя, не отрывая рук, усаживая перед собой – наша одежда, сваленная в кучу и по большей части порванная мной в лоскуты, каким-то чудом оказывается расстеленной на каменном полу грота. Низкие каменные своды нависают над нами. Золотистые утренние лучи солнца пробиваются через высокие перекрестья каменных столбов. Посреди грота крохотное круглое озерцо-лагуна с прозрачной, но тёмной водой – свет до него не добирается. Дан чуть приподнимает меня и еще тянет на себя, его колени оказываются между моих ног, и это жарко и стыдно, где-то на самом краю сознания – и в то же время ощущения такие яркие, что хочется зажмуриться, чтобы не ослепнуть. - Наверное, со стороны мы выглядим… ужасно, - зубы отстукивают какой-то мотив, пока его рука проталкивается между нашими телами, замирая внизу живота. Щекотно. Щекотно и страшно, до холодных мурашек, до искорок в зажмуренных до болезненной черноты глазах. - Мы выглядим потрясающе, - Дан опрокидывает меня навзничь, умудряясь удержать рукой от резкого соприкосновения с каменной поверхностью. Перекатывается, оказывается сверху – и его властная тяжесть неожиданно снимает с меня груз ответственности за всё происходящее. – Ты потрясающий. Пахнешь… дождём. Его губы ведут дорожку по шее к груди, по ключицам вниз, задерживаются на соске - ну зачем он это делает, я даже не хочу знать, как это приятно, в то время, как рука настойчиво вклинивается между сжатыми коленями и теперь поднимается вверх. Прикосновения рук внизу и губ – выше – резонируют, и я задыхаюсь от ощущения звучащей внутри требовательной, подчиняющей своему ритму музыки, закусываю губу, когда подрагивающие пальцы пробегаются по ягодицам, неуверенно соскальзывают в ложбинку между ними. Мы замираем и встречаемся взглядами. - Что ты делаешь? - Сколько раз ты уже это спрашивал… Я хочу тебя. Как угодно. Как это возможно. - Если это возможно... - Это возможно. - Я не умею, - бездна, какую чушь я несу, мне страшно, но и оторваться от него не могу. Я просто хочу стать ближе, еще ближе, обмануться иллюзией полной новообретённой цельности. И я согласен на что угодно. Но мягкое давление его пальцев – куда более уверенное, чем взгляд – всё-таки пугает. И возбуждает тоже, и вопреки своим же собственным словам, я прижимаюсь к нему, расслабляясь за мгновение до того, как он попросит меня об этом. - Я тоже. - Безвыходная ситуация, не находишь? - Не нахожу. Я люблю тебя. Наверное, я должен сказать в ответ то же самое, но я не говорю ничего. Руки, губы изучают его тело, осторожно гладят клапаны выпуска крыльев, пробегают по рёбрам, ощутимым под кожей. Подобно тому, как под этой хрупкой изящной оболочкой магическим образом прячется истинная форма, такая огромная, величественная, прекрасная и сильная, мне странно поверить в то, что где-то там же скрывается палитра взрывных чувств, смешанных, сложных, неоднозначных и сладких. - Ты же мне веришь, - шепчет Дан. - Веришь? Вода, мягкая и теплая, послушно скользит за его пальцами, делая каждое прикосновение таким же мягким, тёплым и влажным. Верю. Ему - да, а вот себе - не очень-то. - Ты солёный, - он что-то говорит мне на ухо, какие-то ничего не значащие забавные глупости, я почти не улавливаю смысла произносимых им слов, но улыбаюсь. И он тоже улыбается, влажные, потемневшие пряди волос прилипают ко лбу. Сказать по правде, я даже не рассматривал нашу с ним близость как "удовольствие", по крайней мере, своё собственное, вообще не ждал никакого удовольствия самого по себе. Мне нравилось то, что он меня трогал, то, как он это делал - сильно и в то же время бережно, я не знал, откуда он, никогда до этого ни с кем не деливший постель, черпал эту уверенность, без которой я бы вряд ли дался ему так просто. Я видел, ощущал на каком-то сакральном магическом уровне, как ему хорошо, и от этого меня потрясывало, запястья немели. Боль была, но я даже не обратил на неё внимания - по сути, мне было больно от нашей связи с самого начала. Сперва - от того, что я не понимал этих чувств. Этого влечения. Потом - от того, что понял. Когда я думал, что не нужен ему. Потом - когда узнал, что нужен. Но эта боль - как и любая другая - в действительности, ничего не меняла. Ничему не препятствовала. Не мешала целовать его, прикусывать кожу, вдыхать запах бергамота, маслянистый и терпкий. Не мешала выгибаться, помогая проникать ему глубже, и отмерять мгновения, одно за одним, до того, как с последним толчком распахнутся крылья моего дракона. Я чувствовал дрожь и вибрацию его тела, чувствовал выплеск его магии, которая сожгла бы меня, не одобренного артефактом случайного любовника, не будь я защищён своей собственной магией дракона из правящего рода. Получив свою порцию удовольствия, Дан не отстранился от меня, наоборот - прижал еще сильнее, разворачивая к себе лицом, лаская спереди, и я вдруг подумал, как хорошо было провести рядом с ним всю жизнь. Дан говорил о совместной жизни не раз, но раньше это казалось таким абстрактным, таким нереально-далёким. Жить вместе. Чувствуя его любовь, его желание - безусловно, но в большей степени зная, что он никогда-никогда меня не оставит, всегда защитит и поддержит. Ритм его прикосновений, нарастающей внутренний жар, тянущая внизу боль и какое-то острое, щемящее счастье с запахом бергамота и моря слились для меня в многоцветную карусель, она неслась всё быстрее и быстрее, быстрее и быстрее... А потом мир взорвался, и мои крылья тоже взметнулись, стряхивая песок и соль. И в тот момент мне было наплевать на проклятый выбор, наши семьи, обязанности, отборы, рода, на будущее и прошлое. Существовало только настоящее. ...только оно.