Право на выбор

Отец смотрит на меня, на полуголого Дана – к счастью, хотя бы брюки на нём ещё есть, наши руки, до сих пор соединённые, а я смотрю на отца, и, кажется, почти физически ощущаю, как всё во мне идёт трещинами, ломается с омерзительным хрустом, точно ледяная корочка на луже под острым каблуком. Отец молчит, и мы с Даном молчим, я медленно высвобождаю руку. Если бы не резкий запах скошенной травы – отцовского гнева и негодования – можно было бы подумать, что он растерян – и впервые в жизни не знает, что сказать. Давящее молчание затягивается, я поднимаюсь на ноги, морская вода всё ещё стекает с моего голого тела, торопливо, стыдливо отвернувшись, натягиваю небрежно брошенную в сторону одежду. Дан встаёт рядом – настороженный, гибкий, бесшумный, кажется, совсем не потерявший самообладания – в отличие от меня, ощущающего, как весь мир бодро на полном ходу катится в пропасть. - Ты… - почти нараспев произносит отец, - Ты-ы-ы… Я опускаю голову – пусть говорит, что думает, пусть ударит, пусть убьёт даже – только бы не это выворачивающее наизнанку душу молчание. Но отец внезапно вскидывает руку – и волна, моментально поднявшаяся за его спиной, твердеет, леденеет, точно узкое металлическое лезвие, летящее… не в меня?! Я не успел среагировать магией, но всё-таки рефлексы, которые день за днём почти девять месяцев вкладывал нам в голову и тело мэтр, дали знать – резко развернулся и толкнул отца в плечо, сбивая магический прицел. Вероятно, магию – довольно неумелую и слабую по сравнению со своей - он бы отразил легко, но вот к такому чисто человеческому порыву оказался совершенно не готов. Прицел смертельной стихии действительно сбился, и волна-лезвие, явно метившая Дану в грудь, ушла левее. Но недостаточно левее. Я будто оглох, и когда меня окатило, окропило алой горячей моросью, не понял в первый момент, что вообще произошло – кричал Дан или нет, говорил ли что-то отец – не знаю, словно слух отключился напрочь или уши залепили топлёным воском. Сознание норовило отключиться тоже. Кажется, Дан упал, и я упал на колени рядом с ним, а отец орал то, что я бы никогда, ни при каких обстоятельствах не сказал бы своему сыну. Тьма. Вспышка света. Стою на коленях перед лежащим с закрытыми глазами Даном, он белее камня, кажется, каждая мышца его тела сокращается в спазмах, правая рука срезана чуть выше локтя, так ровно, как у фарфоровой разбившейся куклы. Вот только у кукол кровь не течёт, у них не торчат кости и рваные сухожилия, и им не бывает больно. Я заслоняю своего дракона собой от отца – по-прежнему ни одного звука не доносится сквозь охватившую меня глухоту, но я вижу, как гневно искажается лицо Моерра Мэграна, такое красивое обычно, и такое уродливо-перекошенное сейчас. Тьма. Вспышка света. Я призываю всю свою магию, чтобы остановить кровь, шепчу ему – и себе тоже, что какой-нибудь целитель совсем скоро поможет нам, что это не навсегда, что всё образуется, боль уйдёт, станет легче – и не слышу собственного голоса, а кто-то внутри меня заходится беззвучным, но таким отчаянным воплем. Тьма. Вспышка света. Во всполохах перламутрового пламени телепортации появляется высокий темноволосый мужчина, и я узнаю его моментально – Лёвенхорм Шадар собственной персоной. А за его спиной топчется худенькая, невысокая, даже щуплая фигурка мальчишки-подростка… Нагатар? Оценив обстановку, отец Данарра резко толкает второго сына – и тот исчезает в сиянии телепорта, но я успеваю заметить, как вспыхивают глаза юноши на треугольном бледном лице – ужасом и… торжеством? Отчего всё так вышло, мне уже никогда не узнать - ненавидел ли он брата за то, что тот всегда был и будет сильнее, старше, красивее, дороже родителям и ценнее, за то, что тот просто был первым? Или наоборот, любил, ревновал, следил, не желая мириться с одиночеством и домашней изоляцией, так, что совсем потерял голову, увидев обожаемого старшего в постыдных объятиях постороннего дракона? Решил спасти его от порочной связи? Отомстить? Подставить меня и разыграть собственную партию? У него почти получилось. Тьма. Вспышка света. Глава Шадаров бросается к лежащему без сознания сыну, отшвыривая меня в сторону. Я и не пытаюсь сопротивляться – у отца Дана должно быть сил и магии куда больше, его помощь будет ценнее, а лучше всего телепортироваться к целителю прямо сейчас, но склонившийся над наследником Лёвенхорм вдруг резко поворачивается к моему отцу, и я догадываюсь, что тот может ему наговорить. Через пару мгновений взгляд яростных, чёрных, как и у сына, глаз, останавливается на мне и наполняется глубочайшей ненавистью. Тьма. Вспышка света. Лёвенхорм хватает меня за горло когтистой лапой, отрывая от земли, вжимая в стену, почти успевает сдавить – но удар моего отца отвлекает его. Мужчины вцепляются друг в друга, как звери, норовя дотянуться острыми длинными когтями до шейной артерии или глазных яблок, а я не могу оторваться от раненого Данарра, поддерживая его жизнь своей магией. «Пусть убьют друг друга, оба, сейчас! Пусть уже убьют, и всё это закончится, сейчас, ну же!» - воет, рычит и хохочет внутри моей головы чужой незнакомый голос. Тьма. Вспышка света. Отец и Лёвенхорм беззвучно орут друг на друга, мои перепачканные в крови пальцы лежат на холодной искалеченной руке Дана – того, что от неё осталось. Живот свело мерцающей острой болью от перенапряжения магического источника – я не целитель. Но, кажется, Дан хотя бы больше не истекает кровью. Если ему в ближайшее время окажут помощь… Но два скалящихся друг на друга дракона, два извечных соперника, соседа и отныне непримиримых врага, таких парадоксально одинаковых в этот момент, не думают об этом. Слух так и не восстанавливается, но я без особых усилий читаю по губам нелепые и совершенно одинаковые обвинения, сыплющиеся из их приоткрытый пастей. Позор. Стыд. Вина. Смерть. Смерть смоет вину. Убей. Убей! Кто кого должен убить? Мы с Даном. Они нас. Не так уж и важно, кто кого. Такой позор может смыть только кровь. Той крови, что уже пролилась - недостаточно. Тьма. Вспышка света. Неожиданно слух возвращается, и мельчайшие звуки – перешёптывание волн, скрежет когтей о камни, падающие с потолка капли, слабое дыхание Данарра, моё собственное тяжёлое хриплое дыхание – всё это давит на перепонки в ушах, точно острые ржавые иглы. Отец тащит меня, выволакивает из грота на побережье, оборачивается мгновенно, придавливает мощной когтистой лапой, топит лицом в холодном сыром песок. Когти чертят кровавые борозды на боках и спине, но боль я почти не чувствую. Небо уже посветлело, розовая дымка туманит стальную небесную даль. Прекрасное время. Не для нас. Лёвенхорм почти аналогичным жестом вышвыривает Дана, не делая скидку на его состояние и рану – и оборачивается тоже. Теперь старшие драконы то рычат, то шипят, то ругаются на драконьем, оскорбляя и понося по очереди «выблядков», «недоносков» и «недомерков», а я тщетно пытаюсь поднять голову из песка, чтобы вдохнуть, втолкнуть хоть немного воздуха в ноющие, протестующие от немыслимого давления лёгкие и хотя бы мельком увидеть Дана. Трескается сломанное ребро. Второе ребро. Тьма. Вспышка света. Среди гневного рыка двух огромных бронированных крылатых существ я слышу слово «отбор». Много-много раз повторяющееся слово «отбор». Кажется, они обвиняют нас в срыве отборов, кажется, говорят о спланированном коварном замысле, о соперничестве, о подлости, предательстве и зависти. О любви никто из них не говорит ни слова - а ведь всё дело-то было в ней и только в ней. Торгуются - сколько дней можно выделить на законную, заслуженную месть за поруганную честь рода и сорванный отбор наследника - один? Три? "Убивайте прямо сейчас, всех, обоих сразу!" - хохот внутри возобновляется Тьма. Вспышка света. Я в одном из подземелий, находящихся под нашим родовым замком, хотя понятия не имею, откуда знаю об этом. Один – Данарра рядом нет. Отца нет. Никого нет. На моих запястьях – браслеты, полностью блокирующие магию, как тогда, перед поступлением в Академию. Я лежу на какой-то холщовой тряпке, брошенной на каменный пол, исцарапанный, словно бы на тёрке натёртый, одежда порвана, ткань насквозь пропиталась кровью. Кругом темнота, тишина, гулкий, непроницаемый для молитв и слёз камень и металл. Попытка вызвать маму по метке провалилась – очевидно, отец её заблокировал. Данарр. Я так хочу узнать, что с ним, но не знаю даже, как оказался здесь и сколько тут нахожусь. Словно зверь, хожу из угла в угол, тут же справляю нужду, вою и царапаю когтями безучастные стены, покрытые чёрной плесенью. Вою, безуспешно пытаясь выломать явно зачарованную магически дверь или сорвать браслеты. В маленькое прямоугольное окошко, вырезанное в металле, и, очевидно, предназначенное для подносов с едой, не проходит даже моя рука. Снова вспоминаю Дана, торчащую из обрубка белёсую кость, сочащуюся кровь, - и горькая желчь наполняет рот, подступает в губам. Я сплёвываю её прямо на пол. И не сразу верно идентифицирую раздавшийся в тишине подземелья звук: кто-то зовёт меня по имени.