Право на выбор

- Халэнн, ты закончил? - голос Элоранарра, неожиданно мягкий, вывел меня из спасительного забытья. - Да, подписано в двух экземплярах. - Идём, запишешь показания Данарра. Меня словно ударило магическим разрядом прямо в солнечное сплетение, я подскочил и уставился на принца. - Он в порядке?! Дан жив, Дан может "давать показания", это больше, чем подарок судьбы... спасибо, спасибо Великий Дракон! ...или, точнее, его золотой эёранский наместник. Наместник посмотрел на меня довольно кисло. - Да. Халэнн, поторопись. А ты, - взгляд потяжелел, и меня снова прижало к полу. - Сиди здесь и не вздумай сотворить какую-нибудь глупость, иначе посажу в подземелье к остальным. Я представил, как мы с отцом сидим в одной тесной и закрытой камере, вздрогнул и торопливо кивнул. Принц и его сероглазый помощник вышли, слегка замешкавшись на пороге, а я остался один, лёг на ковёр, зарылся пальцами и лицом в длинный ворс. Дан жив, жив, жив... Я справлюсь. Только бы он был жив, а я как-нибудь справлюсь. Кажется, за витражными стёклами потемнело, только так я понял, что лежу в одиночестве уже достаточно длительное время, почти не ощущая собственного тела, не чувствуя голода, боли... все физиологические ощущения притупились, смазались. Время текло само по себе, а я почти расслабился в своём беспамятном и безвременном состоянии. Но долго продолжаться это не могло, дверь скрипнула, я вскочил и увидел в проёме донельзя хмурого высокого и мускулистого мужчину, судя по более чем внушительным габаритам - медведеоборотня. - Идём, - мрачно процедил он, и я торопливо вскочил на ноги. Снаружи действительно стемнело, воздух казался поразительно свежим, солёный ветер привычно дышал в лицо, ржавый кисловатый запах крови почти рассеялся. То тут, то там возникали тёмные фигуры гвардейцев. Я шёл за своим высоким проводником, уже не задаваясь вопросами о том, куда меня ведут и зачем. Бунт подавлен, показания сняты, что дальше..? Суд или сразу наказание? Заключение, казнь..? По сути, это уже не имело значения. Огненно-рыжие волосы принца, казалось, светились собственным светом, как один из замеченных мною по пути костров. Элоранарр решительно ухватил меня за плечо и толкнул через магическую защиту, окружавшую замок герцога, на чёрную телепортационную площадку. Миг - и я уже стою неизвестно где, в окружении гвардейцев, а в отдалении замечаю Халэнна, по обыкновению безучастного и невозмутимого. На него так и хочется смотреть, смотреть и верить, что если мир и разрушится, то хотя бы что-то останется устойчивым и надёжным. Но раздаётся хлопок - и в золотом пламени телепортации снова появляется мрачный принц. И мой отец - потрёпанный и бледный, в антимагическом ошейнике, который смотрится на нём невероятно неуместно. Трагичная, абсурдная нелепость. Глаза Моерра Мэграна горят ненавистью. А потом... потом Элоранарр, уставший и тоже злой и нервный, снова исчезает - и появляется вновь, выталкивая Данарра. Живого. Бледного. Осунувшегося. Непокорённого, несдавшегося, сразу же уставившегося на меня с нежностью - и каким-то вызовом. И мне стало больно, почти физически, когда я почувствовал волну ярости, исходящую от отца, а Дан, словно нарочно демонстрируя протест, шагнул ко мне, прижимаясь плечом. Я ощутил холод, мертвенный холод внутри. Именно сейчас, когда мы, отец, я и Дан, стояли рядом с чёрной телепортационной площадкой под чёрным же звёздным небом, в окружении молчаливых гвардейцев, в ожидании решения собственной судьбы, мне стало необъяснимо, невыразимо тошно. И больше всего мне захотелось остаться одному, и, может быть, поверить, что всё это было только кошмарным сном. Дан отступил от меня, и я почувствовал странное облегчение. Если бы я мог беспокоиться только за себя, только за себя и ни за кого больше... насколько легче было бы жить. В отличие от моего отца, Лёвенхорм Шадар не сверлил гневными взглядами ни меня, ни сына. Странным образом я почувствовал с ним небывалую общность. - За мной, - принц кивнул, не глядя на нас, гвардейцы вытянулись по струнке, явно впечатлённые небывалой собственной значимостью. Очень скоро маленькая процессия подошла к императорскому дворцу, мы вошли и какое-то время двигались по бесконечным залам и коридорам, я не замечал отдельных деталей, только навязчивое обилие золотого цвета. Наконец мы остановились перед внушительными дверями - вероятно, это конечный пункт нашего путешествия. Элоранарр и его секретарь обменялись бумагами, а я... я всё так же ощущал странное омертвение где-то в глубине души. Ближе к поверхности души были страх, даже ужас, вина и стыд, но там... в истоке... Мне стало глубоко безразлично происходящее. Двустворчатые двери открылись, и мы прошли в просторный золотой зал с мозаичными колоннами и купольным расписным потолком. На массивном троне, возвышавшимся над всеми присутствующими, сидел облачённый в золотую мантию император Карит Аранский. На его лице было большими буквами написано раздражение и отвращение. Честно говоря, я его понимал. На его месте мне бы тоже не хотелось этим всем заниматься. Мы прошли в центр зала, гвардейцы, пятясь покинули зал, захлопнулись двери, волны ярости золотого дракона, сильнейшего в империи, сжали тисками голову. Старший принц передал отцу документы и отступил в сторону, уступая старшему право решать нашу судьбу. Невыносимо хотелось взглянуть на Халэнна, но я сдержался и опустил глаза на золотой пол, слушая, как Элоронарр отстранённо перечисляет наши прегрешения и последствия. Цифры. Моя вина, невообразимый стыд и боль, боль, стыд и ненависть отца и Лёвенхорма, отчаяние и мужество Дана, наши с ним запретные недопустимые чувства друг к другу, смерть тех, кого зацепило ударной волной этих безумных и сильных чувств - всё это Элоранарр смял в холодные бессмысленные числа. Столько-то погибших. Столько-то раненых. Такой-то ущерб. Всё ясно. - ...теперь ваша очередь исполнить обязанности императора и разрешить ситуацию, - завершил старший принц свой короткий доклад, а я вжал в ладони отросшие когти. - Вы что, все с ума посходили?! - император поднялся, магические тиски усилились, голова и старые, плохо зажившие раны заныли с новой силой. Вокруг Карита Аранского мерцали золотые искры, лучше любых слов выражавшие то, как он зол, чёрные волосы развивались, золотые крылья распахнулись. Сильный. Бронированный. Правящий. Насколько я помнил, он знал, что такое потери и боль, его первая избранная - мать принца Элоранарра - погибла в результате проклятия. Но на сострадание я, разумеется, не рассчитывал. Гнев императора давил, раскалывал, размазывал по полу - меня и Дана, а наши отцы изо всех старались гордо держать головы, - но не долго, вскоре и они склонились на колени. Это было не стыдно. Мы, драконы, уважаем силу... Если бы я не был так слаб! Омертвение внутри разрасталось, захватывало всё новые и новые уголки души, пока я лежал на золотом полу, а голова разрывалась от гневной тирады императора Карита: - Вы что, считаете это достаточной причиной нарушать клятву верности, законы, устраивать войну, отсылать моих посланников?! Что за дикость? Вы должны были прийти ко мне! Если подозревали намеренный заговор против вас - написать заявление в ИСБ! Отец и Лёвенхорм отвечали по очереди, то яростно, то отчаянно, то безнадёжно, император рычал, неистовствовал, хватая за волосы то одного, то другого мятежника, принц Элоранарр подавал реплики, родители рассказывали о своих планах разыграть наши жизни на карте чести рода, а я лишь изредка мог оторвать голову от пола, не понимая, как завершить этот нелепый отвратительный спектакль. -... я надеялся, что вы поймёте меня, ведь ваш самый старший, самый сильный и самый разумный, ответственный сын потерял право наследования из-за происков недоброжелателей. Вы должны понимать, что я почувствовал, осознав, что из-за Мэгранов останусь без наследника. Нагатара Лёвенхорм, очевидно, в расчёт не принимал вовсе. - Это я из-за вас останусь без наследника, это вы всё устроили! - отец кинулся на него, по-звериному скалясь и рыча, Лёвенхорм попытался отшвырнуть его... Мы - император и его статный рыжеволосый сын, изящный сероглазый секретарь Халэнн, почти незаметный на фоне окружающего пышного и сверкающего великолепия, я и Дан - смотрели на эту схватку, жуткую и жалкую, уже ничего не решавшую, и в то же время возбуждающе-дикую. Безумный голос внутри меня вновь встрепенулся, утробно, плотоядно завыл: "Пусть они убьют друг друга, пусть убьют и у тебя не будет никакого выбора больше, всё станет гораздо проще, пусть их просто не будет"! Кровь прилила к щекам, когти выступили, я расцарапал бы себе лицо, если бы мог, только бы не слышать этот противный завывающий рёв. "Пусть убьют друг друга, уничтожат, вцепятся в горло, разорвут в клочья!" Вцепиться в горло не давали антимагические ошейники. Я видел, как отец прокусил Лёвенхорму вены на запястье, фыркнул от струйки тёмной крови, видел и кровь отца на старшем Шадаре, и не испытывал ничего в тот момент, кроме отчаянного желания, чтобы это всё уже наконец закончилось, как угодно, но - закончилось. Я ненавидел в тот момент и их, и себя, и Дана, и императора, и весь мир, не в силах ни закрыть глаза, ни хотя бы просто отвернуться. И когда император наконец рявкнул "Хватит!", был близок к обмороку. Как и тогда, в гроте, когда отец пытался убить Дана, слух снова то пропадал, то возвращался, я не слышал толком приговора, вынесенного золотым драконом. Чары дворца выволокли покорившегося Лёвенхорма на середину торжественной, столь неуместно-нарядной залы, где отец Данарра принял истинную форму. Император принял меч из рук сына, подошёл к огромному драконьему телу, столь несуразно-маленький и неуместно-грозный по сравнению с ним. Взмах меча - и перламутровое крыло, столь похожее на крыло его сына, мёртвое, неподвижное и окровавленное, оказалось на золотом полу. Я разглядывал его, завороженно и безразлично, не испытывая ничего. Упало второе крыло. Краем глаза я видел, как окаменел замершей неподалёку Дан, глядя на своего задыхающегося окровавленного отца. Император запечатал раны магической печатью на полвека, на тридцать лет надел антимагический ошейник. Без магии. Без силы. Без истинной формы. Без главенства над родом. Без неба. А следом вывели моего отца. И я чувствовал его боль, как свою, словно наша кровная родовая связь была столь же реальной, материальной, как толстая пеньковая верёвка. Отец не смотрел на меня, вообще ни на кого не смотрел, и взгляд его изумрудных, таких же, как и у меня, глаз, был прикован к какой-то невидимой точке на стене. Но когда сине-лазоревые - такие же, как у меня - крылья упали на пол, а он снова принял человеческий вид, судорожно обхватив себя руками, словно пытаясь согреться, меня пробила дрожь. Я был хорошим сыном, всегда, я... я и хотел таким быть. Должен был таким быть: опорой, надеждой, гордостью. И я всегда соответствовал родительским ожиданиям довольно плохо, но я старался, как мог. И только однажды позволил себе отступить от прямого, раз и навсегда выбранного пути - и вот к чему это привело... "Выбранного кем? - ехидно спросил внутренний голос, тот самый, что жаждал смерти и освобождения. - Почему твой путь выбрали за тебя?" Я сказал ему заткнуться. Император отбросил меч в сторону, окровавленное лезвие звякнуло о каменный пол. - А вы, чем вы думали?! - несколько минут он распекал нас на все лады, ругая за поднятую смуту, безответственность и пренебрежение к семейным и фамильным традициям, упрямство, самонадеянность, глупость, но я почти не слышал этих пустых и незначительных слов, глядя на отца, опустошённого, ошеломлённого, прижатого к земле. Император закончил гневно-воспитательную тираду и начал разворачиваться к трону, очевидно, мечтая закончить со всем этим действием как можно скорее, но в этот момент Дан сделал шаг вперёд и опустился на колени. Это было так неожиданно, что я чуть ли не повторил его жест. - Сияющий с ликом Великого дракона, его отражение в Эёране, прошу тебя о снисхождении: я не могу и не хочу быть наследником рода Шадар, отец не даёт мне свободы, лишь в твоей власти исполнить мою мечту: я хочу, чтобы моя связь с родовым артефактом была разорвана, чтобы больше я не принадлежал правящему роду Шадаров, а стал просто драконом. Каждое из его слов вонзалось в меня, как игла. Что он говорит. Что он делает. Зачем. За что, Великий дракон. Зачем ты снова ставишь меня перед выбором, ведь его слова - это выбор. Невыносимый выбор. ...Я никогда не хотел выбирать, я хотел... просто быть.