На меже

      Дубовый Гаайъ — Когда ты вернешься.       Регина вспоминала все свои похождения. Она всегда хотела всем и все доказывать. Ненависть на мужиков она сливала на отношения с ними. И если говорить о том, что она с ними делала, то было слишком откровенно, а от пошлостей Турбину тошнило. Больше всего ей нравилось выходить в люди с девчонками с журфака, что были такими же провинциалками как и она. Откровенность в них была голодной, а еще у них не было никакого страха. У актрис он тоже отсутствует, но у журналисток он был другого рода. Заговаривать им зубы и находить одним прицелом по-богаче. Это был Регинин вариант. Довести и слинять. Кстати говоря, в это голодное время она умудрялась пробраться к этим масляными мужикам и с особой жестокостью вытащить кошелёк. Главное быстро убежать, а с остальным разбираться не в ее интересах. Хотя с некоторыми и впрямь приходилось спать, но журфаковские девчонки всегда тыкали ей, что Регина с театральным пижонством выбирала самых сопливых. Она не боялась их. Она считала, что чем человек выглядит культурнее, тем меньше в нем природного хаоса.       С режиссерами она не спала. Такой у неё был принцип. Она дружила с ними все равно, но не спала. Да и не надо было, когда ее стали брать на роли курса эдак после второго на жирные роли довольно известные старые режиссёры старого покроя. С ними тем более спать не имело смысла, когда после таких ролей ее стали водить по ресторанам довольно обеспеченные, такие же старые, мужики. Они с ней сами не спали, не видели смысла. У неё была роль — эффектной девочки на приеме, а ее за это кормили. Голод — это вся ее молодость. Говорят, что без голода молодость не та. Возможно эти люди правы, только сейчас кусок в горло не лезет. Потому что этих мужиков она так же ненавидела, как и всех, хоть они трусы с неё и не снимали. Куда лучше было доводить молодых парней, по крайней мере мстить за весь женский род, за их возможности, за то, что у нее отца не было.       Сейчас ситуация выходила отдельная. Пчелкин был чем-то средним. Вроде и с деньгами, а вроде и с соплями. Здесь ее смущал другой факт — слишком уж он много о ней знал, чтобы просто поиздеваться и снова вывести на деньги, хотя пару сотен зеленых он уже проиграл ей в карты. Возможно поддавался, а может хорошие учителя были у Турбиной. Что она делала во время учёбы в театральном. Время от времени стыд хватал. В остальное время она мысленно гордилась собой и продолжала делать тоже самое. Только перестала спать с сопливыми. Этот тип ей надоел тем, что усталость одолевала до того, что развлекать кого-то с целью переспать она решала отдавать противоположным. Да и сама мысль отчего-то в последнее время ей стала противна. Если тогда были какие-то шансы найти богатых и образованных, то сейчас это были одни откровенно тупые мужланы, которые, ей богу, дальше колобка и букваря в своей жизни не читали. Если бы Стрелецкая узнала, что она делала тогда, то покраснела бы и светлые волосы выделялись на фоне лица ещё сильнее. Но она не знает. И поэтому продолжает называть Турбину куртизанкой.       Просто бережёт свой нрав.       Когда он решил спросить у нее про Аньку, внутри все сжалось и теперь она прекрасно поняла, что маска холодной неприкосновенности скоро спадет и окажется Регина такой же, как Анька. Ну ей богу, в глазах этих чёртовых денди так-таки и будет, куда им до провинциальной жажды. Разве идейная шлюха отличается от материальной? Один хер такая же шлюха. Становилось противно от самой себя. Неужели она и вправду такой в чужих глазах выглядит?       — Откуда я знаю ее?       — Шоу-бизнес большая деревня, я знаю, — он поставил стакан. — Я вас не ставлю рядом, но…       В голове вспыхнула вновь обида. За кого ее принимают? Она ведь от такой роли отказалась, лишь бы ярлык на себя не вешать, а ее только по рукам долбят и так норовят повесить это клеймо. Ей такого счастья не надо. И семьи ей не надо. Раз уж уродилась сама по себе, значит и будет до последнего грызть локти, но бороться. Потому что кроме себя и некому защитить ее саму.       — Нет, ты именно нас ставишь рядом, — усмехнулась она. — Я все прекрасно понимаю, я такая же дура, как и одна. С одного факультета все-таки…       — Интересный факультет получается       — Я называю это театральным. — по спине пробежали мурашки. Все же было неприятно говорить о себе и в таком роде. — Ее всегда тянуло к такому. Один мой хороший друг называл это тягой к плохим мальчикам, — Пчелкин засмеялся, — Ну что ты ржешь? Ты мне хочешь сказать, что Стрелецкая с твоим корешом трахается из чистой непорочной любви?       — Тоже ради денег?       — Скорее из-за проблем с головой. — совершенно серьезно говорила Регина. — Понимаешь, у нее нет такой активной нужды трахаться ради денег. У Аньки есть хорошие связи среди режиссеров, родственники там. Мне такое только снится может, понимаешь?       — Выйди замуж за режиссера. — из его рта это звучало ровно так же просто, как сложить два плюс два, но Регине так не казалось.       — Боюсь, не совсем мой вариант, — Регина выгнула бровь. — И вообще, можно подумать Анечку твою это остановило? Она еще во время учебы липла к таким. Еще и мне указывала, мол смотри какая ты мышь серая. Ну мышь я и что? Зато не шлюха, блин, — она с недовольством потушила в пепельнице сигарету.       — Так и сказала?       — Дословно не помню, уж изволь, — курить на нервах хотелось еще сильнее, — Да какая к черту разница теперь? Да, звездой я не буду, а как же честь, а как же собственное достоинство!       — О как заговорила. Сама-то себя слышишь?       Да что он шлюхой ее в самом деле считает?       — То, что у меня не всегда получается думать об этом, не моя вина. Жрать, знаешь-ли, сильнее хочется.       — Но все-таки вопрос остался. В чем проблема?       — Вот иди и у них спроси.       А затем встала и ушла. Пчелкин лишь усмехнулся, хотя мысленно был более чем рад. Вторая эмоция, кроме безграничной гордости — злость. Это было в какой-то степени даже удивительнее, чем то, какая она была после ругани с бывшим продюсером. Там-то она сломанная, а здесь во всей красе, злится и еще хвостом крутить успевает. Диво дивное конечно. Но это било лишь по самолюбию. Как и обратная реакция. Про Аню нужно было узнать из такого же самолюбия. Чего он добиться хотел, сам не понимает. Наверное напомнить Регине ее место — такая же шлюха. А она обиделась и ушла. Действительно вот как удивительно.       После того, как Турбина ушла гордой походкой, Пчелкин в Метле долго и не пробыл. Делать больше было нечего, алкоголь начинал досаждать и само праздничное веселье уже стояло поперек горла. Не жизнь, а вечный праздник!

***

      — Ты что с ума сошла что-ли?! — кричала она в телефонную трубку. — Да вы сговорились что-ли? Сами вы бляди все!       Телефонный звонок застал ее не в лучшем виде. Туфли полетели в угол в коридоре, плащ лежал также на полу, платье висело на бедрах. Именно в таком положении застал ее телефонный звонок.       — Ты спросила, как выглядишь со стороны.       Спросила. А спросила она только про то, почему к ней так относятся. А ей вот что наговорили. Нервы сегодня были на пределе. Тонкое платье сползло на пол, Регина ловко перешагнула его и села на пол с телефоном, прижимаясь к холодной стене. Обидно? Обидно. Сегодня у Турбиной вообще день паршивый был. Вроде бы и отпуск уже наставал — съемки кончились, только театр. Ну пара светских мероприятий по причине премьер. Но в целом времени уже больше. И даже времени на это блядство в Метелице оставалось. Однако беспокойство вещь несколько тонкая.       — Если у этой стороны низкая самооценка и эта сторона самоутверждается на мне, то, это не мои проблемы! И вообще, короткая юбка — не показатель! Чего ты мне звонишь вообще?       Кира замялась.       — Хотела посоветоваться?       — Дожили…       — Как быстро выйти замуж?       — Откуда я знаю? — все надоело до такой степени, что она кинула трубку и уставилась в одну точку.       Она не хотела замуж. О ребенке быть может она и задумывалась, то замуж совершенно нет. Прекрасным примером был отсутствующий отец. Повторения она не хотела. Установка простая — все будут, как отец. А Киру на этот счет Турбина начинала считать дурой. А может завидовала. Ей-то не надо столько ответственности на себя брать, за нее есть кому заступиться. Всегда было. Сначала брату, а потом и мальчики появились. Эта обида сейчас перевешивала все чувства. Ее лапают в гримерке, предлагают переспать. Ее лапали в Метелице, каждый раз, когда ходила она туда. Еще с последнего курса так повелось. Это было до того унизительно, что хотелось рыдать.       А Региша и рыдала. Позволяла себе выплеснуть эмоции, когда терла бедра в хаотичных движениях. Стирала кожу до царапин. А ведь с ней и не пытались переспать. Просто заведомо страшно ходить по таким кабакам, строить рожу редкостной шалавы. «Тренируемся не бояться сцены» — говорила одна из ее однокурсниц. Да уж, вот эта сцена. Изнасилуют где-нибудь по дороге после такой «сцены»! Но бог миловал. Сидела вполне себе целая с виду телом, в черных прозрачных колготках и аккуратном лифчике. Волосы лились по плечам. Желания двигаться не было. Голова гудела от унижений, которые она проматывала у себя в голове.       И когда телефон зазвонил второй раз, Регина уже приготовилась кричать на Стрелецкую. В последнее время Регина все больше замечала расхождения, нежели сходства. Она цокнула и подхватила трубку.       — Алло?! — раздраженно крикнула она.       — Регина, я хотел с вами поговорить. — голос режиссера выбил ее из колеи.       Какого черта вообще?       — О чем? — ее начинала откровенно раздражать эта ситуация.       — Хотя нет, наверное это все-таки не телефонный разговор, — Регина хмурилась, — Я знаю, что съемки с тобой кончились, но этот разговор имеет место быть. В пятницу вечером получиться?       Она чуть призадумалась. Нет, ей страшно. Конечно ей страшно. У всего есть границы и если их взаимные перипетии с Пчелкиным, эта игра, кто кому сильнее вытрахает мозг и сильнее ляпнет что-то обидное, вполне безвредное. Здесь Регина ничего не понимала. От слова совсем. Откуда Левашов мог знать ее мать? Этот вопрос ее колбасит уже по счету второй месяц, ровно столько же. Скоро уж ноябрь начнется, а она все не доехала до матери и не уточнила это. Боязно отчего-то. Мысли в голову лезли всякие. Регина и не знала реакции матери. Советоваться с Кирой? Нет, это будет нытье. Она не хочет ныть и досаждать. Она и сама прекрасно со всем справляется.       Или делает вид.       — А зачем?       — Я же сказал, это не совсем телефонный разговор. Такие вещи лучше говорить в лицо.       Значит не телефонный разговор. Отлично! Он убить ее собирается? Что? Все перемотанные ситуации прошлись по мозгам Регины по второму кругу. Господи, как же она устала от всего. Остаться бы на пару дней дома, не выходить вовсе, не включать телевизор, который бы только пугал, сидеть в тишине или крутить кассеты. Какие вещи стоит говорить в лицо? В голове что-то сильнее застучало. Виски давило до темных пятен перед глазами.       — Хорошо, — протянула Регина, — Где я с вами встречусь?       — В Метелице. Ты за?       — Вполне.       Нифига она не за! Трубка с телефоном упала с таким грохотом, что кажется слышали даже соседи. Метелица-Метелица. Оттуда вроде бы и приехала. Что снова туда ехать? Проще уж действительно там поселиться. Известно же, что все там себе продюсером хватают. Она-то конечно может быть и самостоятельная сейчас, но без крыши сейчас ты никто. Основа основ злого и дикого капитализма. Она рассчитывала на то, что ей предложат хорошего продюсера. Иначе зачем Левашов ее с тем французами тогда свел? Значит были какие-то планы. Уж очень было страшно за такие планы рассчитываться.       Просто так ничего не бывает.       Так учила Турбину мама. Учила не доверять кому попало и бороться за себя самой. Потому что у Регины нет родственников, у Регины нет папки. Каждая вшивая сволочь считала долгом напомнить ей об этом, все ее детство. И ведь дело было бы куда проще, если бы ее «отец» просто был. Ну, как у Стрелецкой например. Был-был и ушел. В графе отец есть, все бабки сплетницы его видели и дело с концом, главное есть! В животе сдавливал все стрекочущий клубок. Обидно? Обидно. Слишком даже. В какой момент настроение так рухнуло сказать было сложно. Из-за Вити? Да ну его. Регина понимала, что ее так и расценивают. Просто устала. Просто жалко себя.

***

      Воздух из форточки развивал прозрачную тюль, которая сливалась с сигаретным дымом. Жизнь у Стрелецкой стала вполне себе обыкновенной для взрослого человека. Постоянное место жительства, место работы. Даже по всяким гадюшникам перестала шныряться в попытке продать картины. Все до проклятого стабильно. Она не наблюдала за Космосом. Быть может он и употреблял. Хотя, она скорее придерживалась своей счастливой мысли, что он бросил, однако Регинины слова о том, что «бывших наркоманов не бывает», она не отбрасывала. Все понимала. Только что она вправе изменить?       Ей нравилась такая своеобразная богемная жизнь. Цветочки, глянцевые журналы, церкви, которые она то и дело объезжала с группой реставраторов. Звонила Регине, хвасталась своей светской жизни, словно ей действительно было интересно это слушать. Она на то и актриса, чтоб врать всем подряд, но сейчас не об этом думалось Стрелецкой.       — Черт с ним оружием, отправили же второй раз?       Звук в пустоту, не более. Как выносили мозги, так и будут. Мириться? Не обязан. Нет. Дистанция со всеми действительно давала свои плоды. Ругались куда меньше. Витя просиживал дни в Метелице, Саша откровенно блядовал. А он что? Пытался не нюхать. Время от времени это было успешно. Но это лишь время от времени. В остальное время он выносил не себе мозг. Ну или Стрелецкой. Тут как пойдет. Кира внимания не обращала. Тут впервые ее образование пришлось по месту. Сидит себе с этими храмами разбирается, устраивает всякие экспертизы на подлинность и достоверность. Глаза конечно от такой карьеры горели подобно лампочками на новогодней елке.       А Космос сам не понимал, куда его эта дорожка в итоге выводит.       Вроде бы и шло все хорошо. Везло, как никогда.       — Отправили. Только на деньги попали.       — Ну, не в первый раз, — беззаботно ответила Кира, однако с интересом оглядывала Космоса, — Я что-то не вижу, что тебя это сильно расстроило.       И действительно. Купить цветов, купить очередную золотую цацку. Разве не подтверждение того, что все хорошо? Она была в том состоянии, когда на булку хлеба хватало с трудом и сейчас переживания Холмогорова ей были совершенно не понятны. Что ему не хватает? Стрелецкая скорее была зациклена на своем «хорошо». Не хотелось признавать чужие проблемы. У нее все хорошо. А о другом думать ей и не хочется. Готова только и говорить об этом «хорошо». Правда это лишает контакта с другими. Регине плохо. Что сделала Стрелецкая? Правильно, только и трещала о своем хорошо. А теперь она с пятницы молчит. Ну и ничего. Разобидится.       — Да в другом проблема, пойми, — вскочил он, — Мы отбились, отбились. Может и второй раз отобьемся.       Она захлопала глазами. Кира отдалилась от дерьма. Надо сказать, что она в принципе очень быстро привыкла к хорошей жизни, даже и не вспомнит, как без билета, зайцем ехать в трамвае. Скоро забудет, как зашивать мелкие дырки и отстирать любые пятна с одежды. Слишком хорошо жилось сейчас, раз могла спокойно выкидывать рубашки, заляпанные маслом. А раньше бы сидела и замачивала бы в растворителе. Все это летело это вроде пленки перед глазами. Все теперь по другому.       — Тогда что тебя смущает? Тебе мало денег?       — Они мне поперек горла стоят. — выплюнул он, — Там люди за эти деньги подыхают. Это я так, к тому, когда ты спросила, почему я в январе пропал.       Кира фыркнула носом.       — Не сделаете вы, сделают другие. Конкуренция! Чего тебя только на мораль поперло? Поэтому церкви строить стали?       — Тебе это мешает?       — Мне замечательно, у меня есть работа, я более чем рада, если ты об этом. Но твои загоны по морали мне уже поперек горла стоят. Ничего не поменяется, ничего не измениться!       Он поджал губы. Быть может. Только это давило. Передавать оружие боевикам и иметь за это огромные деньги, конечно выгодно. Только вот бессовестно. Он это понимал. Говорил об этом Белову, за плечами которого был Афганистан. Говорил даже сейчас Кире. Но как-то не доходило. Может и вправду пора замолчать? Пускай с этой темой разбираются фонды мира, журналисты и другие комитеты. Ему это надоело. Совесть замучила? А под кокаином не мучала. Вот в чем была вся соль. Куда проще было употреблять и закрывать на все это глаза. Меньше проблем. Точнее под кокаином их не видно. Они вылазили сейчас, когда проступила некоторая чистота после нескольких месяцев употребления.       — Зря я тебе вообще это все рассказал.       Он, всунув руки в карманы, подошел к окну, раскрыл форточку и закурил. Действительно зря. Уже находили рожу били, а тут… Не кончится это добром. Чувствует каким-то подсознанием.       — А что ты изменишь в этой ситуации?       Тут уже нервный ком дал свою трещину.       — Да пойми ты, быть может, если бы мы бы перестали поставлять это оружие, кончилась бы эта война.       — Ты не понимаешь другого! Вам дали это делать? Дали! Значит это выгодно. Это просто спекуляция.       Просто спекуляция. Действительно.       — И по щелчку пальцев такие вещи не решаются, уж изволь! Это все равно, что предложить на месте бассейна храм вернуть. Хоят этим тоже надо сказать планируют заняться. Год уже и над этим маются.        Кира закурила не вставая с дивана. Чего на нее орать? Кире было чуть обидно, что на нее конкретно срывались, но надо сказать, эту роль она вполне себе принимала.       — У тебя как?       — Как перестройка. — усмехнулась она, — Все согласно плану.       То, что Регина с пятницы молчала, ее конечно напрягало. Она должна была отзвониться, она должна была ответить даже с отвратительным настроением, как пару дней назад. Настроение, надо сказать, в последнее время у нее было более чем отвратительное, но Кира ждала, что Регина сама об этом расскажет. Не рассказала — пропала. Два дня уж молчит. И что делать в такой ситуации? Она ведь даже не знает с кем она еще общается, где обычно находиться. Хорошая подружка получается? Однако цель проверить ее, она все-таки поставила.       Так и просидели весь вечер думая только о своем. Эгоистично? Вполне себе.       Она вспоминала детство. Каждый раз, когда она старалась общаться Региной, она ориентировалась именно на него. Она помнила, что даже тогда Регина была отстраненной. Читала на лавочке, чуть поодаль от бабулек, которые считали своим долгом обсудить ее мать. Из общего, наверное, было только творчество. У Турбиной — куча образов в голове, а у Стрелецкой — шанс реализовать их. Так было всегда. Пока Турбина не стала самостоятельной в полной силе. Сейчас все иначе. И признать это было довольно страшно. За спиной — годы жизни, потраченные на попытки реализоваться. Сейчас — желанная победа.        У нее не было сомнений в том, что у Турбиной больше сил. В ней всегда было больше сил, когда она защищала их перед дворовыми мальчишками, когда она не боялась сказать, о том, как ей все это противно и уйти. Она же терпела. Зачем? Потому что так научили. И если Турбина и впрямь любила общество журналистов и с таким энтузиазмом воспринимала все происходящее, тогда она бы не могла плюнуть на все вокруг себя, как Стрелецкая. Когда в девяносто первом поступать она ехала в Москву и поступила, Регина в первый раз доказала всем, что она не пустое место. Пришлось и Кире.       Доказала? Доказала.       Только под стать Турбиной. И если последняя была на баррикадах, то Кира скорее решила бы, что стоит уйти. Потому что быть неудобной страшно. А отступать не позволял характер.