***
Максимов не помнил, как оказался здесь. Как долго стоял неподвижно посреди комнаты, напоминающей поле боя. На тёмной стене – три неровных белых круга диаметром с его кулак, на полу под ними – осыпавшаяся краска. Одна из дверец раритетного платяного шкафа, доставшегося от отца вместе с квартирой, сорвана с петель и лежит у его ног. В руке у него – разбитая рамка от фотографии. Большой палец упирается точно в острый край стекла, и по руке, вне поля зрения, стекает кровь. Боли он всё равно не чувствует, поэтому продолжает сильнее сжимать руку, пытаясь обломить и этот осколок. Люди на фотографии счастливы, почти в эйфории. Несмотря на статику фотографии, он видит, как они беззаботно неуклюже покачиваются из стороны в сторону в такт музыке и колышущимися ветвям парковых деревьев, с каждым движением всё крепче сжимая кольцо объятий, и поют друг другу в губы.***
Наблюдение за молодыми людьми на пике триумфа от величайшего достижения в их едва начавшейся жизни – окончания школы – вызывает совершенно разные чувства, когда ты ещё младше них и когда тебе уже слегка за двадцать. Для детей и таких же подростков они сверхлюди, покорившие мир, преодолевшие испытание длинною в одиннадцать лет и чудесным образом выжившие. Что там дальше и есть ли это «дальше» вообще – чёрт его знает. Да и кого это волнует. Для тех, кто сам всего три-четыре года назад переживал тоже самое, это повод для улыбки, ведь они уже знают, что школа – это только цветочки. «Дальше» приносит с собой торнадо событий – только успевай запечатлевать их все в памяти. «Дальше» подарит кучу проблем, забот, обязательств, опыта и счастье, настоящее, тихое, не на одну ночь. Максимов стоял за спиной жены, обнимая её за плечи и уткнувшись носом в мягкие локоны, пахнущие недавно ушедшим за горизонт летним солнцем. Перевозбуждённая молодёжь заняла их любимую площадку в их любимом парке, и теперь они с ностальгической улыбкой наблюдали за всем происходящим издалека. — Помнишь свой выпускной? – Лена задумчиво поглаживала рукой его предплечье. Вес тонкого серебряного колечка на пальце всё никак не давал ей покоя, при каждом движении напоминая о своём существовании. Как вообще можно к этому привыкнуть? — Честно? Нет. Пацаны где-то раздобыли аж пять бутылок дешёвого вискаря сразу после школьной церемонии. Сомневаюсь, что хоть кто-то из класса что-то помнил на утро. Девушка усмехнулась. — Я помню… Первый раз видела, как рыдает наша мегера-историчка. Наверное, от счастья, что мы выпускаемся. Мишка Ильин позвал танцевать медляк… — Мишка запомнился, значит? Лена откинула голову и выдохнула, когда тёплые губы прикоснулись к впадинке за ухом. Медовый месяц никак не хотел заканчиваться, и оба знали, что будь они сейчас дома, продолжить этот вечер воспоминаний физически не представлялось бы возможным. Но они были не дома. К сожалению или к счастью. — Нет, запомнилась песня, под которую танцевали. — Что за песня? – Губы продолжили движение ниже, до плеча, и обратно, намеренно отвлекая её. Наверное, судьба всё-таки существовала, по крайней мере для них, именно там и именно в тот момент, потому что секунду спустя в тёплом вечернем воздухе эхом разлились до боли знакомые ноты. — Эта! – Лена резко повернулась к нему, нечаянно хлестнув копной распущенных волос по его лицу, – Вот эта песня! Макс, давай потанцуем, пожалуйста? Максимов со смехом закинул её руки себе за шею и прижался своим лбом к её. — Как прикажете, мадам Максимова. Вот и осталось Лишь снять усталость. И этот вечер Мне душу лечит… —О-о-о-ооо! – В полный голос пропели оба, - Зеленогла-а-а-азое такси! …Увлёкшись танцем, ни один из них не заметил серии фотовспышек, направленных в их сторону, и только когда Макса за плечо тронул молодой парнишка, с взъерошенными тёмными волосами, в парадном костюме, пропахшем алкоголем, и фотоаппаратом на шее, они наконец оторвались друг от друга. — Это вам, ребят, - он протянул Лене кусочек фотоплёнки, - Красиво вместе смотритесь. — Спасибо… - девушка сконфуженно улыбнулась и посмотрела через плёнку на свет уличного фонаря, - обязательно проявим. — Хорошего вечера! – крикнул в след Макс, но парнишка уже трусил по направлению к компании одноклассников, на бегу включаясь в нестройный хор подпевающих. Он усмехнулся и положил голову жене на плечо, всматриваясь в крохотный негатив будущей фотографии, - Интересно, наши дети на выпускном тоже будут под неё танцевать?***
Тонкие пальцы осторожно разжали его ладонь, забирая закапанные кровью рамку и фотографию в ней и прикладывая к порезу мокрое полотенце. Макс продолжал смотреть в одну точку. Потянув его за подол кофты, неуверенно и как-то по-детски, она отвела его подальше от рассыпанных на полу градинок стекла и усадила на кровать. Сейчас было бы так легко прикрыться профессиональной холодностью, как она это делала обычно последние несколько лет, рассказывать об опасностях инфицирования открытых ран, отвлекать его, чтобы он позволил помочь ему и не оттолкнул раньше времени. Но так было нельзя. За те полчаса, что они провели по разные стороны баррикад спальни, она несколько раз отговаривала себя от трусливого побега. Не имела права сбежать и снова оставить его дрейфовать в море собственных тяжёлых, невыносимо тяжёлых, мыслей. Ведь спустя годы горьких перепалок, в настойчивых попытках найти правого и виноватого, перед ними развернулась полная карта боевых действий, которые привели их к этому самому моменту. Ни измена, ни алкоголизм, ни её и ни его дурной характер, ни их работа. Всё это – поводы, отговорки, ерунда. Одна тривиальная недомолвка, сначала с одной стороны, потом с другой, нежелание посмотреть в лицо одной большой Проблеме - и вот он, верный рецепт на развал даже самых крепких отношений. — Помнишь теракт в торговом центре одиннадцать лет назад?.. Было двадцать шесть погибших. Мы поссорились, потому что ты вызвался работать с комитетом по антитеррору и не спросил меня. Тебя почти три недели не было… Она не могла быть уверена, что он её слышит, но было вполне возможно, что другого шанса попытаться у неё попросту не будет. Поэтому она продолжала: — Мы дни напролёт работали в прозекторской. Сутками не бывали дома. Спали в дежурке, по очереди приносили еду из столовой на всех, и всё время работали. Вскрытия, отчёты, встречи с родственниками… День на пятый или шестой мне стало плохо. Меня отправляли домой поспать, но я даже переодеться не успела, потеряла сознание. Потом… не знаю, что было, но помню, что очнулась в приёмном покое. Дежурный врач взял кровь, осмотрел, пока я ему перечисляла все симптомы, уже сама поняла, что по собственной глупости… - он едва заметно повернул голову в её сторону. Всё еще не смотрел на неё саму, но по крайней мере слушал и слышал, - Знаешь, почему я попросила Громова перенести лабораторию из подвала морга?.. Там нет формальдегида. Это… ты знаешь, что это. Просто… как бы осторожен ты не был, живому человеку нельзя долго контактировать с формальдегидом, вдыхать его. А мы все эти пять или шесть дней даже забывали проветривать. Не знаю, почему отравилась только я. Просто не повезло… Говорить становилось труднее, но тут главное - не останавливаться. — Я не знала, что… не знала про ребёнка. Не пошла бы туда, если хотя бы подозревала… Когда мне сказали, уже было понятно, что придётся… Нет никаких гарантий, что при такой интоксикации не будет выкидыша, или генной мутации, или замершей беременности, что у матери не откажут почки… Поэтому я подписала согласие. Невыносимо сидеть в полуметре друг от друга и разговаривать будто бы через невидимую стену. Лена обхватила похолодевшими от адреналина пальцами его пораненную руку и аккуратно отодвинула полотенце. Кровь ещё сочилась, но уже заметно меньше. Она переложила его ладонь себе на колени и осторожно стёрла засохшие бурые следы с кожи. — Макс, я не прошу тебя мне поверить. Но я правда думала о тебе в тот момент. Если бы со мной… с нами что-то случилось, потом, ты бы… Ты всегда меня защищал. Защищаешь. Даже когда я не прошу. Я тоже хотела защитить тебя. Ты бы ничего не узнал, если бы я сразу избавилась от бумаг. Я бы сама справилась за нас обоих. И у нас было бы ещё огромное количество шансов… — Но их не будет, - она вздрогнула, когда он заговорил своим привычном шелестящим баритоном, - Между ребёнком и тобой я бы выбрал тебя. Каждый раз, без вариантов. Только мне даже не дали выбора. Даже не сказали, что тебе пришлось его сделать за нас. Окровавленное полотенце упало ей под ноги. Макс лёг на кровать, отвернувшись лицом к тёмному окну. — Я уеду сегодня же, если ты хочешь. Только прошу тебя, не пей. Не надо… Держись. Дверь за ней с тихим щелчком закрылась.***
Пёс навострил уши, когда в сонной тишине квартиры раздалась тихая короткая трель из мобильного Леонидова, оповещающий о новом входящем сообщении. С ворчанием перевернувшись на бок, хозяин девайса вслепую дотянулся до нарушителя спокойствия и так же не глядя щёлкнул маленьким тумблером, отключая звук. Затем небрежно кинул телефон обратно на тумбочку и ещё глубже зарылся в подушку. Пёс тоже поудобнее устроил голову на сложенных передних лапах и попытался уснуть. Умей он читать, он был бы рад увидеть сообщение от любимого хозяина, по которому скучал теперь ещё сильнее, но вместо этого он только наблюдал, как гаснет экран устройства, скрывая послание до утра. Согласен на условие.