Just survive somehow

Когда называют мое имя, я ни мгновение не медлю. Сжав кулаки, схожу с места и, не давая отцу времени похлопать меня по плечу, спускаюсь к сцене с чашами. — Удачи, Тобиас. Я не откликаюсь и не оборачиваюсь. Мне мерзко смотреть на него, мерзко слышать эту лицемерную заботу в голосе. Сегодня я наконец-то уйду от тебя, Маркус, и клянусь, клянусь — ты больше никогда меня не увидишь. Не услышишь. И не тронешь. Разрезать руку ножом не страшно и не больно. Бывают вещи и похуже. Секунда — и моя кровь шипит на углях. Я слышу приглушенный гул со стороны своей фракции — бывшей фракции. Сын лидера Отречения ушел, не моргнув и глазом, какую пищу для размышлений это даст эрудитам! Но мне плевать. Бесстрашные встречают нового инициированного громкими криками и хлопками, и я концентрирую внимание только на них. Ни на кого не глядя, становлюсь в один ряд с другими новичками, и замираю серой статуей, пока процесс не подойдет к концу. Фракция превыше крови. Моя новая семья. К старой я не вернулся бы никогда в жизни, даже если бы это было возможно. Лучше умереть или стать афракционером. Но я не стану. Я завершу инициацию, чего бы мне это не стоило, и стану… хоть кем-то. Не загнанным мальчиком. Бесстрашным. Эта мысль заставляет меня судорожно и облегченно вздохнуть, и я невольно улыбаюсь краем рта. И все же поддаюсь желанию посмотреть на тех, с кем мне предстоит провести все следующие годы. Среди новичков пока только я один из Отречения. Есть еще невысокая девочка с пышной копной волос в желтом длинном платье; два парня из Искренности, которые не могут устоять спокойно и то и дело комментируют выбор очередного неофита; и еще пятеро бесстрашных, которые не захотели покидать родную фракцию. За десять минут ряды Отречения пополняют всего шестеро человек, а среди цветастых балахонов Дружелюбия появляется один бесстрашный, явно не довольный возмущенными возгласами со стороны своей фракции. Он опускает голову в пол и какая-то девочка рядом тут же пытается его приободрить. Я отвожу от них взгляд, когда называют следующее имя. К сцене спускается искренняя, которую я смутно помню по школе, но прослушал ее имя. Знаю только, что она дальняя родственница Кэнга, лидера Искренних. В ее лице ни кровинки, но держится она очень прямо. Когда Макс, который ведет церемонию в этом году, с улыбкой протягивает ей нож, она секунду мешкает. Потом берет клинок в руку и, посмотрев прямо на мужчину, что-то говорит одними губами. Он почти не меняется в лице и кивает. Искренняя отворачивается, быстро идет к чашам, сжимает ладонь и так резко проводит по ней ножом, что несколько капель тут же падают на пол. Потом без колебаний выставляет руку над чашей Бесстрашия. В полной тишине ждет, пока шипение углей затихнет. А потом, точно как я десять минут назад — ни на кого не глядя — идет в нашу сторону. Бесстрашные аплодируют ей и она улыбается и машет здоровой рукой перед тем, как встать рядом со мной. — Привет, — бросает она. Я не знаю, к кому она обращается — ко мне или ко всем сразу, поэтому вместо ответа просто киваю. Она достает из кармана джинс платок и перематывает им руку, немного морщась от боли. — Предусмотрительно, — замечаю я прежде, чем вспоминаю, что планировал молчать. — Ага, — шепотом отзывается она. Ее тон резкий, но не грубый. Она, как и я, приняла трудное решение, но судя по всему даже не думает о нем жалеть. Ведь когда судьбоносное решение принято, колебаниям нет места. — У меня есть еще один, могу дать, — добавляет она и кивает на мою руку. Наши шрамы не сравнить, и я качаю головой. — Спасибо. Она пожимает плечами и тут же протягивает руку за моей спиной и с явной радостью приветствует двух других искренних. Вот у кого точно не будет проблем с вливанием в новый социум. Я об этом даже не думал. Друзей у меня нет и никогда не было, но меня это пока устраивает. Я тяжело схожусь с людьми и не склонен им доверять. Главное для меня сейчас — пройти инициацию. И с этим, как и со всем остальным, я лучше справлюсь один. Церемония уже подходит к концу, когда к нам присоединяется еще один эрудит. Его я как раз хорошо помню, и он точно не в списке тех, кто мог бы вызвать во мне приязнь. Он тоже улыбается, когда его встречают приветственными криками, но смотрит на других неофитов свысока и улыбка у него скорее холодная, чем дружелюбная. Еще холоднее его голос, когда он обращается к моей соседке-искренней. Я невольно становлюсь свидетелем короткой сцены, без которой прекрасно мог бы обойтись. — Зря ты в это влезла, Лорен, — говорит он тихо, но ее этот угрожающий тон не берет. Она усмехается и так же тихо отвечает: — Это ты за мной пошел, а не наоборот. — Я до последнего надеялся, что ты останешься дома, как примерная папина дочка. Тут Лорен поднимается на цыпочки и приблизив губы к его уху, говорит что-то так тихо, что я не слышу. Парень меняется в лице и отвечает тоже шепотом. Лорен не выдерживает и беззвучно смеется, прижав ладонь ко рту. — Мечтай, — еле выдавливает она и вытирает краем платка выступившие от смеха слезы. Когда Макс выходит на сцену ради последнего напутственного слова, все остальные мысли мигом вылетают из моей головы. Я готов вступить в новую жизнь. Я готов стать бесстрашным. Мне нужно это. Нужно, как никому другому. Топот сотен ног отдается гулом в ушах, когда целая фракция несется по ступеням вниз, рискуя переломать шеи. Стоит выбежать на улицу, и на меня накатывает такое сильное чувство свободы, что я не могу сдержаться и смеюсь во весь голос. Он сливается с громкими звонкими голосами других бесстрашных и чувство свободы усиливается. Когда я последний раз искренне смеялся? Когда хотя бы улыбался? Это не важно, потому что я улыбаюсь сейчас. За спиной остаются и Маркус, и отреченные, шагающие одной колонной нога в ногу, и боль чужой жизни. Мы несемся к железной дороге и я прибегаю одним из первых, но замираю, увидев колонны, по которым надо подняться на верх. Страх высоты придется преодолеть. Мимо меня вихрем проносятся два других неофита, и я узнаю Лорен и Эрика. Они бегут так, словно их преследует сама смерть. Искренняя первой хватается за поручни на колонне и подтягивается вверх, но не успевает забраться выше — Эрик хватает ее за талию и без видимых усилий, словно она весит не больше пушинки, откидывает в сторону. Девушка пролетает несколько метров и падает на спину, тут же перекатывается на бок и издает рассерженный визг. Моя неприязнь к Эрику растет в геометрической прогрессии. Я слышу отдаленный гудок поезда и чувствую, как начинает дрожать земля под ногами. Почти все уже залезли наверх и, если буду медлить, рискую остаться. Но альтруист во мне не позволяет сразу рвануть вперед. Я возвращаюсь к Лорен и тяну ее за руку. — Давай, быстрее, — подгоняю я и мы бежим к столбам. Я пропускаю ее перед собой и боюсь, что она нас задержит, но она карабкается вверх ловко и быстро, ровно в таком же темпе, что и я, и на платформу мы забираемся меньше, чем за минуту. — Ты как, цела? — громко спрашиваю я, пытаясь перекричать подъехавший поезд. — Цела, но зла до жути, — так же громко кричит она, и я не могу ее винить. Тут Лорен смотрит прямо на меня и меняет гнев на милость. — Спасибо! — она широко улыбается, и я киваю в ответ. Разве можно было поступить по-другому, когда человек нуждается в помощи, а ты можешь помочь? Видимо, можно, раз Эрик смог. Забраться в поезд на бегу на практике оказывается гораздо сложнее, чем смотрится со стороны, но мы оба справляемся. Не очень грациозно, зато успешно. Для первого раза неплохо. Я поднимаюсь на локтях и оглядываю вагон. Все неофиты на месте. Значит, никто не остался. Все хорошо. Лорен перекатывается со спины на живот, и, опираясь на локти, устраивается на полу с таким невозмутимым видом, словно находится не в поезде, а на пикнике в парке. — Как тебя зовут? — интересуется она. Мне не хочется называть свое имя, а как тактично уйти от вопроса я не знаю. Когда пауза непозволительно долго затягивается, она понимает, что не дождется ответа и машет рукой. — Я Лорен, — она улыбается, пристально вглядываясь в мое лицо. Меня начинает это напрягать. — Прости, — усмехается она, — это профессиональная привычка. Придется отвыкать. Просто я никак не могу вспомнить, где я могла тебя видеть… помимо школы. Я пожимаю плечами. — Вы, альтруисты, все на одно лицо в этих балахонах, — беззлобно замечает она. — Хорошо, наверное, что ты поменял фракцию. — Да, все дело в одежде, — не могу удержаться я. Она смеется. — Да я не об этом. Ты хороший человек, — бесхитростно говорит Лорен. — Помог мне, хотя мог просто оставить и позаботиться о себе. Очень смелый поступок. Мало кто вел бы себя так же, все обычно выбирают себя. Мы — другие фракции — не замечаем ваши хорошие поступки, потому что вы… как бы это сказать… сливаетесь с этим миром и люди воспринимают вас, как должное. Серая одежда очень обезличивает. На помощь другого отреченного я бы и внимания раньше не обратила, но твою оценила — потому что ты больше не с ними. Теперь ты личность. Я точно не знаю, как стоит отнестись к ее словам. В одном предложении она умудрилась и опустить мою бывшую фракцию, и отделить меня от нее и похвалить. Я всегда не до конца понимал искренних и их привычки говорить все в лоб. Для меня это все же дико. К тому же, некоторые вещи просто нельзя никому рассказывать. — Она еще не наскучила тебе? — раздается насмешливый голос рядом. Я поднимаю голову и вижу Эрика. Он смотрит на нас с Лорен сверху вниз, заложив руки за спину и широко ухмыляясь. У меня нет ни малейшего желания ему отвечать. Я молча встаю, отряхиваю брюки и холодно произношу: — Это был скотский поступок. Его брови летят вверх. Он пожимает плечами и невозмутимо говорит: — Мы поспорили. И я выиграл. Согласна, Тейлор? Лорен все это время молчала, и выражение ее лица оставалось абсолютно нечитаемым. Когда Эрик протягивает ей руку, чтобы поднять с пола, она без колебаний принимает помощь. И, как только снова оказывается в стоячем положении, резко и со всей силы бьет его коленом между ног. Он вскрикивает и сгибается пополам, а я не могу сдержать смешок. Только что эта искренняя значительно выросла в моих глазах. Большинство неофитов уже образовали круг вокруг нас. В любой ситуации и в любые времена людям хочется хлеба и зрелищ. Меня же в этой ситуации больше привлекает торжество справедливости. Эрик все еще не может прийти в себя и Лорен, пользуясь моментом, громко интересуется: — Я предупреждала тебя? Я предупреждала тебя. Так какого черта?! — Такого, что ты не умеешь проигрывать, — грубо отзывается он, постепенно разгибаясь и расправляя плечи. — Ты играл не честно. — Ты больше не в своей фракции, милая, — кривая ухмылка возвращается к нему. — Можешь забыть о честных методах. Глаза Лорен сужаются, и она недоверчиво улыбается. — Ты уверен, Эрик? Ты действительно хочешь сыграть со мной на таких правилах? — Ты эту игру не потянешь, — парень качает головой и пожимает плечами. — Так что да. Лорен какое-то время молчит, а потом просто кивает. — Ладно. И уходит в другой конец вагона, к искренним-неофитам, с которыми тут же завязывает разговор. Мы остаемся вдвоем. Эрик окидывает меня оценивающим взглядом, который я легко выдерживаю. Этот человек не вызывает во мне уважения, и тем более он не способен вызвать во мне страх. Все же, он протягивает мне руку для знакомства. И я ее пожимаю.