Just survive somehow

Десять дней до конца инициации. Два дня с тех пор, как Амар вывесил промежуточный рейтинг. У меня второе место. У Лорен — седьмое. С учетом того, что еще неделю назад она была в самом конце, а теперь взлетела на середину, это хороший результат. И я мог бы гордиться и даже сказать ей об этом, если бы мы разговаривали. Но этого не происходит. Сначала я был слишком зол на ее тупость и безответственность и пресек ее единственную попытку заговорить. А потом и она решила меня игнорировать. Я больше не тренирую ее, она не просит. Вообще стараюсь как можно меньше с ней пересекаться. Перезаряжаю пистолет и злюсь на самого себя. Да, именно поэтому каждый вечер поднимаюсь пострелять в тир на крыше. Любимое место Тейлор в Бесстрашии. Чтобы не пересекаться. Но она не появляется здесь с тех пор, как вышла из медпункта. Единственное, чем можно себя успокоить: стрельба — это навык, который мне не мешает подтянуть. Девять из десяти. Всегда девять из десяти. Так что я тут в первую — и единственную — очередь из-за себя. Но когда ветер доносит до меня знакомый запах мелиссы и черной смородины, я понимаю, что это ложь. Я здесь из-за нее. Поэтому подсознательно всегда стреляю десятый раз мимо мишени. — Привет, — знакомый голос уносит ветер, но я улавливаю интонацию. Ее тон спокойный, но не притворный, как если бы между нами все было ровно. Ее легко ненавидеть, когда она играет роль клоуна. Когда говорит как типичная искренняя — громко и много. Бесстрашную Тейлор — уравновешенную и с такой любовью берущую в руки оружие — я ненавидеть не могу. К бесстрашной у меня моментально возникает влечение и желание заявить всей фракции свои права на нее. Но сделать я этого не могу, потому что сначала придется поставить об этом в известность ее. А ее реакция — прям заранее чувствую — будет совсем не такой как я хочу. Лорен тем временем подходит совсем близко и становится у соседней мишени. Мне безумно хочется посмотреть в ее сторону, но я сдерживаюсь. Минуты три мы молча отрабатываем навыки бесстрашных — я стреляю, а она педантично наводит порядок на столе, где горкой свалено оружие. Потом она наконец говорит. — Я знаю, что была неправа. Хотя в ее тоне нет и намека на извинение, это уже что-то. — Была? — сухо уточняю я. — Я больше не принимаю, — поясняет она. Повисает натянутая пауза. Лорен берет со стола винтовку и отточенным движением ее заряжает. Я готовлюсь сконцентрироваться, чтобы снова пострелять, но краем глаза вижу, что она, продолжая механические действия с оружием, смотрит на мою мишень. Меня так и подмывает спросить, что не так, но я стоически держусь. — Ты не говорил со мной с момента, как я победила, — замечает она. Я молчу. — Вот и славно, — невозмутимо продолжает она, — потому что говорить все равно собиралась я. Ты помог мне, и я должна тебе благодарность. Она прижимает винтовку к плечу, целится и стреляет по моей мишени. Выбивает манекену глаз. — Какого черта?! — рычу я. Лорен смотрит на меня со смесью раздражения и расположения, и пожимает плечами. — После тренировок их проверяют, а ты всегда хоть один раз да промажешь. — Ясно, — сухо говорю я и без лишних слов навожу пистолет на ее манекен. Она права, после тренировок их всегда проверяют. Но вместо того, чтобы улететь мимо, пуля пробивает самый центр мишени. Лорен хихикает. — Ах, я настолько бесстрашный, что даже специально мимо цели попасть не могу, — она в точности кривляет мои мысли. Но я никогда не говорю с таким придыханием и таким тоном. — Иди куда шла. — Так я сюда и шла, — Тейлор перезаряжает винтовку. Пять выстрелов. Все пять — в яблочко. — В любом случае, — снова говорит она, как будто не прерывалась, — я благодарна тебе не только за тренировки. Ты и правда помог мне сломать психологический барьер. Мне было стыдно избивать Шону во время боя, но когда я увидела рейтинг… это прошло. Без тебя у меня бы ничего не вышло. Чистая правда. И мне нравится, как это звучит. — Повторяй себе это почаще. — Да. И еще правда в том, что без таблеток у меня бы тоже ничего не вышло. Я не жалею, что заигралась. Но, если бы знала о последствиях, не стала бы… в общем, ты понял. — Зачем ты пришла? — не выдерживаю я. — Сказать спасибо, — говорит она, а потом не удерживается и добавляет, — за то, что спустя две недели решил предупредить. — Почему твое «спасибо» звучит как обвинение? Я уже и правда меньше на нее злюсь. Видимо, она чувствует это по тону, потому что улыбается, и голос ее снова становится бодрым и певучим. — Каждый слышит в чужих словах только то, что хочет. Может, ты чувствуешь себя виноватым? — Еще чего. — Значит, это только в твоей голове. Спасибо, Эрик. Не перестаю поражаться, с какой нежностью она иногда произносит мое имя. Но нет смысла приписывать это к чему-то личному — просто у нее такая манера говорить с людьми, которые делают для нее что-то хорошее. Эгоистка. Обожаю эгоистов, с ними всегда легко договориться. — Эй, — когда она разворачивается на мой оклик, поднимаю вверх пистолет и кивком головы указываю на ее винтовку. — Один раунд. Десять выстрелов. Ты же любишь тесты на доверие? Она широко улыбается и с готовностью меняется со мной местами. Мы обходим стол с одной стороны, по дороге обменявшись оружием. По правилам игры, которую недавно придумал Амар чтобы «сплотить нас», мы разбивались по парам и стреляли по чужим мишеням, зная, что этот результат засчитают не тебе, а партнеру. Отличная потенциальная возможность поднять или опустить кому-то рейтинг. По задумке Амара, это должно было научить нас работать в команде и развить чувство доверия к бесстрашным напарникам. Однако его попытка сплотить нас привела к обратному эффекту, вскрыв у многих достаточно мерзкие черты характера, так что спустя пару дней лавочку он прикрыл. Но прекрасно помню, что Лорен эта игра понравилась. Помню, как самоотверженно она заработала десять баллов для Эшли, хотя та принесла ей только семь. И помню, как она обозлилась на Карла, когда он попал в цель только один раз, и без тени сомнений повторила его подлый трюк. «Он выбивает минимум пять из десяти в обычное время! — гневно высказала она Амару. — А сейчас специально подставил меня! Так что нет, мне не стыдно», — с этими словами она пустила все девять пуль мимо его мишени. Только одну, десятую, окрестила «пулей справедливости» и подарила бывшему другу один балл к рейтингу. Тогда я захотел ее еще больше. В той игре у меня был прекрасный шанс подставить Итона. Но зная, что за нами пристально наблюдает Амар и, возможно, кто-то из лидеров, который курирует инициацию, решил быть дальновиднее. Так хорошо я еще никогда не стрелял. — На время? — голос Лорен вырывает меня из воспоминаний. Пожимаю плечами и прицеливаюсь. — Как хочешь. Я могу сыграть честно или даже позволить ей победить. Но я не планировал это как игру. Это тест на доверие, который я сознательно провалю. Потому что хочу, чтобы она навсегда запомнила одну вещь: мне не стоит доверять. Я эгоист. Всегда, в любой ситуации я в первую очередь буду выбирать себя и знаю, что это не изменится. А Лорен, что бы там она ни считала на свой счет, крайне доверчива. Стоит ей привязаться к человеку — будь то друг или член семьи, — как она отдает ему всю себя. И ждет от людей того же. В ее картине мира отношения между людьми просто не могут работать по другой схеме, а если такой парадокс и происходит, это ее сильно ранит, а потом отворачивает от такого предателя ее воздушных замков на 180 градусов. А я недавно понял, что ее травмы мне больше радости не приносят. Поэтому когда вместо десяти пуль в ее мишени всего пять, я знаю, что сделал это из максимально возможных для своего характера альтруистичных побуждений. Но ей, видимо, не дано этого понять. Потому что, посмотрев на мою мишень, она ухмыляется и кивает себе за спину. — Какая жалость. Только теперь, когда победный звон в моей голове стихает, я слышу многоголосый шум позади себя. Оборачиваюсь и вижу целую толпу бесстрашных. Они пришли сюда по своим делам и сейчас громко переговариваются, рассевшись на парапете на самом краю крыши, похожие на стаю ворон. И я понимаю, что недооценил Тейлор. Она знает меня гораздо лучше чем я думал. Знает в достаточной степени, чтобы не доверять. И при этом ей удается использовать это так, чтобы выставить меня идиотом. — Сука, — коротко комментирую я. — Сам виноват, — она явно веселится, но при этом не злорадствует. — Как оно, Эрик? Подставиться перед полноценными членами фракции. Мне то не понять, я, видишь ли, девять баллов для тебя набрала. — Тебе нравится меня доставать? Ее смех стихает, выражение лица становится другим — спокойным, внимательным. Она пристально смотрит на меня несколько секунд, а потом просто говорит: — Я ищу грань. — Какую? Загадочность исчезает из ее взгляда так же быстро, как появилась. — Не важно. Мне не нравится, как у нее блестят глаза. — Верни таблетки. Лорен резко качает головой. — Чисто из принципа — нет. Я больше не буду злоупотреблять, но они мои, — тут она ухмыляется. — Я же не требую обратно свой вклад в наш спор. — Само собой. Ничего особенного в нем не было. — Ага, — скептично хмыкает она. — Я прям почувствовала, как тебе не понравилось. — Это обычная физиология, — фыркаю я, — как ты хотела? — Не переживай, Эрик, — почти мурлычет она, улыбаясь себе под нос. — Я знаю это. Парни, которым я действительно нравлюсь, ведут себя по другому. — Как, интересно? Хотя нет, погоди. Я вдруг вспомнил, что мне похер. — Не оскорбляют, не избивают, проявляют заботу, дарят подарки… Хотя с другой стороны, — она закатывает глаза и снова демонстрирует свою потрясающую откровенность, — практической пользы от тебя мне всегда было гораздо больше. И эту честность я ценю. Погода портится, небо над городом темнеет слишком быстро, хотя еще даже не полдень. Мишени ходят ходуном от резких порывов шквального ветра. Возвращаю винтовку на стол и зову ее с собой. — Пошли. — Куда? — Будем делать из наркоманки человека. В зал. — Только давай не до победного? — просит Лорен, когда мы спускаемся в Яму и находим свободный ринг. — Мне еще надо заскочить к Тори перед обедом. — Если сможешь сбить меня с ног хоть раз — идет. После пятнадцати минут я порядком выхожу из себя: она не только не нападает, но и едва ли контратакует, каждый раз в последний момент просто увиливая от захвата. — Ты будешь драться или нет?! — рявкаю я в конце концов, когда она в очередной раз уворачивается и скользит мне за спину. — Знаешь, я долго думала, как вышло, что ты проиграл Четыре, — произносит она. — А потом поняла — все дело в твоем непреодолимом желании быть первым. — Какая связь? — Он минут десять выводил тебя, не подпускал близко и не допускал ближний бой. Твоя уверенность начала таять… Воспоминания об этом проигрыше, осознание того, что все его видели, а Лорен, в глазах которой мои навыки раньше были непогрешимы, даже взялась его анализировать, вызывают моментальный приступ злости. Я вижу единственный способ побыстрее справиться с ней — загнать в угол. — …и на ее место пришла злость, — продолжает Лорен. А злость, — она с усилием блокирует мой выпад и отбегает к краю ринга, — мощнейший рычаг влияния, потому что именно она делает тебя слепым и слабым. И когда ты потерял бдительность, Четыре хватило одного ловкого удара, чтобы вывести тебя из строя. — Тебе эта участь не грозит. Когда она снова пытается увернуться, я готов. Перехватываю ее поперек тела и поднимаю на землей, а когда она переворачивается в воздухе, чтобы вывернуться, просто разжимаю руки, и Тейлор с размаху летит на спину, но группируется в последний момент и падает на бок, сильно ударяясь плечом. Она шипит от боли и сгибается пополам. Я давлю ей ногой на бедро, заставляя перекатиться на спину, и смотрю сверху вниз. — Думала, тактика Четыре сработает и с тобой? — Он был сильнее, — ворчит она. — Оправдываются только слабаки. — Ты мог сломать мне спину. — Я мог сломать тебе шею. Не ной. — Ладно, — она тяжело вздыхает, признавая поражение, и прикрывает глаза, так и оставшись лежать на ринге. Стоит мне отвернуться, и я тут же чувствую болезненный удар по ногам. — Не умеешь проигрывать, — огрызаюсь я. Хочу встать с колен, но Лорен, которая уже на ногах, толкает меня обратно и с размаху садится верхом. Не самый проигрышный для меня расклад, так что я остаюсь на месте, даже несмотря на то, что она выглядит непозволительно довольной собой. Мне вот интересно, она реально не видит, что восемь раз из десяти я поддаюсь ей? Или видит, но предпочитает не замечать? — Вообще-то, технически, я выиграла, — широко улыбается она. — Ты сам сказал, что победа за мной, когда мне удастся хоть раз сбить тебя с ног. Я сбила. — Я это сделал первым. — Об этом в договоре ничего сказано не было. Бедняжка, опять запуталась во фракциях и правилах. В Бесстрашии все работает не так. — Согласен с твоим братом, — наигранно тяжело вздыхаю я. — Мелкая, манипулятивная… — Да как угодно, — Лорен пожимает плечами. — Я делаю, как учил Амар — и ты, кстати, тоже. Использую свои сильные стороны. Очевидно, что против таких как ты мне на одной силе не выехать. Зато можно победить хитростью, что в этом такого? — А я и не говорю, что это плохо. Лучше быть живой стервой, чем покалеченной или мертвой альтруистичной монашкой. Но настоящий враг не будет играть с тобой в переговоры. Лорен улыбается и склоняется к моему лицу так близко, что я вижу крошечные серые вкрапления на радужке ее глаз. Вижу, но не замечаю, потому что цвет ее глаз — последнее, о чем я сейчас думаю. — Но ты же не настоящий враг. Я тоже улыбаюсь. — К счастью для тебя. Пары легких движений хватает, чтобы сменить позицию. — Ты хоть представляешь, — тихо произношу я ей на ухо, прижимая всем корпусом к полу, — как легко на самом деле тебя убить? Как, скажи мне, все-таки вдолбить в твою голову, что на одном умении говорить далеко не выедешь? Пусть за месяц тренировок ее мышцы окрепли, но тело по-прежнему кажется слишком хрупким, особенно под моими руками. Его можно сломать, словно фарфоровую статуэтку, и уничтожить осколки, а можно беречь и охранять, сдувая пылинки. И я искренне не знаю, чего мне хочется больше. А Лорен, не делая попыток вырваться, смотрит на меня широко распахнутыми доверчивыми глазами, и это совсем не облегчает выбор. — Слезь с меня, — сухо требует она, но ее голос вздрагивает. Я довольно ухмыляюсь. — Или хочешь еще раз о чем-нибудь… поспорить? Намек тоньше некуда. Титаническими усилием держу себя в руках. Удерживаю Лорен еще несколько секунд, а потом с трудом заставляю себя ее отпустить. — Не беспокойся, ты меня не волнуешь, — бросаю я. — У меня кое-кто другой на примете. Лорен замирает и удивленно смотрит на меня широко распахнутыми глазами. Похоже, эта новость ее потрясает. Даже не столько сама новость, сколько факт моего признания в чем-то личном. Отхожу к краю ринга и с наслаждением наблюдаю за ее реакцией. Хочется верить, что ее растерянность вызвана ревностью, а не банальной обидой на то, что ей не удалось легко считать другого человека. — Да, — продолжаю я. — Она бесстрашная. По-настоящему. Умеет в любом человеке найти уязвимое место и ударить побольнее. Не просто умеет, ей это нравится. Знаешь, как это бывает? — Ну да, — фыркает Лорен и презрительно закатывает глаза. — Кто еще может привлечь садиста, если не другой садист? Мне с трудом удается сдержать смех. — И она по-настоящему красива. А когда начинает играть на чужих слабостях… становится просто бесподобной. Тейлор садится посреди ринга, скрестив ноги, и внимательно смотрит на меня. — То есть ты хочешь сказать, что тебе правда кто-то нравится? — медленно повторяет она. — Нравится. Живой человек. Тебе. — Почему это тебя удивляет? — Даже не знаю, — она пожимает плечами. — Ты не ассоциируешься у меня с нормальными человеческими чувствами. Хотя… иногда легко перепутать здоровое влечение к человеку с желанием им обладать. Может, этим она тебя и зацепила: ты любишь все держать под контролем, а эту уникальную особь контролировать не можешь. И все упирается в принцип. Или в физическое желание. Тебе виднее. Сама я до сих пор не могу точно понять, как это работает у людей. Не уверен, стоит оскорбиться или нет. Так или иначе, последняя ее фраза — точно ложь. — Пока мы были в старших классах, ты ни одного парня мимо не пропускала, — насмешливо напоминаю я. — А они, идиоты, велись на твои ужимки. Не говори, что еще никого не присмотрела в Бесстрашии. Она расплывается в широкой улыбке. — Конечно, могу даже сказать кого! А потом заплетем друг другу косички и поиграем с чайным сервизом. Хорошее настроение улетучивается, словно его и не было. Прикрываю глаза рукой и собираю все силы, чтобы подавить в себе ярость, которая в последнее время никак не может найти выход, а из-за регулярных симуляций на испытание страхом только усугубляется. — И правда, какой же сукой ты иногда бываешь. Поверить не могу, что… Слова сами слетают с языка, но я вовремя себя обрываю. Поднимаю голову и вижу в ее взгляде тень, которую неизменно оставляет в человеке… нет, не Искренность. Эрудиция. Отражение пытливого ума, желание докопаться до сути, вскрыть исследуемый объект и разобрать его по винтикам. — Что? — Что Адам так на тебя запал, — заканчиваю я ровным голосом. Она громко фыркает. — Поверить не могу, что из всех людей именно ты в это веришь! — А ты, видимо, нет? — Нет, конечно. Лорен поднимается с пола и разминает конечности. — Ты веришь в то, что это просто их спор? Она кивает. — Эрик, я не просто в это верю, я в нем участвую. Теперь я и правда не могу сдержать смех. Она тоже улыбается. — Я могу отличить спортивный интерес от искренней симпатии. Дункан долго отпирался, но в итоге раскололся. С одной стороны, это довольно унизительно, но с другой — она пожимает плечами, — почему бы не развлечься, если я уверена в своей стойкости? К тому же, деньги лишними не бывают. Мне кажется, Эшли с Зиком тоже участвуют, но со стороны Адама. Вспоминаю как они нахваливают его при каждом удобном случае и киваю. — Ты тоже вливайся, если хочешь, — предлагает она. — Идиотизм, — отрезаю я и меняю тему. — Который час? — Не знаю, но уже, наверное, время обеда… Лорен вдруг замолкает и смотрит куда-то мне за спину. В Яму спускается отряд патрульных, они конвоируют двух мужчин, одного взгляда на которых хватает, чтобы понять — афракционеры. Лорен подходит ко мне. — Наши? — Нет, — у меня отличная память на лица и я хорошо запомнил тех уродов, которые напали на нас. — Это не они. — Черт, — шепчет она себе под нос. — А кто тогда? — Без понятия. — Я хочу выяснить, — заявляет она. Мне, признаться, тоже интересно, почему изгои так к нам зачастили. — Простым неофитам ничего не скажут, Лорен. Узнаем, только когда станем членами фракции. Она недовольно хмурится, но тут видит кого-то в толпе, и резко меняется в лице. Это взгляд хищника, учуявшего жертву. Взгляд холодный и расчетливый. — Неофитам может и не скажут, — негромко произносит Тейлор. Стягивает с плеч спортивную футболку и остается в одном топе. — А вот милой многообещающей девушке — очень даже. Чуть ли не с остервенением она стягивает с волос резинку и распускает их. Пару недель назад именно так она выглядела, когда мое отношение к ней резко изменилось — полуголая, с распущенными волосами, полная решимости. — Рассчитываешь выпросить информацию в обмен на красивую картинку? — Нельзя что-то просить у тех, у кого больше власти, если можешь сделать так, что они сами все предложат, и сами дадут, — отвечает Лорен. Не помню, где уже слышал нечто похожее, но логика превосходная. Мы переглядываемся, и одного этого взгляда нам хватает, чтобы понять друг друга. Мы синхронно перескакиваем канаты и идем через Яму к месту скопления людей. Солдаты вместе с изгоями остановились у металлических дверей и что-то громко выясняют. По пути Лорен отдает мне свою майку. — Спрячь куда-нибудь, будь добр. — Что ты собралась делать? Она останавливается и показывает пальцем на рослого парня неподалеку — он в форме патрульного, но сейчас стоит в стороне. — Он был с нами тогда, его ранили в руку. Как его зовут, ты помнишь? — Джек. — Джек, — повторяет она и вздыхает. — Я узнаю про изгоев, а заодно покажу тебе, Эрик, как легко вами можно манипулировать. А ты потом объяснишь мне, как это работает. Потому что я в толк не возьму, откуда в мужчинах столько наивности. Она удрученно качает головой а потом меняется, словно по щелчку. Отделяется от меня и подходит к Джеку. — Привет, Джек, — она лучисто улыбается и проводит рукой по его плечам, пока обходит его со спины. Сначала он явно не соображает, кто перед ним, но потом вспоминает, судя по взгляду. Я останавливаюсь неподалеку и наблюдаю за этим представлением. — Как я рада тебя видеть, ты не представляешь! — ее голос звучит так тепло и радостно, словно она действительно скучала. И он улыбается ей в ответ. Немного удивленно, но очевидно, что ему такое внимание приятно. — Привет, малышка Тейлор. Давно не виделись. — Да, и не говори, — кивает Лорен с улыбкой и участливо спрашивает: — Как твоя рука? — она снова бережно касается его плеча, всего на секунду. Джек смотрит на нее еще раз, теперь уже немного другим взглядом, и, будь мы с Лорен «официально» вместе, за один этот взгляд я бы уже его убил. — После пулевого ранения не так быстро восстанавливаешься, — говорит он. — Да, нам пришлось через многое пройти, — согласно кивает Лорен и качает головой. — Я потом часто об этом думала… знаешь, помогает для пейзажей страха. Но все-таки мне кажется, твоя роль была самой трудной. — Да брось, я же почти ничего не сделал, — отмахивается парень, но по голосу слышно, как он доволен. — Не знаю, Джек, — возражает Лорен. — Может, конечно, ты и прав, и я чего-то не понимаю, в конце концов я здесь всего пару недель. Но мне казалось, что подставиться под пули, чтобы защитить друзей — это высшая степень смелости. Джек чуть не лопается от самодовольства, а меня просто тошнит от этого цирка. Он не опровергает слов восторженной неофитки, но и не соглашается, чтобы не дать понять, каким героем он себя считает. Чтобы она говорила об этом снова и снова. И по-человечески, и по-мужски я прекрасно знаю и вижу все эти уловки. И сам их раньше применял. И получал такой же эффект, какой сейчас получает Джек. Думает, что получает. Лорен смотрит на него так, словно он настоящий герой, раз словил пулю и теперь так стоически держится, словно он чуть ли не божество во плоти. И если бы я не знал ее, если бы не знал, чего она добивается, я бы считал ее эмоции искренними и глупыми. Каждый раз ловя такой взгляд на себе после очередной особо удачной истории, я поражался женской наивности и тому, как легко они ведутся на примитивные манипуляции. Теперь внутри оседает неприятное чувство, что не все так просто как мне казалось. — Участвовал потом еще в каких-то приключениях? — ухмыляется Лорен, но тут же спохватывается. — Хотя о чем я, какие приключения. Навряд ли начальство стало рисковать и отправлять тебя на задания в ближайшее время, с одной рабочей рукой. Это явно оскорбляет его чувства. — Ошибаешься. Лорен поднимает брови. — Правда? Я думала, работа в диспетчерской… — Я что, похож на эрудита, любителя сидеть на месте и втыкать в экран? — фыркает Джек. «Нет, на эрудита ты определенно не похож», — мысленно успокаиваю его я. — Я взялся за оружие почти сразу, вернулся в патруль, — говорит Джек. — Сегодня мы как раз поймали парочку изгоев при попытке к бегству… за стену. Только я, пожалуй, могу уловить торжествующий огонек, на секунду проскользнувший в глазах Лорен. Жду, что она начнет расспрашивать подробнее, но она молчит и всем своим видом выражает не более чем вежливый интерес. А Джек не может остановиться. — В последнее время они в целом активизировались, знаешь, — демонстрирует он свою осведомленность. — Это не первая парочка, которую мы ловим за фермами дружелюбных. Прошлые на допросе сказали, что устали от этого города и местной власти и хотят искать лучшей жизни. Мы вернули их домой. Конечно, если эти трущобы можно назвать домом. — От местной власти? Чем им не угодили альтруисты? — Мы не думаем, что они говорили об альтруистах. Судя по всему, они там внутри своего изгойского общества разбиты на группировки и у каждой свой главарь. Недавно была крупная стычка в центре. Никто из горожан не пострадал, но Макс приказал усилить охрану и нагнал машин к стене. Теперь ловим всех, кто пытается проскользнуть за ограду. Некоторые сопротивляются довольно агрессивно. Если так и дальше пойдет, скоро, чувствую, нам разрешат стрелять на поражение. — Интересная у тебя работа, — говорит Лорен после недолгой паузы. — Я бы хотела заниматься чем-то подобным, когда вступлю во фракцию. — Приходи к нам в патруль, — живо откликается Джек. — Место мы тебе организуем. Нам не помешают хорошие стрелки в отряде. Думаю, эта улыбка Тейлор по-настоящему искренняя. — Я подумаю. Для начала нужно увидеть рейтинг. — Ты и правда смелая. Думаю, все у тебя с рейтингом будет отлично, — заверяет ее Джек. Теперь, когда дело сделано и разговор переходит в другую плоскость, самое время его прервать. Когда Лорен в очередной раз начинает петь парню дифирамбы, я подхожу ближе и негромко комментирую: — Смотреть тошно. Лорен поворачивается ко мне и, все так же улыбаясь, цедит сквозь зубы: — Так отвернись. — О чем вы? — Джек переводит непонимающий взгляд с меня на нее. — Она флиртует с тобой, чтобы выудить информацию, — бросаю я. — Не обнадеживайся. Осмысленность возвращается в его взгляд, сменяя наивность. Он хмурится и обращается к Лорен. — Это правда? — Отчасти, — при этом она умудряется выглядеть обиженной. — Хотя изначально я подошла только чтоб узнать, как твоя рука. Тему про изгоев ты сам завел. И мне стало интересно. Парень усмехается и качает головой. — Говорят, Рик уже сломал одному твоему парню руку? — А ты боишься? — теперь ему должно показаться, что она разочарована. Аплодирую стоя. — Из какой фракции ты перешел, Джек? — Прости, золотце, — бесстрашный смотрит на нее сверху вниз, проводит рукой по ее шее, откидывая темные волосы за спину. Во мне зарождается стойкое желание переломать ему пальцы. Я же прекрасно знаю, о чем он сейчас думает. — По поводу конкретно этих изгоев ничего больше не могу тебе сказать. Вот закончишь инициацию, подрастешь… — До тех пор я узнаю все сама. — Не узнаешь. Это закрытая информация. Доступ есть только у лидеров и еще пары человек, включая Анабель. — При чем тут она? — Она работает в центре обработки данных. Лорен расплывается в улыбке и хлопает его по плечу. — Вот видишь! Ты не перестаешь помогать. — Боюсь, ты теперь ей не нужен, — ухмыляюсь я. — Теперь будет доставать Анабель. — Заткнись, Эрик, — бросает Лорен и легко сжимает руку Джека на прощание, искренне улыбаясь. — Я закончу инициацию, а потом поболтаем еще, идет? Не дожидаясь ответа, она разжимает пальцы и быстрым шагом направляется к лестнице, время от времени поглядывая на изгоев. Поворачиваюсь к Джеку и вижу, как он наблюдает за ее удаляющейся фигуркой. — Не верь всему, что она говорит, — советую я. — Потом пожалеешь. Он поворачивается, оценивающе присматривается ко мне и улыбается, но совсем не так, как улыбался Лорен минуту назад. — Забавно слышать от человека, который так легко идет у нее на поводу. Не успеваю я возразить, как он склоняется ко мне и насмешливо произносит: — Только слепой не заметит, что ты ее хочешь. Уверен, она тоже это видит. Но не волнуйся, неофит, — он понижает голос и «дружески» бьет меня по плечу. — Я ее подготовлю к этому аспекту жизни, а ты сможешь забрать то, что останется. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не врезать в ответ. Но всему свое время. У меня уже готов список дел, которые я намерен осуществить сразу после инициации, и сейчас к нему прибавился еще один пункт.

***

В дормитории пусто, когда я захожу туда. Видимо, все либо в столовой, либо уже готовятся к симуляции. У меня в этом нет необходимости. Каждый мой страх хорошо изучен, и даже без осознанного контроля я справляюсь быстро. Лучше потрачу время на доброе дело. Женские кровати отличить легче от наших — девчонки пытаются их хоть как-то персонализировать. Койка Мии разукрашена резкой красной росписью. У Эшли над кроватью висит пара боксерских груш — подарок старшего брата, «талисман на счастье», как она утверждает. Шона просто вечно сваливает на постель все свои вещи. На тумбе рядом с кроватью Лорен лежат гильза и ее браслет. Раньше он был черно-белым, но, сменив фракцию, она благоразумно сняла белые камни. Содержимое ящиков меня мало волнует, хотя нож с зазубринами, спрятанный под одеждой, и вызывает вопросы. Там же лежит и то, что я ищу. Шум воды говорит о том, что в душе кто-то есть, но меня это не волнует. Открываю упаковку с таблетками, подхожу к одному из толчков и по одной бросаю их в унитаз. Делать это мне доставляет какое-то мстительное удовольствие. Хотя, конечно, занятие это носит исключительно альтруистичный характер. Шум воды за моей спиной стихает, слышу, как дверь в душевую открывается. — Что ты делаешь? Это голос одного из близнецов. Поворачиваюсь и узнаю Дункана. Он весь блестит от воды и дрожит от холода — на нем только полотенце, а с горячей водой, похоже, опять проблемы. — Занимаюсь благотворительностью, — отвечаю я, поднимая повыше таблетки, чтобы он их видел. — Ясно. Он не задает больше вопросов. Я не продолжаю разговор. Последний наш диалог в статусе тогда еще друзей чуть не закончился дракой. Жаль, что так вышло. Правда, жаль. Но ни мириться, ни тем более извиняться ни один из нас не станет. Дункан подходит к раковине и обхватывает ее руками. Смотрит на свое отражение в зеркале, но взгляд пустой. Я догадываюсь, что утро, скорее всего, он провел в симуляции. — Есть одно дело, — вдруг говорит он ровным голосом, — и мне нужна будет помощь. Ты как? Он смотрит на меня через зеркало — прямо и серьезно. Надо отдать должное, в нем спеси меньше, чем во мне. Уверен, на самом деле он с любой задачей справится и без моего участия. Это не просьба о помощи. Это предложение пойти на мировую. Если откажусь сейчас, дам понять, что не заинтересован. В каждом есть немного от эрудита. Высыпаю остаток таблеток, выкидываю упаковку и киваю. Плечи Дункана немного расслабляются, да и мне в раз становится гораздо легче. Ну, хоть одной проблемой меньше. — Какой план? — Свободен после отбоя? Я хмыкаю. — Такие вопросы лучше задавать в одетом виде. Дункан фыркает и закатывает глаза. — Гарантирую тебе неприкосновенность. Надо выбраться из штаба до отбоя, и потом до рассвета вернуться обратно. Есть дело в городе. Я так то и сам бы справился, но… нужна страховка. Складываю руки на груди и прислоняюсь к стене. Пытаюсь вспомнить, где по ночам не дежурит охрана. — Выполнимо, — наконец киваю и Дункан радостно бьет кулаком о ладонь. — Хотя «прогулку» сильно подпортит погода, учитываешь? Там сейчас… — Там льет как из ведра! — дверь в душ с грохотом открывается, и в проеме показывается Эшли. Она похожа на бешеную кошку, которую уронили в озеро: насквозь промокшая, растрепанная и злющая. Окидывает нас таким взглядом, словно это мы виноваты в такой мерзкой погоде, и идет к душевой кабинке, по дороге раздеваясь. — Отвратный день, — рычит она. — Ненавижу брата! — Погнал на тренировку? — догадывается Дункан и усмехается, но веселье быстро сменяется охреневанием, когда ему в руки прилетает ее лифчик, а за ним остальная одежда. — Повесь на сушилку, — бросает Эш. — Пожалуйста. Ни капли нас не стесняясь, она становится под душ в одних трусах и пытается настроить воду. Дункан тихо ругается сквозь зубы и быстро ретируется — в нем как раз стеснения излишек. — Мало того, что ничему новому не научилась, — продолжает злиться Эшли, ни к кому, в частности, не обращаясь, — так еще и замерзла как собака. Да где эта горячая вода?! — Тебя ждет сюрприз, — усмехаюсь я и в следующую секунду она с визгом выскакивает из кабинки. — Горячей воды нет, — подсказываю я. — Собаки обычно греются на коврике у кровати хозяина, знаешь? — Ты, — она гневно указывает на меня пальцем, — вообще заткнись. — А я тебе чем не угодил? Дункан возвращается, одетый, и набрасывает на Эшли покрывало. Оно падает ей на голову, словно на клетку с попугайчиком накинули ткань, чтобы он не верещал. Она быстро высвобождается, но все-таки удерживает его в руках и закутывается в плотный кокон, из которого в меня летят уже более сдержанные обвинения. — Ты не угодил своим существованием! Вместе с Четыре на пару. Звучит это так странно, что я даже забываю вызвериться. Но через секунду доходит. — Дай угадаю. Родственнички пережить не могут, что тебя в рейтинге обставили стифф и бывший эрудит? — Именно, — бурчит она. — А на ринге уже не встретимся… И хрен потом кому я докажу, что нас тупо ни разу не ставили в спарринг! Вид у нее такой расстроенный, что мне вот абсолютно похер, зато Дункан проникается состраданием. Даже приносит ей чай. Большую часть обеда мы проводим в дормитории. Эшли никак не может сдвинуться с темы. — Если погода не улучшится, придется им отменить Фестиваль фракций. Я отвлекаюсь от собственных мыслей, целиком посвященных симуляциям, и не сразу въезжаю. — Что за фестиваль фракций? — А ты не слышал? Она недолго копается в своей тумбочке, достает из нее газету и кидает мне. — Вот. В столовой нашла. Газета совсем свежая, в ней и правда заметка о городском празднике. Из головы вылетело, что это совсем скоро. Хотя и раньше там не бывал. «Фестиваль», придуманный лидерами Дружелюбия и Отречения, вообще мало кто посещает из других фракций. — В этом году дружелюбные разошлись, — говорит Эш. — Решили придать своей ярмарке массовости, а Совет взял и согласился. Будет не только торговля и песенки в кругу, они зовут всех на поле, разбили там временное жилье на пару ночей… В общем, пытаются создать веселье. — Почему мы слышим об этом в первый раз? — Ну так неудивительно, мы же оторваны от мира, — Эш пожимает плечами. — Впрочем, неофитов это не касается. У нас финальные тесты как раз в эти даты. Кстати, Дункан, ты торчишь мне двадцатку, — она резко меняет тему. — С какой стати, интересно?! — Мне Адам сказал, что у них с Лорен сегодня ночью свидание. — Сказать — не сделать, — Дункан закатывает глаза. — Больше его слушай. Да и свидание само по себе ничего не значит. Эшли смотрит на него с легким раздражением. — Слушай, вот давай откровенно. Когда-нибудь было такое, чтобы твоему брату отказывали? — Когда-нибудь было такое, чтобы он в этом признавался? — насмешливо парирует он. — И тем не менее, — слышим мы голос Мии, которая прошла сюда так бесшумно, что я и заметить не успел. — Вчера вечером, после игры в Вызов, они целовались. Вчера вечером я ходил набивать татуировку. Очевидно, многое пропустил. — Ты что-то путаешь, — уже не так уверенно произносит Дункан. — Ну, — Миа равнодушно пожимает плечами, — если это был точно Адам, а не ты, значит я определенно ничего не путаю. Мы с Джимом их видели. Выглядело это очень… многообещающе. И все крошечные крупицы спокойствия, которые мне с трудом удалось накопить за последние дни, разбиваются вдребезги. И снова не остается ничего, кроме злости. Сколько можно так жить? В следующий раз я вижу Лорен только вечером, на крыше. Дождя нет, небо светлое, но дует сильный ветер. Он уносит мои слова. — Я думал, ты будешь с Адамом. Этот голос словно не принадлежит мне, он слишком безжизненный. Но я задолбался играть в эмоции. Лорен хмурится, ее тонкие брови сходятся на переносице. — С чего вдруг мне быть с Адамом? — Миа сказала, у вас встреча. Лорен тихонько фыркает и закатывает глаза. — Ты как будто не знаешь Мию! Большую часть ее слов можно делить на два и умножать на ноль. Она патологическая лгунья. Я уже даже не виню ее. Нас разделяет метров десять. Я отчаянно хочу сократить их, но Тейлор меня опережает. Не успеваю осознать как это произошло, как уже чувствую ее руки на моих плечах. Ее губы касаются моих. Не имею ни малейшего понятия, что происходит и что вдруг на нее нашло, но прерывать это у меня и близко нет желания. Я обхватываю ее за талию и сжимаю так сильно, чтобы она больше и не думала о том, чтобы прервать все первой. Но она и не думает. Становится на цыпочки и продолжает целовать меня — так искренне, так самозабвенно и нежно, что это не похоже ни на что другое. И я позволяю ощущениям поглотить себя и не сразу понимаю, что впервые за долгое время по-настоящему расслабляюсь. Лорен улыбается и ложит голову мне на грудь. — Поехали в город, — шепотом предлагает она, и я могу только кивнуть. Как вообще можно ей в чем-то отказать? — Зачем тебе в город? — Узнала кое-что про афракционеров, теперь хочу проверить. Я ухмыляюсь и целую ее в лоб. На поиски проблем на голову, куда ж без этого. Саму отпускать опасно — она пока не настолько хороша. Я в любом случае всегда буду лучше. Хотя теперь это уже не соревнование. И от этой мысли мне гораздо — гораздо — легче дышится. — Нужна твоя помощь, — прилетают ее слова, словно вдогонку моим мыслям. Она поднимает голову, и я тут же тянусь поцеловать ее снова, потому что мне мало этого, мало ее. Но в этот раз Лорен не отвечает. Я отстраняюсь, чтобы понять, что произошло, и смотрю ей в глаза. Ее взгляд кажется пустым. Улыбка — неестественной. — Ты же не думаешь, что нужен мне зачем-то, кроме помощи? Эффект от этих слов — как ледяной куб воды на голову. Хочу оттолкнуть ее, но она словно приросла ко мне и не поддается. Я не могу ничего с ней сделать, не могу содрать ее пальцы со своей шеи, не могу стереть это блаженно-пустое выражение с ее лица. И тогда до меня доходит. Кроме того, что настоящая Лорен Тейлор никогда не смогла бы удержать меня силой, она бы ни за что в жизни не призналась, что использует меня. Даже если это чистая правда. В реальности у нее хватает ума поддерживать иллюзии. Здесь же она откровенна, потому что она — мое подсознание. Которое не поленилось создать такие правдоподобные декорации в симуляции, чтобы напомнить мне о главном моральном страхе, который появился совсем недавно — проникнуться доверием к кому-то и быть использованным. — Браво! Громкий голос вместе с хлопками доносит ветер и я резко оборачиваюсь. На парапете, на самом краю крыши сидит Тейлор. Она гораздо красивее чем в жизни, и отличается от той, что до сих пор висит у меня на шее. Ее взгляд жестокий и ясный, тогда как у первой он открытый и добрый. Две стороны одной медали. Я всегда хотел только одну из них. Получил. Не рад. — Для эрудита ты на редкость туго соображаешь, — насмешливо сообщает она, обходя меня спереди. Я знаю как это прекратить. Закрываю глаза, чтобы не видеть их, абстрагируюсь от внешних звуков. Ногти Лорен как десять крошечных игл впиваются мне в кожу. — Нет-нет-нет, — ее радостный голос звучит одновременно со всех сторон, — ну куда же ты собрался? Мы только начали! Нам столько надо обсудить, ты так долго от меня скрывался и прятался, что теперь так просто не уйдешь. — Отвали от меня! Я не выдерживаю и делаю еще одну попытку оттолкнуть, избавиться от нее, хоть с крыши сбросить. Было бы отлично в данных обстоятельствах. Охренительная сублимация. Стоит подумать о сублимации, как первая Лорен активизируется. Ее руки скользят вниз, и через пару секунд я почти не могу ей сопротивляться. Но память о том, что это все симуляция, за которой вдобавок наблюдают, позволяет сохранить крупицы трезвости. Она отпускает меня, но не испаряется. Вместо этого по ее щекам бегут слезы. — Я никогда тебя не предавала, — шепчет она, не глядя в мою сторону. — Никогда даже не врала. Тут она права. — Но ты все равно так легко веришь, что люди не могут испытывать к тебе ничего хорошего, кроме корысти. Я никогда тебе не врала. Она качает головой и прячет лицо в ладони. Мне даже хочется раскаяться, но подсознание не позволяет. Вместо этого оно кривляет своего клона. — «Я никогда тебе не врала, никогда-никогда», — Тейлор презрительно смотрит на свою копию на полу и не менее презрительно — на меня. — Ты же не думаешь, что нужен ей зачем-то, кроме помощи? — Ты всего лишь фантазия, не больше, — на манипуляции голограммы я точно не поведусь. Она подскакивает ко мне и снова целует, на этот раз абсолютно по-другому — страстно, нетерпеливо, грубо. Одной рукой тянет мою куртку на себя, а другой бесцеремонно лезет ко мне в штаны. — Зато какая приятная фантазия, согласись, — выдыхает она с усмешкой и отстраняется прежде, чем я успеваю среагировать. Отходит и спокойно произносит: — Ты прав, я всего лишь фантазия. А значит со мной можно говорить более откровенно, чем с ней, — она кивает на своего двойника, которая все еще беззвучно льет слезы и смотрит на меня то ли с упреком, то ли с любовью. Эту Лорен я игнорирую. Вторая более конструктивна. — Давай начистоту, — она щурится и смотрит на меня с откровенной неприязнью. — Ты реально думал, что вот она поведется на такого как ты? Эгоистичный, самовлюбленный, — она с наслаждением перечисляет и загибает пальцы, — проблемный со своими детскими психотравмами, неприкаянный, жестокий. Лично мне, — она снова оказывается рядом, — ты только таким и нужен. А вот ей — нет. Как раз она только и будет, что использовать тебя. И ты это знаешь, знаешь, потому то и пытался это милое нежное существо раздавить, чтобы остались только мы с тобой, вдвоем. Она хватает плачущую Лорен за шиворот и тащит к краю крыши. А я инстинктивно кидаюсь вперед, чтобы ее защитить. Идиот. И все равно не успеваю — девочка, которая любит меня и просто просит помощи летит вниз и разбивается о мостовую, а бессердечная расчетливая стерва, которая знает самые темные уголки моей души, остается рядом. Я смотрю на нее и пытаюсь понять, хватит ли мне ее, или надо жалеть о своих ошибках. Когда она подходит вплотную и снова целует меня, выбор кажется проще. Ровно до тех пор пока она не отстраняется и пристально смотрит мне в глаза. Ее зрачки не выдают ни малейшего возбуждения. Взгляд ледяной и безразличный. — Ты и мне не нужен, — выдыхает она мне в губы. — Разве ты еще не понял? Ты нужен был только ей. Вот к ней и отправляйся. С этими словами она сталкивает меня с края крыши и, довольно ухмыляясь, шлет вдогонку воздушный поцелуй. Я успеваю сгруппироваться в последний момент и выйти из симуляции за секунду до падения. Амар уже снимает с головы электроды. По его лицу ничего нельзя понять. Только закончив возиться с механизмом, он спокойно выдает: — Это что-то новенькое. Уже понял, что значит этот страх? Навряд ли ты боишься Лорен. — Навряд ли, — соглашаюсь я, но ничего не добавляю. Тогда Амар сообщает: — У тебя просто катастрофические проблемы с доверием. От этого и страдаешь. Я фыркаю. — А вы психолог? — А ты понаблюдай за чужими страхами с моё, тоже психологом станешь. Он вопреки прошлому опыту молчит, и у меня из чисто эрудитского любопытства вырывается: — Что, на этот раз никаких советов? — Попей чаю с ромашкой, — советует Амар. — Говорят, успокаивает нервы. А если серьезно, — он наконец смотрит на меня пристально и с присущим тренеру вниманием, — прекрати копать так глубоко. Все нужные ответы — на поверхности, так не бери на себя лишний груз. Иди по пути меньшего сопротивления, и будет тебе счастье. Да уж, лучше не стало. Хотя на особый конструктив я и не рассчитывал. На лестнице над рекой нос к носу сталкиваюсь с Лорен. Возникает желание просто столкнуть ее вниз — и сразу одной проблемой меньше. Она улыбается мне и останавливается. — Хочешь узнать секрет? — Нет. Отодвигаю ее в сторону и иду дальше, прекрасно зная, что долго что-то скрывать — не в ее характере. И надо же, я прав. — Я все равно расскажу, — она бежит за мной по лестнице. — А еще лучше, покажу. Ты заценишь, гарантирую. Только сначала пригодится твоя помощь. Я останавливаюсь и разворачиваюсь так резко, что она врезается мне в спину и тут же отскакивает на две ступеньки вверх. Да вы, блять, издеваетесь?! — Координация — наше все, — Лорен насмешливо поднимает брови, но ближе не подходит. — Так что, ты не хочешь… Желание сбросить ее вниз все растет. Вместе с парой других, очень пагубных желаний. — Пойдем, — перебиваю я ее и, отвернувшись, ускоряюсь. Видимо чувствуя настроение, Лорен замолкает, но все же следует за мной. Смело. И глупо. Часть меня — хорошая, здравая часть — хочет, чтобы она ушла прямо сейчас за пределы досягаемости. Но эту часть обычно никто не слушает. Еще в первые дни жизни в Бесстрашии я нашел охренительно тихое, классное место. На самом дне пещеры, максимально близко к обрыву. Полуоткрытая площадка, освещенная лишь светом с верхних этажей. Сюда даже лестница не ведет, так что добраться не так просто, хотя в каменную стену вмонтированы поручни. Они помогают удержаться на мокрых скользких камнях, вокруг которых несется бурный поток подземной реки. Возможно, это самое опасное место в штабе, если говорить о расположении. А еще здесь никто тебя не увидит и не услышит. Камер нет, а гул реки такой, что приходится значительно повышать голос для разговора. Лорен это подтверждает. — Атмосферно, — громко комментирует она, запрыгнув на платформу вслед за мной. Ее взгляд пробегается по стенам из темного камня, перебегает на крутой обрыв и останавливается на мне. В кармане как раз осталась пара сигарет. Я отворачиваюсь, отхожу на другой край площадки, достаю одну и, закурив, бросаю: — Рассказывай. Я не слышу, что она говорит. Нет, слышу конечно, но мозг напрочь отказывается обрабатывать эти звуковые сигналы. Пока я курю, есть время передумать. Потом его не будет. Только докурив до фильтра я понимаю, что горную реку больше никто не перебивает. Лорен молчит, и я понятия не имею, как давно. Возможно, ее уже и нет здесь, я ведь даже не глянул на нее с момента, как она раскрыла рот. «Уйди, пожалуйста, уйди», — настойчиво требует внутренний голос. Я поворачиваюсь. Тейлор стоит в паре метров и пристально смотрит на мое лицо. В ответ на мой взгляд поднимает брови. — Отмер? — она складывает руки на груди. Осторожно подходит ближе и без намека на недовольство интересуется: — Ты хоть слово услышал? — Нет, — просто отвечаю я. Ее глаза странно блестят в темноте. В них отражается черная река и белые гребни пены. — Понятно, — кивает она, а потом голосом тихим, исполненным такого участия, что аж тошно, произносит то, что окончательно выводит меня из себя. — Эрик, у тебя все нормально? Ты рассказал мне про Дункана и Адама, помнишь? Сейчас тоже можешь рассказать. Выкидываю окурок в реку и смотрю прямо на нее. Обратного пути не будет. Его нет уже давно. Не было с того дня, как я сломал ей ребро. Как жаль. — Какая же ты лицемерная дрянь. Она приоткрывает рот от неожиданности, а потом ее глаза сужаются. Она тяжело вздыхает и без эмоций спрашивает: — Чем я вам опять не угодила? Не могу ответить на этот вопрос. Не могу, потому что ни в одном из сотни ответов, что рождаются в голове, нет логичного. — Я поставил на Адама. Непонимание на ее лице приводит меня в легкое бешенство. — Ты предложила сыграть в вашем дурацком споре, и я поставил на Адама, — быстро повторяю я. — Зачем? — Зачем? — переспрашиваю я и смеюсь. Этот смех тут же тонет в грохоте подземной реки, тонет вместе с последними остатками самообладания. — Зачем?! Да потому что ты своего не упустишь! Тебе всегда нужен кто-то сильнее рядом, кто будет тебя прикрывать и брать твои проблемы на себя! И ты сделаешь все, чтобы удержать этого идиота. И поскольку я не идиот, и ты очень скоро это поймешь, то следующим будет Адам. И если он захочет тебя трахнуть в обмен на помощь — ты прогнешься, и глазом не моргнешь. Лорен смотрит так, словно видит меня в первый раз. В ее голубых глазах — непонимание, недоверие и зарождающаяся злость. — Ты серьезно? — Абсолютно, — я уже не могу себя сдерживать и в два шага преодолеваю расстояние, которое нас разделяет. Лорен шагает назад, к краю обрыва. Хватаю ее за руку и притягиваю обратно. Тейлор шипит, возмущенная грубостью, но вырываться уже поздно — теперь она целиком и полностью в моих руках. Свободной рукой я обхватываю ее шею, тяну за волосы и заставляю посмотреть себе в глаза. Ее губы полуоткрыты, дыхание частое и прерывистое, а зрачки узкие от страха. Она снова меня боится. — Знаешь что, — склоняюсь к самому ее уху и цежу сквозь зубы, — давай потренируемся в последний раз, что скажешь? Чтобы ты ко всему была готова. И привыкла к новым ощущениям. Она смотрит на меня несколько секунд, а потом начинает смеяться. Заливисто, неконтролируемо, истерично. — Как же ты попал, Эрик! — Можешь орать сколько душе угодно, — встряхиваю ее и оттаскиваю от края обрыва. — Тебя здесь никто не услышит. А если кинуть в реку — и не найдет. Но Лорен продолжает смеяться, на ее глазах даже слезы выступают. — Да какое мне дело до них?! Ты проиграл, эрудит! Проиграл мне, проиграл своему страху! Это теперь ничто не перекроет, ни насилие, ни что угодно другое. Непреодолимое желание причинить ей боль гармонирует с животными инстинктами. Выворачиваю ей руку и толкаю к стене. Ее голова ударяется о камень. — Ты ушел из моего пейзажа страха, зато я скоро появлюсь в твоем, — цедит она сквозь зубы, пока я срываю с нее одежду, и слабо пытается сопротивляться. Ее слова ничего не значат. Ничего. И все же ни похоти, ни злости не удается заглушить несколько крупиц здравого смысла. Почти каждый мой страх олицетворяет собой потерю контроля, бессилие перед тем, что сильнее меня. А если я бессилен заставить Лорен хотеть меня также сильно, как я хочу ее, значит ли это, что она сильнее? От этой мысли мне становится дурно. Она очевидно так и думает, потому что пользуется моментом и почти вырывается. Далеко не отпускаю, но ей удается извернуться так, что теперь ее грудь плотно прижата к моей, а лица примерно на одном уровне. Может, оно и к лучшему. Хочу видеть, как спесь слетит с ее лица когда она почувствует меня в себе и в полной мере осознает, что этого ей уже никогда не изменить. — Теперь ты не сможешь просто поиметь меня и бросить, — она не успокаивается, даже когда остается только в брюках и лифчике. Искренним и бесстрашным не знакома стеснительность. — Я навсегда в твоей голове, я теперь часть тебя и твоей памяти! И ты никогда не избавишься от этого поганого чувства. Ее звонкий, на грани безумия радостный смех останется со мной до конца жизни. Поверить не могу, что кто-то это сделал. Что кто-то все-таки влез в мою голову. Как ты, блять, это делаешь?! Вопрос не слетает с языка, но горит в глазах, когда я смотрю на нее. А Лорен, вместо того чтобы вырываться или дать минимальный отпор, вдруг целует меня. Целует грубо, кусаясь, с напором и такой страстью, которой я от реальной Тейлор никогда не ожидал. Этот поцелуй в точности повторяет тот, что был в моем пейзаже страха. И на одну дикую, безумную секунду у меня возникает мысль оттолкнуть ее. Но я не поддаюсь. Уже не держу ее, это и не нужно. Одна ее рука, почувствовав свободу, обвивает мою шею, вторая уже избавляет от никому не нужного ремня. Ее движения такие резкие и уверенные, что возникает подозрение. С трудом отрываюсь от нее, чтобы посмотреть в глаза, но она давит мне на затылок и целует снова, так, как видимо умеют это только в Бесстрашии, потому что в груди разгорается огонь, и это пламя разрастается, охватывает каждый сантиметр кожи, заставляет забыть о страхе и боли. Остается только страсть, желание и свобода. Почему я не сделал этого раньше? Зачем затягивал так долго?! Лорен негромко вскрикивает, когда я подхватываю ее под бедра и поднимаю вверх, прижимая к стене. Она обвивает ногами мою талию, сжимая так сильно, что это даже больно. Все таки не могу не спросить. — Ты не девственница? Она впивается ногтями мне в шею. — А ты? Все ясно. Искренность известна свободой нравов. Что ж, оно и к лучшему. Так она сможет дать гораздо больше, чем я взял бы сам. Когда я опускаю ее на землю, чтобы избавиться от остатков одежды, мы меняемся местами. Голую спину холодит камень, зато тело Лорен такое горячее, что этот контраст заставляет напрочь забыть о дискомфорте. Я теряю голову и не сразу чувствую, как что-то острое упирается мне в горло. Но тут же приходит боль. По шее стекает несколько теплых капель. Злость черной волной снова накатывает на меня. Лорен все еще прижата к моему телу, и если буду достаточно быстрым, смогу разоружить ее с минимальным ущербом. А потом просто сверну ей шею. Но не успевает эта мысль созреть, я чувствую второй нож, гораздо ниже. Лезвие в опасной близости от бедренной артерии и других не менее ценных мест, и стоит ей сдвинуть его на пару миллиметров — и мне будет очень, очень больно. — Убери. Руки, — Лорен произносит это полушепотом, выдыхает эти слова прямо мне в губы. Я колеблюсь, и тогда она надавливает сильнее. Мне становится по-настоящему больно. Я убираю руки и каменею. Думаю, чем отплатить ей за это: рано или поздно ей придется убрать ножи, и тогда даже Бог ей не поможет. Не знаю, сколько мы стоим так, не двигаясь. На краю пропасти, где нас никто и никогда не найдет. Время идет, и разрушительная садистская потребность, желание причинить боль медленно, очень медленно утихает. Все из-за Лорен. Такая ее близость действует на меня лучше седативных, которые я всю жизнь отказывался принимать. Чувствую ее каждой клеткой тела, такую теплую и… почти родную. Ее тело бьет мелкая дрожь, но рука с ножом у моего горла твердая. Мы дышим одним воздухом. Наши губы соприкасаются каждые две секунды, и каждый раз когда эта связь разрывается, я чувствую пустоту. На очередном вдохе она вдруг целует меня. Крепко, глубоко, до одури медленно. За такое я готов ей все простить. Инстинктивно подаюсь вперед, и тогда острая боль пронзает шею. Лорен прерывает поцелуй и отстраняется, оставляя мне на память об этом моменте глубокий шрам на губе. Она откидывает голову назад, и я вижу ее лицо, мокрое от слез. Она плачет, и не от страха или обиды. Это слезы злости и разочарования. Смотрит на меня снизу вверх и в этом взгляде такая жгучая ненависть, какой я еще никогда ни у кого не видел. Разве что в зеркале. Но есть в ее глазах что-то другое, таится в самой глубине, и с каждым вздохом разрастается, становится все яснее и отчетливее. Она никогда раньше меня по-настоящему не ненавидела. До этого момента. До этого долбанного момента, когда я отключил мозг и окончательно разрушил то хрупкое чувство связи, которое между нами было. — Ты — больной ублюдок, — шепчет она, глотая слезы. — Ты ненормальный, асоциальный… Замолкает и смаргивает влагу с ресниц. Ее взгляд держит меня, не отпускает. — Я доверяла тебе, — севшим голосом произносит она, и я просто знаю, что это правда. — Я доверяла тебе! — ее шепот срывается на крик, который странным звоном отражается от каменных стен этой подземной пещеры, сливается с ревом бурлящей реки. В горле пересохло. Хочу сглотнуть, но боюсь ножа, который она и не думает убирать. Лорен не отрывает заплаканных глаз от моего лица. — Ты решил наказать меня за собственную слабость? За то, что не можешь побороть физиологию? Да, Эрик, — цедит она сквозь зубы. — Я знаю, что ты меня хочешь еще с того вечера, когда обычный поцелуй на спор перерос в нечто гораздо большее. Если не раньше. Тебе и правда казалось, что ты настолько хороший актер? Она с трудом сдерживает рвущиеся наружу всхлипы. Прижимает второй нож вплотную к паху и опускает голову мне на плечо. Переводит дыхание и снова отстраняется. — Ты был моей защитой. А в редкие моменты — ты был моим домом. Не Джим и Карл, не мой родной брат, который, кстати, очень плохо следит за своими вещами, — теперь я понимаю, где она взяла эти ножи, — а ты, Эрик. Но потом что-то щелкало в твоей больной голове и ты пытался ломать меня, чтобы не сломаться самому. Ее глаза блестят как в лихорадке. Дыхание учащается, речь ускоряется и становится сбивчивой, и я грудью чувствую, с какой силой бьется ее сердце. Она сейчас может сделать что угодно. Иногда преступников оправдывали за убийство «в состоянии аффекта», и это именно то состояние, в котором находится Лорен. Я могу себе признаться, что боюсь сейчас — за нас обоих. За нее. Осторожно отвожу руки в стороны, чтобы она их видела, и пытаюсь воззвать к здоровой части сознания. — Лорен… — Не смей! — кричит она и чуть не захлебывается слезами. — Не смей даже произносить мое имя! Я открываю рот, чтобы послать ее с такими приказами, но тут нож впивается мне в подбородок, раздирает кожу и я чувствую боль — острую и внезапную, и вместе с болью приходит осознание: она сделает это. Она хочет отомстить. Безопасней молчать. Стоя так, я вдруг понимаю, почему она так быстро перестала сопротивляться, когда поняла, что ей со мной не справиться. Я напугал ее. Не так как когда сломал ребро, а по-настоящему. Ту последнюю крупицу доверия и отваги, что вспыхивали в ее глазах когда мы общались, я сегодня уничтожил. И ненависть Лорен рядом не стоит с той, которую я питаю к себе сейчас. — Прости, — тихо говорю я. Она первый человек, которому удалось выбить из меня это слово. Первый человек, которому я говорю его искренне. Потому что сейчас я чувствую себя в ее шкуре, и мне эти ощущения не нравятся. Но ей, похоже, плевать. Лорен медленно качает головой. То, что она говорит дальше — не угроза, а простое рассуждение. — Я могу проткнуть тебе артерию так, что смерть наступит очень быстро. Ты истечешь кровью до того, как тебя найдут. Могу сделать надрез в другом месте, и тогда больше ни одну девушку ты не тронешь. Смысла не будет. Или, — она ведет ножом от подбородка до ключицы, неосознанно оставляя мелкие надрезы, — ты можешь просто случайно упасть в реку и разбиться о камни. Насколько спокойнее мне станет жить?! Ее голос опять срывается на крик. Она больше не плачет, но столько в ее глазах ярости и безысходности, что мне хочется ей помочь. — Станет, — отвечаю я спокойно, стараясь лишний раз не двигаться. — Тебе станет легче. Ее взгляд быстро бегает по моему лицу, ища подвох. А потом она резко отстраняется, на прощанье оставляя мне неглубокий шрам над ключицей. Боль резкая и острая, но гораздо хуже этого то, что пошевелиться я не могу, даже получив полную свободу действий. Потому что вдруг осознаю, что без нее мне плохо. Даже с ножом у горла, пока Лорен стояла рядом, я чувствовал, что все идет правильно — ее близость, ее касания, ее голос — это все мне нужно, это отрезвляет меня, дает энергию — каждый день с того дня когда я понял, что хочу ее. И только теперь я понимаю, что она у меня была. Все это время, пока я не дал волю врожденным бракованным генам и не умудрился все испортить. Никогда и представить не мог, что буду нуждаться в другом человеке. Но это случилось. Лорен Тейлор, девочка из Искренности, которая когда-то неимоверно меня раздражала, изменилась за пару недель в Бесстрашии, стала мне родной и ушла, как только я это понял. И без нее мне будет пусто. Какое-то время, не навсегда, конечно. Рано или поздно эта пустота уйдет, заполнится кем-то или чем-то другим. Но сейчас она разрастается подобно черной дыре, вбирает в себя все другие чувства и мысли и не оставляет ничего хорошего. Лорен отходит назад, и каждый шаг приближает ее к краю пропасти. Ее глаза стекленеют, когда она смотрит на окровавленные ножи. Хочу протянуть к ней руку, но она отшатывается. Река бурлит в полуметре от нее. — Я не трону тебя больше, — медленно говорю я. — Верну таблетки, если хочешь. Просто отойди от обрыва, ладно? Она резко вскидывает голову. — Ты что, решил, я прыгать собралась? Из-за тебя?! — она истерично смеется, но смех этот быстро проходит, сменяется горечью. — Ты уже обещал не трогать меня больше. Ты не сдержал слово. Я тебе не верю. Тебе… Она замолкает и сглатывает. — Тебе всего пару дней нужно было подождать, — в ее голосе сожаление, но постепенно и оно сходит на нет. — Всего пару дней… — Подождать чего? — Ничего. Уже ничего. Вдруг она срывается с места и бросается прочь. Река шумит, а я наблюдаю, как она осторожно перепрыгивает с камня на камень, не держась за поручни, а потом ловко цепляется за верхний уступ и легко, словно кошка, забирается наверх. Ее силуэт исчезает в тени, а я подхожу к обрыву, сажусь на край и жду, пока брызги воды не смоют всю боль и бешенство, которые меня переполняют.

***

— Ты так и не сказал, куда собрался. — Ты и не спрашивал. — Спрашиваю сейчас. Дункан отходит от распахнутой двери поезда и садится на коробки, которых полно в этом вагоне. В темноте я почти не вижу лица друга, но все равно знаю, что он ухмыляется. — Знаешь бассейн на перекрестке Вест-роуд и Двенадцатой? — он старается перекричать ветер. Погода сегодня далеко не из приятных. В точности отражает мое внутреннее состояние. Хотя, может оно и к лучшему. — Знаю. — Вот он мне и нужен. — Хочешь прыгнуть с крыши? — Нет надобности, — Дункан легко пожимает плечами, — я не боюсь высоты. Мне нужно в сам бассейн. — На кой черт он тебе сдался? Там воды не было с момента основания города. Дункан не согласен. — Эрудиты завтра будут проводить там какие-то эксперименты. Сути не знаю, но они оставили бассейн полным. И пока воду не слили, она мне нужна для тренировки. — Если это эксперименты эрудитов, вода может оказаться непригодной для плавания, ты же понимаешь? — уточняю я. — И что за тренировка, хочешь побороть страх воды? — Хочу побороть страх беспомощности. — Тогда может лучше не просить о помощи? — Утонуть я тоже не хочу, — резонно замечает Дункан. — Я, в общем то, плавать умею… В теории. Мне просто нужна страховка. Я киваю, не уточняя, что в число лично моих навыков плавание не входит. Остается надеяться, что Дункан не начнет тонуть, и тогда всем будет хорошо. Мог бы предупредить его сразу, но грех не использовать такую возможность исчезнуть из штаба на какое-то время. Сейчас на меня даже стены давят, и как же хорошо, что у этого поезда нет дверей. Еще не хватало мне клаустрофобии в довесок. Поезд немного замедляется на повороте и мы прыгаем. Заброшенный бассейн — на верхнем этаже полуразрушенной высотки. Лезть туда, к сожалению, не сложно и не опасно, иначе эрудиты нашли бы другое место для экспериментов. Ливень, которым нас пугала Эшли, к ночи не прекратился. Людей в округе почти нет. — Как думаешь, почему озеро пересохло? — вдруг нарушает молчание Дункан. — С таким осадками. Сначала я хочу объяснить, что никакие дожди не поднимут уровень воды до прежнего, и так далее… Но я больше не эрудит, так что не обязан учить людей жизни. Поэтому просто пожимаю плечами и лаконично отвечаю: — Климат. С веками все меняется. — Учиться в нормальном озере было бы легче, — Дункан с досады пинает камень, но не рассчитывает силу. Булыжник отлетает и вписывается прямо в лобовое стекло машины, что стоит рядом с дорогой. Громкий звон разбитого стекла сливается с его руганью. В доме напротив вспыхивает свет. — Черт! Недолго думая, Дункан хватает меня за куртку и толкает в ближайший темный проулок. Какой-то мужик выбегает на улицу и кроет матом испарившихся вандалов. — Мы должны защищать город и его имущество, а не громить — напоминаю я, и все же не выхожу из темноты навстречу владельцу тачки. — Мы все возместим, — негромко отзывается Дункан. — Но позже. С первой зарплаты, честно. И когда время будет. Мне это нравится, конечно: ломал он один, а возмещать будем мы. Впрочем, что там Амар говорил? Братство, партнерство, поддержка напарника — как все это незаменимо в Бесстрашии. Ладно, думаю, с этим я могу смириться. — Идем, — я быстро нахожу другой путь, — можно срезать пару кварталов. Пройдем не мимо охраны, а над ней. — Ты и раньше изучал город с крыши? — доносится до меня голос Дункана. Он лезет за мной вверх по пожарной лестнице. Металл мокрый и скользкий. Нам бы все равно пришлось это делать, но ливень добавляет экстрима. Сейчас я чувствую себя как никогда живым. — Довольно часто. И в большинстве случаев по ночам. Так что нам повезло. Путь до нужного здания занимает чуть меньше часа. При нормальной погоде добрались бы за двадцать минут. Многоэтажка не самая высокая в городе, крыша разрушена, так что на верхние этажи попадаем быстро. Добраться до бассейна сложнее — между верхними этажами лестница обрушена. Реконструировать здесь никто ничего не собирается, зданием пользуются редко и эрудиты, естественно, заходят только через нормальный центральный вход. — Вот, держи, — Дункан достает из своего рюкзака веревку и протягивает мне один ее конец. — Да ты запасливый. Он усмехается. — Вообще я планировал использовать ее для страховки, привязать к лестнице бассейна или что-то вроде того. Но, раз такое дело, обойдусь. Мы спускаемся без происшествий. Слабый свет в коридорах обеспечивают накопительные лампы. То, что когда-то было бассейном, теперь можно назвать так только с большой натяжкой. Ни лестницы, ни трамплинов, ни нормальных бортиков. Ничего. Просто старая дыра в полу, на этот раз залитая водой. Дункан подходит к ней, опускается на колени и осторожно проводит рукой по ровной глади. — Вроде нормальная, — он задумчиво хмурится, а потом решительно кивает и начинает разуваться. — Ты, — обращается он ко мне, — меня вытащишь, если я начну тонуть. А велика вероятность, что я начну, раз мы оставили веревку наверху. Вытащишь же? Я усмехаюсь от сомнений в его голосе и киваю. Парень благодарно улыбается и поднимает вверх большой палец. — Ну, погнали. С громким плеском он ныряет и через несколько секунд показывается над водой, с трудом, почти беспомощно стараясь грести. С этой стороны дно совсем не глубокое, так что максимум, что может здесь грозить — уязвленное самолюбие. Но Дункан так упорно пытается плыть при полном отсутствии техники, что это даже заслуживает уважения. Я сажусь на край бассейна, тоже предварительно сняв ботинки, и, подвернув штаны, опускаю ноги в воду. Она не ледяная, но и далеко не теплая. Пока Дункан пытается добраться из одного конца бассейна в другой без помощи, я думаю о себе. Самым умным было бы сейчас тоже попробовать хоть немного поплавать в реальных условиях, но сейчас уже слишком поздно, чтобы признаваться в собственной нехватке навыков. В конце концов, мне хватает тренировок в контролируемых симуляциях. Там я, собственно говоря, плавать и научился. В теории. — Чего именно ты боишься, — спрашиваю я, когда голова Дункана в очередной раз показывается над поверхностью, — захлебнуться, неумения выжить в экстремальных условиях, утонуть или просто неизведанных глубин? Он протирает глаза и серьезно раздумывает. — Думаю, дело все-таки в страхе захлебнуться. — А ты задумывался, в чем его корень? Дункан думает еще пару секунд. — В детстве я боялся нашей реки. Мы с Адамом вечно носились по тропинкам над обрывом, и однажды я не удержался. — Ты упал? В горную реку? — Там была высота сорок метров. Если бы я упал, мы бы сейчас с тобой не разговаривали. Меня удержал Адам. Он тоже чуть не упал, и тогда нас обоих спас какой-то офицер, который по счастливой случайности мимо проходил. Стыдно, но я так и не выяснил потом его имени. Он замолкает, отталкивается от бортика и делает несколько мощных гребков руками. Стоит подумать, что у него наконец получилось, как он снова уходит под воду. Выныривает, цепляясь за стенку, и громко ругается. — Имей терпение, — советую я, наблюдая за его попытками справиться со злостью. — А ты пример покажи, — огрызается Дункан. — Так я и не вызывался. Это ты плавать не умеешь. Он тяжело вздыхает и не спорит. — В общем, в тот день все рассказали нашим родителям. Они не стали на нас орать, но очень подробно, в красках, с деталями расписали, что происходит с человеческим телом когда оно падает с высоты на камни, и что способен сделать с ним бурный поток, который даже умелый пловец контролировать не может. Это было мощное запугивание. До инициации я думал, что поборол страх утонуть, но выяснилось, что нет. В симуляции мне только и остается, что беспомощно барахтаться в воде, пока глубина тянет меня к себе. Думаю, если научусь хорошо держаться на воде в реальности, то мышечная память сработает за меня сама. Прекрасно его понимаю. — Мы сможем контролировать финальную симуляцию, ты в курсе? — вырывается у меня прежде, чем успеваю подумать. Дункан удивленно смотрит на меня. — Что? Отступать поздно. — Последний пейзаж будет не за рамками осознанного, — кратко поясняю я. — Будешь ощущать все как наяву, но мозг будет понимать, что все вокруг — не реальность. Соответственно, умение плавать поможет не только на физическом уровне. Да и всегда можно просто позволить себе «умереть», иногда это экономит время. — Ну нет, — Дункан упрямо вскидывает голову. — В жизни же я не смогу так рассуждать! Так что лучше все уметь. Кажется, у меня уже… Но он не заканчивает, в очередной раз исчезнув под водой. Жду, пока он вынырнет, чтобы продолжить разговор. Но этого не происходит. На пару секунд его лицо показывается на поверхности и тут же исчезает снова. Он не издает ни звука. И тут до меня доходит. Это бассейн с наклонным дном, и в дальней точке его глубина — около трех метров. Дункан не рассчитал силы, или просто отвлекся на разговор, и заплыл слишком далеко. Там удержится только тот, кто умеет плавать. А он не умеет. Он тонет. Черт. Черт! Это нихрена не по плану! Я могу держаться на воде в гребаных симуляциях, но не в реальной жизни, и уж точно не с дополнительным весом в восемьдесят килограмм. Мы просто утонем оба. Нет смысла его спасать и жертвовать собой безрезультатно. Это нерационально. Мы просто утонем оба. Но подумать я об этом успеваю, когда уже прыгаю в воду. Твердая надежная опора уходит из-под ног, и на одну бесконечно долгую секунду я пропускаю страх в сознание. А потом нахожу способ взять себя в руки. Все это — просто еще одна симуляция, которая поддается контролю. Уверенность пошатывается, когда я обхватываю друга сзади за пояс и пытаюсь вытолкнуть его на поверхность. Он задыхается и пытается помочь, но делает этим только хуже. В голову приходит идея вырубить его, чтобы не мешал. Ни в одной симуляции мне не приходилось заботиться спасением чьей-то еще жизни, помимо своей. Эгоизм — здоровая плата за выживание. Но есть ведь нечто большее? Впервые в жизни это доходит до меня ясно и отчетливо, когда мы все-таки добираемся до «мелководья» и я вытаскиваю Дункана из бассейна. Он падает на пол и долго кашляет, сплевывая воду, а я чувствую такое колоссальное облегчение, что даже не пытаюсь встать — ложусь на спину и даю себе время отдышаться. Легкие горят. Болит сердце. Рук вообще не чувствую. Когда-то я спас от пули Лорен, но это почти ничего не стоило — оружия я никогда не боялся. А сегодня я впервые лицом к лицу столкнулся с собственным страхом сам, сознательно, ради спасения другого человека. Не себя. Другого человека. Вот что значить быть бесстрашным в этом мире. Это понимание стоит любой боли. Хотя растущая резь в груди пытается доказать обратное. Не знаю, сколько времени проходит, пока мы пытаемся прийти в себя — пять минут или сорок. В какой-то момент Дункан кашляет и хрипло заключает: — Ты не умеешь плавать. В его голосе нет и намека на недовольство. Простая констатация факта. — Да, — соглашаюсь я спокойно. — Это именно из-за меня мы чуть не утонули. Мы смотрим друг на друга, а потом хохот сам рвется наружу и мы смеемся так долго и громко, что начинают болеть легкие. — Зато теперь я точно понял, чего боюсь, — говорит Дункан, когда мы выходим на улицу. — И чего же? — Все таки это страх оказаться вот таким вот настолько беспомощным. Так что лучше проработаю э́то, чем еще раз полезу в воду. Спасибо, брат, — он несильно бьет меня по плечу и искренне улыбается. Ухмыляюсь и киваю. — Обращайся. Хотя лучше просто не берись за то, чего не умеешь. — Смотри, не скажи это при каком-нибудь эрудите, — фыркает он. — Заживо сожрут, а потом еще трактат о каннибализме напишут. Упоминание эрудитов наталкивает меня на одну мысль. Она не очень умная и совсем не рациональная, но избавиться от нее я уже не смогу. — Теперь и мне нужна страховка. Дункан вопросительно поднимает брови. — Тебе?! Серьезно? — Просто постоишь не стреме. В секторе эрудитов мало частных домов, большая часть фракции предпочитает жить в квартирах недалеко от работы, в одних зданиях с библиотеками, лабораториями и исследовательскими центрами. В этом вопросе моя семья хоть в чем-то выделялась. Взгляд на старый дом не вызывает абсолютно ничего — ни злости, ни ностальгии, ни грусти. Ничего. Обычная двухэтажная синяя коробка. В окнах темно, так что можно надеяться, что сейчас он пустой. Все же нежелание случайно наткнуться на родственничков так велико, что легче использовать старый проверенный запасной вход. Дункан не задает лишних вопросов, просто остается внизу, пока я лезу вверх, цепляясь за ветки старого дуба. Они скользкие, но я так часто это проделывал, что даже на миг не думаю о том, что могу сорваться. Окно старое и легко открывается снаружи. По возможности тихо перелезаю через подоконник и оказываюсь в своей старой комнате. Глаза быстро привыкают к темноте. Все здесь так, как я оставил в День выбора. Вещи на местах, двери шкафа нараспашку, постель не заправлена. Похоже, сюда уже месяц никто не заходил. Подхожу к столу и открываю верхний ящик. Все мы так или иначе в своем глазу бревна не видим. То, с чем боремся в других, рано или поздно настигает и нас. Еще утром я был ярым противником любого вида стимуляторов. Но потом… это был такой невозможно долгий, нервный и переменчивый день, что я возвращаюсь туда, откуда начал. К тому, от чего решительно отказался много лет назад. В моих руках знакомые таблетки. В отличие от тех, которые я выкинул утром, эти никак не влияют на физическую боль. Зато притупляют гнев и нервное напряжение. Это только до конца инициации. Потом главный нервный возбудитель исчезнет из моей жизни, отправившись работать на стену, и все снова вернется в норму, и я снова с чистым умом вернусь к первостепенным целям. И все же, убедить себя непросто. Прямо сейчас у меня хорошее настроение, а что будет, когда оно закончится? Ничего хорошего. Поэтому лучше максимально оградить себя от лишних нервов на период инициации. Звучит вполне убедительно. Это только до финальных тестов. Не дольше. Ведь я, в отличие от остальных, умею не поддаваться зависимости. «Ты можешь врать мне, врать кому угодно вокруг, но ложь самому себе — вот что действительно отравляет жизнь», — насмешливый знакомый голос на периферии сознания не устает давать советы, о которых не просят. — Иди к черту, — огрызаюсь я, прекрасно сознавая, что со стороны это выглядит как минимум странно. Хорошо, что на мою перепалку с совестью смотреть некому. — То есть теперь ты согласен пить таблетки? Черт. Убираю упаковку в карман и поворачиваюсь. Алиса стоит на пороге и смотрит на меня прищуренными глазами, скрестив руки на груди. Зрачки блестят в темноте. Видимо, был слишком занят собой и не услышал, как она вошла. — Добрый вечер, — я игнорирую ее вопрос и с треском закрываю ящик. — Не беспокойся. Я уже ухожу. Раз седативных больше нет, то и мне здесь делать нечего. Отворачиваюсь к окну, чтобы уйти так же, как пришел, но насмешливый голос матери заставляет остановиться. — Так легко сдашься? Не ведись. Не ведись. Не оборачивайся. — Что? Черт! На ее губах расплывается знакомая довольная улыбка, когда я раздраженно смотрю ей в глаза. — Не будь дураком, Эрик. Ты не видишь, что сейчас я настроена помочь? Или в новой фракции из тебя выбили мозги и способность чувствовать чужие настроения? По меньшей мере в этом ты был хорош. — В новой фракции мне привили рефлексы, которые я сейчас колоссальным усилием сдерживаю, — цежу я сквозь зубы и в пол силы бью кулаком по столу, потому что злость выплеснуть надо, а ее я бить еще не готов. Что бы ни думали на мой счет Лорен и стифф, тормоза у меня все же есть. Слабенькие, правда. Долго не протянут. Но когда нужно получить выгоду, они все же работают. — Так что либо реально помогай, либо проваливай. Она громко фыркает. — Это мой дом, вообще-то! А ты тут даже не гость сейчас, а малолетний… кто? Вор или взломщик? Надо бы сообщить патрульным, — она ухмыляется. — Но и на них особой надежды нет, раз в их фракции растет такое поколение. — У тебя хорошее настроение? Откуда, интересно. — Рада видеть любимого сына. — Не ври. Алиса театрально вздыхает. — Твое недоверие тебя погубит. Им еще не надоело это говорить? — Я дам тебе препараты, — она вдруг меняет тон на серьезный. — Но их нужно принимать строго по… — Я уже взял, что нужно, — обрываю я ее. — И не надо меня учить. Я сам… — Хватит. С ней сегодня явно что-то не так. Никогда еще у этой женщины так быстро не менялось настроение. Она делает шаг в комнату. — Эрик, — ее тон похож на шипение, — прекрати хоть на секунду быть таким невыносимым и послушай меня! Мне плевать, как именно ты хочешь себя угробить, раз ты уже начал это делать. Но сейчас мне нужно, чтобы ты остался! — Что? В темноте плохо видно, но она кажется напряженной и даже взволнованной. — Именно сегодня ты очень удачно появился, — тихо говорит Алиса, но не дает мне ничего спросить. — Пойдем вниз, выпьем. И друга своего прихвати. Через дверь! — раздраженно восклицает она, когда Дункан откликается на зов и лезет на дерево, повторяя мой путь. Первый этаж залит ярким светом и Дункан морщится, когда переступает порог. — Добро пожаловать, — бросаю я, не глядя, и закрываю за ним дверь на замок. Он понимающе хмыкает и тут же вежливо улыбается маме. Она — само радушие. После краткого знакомства Дункан все так же вежливо произносит: — Спасибо, что не сдаете нас. И за гостеприимство, конечно, тоже, но поезд будет проходить мимо ближайшей станции через десять минут, так что нам лучше поторопиться. Мама улыбается одними губами. — Думаю, вам стоит поехать следующим поездом. — Думаешь? Она пристально смотрит мне в глаза, и в глубине сознания, где-то на подкорке я чувствую, что этим взглядом она пытается до меня донести нечто важное. Информацию, которую не собирается озвучивать. И я бы мог, как всегда, разозлиться на это, если бы не едва заметная тень тревоги — в ее лице и в интонации. — Уверена. Она у меня вообще нервная, но сейчас что-то явно не так. Любопытство говорит мне остаться и выяснить. Интуиция соглашается. Алиса переводит взгляд с меня на Дункана и доброжелательно улыбается. — Пойдемте, выпьем чаю? — она машет нам рукой. Дункан искоса смотрит на меня, я киваю. Мы идем за ней на кухню. — Хочу послушать, как проходит ваша инициация. У меня вырывается смешок. Мы садимся за стол. — А разве отец больше перед тобой не отчитывается? — Нет, — невозмутимо отвечает мама, ставя перед нами чашки. — Натан больше не работает с Джанин и ее сыворотками. Он занят другим… проектом. Снова этот прямой, двусмысленный взгляд в мою сторону. Да мать вашу, почему нельзя просто прямо сказать, что происходит?! Дункан же широко улыбается и благодарно принимает у Алисы чай. Когда узнаю знакомый запах, меня вдруг пробирает на смех. Это именно то, что нужно бесстрашным. Чай с ромашкой. Отлично. Не думаю, что в мире в принципе растет столько ромашки, чтобы утихомирить хоть одного члена огненной фракции. Тяжесть снова давит на грудь. Мне нужны таблетки. Я быстро выпиваю их, пока мать отворачивается — выслушивать лекцию о вреде психотропных и самолечения нет ни малейшего желания. Дункан — отличный друг. Как чувствует, что мне это чаепитие даром не сдалось, и берет весь удар на себя, красочно расписывая Алисе и пейзажи страха, и инициацию в целом, и свои мечты по поводу дальнейшей карьеры, а мне остается только внушительно и по возможности уместно кивать головой. Вспоминается каждый раз, когда я приводил домой друзей после школы — а было это нечасто, так как и подходящих друзей было не много. И каждый гребаный раз с ними обращались лучше, чем со мной. А потом эти недо-друзья завидовали, какая у меня замечательная семья. Цирк, да и только. Но теперь участливость Алисы к другим меня не задевает. До тех пор, пока она не затрагивает тему, от которой я сегодня почти смог сбежать. — Эрик, а как там Лорен? Чай обжигает мне руку, когда я с размаху опускаю чашку на стол. По безупречной стеклянной столешнице идет трещина. Я цежу сквозь зубы: — Нормально. Живая. Глаза матери сужаются, она становится похожа на змею. Все они — паршивые змеи. Лживые, изворотливые, ядовитые в своей убийственной напускной красоте. — Ты брал для нее таблетки с условием, помнишь? Она не должна к ним привыкнуть. — Не привыкнет. Я смыл их в унитаз. А как, оказывается, мало надо, чтобы заслужить мимолетное одобрение. Вот только одобрение эрудитов мне уже месяц как не сдалось. — Лучше так, — мать кивает и объясняет Дункану. — Иногда человек не может самостоятельно избавиться от того, что делает его существование проще, хоть и становится от этого зависим. А иногда очень даже может. Я тяжело вздыхаю и снимаю куртку. Оттягиваю край футболки и демонстрирую свежие шрамы. — Это благодарность за избавление от зависимости, — спокойно сообщаю я. — Твоя драгоценная Лорен — истеричка. Мать поднимает брови и пожимает плечами. — Так исправь это. — Что? — Как? Это произносим мы с Дунканом одновременно. Алиса закатывает глаза и едва заметно улыбается. — Вот поэтому не берись ставить диагнозы, если не умеешь. Вам и правда известно, что такое истерия у женщин? Античные врачи называли это «бешенством матки». Дункан громко давится чаем, мне приходится несколько раз ударить его по спине. — Если считаешь ее истеричкой и страдаешь из-за этого, — невозмутимо продолжает мама, — то догадайся, как решить проблему. Ты уже мальчик не маленький. Отличный совет. Жаль, бесполезный. — У вас, эрудитов, это типичные застольные беседы? — Дункан все не может прийти в себя. Вместо злости мне смешно. Смешно наблюдать за реакцией бесстрашного на такие разговоры. — Эрудиты — практичные люди, — я пожимаю плечами. — Чем выше IQ, тем меньше скидка на морально-этическую сторону вопроса. Уберешь стеснение и личностную оценку, и останется только конкретный объект для исследований. Дункан поднимает брови. — То есть Лорен, живой человек — объект для исследований? Открываю рот, но отвечает Алиса. — Ну разумеется. Я проверяла ее состояние несколько лет до последнего времени, и как профессионал могу точно сказать, что ни истерией, ни чем другим она не страдает. Разве что повышенной эмоциональностью, однако это не болезнь и не расстройство. — Проверяли состояние? Но зачем, разве был повод? — А повод всегда один — ради науки, — вставляю я. — Смесь искренней и эрудитки — ты хоть можешь себе это представить? Вот я, например, «страдаю» от импульсивного расстройства личности класса так с третьего. По словам «профессионала», — указываю на мать, она в ответ только убежденно кивает. — Даже пытались мне таблетки скормить. Но мне хватило ума на это не повестись. Мама тихонько фыркает себе в кружку. Обычно за этим следует фраза: «это ты так думаешь». Но настроения продолжать этот разговор у меня нет. — Тебе уже тоже наверняка диагноз поставили, — обращаюсь к Дункану. — Я прав? — Диагноза нет, есть наблюдение, — Алиса улыбается. — Поправь меня, если ошибаюсь, но у тебя ведь есть старший брат или сестра? — Знаете, я лучше обойдусь только чаем, без консультации, — перебивает ее Дункан. Но он улыбается, так что это не звучит грубо. Когда мы наконец выходим из дома, навстречу ливню и холодному ветру, Дункан с силой хлопает меня по плечу. — И как ты вообще дожил до преклонных лет?! — со смесью потрясения и восторга интересуется он. — Нет, серьезно! Сочувствую. Я отмахиваюсь. Из складок куртки вылетает сложенный в три раза лист бумаги и падает на асфальт. Успеваю поднять его до того, как он полностью промокнет. Дункан не замечает этого — он уже повернулся в сторону станции. Я иду за ним и по дороге разворачиваю письмо. Как оказывается, это рецепт. И мамин почерк. «2 т/день. 50мг/ут. + 25мг/в. 14 дней — 1 мес. перерыв — 7 дней. Никакого самолечения!!! Удачи на инициации» Приходится несколько раз перечитать, чтобы вникнуть. Возможно, что ей все-таки не плевать на меня несмотря на то, что эрудитские гены я не оправдал? Или это просто стадия принятия? Что ж, если на этой стадии она смирилась с моим характером и все равно желает удачи… наверное, спасибо. В поезде нас ждет сюрприз. — Оружие — ошарашенно замирает Дункан и чуть не вылетает в открытую дверь на повороте. Удерживается и заходит вглубь вагона. — Это же… — Оружие, — подтверждаю я. Обычно пустой поезд сейчас под завязку. Вдоль стен — мешки с винтовками. На полу — коробки с патронами. Бронежилеты. Одежда. — Тут амуниции на целый отряд. — Не может быть такого, чтобы она не охранялась, — резко говорит Дункан. — Просто так оружие не перевозят. Любой как мы может залезть сюда и… Он замолкает и смотрит в окно. Поезд подъезжает к станции и замедляется, и в него начинают запрыгивать люди. Даже в темноте очевидно, к какой фракции они принадлежат. Ни к какой. Это изгои. В поезде, полном оружия. Руки так и чешутся перестрелять их, но это было бы слишком недальновидно. Поэтому нам не остается ничего другого кроме как наблюдать за их сборами, укрывшись за стеной металлических контейнерных коробок. Они, очевидно, пустые, потому что к ним никто не приближается. Здесь и мужчины, и женщины. Они не произносят ни звука и действуют так тихо и на удивление слаженно, что это вызывает плохие ассоциации. Они сходят с поезда на станции возле сектора альтруистов. С оружием и боеприпасами. А мы едем дальше. В полной тишине. — Надо рассказать Максу, — подает голос Дункан как только мы оказываемся на крыше, у «черного входа» в штаб. — Хоть кому-то, у кого реальная власть и полномочия. Черт, да у нас в городе назревает вторая армия из изгоев! Эрик! Он хватает меня за куртку и пытается вовлечь в диалог, потому что я до сих пор молчу. — Никогда больше так не делай, — я отбрасываю его руку и поправляю одежду. Потом не выдерживаю и запускаю пальцы в волосы, сжимая до боли. — Мы обязательно расскажем, но не Максу. Донесем информацию через посредника. — Какого… а-а-а. Какое счастье, что и до него дошло быстро. Мы теперь владеем ценнейшей информацией, однако получили ее, нарушив правила фракции, в которой дисциплина и субординация на первом месте. Накануне инициации. Рисковать рейтингом я не стану. Но и скрывать подобное нельзя. Мы переглядываемся, и нам на ум одновременно приходит одно и то же имя. — Тори! По чистому везению, сеть на дне ямы натянута, и домой мы попадаем без преград. Увидеть с десяток бесстрашных, которые прогуливаются посреди ночи по пещере — не удивительно. Удивительно, когда их по меньшей мере сотня. Яма наполнена людьми. Часть стоит плотными группками, лица у всех напряженные, встревоженные, яростные. Атмосфера гнетущая. Может, все уже знают? В салоне ожидаемо пусто, и Дункан долго жмет на звонок, прежде чем Тори появляется из дальней двери. — Чего вам? «Что происходит?» Вот что хочется спросить в первую очередь. Но мы не за этим пришли. Дункан знает Тори почти с детства. Считает, что ей можно доверять. Поэтому рассказывает все, как есть. Она слушает, не перебивая, только к концу рассказа в ее глазах вспыхивает праведный гнев. — Надо доложить Максу. — Поэтому к тебе и пришли. Нам могут и не поверить, особенно с учетом того, что мы нарушили запрет покидать штаб. — А какого черта, позволь узнать, вы куда-то вылезли посреди ночи? — Надо было, — Дункан упрямо поджимает губы. — Слушай, — я порядком устал и хочу быстрее закончить с этим, — просто сообщи кому-то из лидеров, идет? И держи нас в курсе. — А чаю вам с печеньем не подать? — ехидно интересуется Тори. — И два сахара, пожалуйста, — Дункан то ли не понимает ее сарказма, то ли тоже издевается. — Ладно, недоучки, — она вздыхает и машет рукой, чтобы убирались. — Все сделаем. На выходе из салона нос к носу сталкиваемся с Анабель. Я запомнил ее только за цвет волос. Сейчас они растрепанные и словно наэлектризованные. — Тори, это катастрофа! — с порога сообщает она, но замечает нас. — А вас, между прочим, Амар ищет, вы в курсе? Все неофиты должны быть сейчас в дормитории. — Зачем? — Я не знаю, — раздраженно огрызается она. — Сама только вернулась из города. Встретила его у квартиры. Злой как собака. Тори у нас за спиной издает странный возглас. — Говоришь, была в городе? Тогда концепция упрощается. Ты Максу про изгоев и расскажешь. — Что? Тори смотрит на нас и поднимает брови. Ну а что нам остается? Мы киваем. Выслушав рассказ Тори, Анабель медленно садится в кресло и окидывает нас оценивающим, серьезным взглядом. — Думаю, это затевалось уже давно. Я вам верю. Максу подам это от себя. Только теперь давайте еще раз, все подробно и по порядку. Когда мы все-таки возвращаемся в общежитие, с порога нас встречают криком. — Вернулись! — Да ладно?! — Живые? Миа, почему-то вся заплаканная, кидается Дункану на шею и крепко его обнимает. — Где вы были? Он прижимает ее голову к плечу и недоуменно смотрит на меня. Миа всхлипывает. Обвожу взглядом комнату и встречаюсь глазами с Четыре. Он тоже выглядит напряженным, но все же самым спокойным, поэтому я спрашиваю у него: — Что происходит? В Яме тоже все сейчас дикие. — Двоих бесстрашных убили, — отвечает он. — Это сделали изгои. Около часа назад их тела принесли в штаб. Нам сказали новость, но не сказали, кто именно был убит. А вас четверых не могли доискаться. Амар велел нам сидеть здесь, чтобы еще и мы не пропали. — Четверых? — переспрашивает Дункан. Смотрит на лица собравшихся и резко бледнеет. — Где Адам?! Он хватает Мию за плечи и отстраняется, пытаясь заглянуть ей в глаза. Она продолжает плакать. — Он… Они… Они пошли… Я не знаю… — Ты можешь сократить истерику до сути? — обрываю я ее скулеж. Нет нервов быть обходительным. Тем более я уже понял, кого еще среди нас не хватает. И понимание это не приносит ничего хорошего. Но начать всерьез переживать я не успеваю — дверь снова открывается и в нее залетают Адам и — никогда еще не был так рад ее видеть — Лорен. Они не успевают ничего сказать в свое оправдание, потому что сразу за ними в комнату влетает Амар. Таким разъяренным инструктора еще никто не видел. — Где вас носило?! Он захлопывает дверь, но та по инерции отскакивает так, что ударяется о стену. Лорен делает шаг назад и чуть не врезается в Адама. Он берет ее за плечи и отводит себе за спину, спасая от праведного гнева тренера. — Мы гуляли, — напряженно отвечает он. Амар прищуривается. — Да ну? И где же? — Под куполом, — высоким голосом отзывается Лорен. — Прости, мы нарушили правило, надо было вернуться до отбоя. — Что ты мне голову морочишь? Не было вас под куполом! Вы в город ездили? — Нет, были, — упирается Лорен и даже топает ногой от возмущения. Всегда так делает, когда ей не хотят верить. — Это правда, Амар, — подтверждает Адам. — Ну серьезно, зачем нам соваться в город? Вы погоду видели? — То есть вы хотите сказать, — угрожающе произносит он, — что если я прямо сейчас пойду в диспетчерскую и посмотрю записи с камер, то увижу вас под куполом? — Да, — без колебаний кивает Адам. — И были вы там все три часа после отбоя? Молчание. — Этого вы не увидите, — наконец произносит Лорен. — Мы… были в слепой зоне. Она отводит руки за спину и скрещивает пальцы. Не могу сдержаться и фыркаю, но скрываю это за кашлем. Какой детский способ оправдать ложь. Она не двигается, но загибает один палец на правой руке и показывает мне фак. Ну, хоть какая-то коммуникация. Я ведь теперь и слова от нее не ждал услышать. — Были в слепой зоне? И я должен в это поверить. — Амар, — в голосе Адама проступает раздражение. Он понижает голос, но в звенящей тишине это не помогает. — Мы занимались сексом, ясно? Поэтому да, мы были в слепой зоне. Амар поджимает губы, а потом что-то говорит, но я его уже не слышу. Вообще ни о чем не думаю и ни на кого не смотрю, чтобы не сорваться. Дышу через нос. Вспоминаю о таблетках, припрятанных в кармане. Ложимся спать мы почти в полной тишине, но о реальном сне навряд ли кто-то думает. Спустя только час дыхание неофитов постепенно выравнивается. Я не могу заснуть. Через две кровати от меня слышно какое-то шуршание. Различаю тихий шепот Шоны. — Так где вы на самом деле были? Не сдерживаюсь и краем глаза смотрю в их сторону. Руки Лорен лежат на одеяле. Пальцы не скрещены. — Мы в город ездили, — тем же шепотом отвечает она. Через некоторое время она засыпает. А я продолжаю в темноте смотреть на ее лицо. На одну короткую секунду я сегодня представил, что ее больше в жизни этого города не будет. Что она и была той бесстрашной, кого убили изгои. И хуже этого отвратного чувства, которое я успел пережить — только страх беспомощности. Засыпая, я думаю об этом. Пора убрать ее из пейзажа страха. Любым способом. Возможно, даже хорошим. Нужно только понять, что это и как оно работает.