loving you is a losing game

      Если бы кто-нибудь спросил у Рана, как он жил шестьсот лет, зарываясь в собственной безысходной боли, не переставая думать о Ёне, то в ответ услышали бы целые выдуманные сюжеты, в которых младший представлял встречи с братом. И эти встречи не состояли из мести, ненависти — нет, всё, как раз, казалось вполне мирно, будто Ён не поднимал меч на Рана.       Как бы наивно ни звучало, но Рану хотелось, чтобы время не шло, и он оставался ребёнком, за которым трепетно присматривал брат; которому, не думая, можно было ходить за Ёном по пятам, радуясь лишь одному его голосу.       Ран вырос, а желания быть рядом с братом — остались. И пусть они оказались несбыточными, он всё равно продолжал думать, что когда-нибудь сможет просто пообедать с ним, стерев многолетние обиды.       Детская привязанность переросла в лисью любовь.       Мог ли Ран представить, что в очередное ничем не примечательное утро проснётся, видя перед собой улыбающегося Ёна. И так повторится на следующий день, а затем ещё и ещё, окончательно развеяв его страх, что всё окажется лишь привычной фантазией.       Разобравшись со старыми шрамами, видя, как этого хотел Ён, Ран начал всё с чистого листа, вновь, без оглядки доверившись брату. Прилагая огромные усилия, он мирился с тем, что невозможно, пусть и через неприятную боль в сердце.       Только само нахождение рядом с братом, уже вытягивало Рана из чёрно-белого мира, потускневшего с его уходом. Всё наладилось, даже, если ему не суждено было встать на место любимого человека, на место Чжиа.       Ран и не подумал, что Ён будет, как и он, желать проводить с ним время, как в ускоренной съёмке, навёрстывая упущенные годы. Как настоящая семья.       — Вставай! — Резко открыв шторы, довольно скомандовал Ён, идеально излучая бодрость вопреки тому, что на часах было около шести утра.       — Нет, — ворчливо протянул Ран, натянув одеяло на лицо, морщась от неожиданно ярких лучей солнца.       Всё бы ничего, но, что не любил младший — так это ранние подъёмы. С самого детства это казалось наказанием, ведь Ён на рассвете покидал дом, а Ран не мог остаться и доспать, желая быть рядом, не теряя ни одной минуты.       — Ран-а, я не шучу, — усмехнулся брат, сдёрнув с него спасительное одеяло, — попробуй догони.       — Да ты просто издеваешься, — закатив глаза, Ран подхватился с кровати, на ходу сменив пижамные штаны и футболку на спортивную одежду, ещё несколько дней назад приготовленную Ёном. Если вчера он нехотя пошёл с братом в парк, восприняв подобное пробуждение, как разовое, то сегодня убедился, что это надолго.       Смеясь, Ён выбежал на улицу, не сомневаясь, что Ран следовал за ним, пусть и не так быстро, да и с бесконечным ворчанием. Хвататься за безумно повседневные дела для него казалось важным. Потеряв, он иначе стал ценить брата. Если раньше, сохраняя дистанцию, Ён знал, что Ран жив, то эти два года прошли иначе, в борьбе за его возвращение.       — Спасибо, что ты в моём детстве не помешался на пробежках, — завалившись на скамейку, ухмыльнулся Ран.       — Берёг ребёнка, — подмигнул Ён, садясь рядом с ним, на некоторое время сохраняя необходимую тишину, когда парк казался настоящим уголком природы — без людей.       Больше просиживая на месте, чем действительно бегая, Ран ни капли не жалел, что не досыпал, а Ён не думал пересматривать негласный список совместных дел, невозможных без младшего.       Возвращаясь домой, когда солнце начинало припекать, больше по-летнему, даже, если только начался май, Ран охотно съедал завтрак, уже не думая о том, кто готовил, лишь ловя пристальный взгляд Чжиа. Всё, что его волновало — это Ён, сидящий напротив.       — Увидимся в обед, в нашем кафе, — напомнила Чжиа, впервые за всё время вместо прощального поцелуя получив кивок.       И в итоге, совсем незаметно, в их обеды, которые проходили наедине друг с другом, ворвался Ли Ран.       — Я буду ежевичный щербет, — ничуть не смущаясь, произнёс Ран, сев на стороне Ёна, рядом.       — А я мятно-шоколадное мороженое, — усмехнулся Ён, в последний момент переиначив заказ, изначально состоящий из лапши и кимчи вопреки тому, что Чжиа категорически противилась съедать десерт, пренебрегая нормальной едой.       В какой-то момент, а может и очередное утро, когда наступило жаркое лето, первым, о ком думал Ён, открывая глаза, смотря в потолок, стал Ран. Любые планы вертелись вокруг младшего, всё меньше имея общего с тем, что хотела Чжиа. Она только и делала, что издали наблюдала за Раном, так наивно перетягивающего Ёна на свою сторону, не скрывая счастливого блеска в глазах.       — Серьёзно? Сладкая вата? — Изогнув бровь, удивился Ран, взяв в руку деревянную палочку.       — Будь сладкая вата в твоём детстве, я обязательно купил бы её тебе, чтобы посмотреть, как ты утонешь в этой липкой жиже, — рассмеялся Ён, умея подтолкнуть брата к нерациональным действиям.       — Это ужасно, — пробормотал младший, когда всё-таки повёлся на очередную бесчисленную провокацию брата, запачкавшись в сладкой вате.       Даже, если Ран что-то и не умел, например, кататься на велосипеде, он не отступал. Также в один воскресный день став неотъемлемой частью в прогулках Ёна и Чжиа, переместив всё внимание брата на себя, когда сразу упал с велосипеда, и тот принялся учить его, наклеив ему пластырь не только на колено, но и на лоб.       — Несмешно, — ворчливо отозвался Ран, потянувшись ко лбу в попытке сорвать ненужный пластырь.       — Это на будущее, — перехватив его руку, весело уточнил Ён.       Каждый раз, встречаясь взглядами, Ран не мог нормально дышать. Он желал всё больше и больше внимания, даже, если его и так было слишком много.       Благодаря кошмарам, которые пусть и перестали быть регулярными, Ран мог, даже ночью, быть с Ёном.       — Ты лучше спишь, когда я рядом, — Ён вслух произнёс очевидное, смотря на умиротворённое спящее лицо младшего, невесомо коснувшись лба, убирая растрепавшиеся волосы. И вместо того, что бы вернуться к себе в спальню, Ён ложился рядом, оставаясь с ним до самого утра.       Смотря на дверь, Чжиа только молча поджимала губы, уходя на работу. Привычка прощаться с мужем давно растворилась. Всё обрело тот же оттенок, как будто она вернулась в то время, когда Ран был мёртв, и Ён не обращал на неё внимания, только и думая о его спасении. До тошноты стало противно. Ведь то, что женщина хотела — было неправильным, и она это прекрасно понимала. Сжимая кулаки, впиваясь ногтями в кожу, слыша смех Рана, когда он снова перетянул Ёна к себе, играя с ним в их детскую игру, в которой ему брат всегда поддавался, Чжиа хотела, чтобы Ли Ран исчез, навсегда.       На душе стало гадко, когда Чжиа решилась сделать шаг, который сможет воплотить её желание в реальность. Зная, что поступает неверно, рушит тот мир, только наступивший между братьями, она всё равно не смогла остановиться.       Стоя перед Раном, выждав подходящий момент, когда осталась наедине с ним, не колеблясь, Чжиа холодно смотрела в глаза.       — Что? — Ран не скрыл удивления, давно не разговаривая с ней в отсутствие Ёна.       — Как долго ты планируешь жить с нами? — Ровно спросила Чжиа, всего на секунду подумав об отступлении.       — Всегда, — спокойной отозвался Ран, давно забыв о теме переезда, и этим ответом перечёркивая все сомнения, так неожиданно нахлынувшие на Чжиа. В её глазах отразилось бесконечное равнодушие, а ещё — предстоящее чувство победы.       Не дрогнув, она медленно произнесла то, что Рану не переставало сниться, выворачивая его наизнанку, личный кошмар:       — Не уверена, что Ён обрадуется, когда узнает, что ты безнадёжно любишь его на протяжении всей жизни.