Никогда такого не было

Денис обычно избегал выяснений в публичных местах, любых, с кем угодно, и в пустом зале Парусов этот разговор как будто шел – и не шел вовсе. Оба говорили тихо. Оба старались внимательно следить за тем, чтоб весь базар не долетел до персонала. А за стеклянной стеной был пустой пирс, и Денис смотрел на него, вместо того, чтобы смотреть на Влада, и было ясно без долгих объяснений, что он думает об одном: как приятно и просто было бы сейчас выйти туда, и ничего уже не обсуждать, ни о чем не тревожиться и ни перед кем не отчитываться. Влад был на его месте столько раз, что невольно посочувствовал. - Если не хочешь продолжать, я не буду заебывать. Чувствую себя телкой, которая на тебе повисла. - Знаешь, мы когда общались со Славкой… в клинике он меня навещал. Не важно. Он сказал, мол, ничему тебя жизнь не учит. И я тогда хотел ответить, типа, иди-ка ты нахуй – - Поддерживаю, кстати, всячески. - …но потом подумал, что это, конечно, зря. Чо злиться. Чо злиться, если мы оба знаем, что он прав. - Про – - Да про весь замес, чо уж там. Очередной спад, очередной разъеб, с которым сам я не справляюсь и всем приходится вокруг меня скакать… очередной кусок, который я проглотить-то не смогу, но аппетиты не позволяют вовремя закрыть ебало. Это такая, конечно, по сути своей фантазия дешевая. Типа на этот раз все будет по-другому. С какого хуя все должно быть по-другому, когда там тот же самый ты, и все разы до этого все вышло так, как вышло. - Слушай, ну это вряд ли. Это вряд ли тебя как-то впечатлит. И ты еще, наверно, скажешь, что во мне баттл-рэп головного мозга говорит, короче. Но я сколько – одиннадцать? – одиннадцать лет проебланил, прежде чем чо-то нормально получилось. А ведь получилось в итоге-то. - Ну это ты фанатам НиС расскажешь. - А я на чужую религию – знаешь – не посягаю. Не посягаю. Себе дороже, я так скажу. Денис бледно улыбнулся, опустив глаза, и Влад мгновенно почувствовал, насколько будет скучать – по ямочкам на его щеках, по движению его ресниц, по его голосу, стоит им попрощаться. - Тебе со мной хуже, все-таки? - Влад… - Ответь, пожалуйста. - Ты знаешь, что нет. - Но лучше мне уехать? - Лучше было тебе не приезжать. Прости, я. Упорно, по ходу, отказываюсь думать на два шага вперед с тобой, и каждый раз это тебе дороговато стоит – - Мне ничего это не стоит. Ничего. Ты если переживаешь – - Я понимают так-то, отлично, как это заебывать должно… - Ничо меня не заебывает. Это из-за того, что КПСС сказал? Я очень извиняюсь, как бы, со всем уваженьем к вашей дружбе, но завалил бы он ебальник? Как бы типа – - Влад. - Я сделаю, как ты скажешь. Но не надо за меня решать, что мне хуево, я заебся, и вот это все. Мне – ну наверное – виднее как-то? Видней должно быть? Чем КПСС? - Ты спрашивал про чувака, с которым я жил. Это странно прозвучит, на максималках – да? – но это начиналось, как сбывшаяся, блядь, мечта. И как бы, со всей хуйней, я кроме мамы не знаю человека, который бы для меня сделал больше. Мы плохо разошлись, по своим там причинам, у меня к нему предъяв возок был и маленькая тележка. Но я, оглядываясь назад, конечно, понимаю, что он меня любил, очень. Может, как никто другой, хотя тут сравнивать, конечно, такая себе идея. Он очень меня любил. Не на словах и чтоб красиво поебаться, а – в каждом выборе каком-то, с каждой моей поеботой очередной. В двадцать лет как-то очень легко и удобно не понимать, во сколько это обходится и какая это редкость, на самом деле. Не соль. Когда мы познакомились, у меня уже был – уже был печальный опыт, так скажем, но я при нем не болел, и очень не хотел, чтоб он узнал. Боялся, что он меня сольет, честно говоря, в начале. Всплыл этот сюрприз охуительный, когда меня скосило. Он думал, что я умер, он потом рассказывал. Найти меня не мог. Нашел. У нас дурдом на Урале есть, в Озерске. Такое себе зрелище. Убожество концентрированное, вот как оно есть, смотришь на эту залупу и как бы ничо даже словами не надо объяснять. Сразу без слов становится понятно, что такое подтекший крышак, в России особенно. Он приехал. Я думал, больше он не позвонит. А он забрал меня к себе, после больницы. Меня пидорасило отсюда до неба, но он почти полгода продержался. Опять-таки, назад когда смотришь, только успеваешь охуевать. - А потом?.. - А потом я чуть не сдох в его постели, обожравшись таблеток, ему пришлось все это разруливать, он меня нашел, когда я уже там почти отъехал, я думаю, у него был пиздец веселый вечер, а мы не родственники, меня забрали и больше ему никто ничо особо не рассказывал. Я тоже не сразу отошел. И потом как-то тупо и страшно было ему писать-звонить… ну потому что чо я ему скажу. «Извини, что матрас заблевал»? «Привет, как дела»? Я не – пафосно звучит, пиздец, - но я тогда не собирался, честно говоря, жить дальше, вообще не собирался выписываться, у меня какой-то просто пиздец пожар творился в голове, и я пока лежал уже перехуярил руку левую. Когда мы встретились снова. На ней повязка была. И он про нее спросил. А я ответил. И вот тогда он мне – тогда он мне разбил ебало. - Пиздец. - Я тогда сильно был полегче, еще с больнушкой, с обострением, вот с этой всей хуйней подскинул, а он такой был чувак – не то, чтобы боец, но рука тяжелая. Я упал… - Пиздец. - Чуть не вырубился. Меня тупо снесло, я выпал: знаешь, бывают такие расклады, когда в ебальник прилетает, и ты немножко по-другому начинаешь реальность воспринимать, на какой-то момент. И потом у меня… я понял, что у меня кровь идет – - Охуеть. Охуеть. - Я как бы это рассказываю, не чтоб ты меня пожалел, да? Или что-то такое. Речь вот о чем. За полгода даже сбывшаяся мечта с моей хуйней – ну, превращается в то, во что превращается. И это как бы не разовая история, он просто еще продержался дольше всех. Тебе сейчас может казаться, что ты в порядке и ты готов даже эту хуйню хлебать. Потом тебя начнет перекрывать, самого уже. Потом тебя начнет тошнить. А потом ты меня возненавидишь. - Я тебя могу как-то переубедить? - В твоих интересах, Владислав, если уж на чистоту, не разубеждать меня, а поверить мне на слово, пока на опыте проверять не пришлось. Я как бы понимаю тоже, что я не очень… не очень себя веду последовательно. Я знаю. Я знаю. И мне – мне извиниться хочется, если уж до того, я это допустил и я вот это все продолжил. Я знал, что ты их увидишь, как бы. Он повел плечами, губы тронула болезненная гримаса, как будто порезы на спине еще до конца не зажили и он по-прежнему их чувствовал, стоило пошевелиться. - Это в общем неизбежно было. Я еще мог как-то там надеяться, что меня не перекроет, в ближайшем времени – да? – что я в ремиссию втоплю, таблетки буду пить. В конце концов, живем мы в разных городах, я мог бы как-то подстраховаться, соломку подстелить, чтоб ты подольше не узнал. Но эту хуйню никак не спрячешь, там такой иконоспас, что даже толком свести нельзя, я узнавал. И в общем… я уже летом понимал, что все пойдет пиздой, как только мы зайдем чуть дальше. Но я – чо. Люди состоят из слабостей и натяжек, и я тупо решил, что пока везет – проеду, и мне так не хотелось останавливаться, что я хуй забил и просто оттягивал момент, когда ты… но оттягивать его до бесконечности невозможно же, и в итоге ты все равно должен был… должен был столкнуться с этим. И мне в общем выбирать было не из чего. Тормознуть сразу или через пару недель – вот и весь выбор. - Но ты же – - Я знаю, что это хуево. Знаю, что так не поступают. Пиздец – такая это жалкая хуйня, да? Но, по ходу, я тупо заебался быть один. И махнул рукой, мол, пусть все будет хорошо, пока будет. - А почему сейчас? Сейчас почему хорошо не должно быть? Ну то есть кроме твоей депрессии? Кроме того, что из-за нее тебе тяжеловато? - Влад… - Я в смысле – мне все равно. Мне все равно. Ну не то, чтоб типа, мне поебать, что с тобой случилась хуйня, но точно это никак мне – не знаю – ты об этом говоришь, как будто я нахуй слиться должен был, как только увидел. - Ну в общих чертах. - Как будто… хуй знает. Как будто это, не знаю, зашквар какой-то дикий, или как будто там ты - как эта болезнь называется - как будто ты прокаженный, вот, и я об тебя заражусь, если дотронулся. - Давай так: как это не назови, эффект это зрелище производит более ли менее одинаковый. В общем плюс минус тот, который ты описал так живописно. - Но... нет ведь. Нет. Типа – мне без разницы, есть они, нет их. - Ты сейчас себя или меня обмануть пытаешься, подскажи, пожалуйста? - Ну как бы… ок, если уж начистоту. Я охуел, когда их увидел. - Что и требовалось. - Типа… они как будто. Не знаю. Как будто тебя по битому стеклу протащило. Смотреть больно. - Спасибо. - Ну в смысле – сразу ясно, что тебе было больно. Очень. Вот как надо было сказать. Вот так вот. Мне там башку по малолетке разбивали, и то пиздец был, я на всю жизнь запомнил, но это – по-изуверски выглядит совсем. Совсем иначе, чем вещи, которые обычно с людьми случаются. И мне правда – это все какие-то не те слова – но мне правда очень жаль. Я не знаю, как это вышло, ты не говоришь, но мне жаль, что вот так случилось. Но это ж не значит, что я – что у нас что-то изменится. Что я это увидел – и все, и больше ничего не будет, как раньше. - А по-твоему будет, что ли, я стесняюсь спросить? - Я не знаю. Ты скажи. Если ты разрешишь – без базара. Вообще. Я хочу. Я очень хочу. Не меньше, чем когда с тебя футболку снимал. Я очень хочу быть с тобой. Меня не тошнит или что ты там – что вы там шьете мне, товарищ прокурор. Мне кажется только, что ты не хочешь. Не знаю. Ты меня как будто все время на шаг назад отодвигаешь. На шаг назад. Как будто это лишнее все. Как будто это тебе – неприятно, что я рядом, и ты все время подвоха ждешь.. - Владислав… - Нет? Не ждешь? Типа я сам докручиваю? Может, докручиваю, я хуй знает уже. И ты говоришь, типа, я не первый, с кем ты встречаешься - - Вот именно. - Но ты уверен, что дело – не знаю. В твоей болезни? В твоей спине? Не, без вопросов, тебе виднее, ты там был, меня не было – - Давай ближе к сути уже. - Но просто как бы. У меня никаких проблем нет с твоей спиной. С тем, что с тобой произошло что-то плохое. Мне не – невыносимо, ты так говоришь? И меня это никак – мне с тобой рядом быть это никак не мешает. - Я вижу, да. - …а мешает мне, что я нихуя не понимаю, на каком я свете. И ты типа все уже решил за меня, нихуя не объясняя, и я вообще не ебу, чо завтра будет, чо не так, чо сделать, чо сказать, где я хуйню сотворил, где нет, как тебя не задеть, как – не знаю, как помочь тебе чем-то. Вообще нихуя не знаю. Я просто каждый раз просыпаюсь в новой игре с новыми правилами и прыгаю с клетки на клетку, надеясь, что не уебет. И ты говоришь, что я типа не виноват. Но ты ж так не думаешь. В твоей голове, я уже на тебя смотрю косо. Я уже тебя как-то там оценил, я уже пожалел, я уже решил, что с тобой мне хуево, я уже тебя бросил. И ты вот этого всего от меня и ждешь, ты сам это сказал – - Я не так сказал… - Ты же поэтому заболел сейчас? Поэтому? После того, как мы – - Ну к чему это привести должно? - Ты решил, что я – - Я решил, что я не хочу смотреть, как тебя от меня воротит, да. Что я не очень к этому готов. И не смогу нормально выдержать удар, как мужик. Ты этого ответа добиваешься? - Только меня не воротит. И мы – ну, могли бы две недели просто кайфовать и вообще не париться, если дело в этом все. Я ничо ужасного не узнал про тебя. Ничо не поменялось. Но выходит, что ты из-за меня – из-за меня, все-таки, - ты из-за меня болеешь, и тебе ебано, и я вроде ничего не сделал, но для тебя как будто сделал, все, что, блядь, мог, через жопу, и я еще об этом знать не знаю, а ты уже в этом живешь. И вот это – невыносимо, блядь, - а не то, что у тебя диагноз, и не то, что с твоей спиной. И я очень стараюсь, чтоб ты – ну, поверил мне, хоть чуть-чуть. Я знаю, что я пока – на правах гостя, на правах гостя, - что я пока чужой. Но я тебя и не подводил так – я нигде тебя так через хуй не кинул, чтоб ты так обо мне думал, заранее. И я не знаю, что делать, чтоб это поменять. Я не знаю, как исправить – то, что я еще даже не накосяпорил. - И ты хочешь сказать, что если бы я тебе эту телегу сразу выкатил, это б что-то поменяло, что ли? - Скажем так. Ты привык решать за всех. И я понимаю, это правильно, как бы, когда это проект или базар за бабки, не знаю. Но ты бы – ты в другом раскладе иногда бы мяч перекидывал. Может, тогда б у меня хоть шанс был? Чо-то поменять?