Сто дней принятия

      Вечерний мрак комнаты разгоняет горящая свеча. Огонёк пламени ровно тянется вверх, лишь иногда подрагивая от лёгкого сквозняка, что своими движениями поднимает отец. Пляшут от того тени, и Илайя, словно заворожённая, наблюдает за ними. А после переводит любопытный взгляд на родителя, что тяжело опускается на стул.       Он выдыхает, по старой привычке слегка прикрывая глаза. Одной рукой опирается на деревянный твёрдый подлокотник, а другую кладёт на живот. Уже давно заметный, округлившийся и увеличивающийся с каждым днём всё больше. — Иди ко мне, — Менан замечает, что дочь наблюдает за ним. Улыбается легко, подзывая к себе, и Илайя послушно подходит ближе.       Отец подхватывает её подмышки, усаживая на колено, и Илайя забавно фыркает — она ведь уже такая взрослая, да и папе наверняка тяжело! Менан на это лишь негромко смеётся, в ласке прижимая старшее дитя к себе, и целует дочь в висок — новая беременность делает его ещё более тактильным, и ему нравится чувствовать близость родных.       Илайя снова фыркает, но поддаётся. На самом деле тактильностью она пошла именно в Менана, а потому ей нравится делиться объятиями и получать их в ответ. Особенно сейчас, почему-то, когда папа в таком необычном положении.       Илайе десять — мало даже по меркам людей, — но она уже знает, что её семья — скорее исключение из правила, чем норма. Она не считает, что это плохо, но природное любопытство поднимает в голове волну бесконечных вопросов «почему?». Увы, папы знают ответы далеко не на все её вопросы — они и сами были бы не против получить их. — Это большая удача, — ни Менан, ни Соршан не могут лгать дочери, а потому говорят, как есть, признавая своё поражение. Такой ответ звучит на каждый вопрос о том, как Илайя смогла получиться у них.       Юная тёмная эльфийка улыбается. Она осторожно касается отцовского живота и думает, что это, должно быть, вдвойне большая удача. Менан на движения дочери и сам улыбается спокойно, наблюдая, как Илайя с любопытством рассматривает его уже заметный, округлившийся живот, плавно скользя по нему руками. Дитя переворачивается в ответ на прикосновения, но оно ещё слишком мало, чтобы его движения были ощутимы извне. — Твой брат или сестра рад тебе, — он вновь целует дочь в висок, спеша поделиться внутренними ощущениями. Хочет сбежать от возможного чувства оторванности между старшим ребёнком и ещё не родившимся, а потому делится сокровенным, связывая их воедино.       Илайя в ответ смотрит в лицо отца изумлённым взглядом. Но мимолётное удивление тут же уступает место широкой улыбке, и взгляд Менана теплеет ещё сильнее. Он опускает его на свой живот и думает, что это и вправду огромная удача.       Не иначе как под благословением Малассы ещё в те переполненные хаосом дни им с Соршаном удаётся спастись самим и спасти новорожденную дочь. Под сенью крыльев Драконихи Тьмы сбежать в безопасное место, туда, где их никто не найдёт, и остаться втроём, семьёй, которая, казалось, была обречена. Мимолётные мечты Менана становятся реальностью, и большего ему, на самом деле, для счастья и не надо.       Пока спустя десяток лет он не чувствует, что вновь понёс ребёнка.       Это и вправду большая удача. Он спокойно улыбается, прикрывая глаза. В этот раз всё происходит совсем не так, как в прошлый. Они оседают на окраине Морской Гавани — тихого городка, в котором из громких дел бывает разве что похищение яблок у торговки на базаре. В некотором роде скучное место, но безопасное. Место, в котором теряются личины, от которых в своё время они бегут.       Здесь нет принца Менана; нет и безумца Соршана. Здесь есть лишь немного странная семья двух эльфийских травников и целителей, живущих по законам своей Богини да растящих общую дочь. Люди поначалу шепчутся о них, но интерес их утихает очень быстро, и они привыкают к необычным соседям, убеждаясь, что они, в общем-то, очень приятные в общении личности.       Единственное, что напоминает им о прошлом — кошмары Соршана. Он ходит беспокойный и тревожный, вздрагивающий от каждой тени. Но не от страха, а в готовности наброситься на неё с упреждающим ударом. С течением лет тревожность лишь немного затихает, но так и не уходит навсегда. И когда он узнаёт, что Менан вновь ждёт дитя, старые страхи вновь оживают в его душе.       Соршан выходит из другой комнаты, на мгновение замирая в дверях, любуясь картиной. То, что казалось таким далёким и чужим, уже давно становится частью него, и горькая усмешка сама по себе лезет на губы. В груди всё скручивается в тугой узел, и он поддаётся порыву, подходя к своей семье. — Я боюсь, — он признаётся в очевидном словно в страшном преступлении; устало опускается на пол рядом с сидящим на стуле Менаном и опускает голову ему на свободное колено. — Я боюсь, что потеряю вас.       Менан улыбается тепло и понимающе. Зарывается пальцами в пепельные волосы Соршана, мягко перебирая их, пока тот обнимает его за талию, прислоняясь ухом и щекой к уже хорошо оформившемуся животу. — Маласса была благосклонна к нам в первый раз, — Соршан шепчет тихо, прикрывая глаза и вслушиваясь в тихое размеренное сердцебиение ребёнка, которое ему позволяет различить обострённое восприятие. — Но я боюсь, что в этот раз она оставит нас. — Не оставит, — вместо отца второму родителю также шёпотом отвечает Илайя, цепким и слишком понимающим как для десятилетнего ребёнка взглядом рассматривая его лицо. — Мать Теней говорит со мной. Она говорит, что ей нравится наша семья. Поэтому она подарила папе ещё одного ребёнка. Она не заберёт его. И не заберёт вас. Если вы будете беречь друг друга и любить как раньше.       Глаза Менана сверкнули лукавым весельем. Он смотрел прямо в глаза всё ещё обнимающего его Соршана, что лишь немного приподнял голову, и во взгляде его так и читалось: «Устами ребёнка глаголет истина, любовь моя».       Соршан слабо улыбнулся, расслабившись. Опустил глаза на живот Менана, прежде чем вновь прижаться к нему. Уж если они пережили все ужасы, что сопровождали их, едва Илайя увидела свет, то теперь точно справятся с возможными трудностями. Иначе и быть не может.