Сто дней принятия

      Чувствительность играла с ним злую шутку — по крайней мере, именно так Михаэль ощущал себя. Незнаная доселе уязвимость и ранимость, отдающая печалью меланхоличности и одиночества укутывали вуалью, и это было странное и некомфортное чувство. Не только само по себе, но и потому, что ему некому было его доверить.       При всём уважении, которое к нему испытывали другие, Михаэль был одинок. На него было возложено так много обязанностей и чужих ожиданий, которые он не имел права не оправдать, и все, кто окружали его, лишь постоянно напоминали и делали всё, чтобы он не забывал. Но при этом никто из них в действительности не беспокоился о нём, и в странный, очень уязвительный миг сиятельный генерал как всегда был предоставлен сам себе.       Михаэля это никогда не задевало, но сейчас всё было по-другому. И возможно в первый и последний раз ему хотелось и было важно ощущать поддержку и иметь кого-нибудь, кому он мог довериться и открыться. Но он был один, и это ещё больше усугубляло чувствительную меланхолию.       Болезненные чувства к созданию, из-за которого, по большому счёту, он и оказался в таком положении, толкали Михаэля тянуться к нему и искать в нём хотя бы крупицы недостающего. Но Эребос был последним существом, которое было готово откликнуться на порывы ангела, и это делало Михаэля ещё более уязвимым.       Он закрывался, пряча тоску за отстранённостью. Однако временами она всё равно пробивалась наружу, и ангел делал робкий шаг вперёд в надежде, что его не прогонят.       Эребос наблюдал с удивлением и интересом. Он чувствовал, что в Михаэле что-то меняется, но наблюдал со стороны, не пропуская через себя. Он всегда был куда менее чуток и отзывчив к чужим эмоциям, чем братья и сёстры, и даже обдумывая их опыт, продолжал отгораживаться от него, не включаясь и не вливаясь. Из-за этого функционирование психики других народов по-прежнему было для него сложной и непонятной вещью, и разумеется, рано или поздно это привело бы к конфликту. Очередному — и одному из многих.       Эребос не знал, да и откровенно говоря, не слишком-то и хотел удовлетворять потребности Михаэля. Но иногда он чувствовал ответный порыв, когда наблюдал за ангелом и взаимодействовал с ним. Был не настолько равнодушным, как хотел казаться, и это давало Михаэлю слабую и ложную надежду.       Возможно, любовник, ненависть и презрение к которому перетекли в болезненную привязанность и даже любовь, всё-таки мог хоть немного прогнать одиночество и заполнить собой пустоту, от которой Михаэль и чувствовал себя таким ранимым и уязвимым?.. — Обними меня, — на свой страх и риск он делает шаг, и когда Эребос является к нему, приоткрывает завесу, позволяя увидеть слабость и надеясь, что её примут, а не поглумятся над ней.       Безликий одарил ангела несколько удивлённым взглядом, не слишком ожидая от него такую просьбу. Скользнул взглядом по его мощной плечистой фигуре, так странно-правильно округлившейся и уже давно не скрывающей то положение, в котором он был. — Что? — Эребос переспросил на всякий случай, проверяя, всё ли правильно он услышал и понял, и Михаэль повторил, обратившись вновь также негромко и будто бы... неуверенно? — Обними меня, — он попросил, однако прежде чем его голос затих, Эребос неосознанно, практически на опережение спросил: — Зачем?       Михаэль до боли укусил себя за щёку, а после сжал челюсти. На лицо его легла непроницаемая маска, а взгляд стал холодным и пустым. Лишь машинально накрывшая живот рука выдала его состояние, и ангел поспешил отвернуться от безликого, раздосадовано думая, что это была плохая идея. Действительно... кем они были друг другу, чтобы Михаэль позволял себя так вести?..       Его чувства были только его проблемой. Очевидно, что безликому не было до них никакого дела. Они были врагами и соперниками, и то, что им удалось по разу каждому породить друг от друга дитя, ничего не значило. Глупо было даже думать о том, чтобы приоткрыть ему сердце и надеяться на то, что его примут, а не подло ударят в спину, желая воспользоваться добровольно показанной слабостью. — Ничего... Неважно... Забудь, — Михаэль повёл плечом, отвернувшись от Эребоса, желая уйти от компрометирующего его эпизода. Терпеть насмешки и ехидные комментарии сейчас не было ни сил, ни желания, так что следовало свернуть неприятную тему.       И наконец-то запомнить, что в слабости и уязвимости он был одинок. Был ценен и ценим только в силе и уверенности, а со всем остальным должен был справляться самостоятельно, как бы тяжко это ни было. Ведь он могучий воин, верно?.. — Стой, — тонкие прохладные цепкие пальцы уверенно схватили его за локоть, вынуждая остановиться. Из-за плеча Михаэль устало и непроницаемо посмотрел на застывшую напротив маску, и Эребос за плечи вынудил его снова полностью повернуться к себе.       Семья недовольно шикнула. «Зачем дети Драконов обнимают друг друга?!» — разными голосами разнёсся по сознанию Эребоса их недовольный глас. Он не был слишком доволен уколом от семьи, но наверно, ему следовало наконец-то привыкнуть к странностям, в его случае, ангельской психики. Тем более что Михаэль сейчас тем более был в необычном состоянии и реагировал ещё более странно и непредсказуемо. Любопытный опыт, хоть и утомительный, и что-то внутри Эребоса не позволяло ему просто так игнорировать его. — Мы знаем, что дети Драконов обычно обнимают друг друга, чтобы получить тепло и чувство защиты. Но я не тёплый, а ты достаточно силён для того, чтобы не чувствовать себя в опасности даже в твоём нынешнем положении, — желая утешить Михаэля и правильно истолковать перед ним свой вопрос, обстоятельно пояснил безликий. — Так почему? Почему ты хочешь, чтобы я обнял тебя?       В непроницаемом взгляде мелькнуло замешательство, и Эребос с удивлением отметил, что Михаэль почему-то смутился. Он неуверенно улыбнулся уголками губ и неопределённо повёл плечами, одной рукой вновь накрыв живот, а второй коснувшись в ответном жесте плеча безликого. — С тобой спокойно, как бы парадоксально это ни звучало, — помедлив мгновение, отозвался Михаэль, вызвав теперь у Эребоса небольшое замешательство. — Ты успокаиваешь дитя, — он провёл ладонью к низу живота, а после и её положил безликому на плечо. — Мне одиноко, и близость с тобой помогает мне чувствовать себя лучше. — Ты понимаешь, что я могу этим воспользоваться? — зачем-то на всякий случай уточнил Эребос, на что Михаэль вздохнул. — Мне хочется верить, что ты этого не сделаешь, — криво усмехнувшись, честно признался он.       Безликий остался озадачен и несколько смущён ответом ангела. Однако он уже понял, что пока тот носил дитя под сердцем, многие из его реакций и поступков были иррациональными и непонятными. Тем не менее семья настойчиво советовала выполнить просьбу ангела, да и какая-то небольшая часть внутри него самого не хотела противиться ей. — Ладно, если ты просишь, я сделаю это, — в конце концов Эребос кивнул, осторожно и неловко притянув Михаэля к себе, чувствуя, как от него разошлась спокойная, тёплая и радостная аура.       Он охотно ответил на объятие, крепко, но осторожно прижимая безликого к себе и прижимаясь к нему в ответ. Эребос чувствовал исходящее от ангельского тела тепло, и поколебавшись мгновение, словно не зная, как это сделать правильно, осторожно обвил его поясницу и голени щупальцами. Твёрдый живот Михаэля упёрся в живот Эребоса, и он почувствовал, как внутри ангела толкнулось дитя, словно приветствуя второго родителя. Ангел на это тихо посмеялся, и объятие его стало крепче и благодарнее.       Эребос погладил его по лопаткам, словно утешая, ловя себя на мысли, что это очень странное ощущение и времяпровождение. Но исходящее от Михаэля тепло успокаивало и умиротворяло, и безликий подумал о том, что обниматься друг с другом и вправду было не такой уж и плохой идеей.