Полчаса до весны

Весь январь они празднуют успешную сдачу сессии. Саня бдителен как никогда: он то и дело пытается заставить Костяна усомниться в своих политических взглядах. Костя, в свою очередь, идентифицирует себя со стреляным воробьем (или тертым калачом — по настроению), а потому не уступает Малому ни в одном словесном поединке. — Как ты не понимаешь! Права не дают, права берут! — Права берут кровью, жертвами и прочей пугачевщиной. — Пусть проливается кровь, падают жертвы и… пугачевы, зато врагов не останется. — Ну и кто у тебя враги? — Как — кто! Те, кто неправильно думают. — А неправильно — это как? Не по-твоему? Саня возмущенно хватает ртом воздух. Костя морщится и машет рукой, мол, «хватит, наговорились». Как и всегда, спорщики упираются в стену непонимания. Малой некоторое время дуется и не разговаривает с Костей, но рано или поздно в дом заваливаются Сашкины друзья (еще бы, у Санька и «Сега» есть, и проигрыватель!), а вслед за ними — приятели Пушкина (потому что негоже сидеть в компании малолеток одному). Играть в обиженку больше не получается, и Сашка в какой-то момент подходит к Косте, — тот обычно стоит, прислонившись к кухонному гарнитуру, и с кружкой в руке наблюдает за остальными, — чтобы постоять молча рядом. Пушкин все понимает и усмехается. Бывает, Саня продолжает диалог при товарищах. Он говорит: — Но ведь мы уважаем октябрьскую революцию! Мы ее даже в школе изучаем, и относимся к ней с трепетной любовью! Неужели школьникам стали бы рассказывать о кровавом и злом периоде истории? На такие выпады Костя отвечает мудро и хлестко. — Закатные зори, мой хороший, освещают очарованием ностальгии все кругом; даже гильотину. Иногда Малой подозревает его в заучивании цитат из умных книжек. — Но ведь каждая новая революция обходится все меньшим количеством жертв. Недавно даже бархатные прошли! — И сколько народу мы перебьем, прежде чем достичь нулевой смертности? Гости чувствуют неловкую горделивость от вынужденной роли присяжных-заседателей. — Что происходит-то? Вы ссоритесь? Вас разнять? — вопрошают встревоженные голоса. — Это у них дебаты, — объясняют невозмутимые. — Больше похоже на теннисный матч, — комментируют смешливые, — Кажется, побеждает Константин. Бадлонистые друзья Пушкина носят длинные волосы и вареные джинсы-трубы, а их девчонки носят каре и клеша. Друзья Саши одеты как чертенята, а девчонок у них практически не водится. Сначала группировки давят друг на друга недоверчивые косяки, но ближе к вечеру приходит Эл. Никто не знает наверняка, на чьей стороне он вообще дружит, но, когда он стучит в дверь, даже сквозь глазок просачивается свет его внутренней искры. А может, искра исходит от ящика пива, что он держит в руках. На ящике написана буква «Л» (анархист Эл страшно стесняется своего полного имени «Элим», которое состоит из Энгельса, Ленина и Маркса, а потому всячески шифрует его). На пару с «Тверским праздничным» они разряжают обстановку. — Чем порадуешь сегодня, маэстро диск-жокей? — Эл обращается к Косте, раздавая банки всем присутствующим. Костя таинственно улыбается: он заранее собрал трек-лист и даже разложил кассеты в правильном порядке (это стоило ему трех дней без музыки — берег кассеты, чтобы точно не затерлись). Эл натыкается на Санька и с сомнением спрашивает: — Тебе восемнадцать-то есть? Малой кивает, но доверия у гостя не вызывает. Последний усмехается, Саня теряет надежду на халявное пиво. Тогда в игру вступает Костян. — Взрослый он, взрослый, не парься. Тут все для пива годятся. Эл пожимает плечами и протягивает Саньку банку. Малой смотрит на Пушкина неверяще, но тот лишь мимолетно подмигивает. На самом деле, Костя чувствует очередной укол совести (в последнее время этих уколов стало так много, как будто Пушкин проходит целый курс лечения). Ребята даже не уверены насчет совершеннолетия Санька! Какие помыслы Костя вообще может допускать? Метания Костяна прерывает нестройный хор: «Забытую песню несет ветерок, В задумчивых травах звеня, Но помню, что есть на земле уголок, Где радость любила меня. Может, не совсем я забыл Время, когда радость меня любила? Может быть, один взгляд назад Мне откроет в будущее глаза» Костя ставит кассеты самостоятельно и никому этого дела не поручает (разумеется, потому что новых таких не достанешь, а не потому, что это подарок Малого). Он ставит «Purple rain». Парочки, разбросанные по квартире, воссоединяются и начинают обжиматься. Сане от такого неловко. Он вообще не любит публичного проявления чувств, хотя и с пониманием относится к робким влюбленным в метро. Сашка всегда тонко ощущает грань интимности момента: бывает, откровенный поцелуй на виду у всех кажется невинным, а короткое прикосновение рук выглядит бессовестным приглашением на оргию. И все-таки Саня предпочитает действовать украдкой. У Кости, вроде как, никого нет. Значит, сейчас он должен стоять на своем обычном посту и скучать. И правда — стоит, следит за всеми из-под толстенных очков. Скептичен, уравновешен. Смущения не чувствует. Истинный продукт сексуальной революции. Малой по обыкновению встает рядом. Они молчат с минуту, а потом Саня не выдерживает. — Ты ведь и правда не знаешь, есть ли мне восемнадцать. — А какая разница? «Есть разница — интересоваться совершеннолетним хотя бы законно» — Ну тебе же есть? — спрашивает на всякий случай Костя. — Есть. — Вот и все, какие вопросы. — А если бы не было? Вова наверняка бы узнал. Эл ведь тоже с ним знаком. Костя тяжело вздыхает. — Я думал, мы с тобой уже вышли на другой этап отношений и можем скрыть от Вовы наши маленькие совместные секретики. «Пиздец, че несу» Малой не подает виду, но сильно радуется такой новости. Еще бы! Он, видать, дорос до уважаемого человека. «Надо подобрать глубокий и подобающий ответ» — думает Саня и невпопад ляпает то, что мучает его уже несколько дней. — Ты, наверное, думаешь, что я левак. Но я не такой. Точнее, такой, но не очень. Бля, короче. Чтоб ты знал, мне тоже эта страна не нравится. Я был бы только рад падению режима — все равно от изначальной идеи коммунизма ничего не осталось. Просто мне кажется, что мирными шествиями этого падения не добиться. Костя думает. — Больше всего на свете я ненавижу единственно верные учения, ордена и аббревиатуры. Наша страна это все совмещает. Но на баррикады я не полезу. Не подумай, я не боюсь. Дело в другом. Сейчас мы всех оппонентов перебьем, а через пятьдесят лет окажется, что они были правы. А что им, мертвым, правота? Малой молчит. Внемлет. — Я понимаю, тебе, наверное, хочется геройствовать. И это прекрасно. Только не геройствуй за счет чужой жизни. И не рискуй своей. «Прошу тебя» — хочет добавить Костя. — А то Вова будет злиться, — иронизирует он вслух. Саня хихикает и направляется к балкону. На выходе из комнаты вдруг (практически против своей воли) оборачивается. — Спасибо тебе, Кость. Пушкин залипает в волнистый линолеум, но все-таки улыбается в ответ на искреннюю реплику Малого. Чувствует, что улыбка готова растянуться до ушей, и что теплота внутри в целом компенсирует холодное дуновение с балкона. «Ой бля» Песня кончается, и парочки разбредаются по квартире. На улице валит снег. Сашкины любимые швеллера завалены сугробами. Зато их общие любимые звезды сегодня особенно яркие. На рассвете вся компания, тихо хихикая, выползает из квартиры. Хмурый от бессонной ночи Костян и замерзший Саня провожают товарищей до метро и медленно шагают обратно. Малой борется с желанием прижаться к наверняка теплому Пушкину (Пушкин скромно думает, под каким бы невинным предлогом ему обнять Санька). Оба бездействуют. В квартире душно и грязно, а на тумбочке в прихожей лежит краснокожая книжица с выпуклым серпом. Малой зачитывает вслух. — Элем Эльдарович Гусейнов, дата рождения 09.03.1971, гражданин СССР, прописан по адресу улица Моховая… Костян, а это не наш ли адрес? Костя опускает глаза. — Ну, мы там… схемки разные проворачивали. Одно время. Сейчас перестали. Малой смотрит выжидающе. Костя раздраженно закатывает глаза. — Ну нам же надо было на что-то жить! А тут вот, понимаешь, хата от родителей осталась… а без прописки людей на работу не берут… мы и решили… — Ах, и сколько еще людей у тебя тут якобы живет? Саня впервые видит Костяна настолько сконфуженным, и это страшно его веселит. — У меня — пятеро. У Эла — еще четверо… — С ума сойти, я живу с аферистом! Малой восхищен: этот законопослушный, спокойный Костя, который ни за что не пойдет против режима, за деньги вписывал людей себе в соседи! От крайнего удивления Саня не может перестать смеяться, и Пушкин начинает смеяться вместе с ним.