Француженка

Элен приносит с собой суматоху, сугробы снега по всей прихожей, коралловую улыбку и смущённый взгляд: — Я не стала звонить, вдруг разбужу. С вечеринки шла, до дома ещё далеко, решила к тебе забежать. Можно в туалет? Я смеюсь и спрашиваю: — А если я скажу, что нельзя? — Тогда это останется на твоей совести. — А если бы я не услышала, как ты стучишь? — Но ты же услышала. Мне нечего возразить, и я ставлю чайник и возвращаюсь в комнату. Забираюсь на подоконник, поправляю занавески, которые всё время сползают с крючков. Долго смотрю на тихую заснеженную улицу, потом спрыгиваю на пол и иду к подруге. Плеск воды, грохот упавшей вешалки для полотенец и поскрипывание стульев вселяют в меня уют — это привычные звуки, когда ко мне приходит Лена. Я захожу на кухню и, как обычно, у меня впечатление, что на пол насыпали стульев, а в эпицентр опустили безгранично довольную и кудрявую Элен с неизменным пакетиком чипсов. Ясное дело: шёл снег, подруга опять без шапки, поэтому волосы сами собой укладываются нужным образом. Мне такое волшебство недоступно. Она сидит, чуть покачиваясь, в совершенно немыслимой позе, задрав ноги на спинку соседнего стула, и в сумрачном свете её пальцы на маленьких смуглых ступнях похожи на горошины, да и сама она как стебелёк гороха, с вьющимися своими прядями, тоненькая, всегда сидящая в фантастических положениях, противоречащих законам физики. Мимолётно я вспоминаю, как несколько лет назад мы с ней прятались в ветхом домике на даче от шквального ветра, и когда всё стихло, кусты гороха были аккуратно вырваны из земли с корнем, а стебли кукурузы лежали горизонтально. Я протягиваю Элен тарелочку, и она покорно пересыпает чипсы в неё. Она прекрасно знает, что меня бесят шуршащие пакетики, но каждый раз забывает об этом. — Почему у тебя пятки чумазые? — спрашиваю я, кивая на её ноги. — Да провалилась в сугроб, потом стояла на асфальте и вытряхивала снег. Это дежавю. Почти полмесяца назад со мной было то же самое. Как будто время двигается скачками в разные стороны. Элен продолжает раскачиваться на стуле. Стул не выдерживает, опасно скрипит и рассыпается на части. — Вот откуда этот болт выскочил,— соображаю я, бросаясь на помощь подруге. — Девочка, с которой никогда ничего не случается,— комментирует она, выбираясь из-под обломков.— Это у тебя такой специальный стул для гостей? Я осматриваю ее лицо, затылок, кисти и локти, колени — ни одной ссадины. Однажды она вышла из автобуса и провалилась в раскрытый люк. Но даже не порвала платье. Выбралась, смеясь, и помогла мне и пакетам выйти из автобуса. Я зацепилась курткой за дверь, а один из пакетов порвался по дороге. Мы проверяем все оставшиеся стулья на прочность, причём Элен делает это с риском для жизни, испытывает, себя не щадя. Затем мы выпиваем чай и съедаем все сладости. И уже когда шумят вдали первые утренние машины, мы решаем, что глаза наши слишком сонные, а утром экзамен сам себя не сдаст. — Какой чудесный,— восхищается Элен, разглядывая мандарин с нарисованной рожицей у меня на тумбочке. Она укладывается спать на мой диван и сквозь дремоту рассказывает, что в детстве папа рассказывал ей сказку про росток гороха, который вырос до небес и по которому можно было добраться до луны. — Не помню, что это за сказка,— жалуется она и тут же засыпает, подтянув колени к груди и обняв подушку. Я укрываю её одеялом и забираюсь в кресло. В голове моей кадры из мультфильма, где по стеблю гороха можно забраться в небо до луны. Я никогда в жизни не видела этого мультфильма. Элен — главный беспокойный элемент в моей жизни. Прошлым летом она задумала поход среди ночи на заброшенную девятиэтажку, встретить там рассвет. Потом мы убегали от полиции и чудом не попались. Несколько месяцев назад ей жизненно важно было поиграть обнажёнными в пляжный волейбол по колено в воде. Мы ушли на реку и нашли самый удалённый уголок, который только можно, но всё равно я опасалась, что кто-то нас увидит. Правда, было ужасно весело. Бросаясь за мячом, мы обе извозились в тине и водорослях и к концу матча напоминали загадочных болотных существ, а потом, едва отмывшись, валялись на берегу, испуганно вскакивали от шелеста ив и, едва высохнув, снова полезли в воду. Вместе мы ходили в планетарий и ещё на выставку игуан, похожих на эскизы драконов. Ездили на море, в котором удалось искупаться всего два раза, и собирали в шторм ракушки на мокром песке. Ночевали на чердаке, прячась от птиц, которых мы приняли за нечисть. Когда она узнала про мою бабушку, она примчалась ко мне и предложила дежурить у неё в больнице вместо меня или моей мамы, когда будет нужно. Потом, когда бабушка окончательно поправилась, мы вместе ездили с ней в деревню. Когда я ещё не устроилась работать в кафе, и у меня закончились деньги и нечем было платить за квартиру, Элен просто принесла мне недостающую сумму и, чтобы я не сопротивлялась, пообещала взять меня в рабство и отрабатывать в качестве модели для её сомнительных фотографических замыслов. Не представляю, что бы я делала без неё. Жаль только, что про её неприятности мне приходится самой выведывать. Осенью я случайно узнала, что её родители на грани развода, и была с ней всё время, пока она коллекционировала круги под глазами и почти потеряла интерес к фотографии и музыке. Скупала в магазинах всё самое вкусное и необычное, чтобы её отвлечь. За три с половиной месяца мне это почти удалось. По крайней мере, если Элен видит меня в замысловатой позе, какие сама любит, или, например, я с мокрой головой после душа, довольная и расслабленная, то она обязательно фотографирует меня, доставая откуда-то свою камеру. Кажется, Элен научилась прятать её во внутреннем кармане.