Индульгенция для Гермионы Грейнджер

      Будь в Министерстве стенд с колдографиями лучших работников месяца, вне всяких сомнений, изображение Драко обязано было бы висеть над «декабрём». Это как минимум. По-хорошему, за тет-а-тет с Грейнджер в невменяемом состоянии в лифте с приглушённым светом, где такое простое понятие как «личные границы» априори отсутствует, этот грёбаный несуществующий стенд должен был по умолчанию носить имя Драко Люциуса Малфоя — почётного… терпилы Магической Британии?       Да, при желании всегда можно отстраниться или… забиться в угол, но в таком случае у него совсем не останется возможности для манёвра, если мисс Отпустите-мои-грехи внезапно решит обслюнявить и другую его щёку. Или ещё что.       Интересно, как далеко она может зайти в таком состоянии?       Проверять это, конечно же, Драко не собирается. Конечно же.       Но, если завтра же Грейнджер не выпишет ему премию в тройном размере или с благодарной улыбкой не объявит во всеуслышание о его повышении, он самолично швырнёт ей на стол заявление об увольнении. А потом даст Рите Скитер скандальное интервью, где в мельчайших подробностях поведает о грязных домогательствах со стороны Героини — мать её — войны.       — С-святой о-отец, можно задать в-вопрос?       — Слушаю тебя, дитя моё.       Выражение её лица — не то смущённое, не то насмешливое — чётко даёт понять, что вопрос Драко не понравится. И идиотом себя будет чувствовать именно он, а не Грейнджер, позволяющая своему распущенному язычку произносить нечто такое.       Интуиция его не подвела.       Мельком оглянувшись на своё отражение в зеркале, Грейнджер подходит к нему, не оставляя возможности отпрянуть, и кокетливым — будь он проклят — полушёпотом спрашивает, выдыхая Драко прямо в ухо:       — А это правда, что о-о… ор-то-док-саль-ны-е пуритане занимаются… ну, этим через дырочку в… простыне?       Нос щекочут каштановые локоны, отдающие чем-то сладко-мускусным, а ткань рясы уже начинает нагреваться от близости тела Грейнджер, так что речи о том, чтобы уточнить у неё, кто, собственно, такие эти ортодоксальные пуритане, сейчас даже не идёт. Поэтому Драко произносит первое, что приходит в голову:       — Только если она им как раз.       — П… понятно.       Быть может, его вид сейчас настолько убог и нелеп, а может, Грейнджер просто решила сжалиться над ним. Скорее второе: её снисходительная улыбка говорит сама за себя. Явно нехотя, но Грейнджер отступает, позволяя Драко собрать мысли воедино.       Вдох-выдох.       Ещё никогда спуск на четвёртый уровень не был таким мучительно долгим. Ещё никогда нахождение с Грейнджер наедине в одном закрытом пространстве не вызывало в Драко такого дискомфорта как в эти полминуты, которые, кажется, стремятся перерасти в часы. Будто какой-то больной ублюдок сумел раздобыть маховик времени и теперь, удовольствия ради, зацикливает этот момент на бесконечный повтор, то и дело подкручивая настройки слегка охмелевшего мозга Драко так, что с каждой долей секунды не пялиться на Грейнджер становится всё сложнее. Почти невозможно.       И, не кривя душой, это пугает до усрачки.       Не сама Грейнджер или её присутствие в опасной — непозволительной — близости от него. Совсем не это.       Реакция его организма на присутствие Грейнджер — вот что действительно страшно, даже мерзко. То, с каким усилием Драко приходится себя одёрнуть, чтобы не кинуться подстраховывать обмякшее тело, когда она, путаясь в собственных ногах, пошатываясь, подходит к зеркалу. То, как взгляд волей-неволей цепляется за каждое движение визави, старательно делающей вид, что она всего лишь поправляет съехавшую бретельку платья, хотя в отражении прекрасно видно, как несчастный кусок атласной ткани с каждым мгновением сползает всё ниже.       Но больше всего пугают те животрепещущие картинки, которые рисует разыгравшееся воображение.       Вот Грейнджер оборачивается к нему и просит помочь с непослушной бретелькой, которая — негодяйка такая — не желает держаться на точёном плечике. А вот уже он сам, ведомый огневиски и самыми низменными инстинктами, как недоделанный джентльмен из ублюдских дамских романов, благосклонно делает всё возможное, чтобы подобная оказия ни в коей мере не мешала его спутнице. Ведь всем известно первое правило кодекса недоделанных джентльменов: нет платья с бретельками — нет проблем.       Воистину так.       Резко втянув в себя словно раскалённый добела воздух, Драко ослабляет душащий белый воротничок и вопреки здравомыслию, должно быть, уже в пятый раз нажимает кнопку с цифрой «четыре», словно и правда надеется, что грёбаный лифт вдруг сжалится над ним и поедет быстрее.       — Вы не поможете, Святой отец? — будто читая его мерзкие мысли, вдруг спрашивает Грейнджер, глядя на него через отражение. — Боюсь, я не в силах…       Вдох-выдох.       — В силах, Грейнджер, всё в твоих в силах.       — Но как же… — вздрогнув от звяканья лифта, оповестившего, что они наконец-то оказались на нужном уровне, она прерывается на полуслове.       Пока она не собралась ляпнуть ещё какую-нибудь чушь, Драко, точно подгоняемый реактивной тягой, вылетает из лифта ещё до того, как дверцы успевают полностью раскрыться. Он делает от силы пару шагов, когда в его предплечье впиваются пальцы Грейнджер, царапнув ногтями кожу через плотную ткань рясы.       Внутри теплится надежда, что больше никому не взбредёт в голову покидать пределы Атриума и по пути им никто не встретится. Не задаст лишних вопросов. Драко спокойно — или не очень — напоит Грейнджер зельем, и она, протрезвев и осознав весь масштаб трагедии, клятвенно пообещает ему стать хорошей девочкой начальницей, которая отныне не будет нагружать своего лучшего во всех отношениях подчинённого никому не нужной работой. Возможно, Грейнджер даже преисполнится в своей благодарности ему и забудет, как он таращился на неё в баре и лифте.       Слишком хорошо, чтобы быть правдой.       Длинный коридор. Семенящая сбоку Грейнджер, не отстающая ни на шаг, выглядящая пугающе довольной. Направо. Потом налево. Снова коридор. Налево. Направо. Грёбаный лабиринт без опознавательных знаков, миновать который в одиночку по силам лишь тому, кто знает, куда идти. Желательно, при этом оставаться в трезвом рассудке. Или не обладать топографическим кретинизмом.       И, Мерлин, если Грейнджер сейчас же не прекратит так томно дышать и улыбаться так, словно всё происходящее — не абсурд в чистом виде, а её маленькая личная победа, это новогоднее путешествие точно не обойдётся без крови.       Как назло, от быстрой ходьбы грудь его, чёрт бы её побрал, начальницы всё больше стремится выпрыгнуть из платья и показать себя во всей красе. С каждым быстрым шагом сползающая вниз ткань открывает обзор на… Она что, без бюстгальтера? Салазар, за что?!       За что?!       Не пялься туда. Не пялься. Просто не пялься.       Легко сказать.       Массивная дверь из полированного чёрного дерева на фоне белоснежных мраморных стен, точно горящий маяк в непроглядной ночи, заставляет Драко ускорить шаг. На ходу он роется в карманах брюк в поисках заколдованного ключа и перебирает в голове все возможные места, где мог заныкать остатки Отрезвляющего после последней пьянки с Блейзом на рабочем месте.       Стол, тумбочка, шкаф. Вероятнее всего, последнее. Там же, где стоит початая бутылка огневиски. Или нет?       Срать. На месте разберёмся.       Пальцы нервозно теребят карманы, но ключ именно сейчас решил предательски исчезнуть где-то в глубинах брюк. Неужели успел выронить? Твою-то мать, только этого сейчас не хватает для полного счастья.       — Проблемы, Святой отец? — с едва скрываемым смешком в голосе интересуется Грейнджер.       Ты моя проблема. И ты слишком близко.       Только мысленно. Вслух — что-то невнятное. Что-то, от чего Грейнджер начинает смеяться, щекоча дыханием его шею.       — Я бы могла… помочь.       Врезать бы сейчас Поттеру, решившему усовершенствовать министерскую систему безопасности, навсегда лишив всех сотрудников-раззяв возможности открыть дверь своего кабинета в случае потери ключа простой Алохоморой. Или вообще любым отпирающим.       — Ладно, что у тебя там? Запасной ключ?       — Лучше! — с видом, будто она единственная из всего курса только что получила «превосходно» по зельеварению у Снейпа, Грейнджер вынимает из причёски шпильку и машет той перед лицом у Драко. — В маггловских фильмах тайные агенты всегда так открывают запертые двери.       «Что ты вообще такое?!» — хочется спросить ему.       Закричать. Взмолиться.       — Грейнджер, мы ведь оба понимаем, что это работает не так, — в итоге говорит он вслух, надеясь, что не звучит жалко. — Ты, как никто другой, должна это понимать.       — Доверьтесь мне, Святой отец, — «обнадёживает» она, легонько отталкивая его бедром в сторону.       Как ему хочется сжать это чёртово бедро.       Грейнджер чуть наклоняется вперёд, демонстрируя обтянутую плотной тканью платья задницу, и с серьёзным лицом начинает копошиться в сердцевине замка, словно взаправду надеется открыть запертую магией дверь обычной шпилькой для волос. Если это игра, то Драко либо до сих пор не понял правил, либо… он в шаге от того, чтобы проиграть.       Шпионская миссия затягивается, и он ловит себя на мысли, что пялится на Грейнджер уже в открытую. Вернее, на определённые части её тела. Те, которые буквально в шаговой доступности. Всего-то и нужно, что протянуть руку и задрать атласную ткань.       Обычная проверка: есть ли на Грейнджер трусы, не более. В смысле… Не исключено, что сейчас в нём говорит двухмесячное отсутствие женщины, но раз уж на Грейнджер нет бюстгальтера, напрашивается вполне логичный вывод.       Только и всего.       Просто проверить. Интереса ради. Без этих ваших идиотских домыслов.       Восторженная ухмылка на её лице ясно даёт понять, что ход его мыслей она уловила более чем отчётливо.       Нет. Не-а. У него не настолько всё плохо, чтобы вестись на Грейнджер.       Намереваясь слиться с окружением, Драко невольно пятится подальше от неё и от соблазна проверить свою догадку. Складывает руки на груди и фокусирует взгляд на висящей на стене картине, которую их отделу подарил благодарный клиент на прошлое Рождество. Обычно Драко ничего кроме примитивной — «Это же абстракционизм, Малфой!» — мазни не видел, однако сейчас размашистые пятна краски на полотне приобрели более ясные очертания.       Возможно, всё дело в плохой освещённости коридора, но вот, например, по центру синий цветок. На Грейнджер платье такого же цвета. А эти розовые по верхним углам… наверное, тоже цветы. Быть может, если бы, сидя в баре, Драко присмотрелся внимательнее, мог с уверенностью говорить, что там, под платьем, у Грейнджер есть два таких же розовых кру…       Салазар, помоги. Это же чёртова Гермиона Грейнджер.       Это была плохая идея. Всё это — соглашаться на спор с Блейзом, сидеть и пить в баре в костюме пастора, заговаривать с пьяной Грейнджер, уводить её из людного места и тащить сюда. Устраиваться на службу в Министерство. Возможно, даже рождаться.       Нужно сейчас же отвести её к каминам и отправить домой. Будет верещать и возмущаться — плевать. Или просто отвести её к Поттеру. Пусть дружок сам с ней разбирается. На хрена Драко это вообще нужно?       Возиться с ней. Пытаться привести её в чувство. Вон, с Патил она вела себя почти адекватно, будто этот спектакль одного актёра с репликами в стиле дешёвых похабных романов задумывался исключительно для Драко. Будто Грейнджер вообще не пьяна и это всё — лишь проверка границ вседозволенности. Или его терпения. Или и то, и другое. Кто кого переиграет, так?       Хрена с два он будет ей подыгрывать.       Тихое раздражённое фырканье перебивает мысли, заставляя его вновь вернуться в реальность. К той самой чёртовой Гермионе Грейнджер. Не без труда Драко берёт себя в руки и будто бы безразлично бросает:       — У тайного агента проблемы на первой же миссии?       — Если бы, — качает головой она, вынимая шпильку из замочной скважины.       — Тогда в чём дело?       — Всё гораздо прозаичнее, Святой отец, — выпрямившись, Грейнджер лёгким движением поворачивает ручку и распахивает дверь. — Здесь незаперто.       — Божественное провидение, не иначе, — пытается отшутиться Драко, мысленно отвешивая себе подзатыльник.       Ну конечно. Разве могло быть иначе?       Разве мог он так по-идиотски облажаться в другой день? Разве мог он так грандиозно сглупить и не проверить чёртову ручку сразу? Разумеется, не мог.       Также, как он не может прекратить пялиться на Грейнджер, которая постепенно исчезает во мраке его кабинета. На округлый изгиб её ягодиц, покачивающихся в такт неуклюжим шагам. На изящную с идеальной осанкой спину, переходящую в узкую талию. Вот уж точно, наглядный пример того, как благодаря высоченным каблукам может преобразиться фигура, пусть их хозяйка и не в состоянии ходить на них ровно.       «Грейнджер» и «фигура» — сочетание слов, которые не вяжутся друг с другом.       Казалось бы.       Он почти влетает в кабинет вслед за ней. Отмахивается, когда Грейнджер, щурясь, жалуется на внезапно включённый свет, чрезмерно яркий после тёмного коридора. Затылком чувствуя на себе цепкий взгляд карих глаз, Драко открывает дверцу шкафа и начинает рыться в нём.       — Что вы ищете, Святой отец?       — Вчерашний день, — не оборачиваясь, бросает он.       — Могу ли я…       — Стой, пожалуйста, на месте.       — Если вы так хотите, Святой отец.       До слуха доносится тихий вздох и какое-то движение: видимо, Грейнджер устала ходить на своих каблучищах и села на кресло. Тем лучше.       Безделушка, подаренная Пэнси на прошлое Рождество. Галстук. Пара бокалов. Початая бутылка огневиски. Дорогое эльфийское вино. Перья. Чернильница. Ещё один галстук. Папки пустые. Папки с бесконечными отчётами. Папки. Папки, сука, папки.       Ему уже хочется завыть от отчаяния и рявкнуть Грейнджер, чтобы она перестала копошиться за его спиной, отвлекая от важного, мать её, дела, но тут в самых дальних глубинах бездонного шкафа Драко наконец замечает искомое — полупрозрачный пузырёк с бурой жижей внутри, такой же отвратной на вкус, как и на вид.       Если Грейнджер будет — а она будет — сопротивляться, Драко силком вольёт это чёртово зелье ей в глотку. Всеобщее благо, меньшее зло и так далее.       Главное — не допустить второго стояка, когда её горло беспомощно дёрнется, проталкивая жидкость вниз. Когда из уголка губ потянется вязкая ленточка слюны…       Твою мать. Он сжимает пузырёк в кулаке. Стараясь выглядеть непринуждённо, оборачивается и буквально, блять, давится воздухом.       Грейнджер небрежно выпускает из пальцев бретельку платья и… улыбается?       И это конченное враньё, потому что он не видит, как она улыбается, поднимает голову — да вообще наплевать, что она делает. Потому что другая бретелька уже болтается где-то у локтя.       Салазар. Фантазия такая херня в сравнении с реальностью.       Её грудь настолько охеренно идеально округлая, что её хочется сжать в руках немедленно. Чтоб до боли в подушечках пальцев. До тихого свиста у Грейнджер изо рта. Чтоб почувствовать, как напряжённые розовые соски тычутся в ладонь.       Всё — абсолютно всё это — проносится в голове секундной вспышкой. Вспенивает кровь.       А потом замораживает. Потому что на смену потрясающей картине — полуобнажённая Грейнджер распласталась у него на столе и извивается, как безумная, от его касаний, — приходит ёбаный ужас.       Грейнджер. Полуобнажённая. В его кабинете.       «Оденься!» — первое слово, что приходит на ум. Он почти слышит свой хриплый крик.       Внутри черепной коробки.       В реальности пальцы только крепче сжимают чёртову склянку с зельем, чтобы та, не дай Мерлин, не выскользнула из взмокших ладоней. Не разбила вдребезги все оставшиеся призрачные надежды на успех этого сомнительного мероприятия.       Грейнджер склоняет голову набок и сильнее прогибается в районе лопаток. Её грудь вздрагивает от этого.       Салазар… Нет, пожалуй, все Основатели вместе. Он видит липкий блеск подтёка огневиски внизу на левой груди. Рядом с крохотной тёмной родинкой.       Драко облизывает губы и шумно сглатывает, потому что во рту чёртова Сахара.       Улыбка Грейнджер — да, теперь он почти готов её заметить, — становится до ужаса издевательской. Довольной.       Зелье. Нужно дать ей зелье.       Ему нужно всего-то поднять глаза ещё немного выше и дать ей… попросить её… упасть на колени и начать умолять выпить зелье. Ему нужно всего-то напомнить себе, что он уже вышел из того возраста, когда от одного лишь вида оголённой женской груди мысли в голове путаются с третьей космической. Напомнить, что полуобнажённая Гермиона Грейнджер, — это по-прежнему сучья Гермиона Грейнджер. Выскочка, подружка Поттера, грязнокровка, его начальница и далее по списку. Но её платье уже спущено вниз до самой талии, поэтому каждый из этих доводов сейчас, что попутный ветер для тонущего корабля.       Не спасает.       Каким-то невероятным усилием воли Драко заставляет себя посмотреть Грейнджер в глаза. Она уже не улыбается. Выжидает: что же он будет делать теперь, получив самый прозрачнейший в мире намёк.       — Выпей это, — собственный тон напоминает, скорее, скулёж, нежели связную речь, но в данный момент это волнует Драко примерно так же, как неизбежность глобального потепления.       — Что это? — Грейнджер в недоумении косится на протянутую ладонь, сжимающую склянку с зельем.       — Пожалуйста, Грейнджер, выпей это и… оденься. Пожалуйста.       Сегодня Драко произнёс слово «пожалуйста», обращаясь к Грейнджер, больше раз, чем за все годы знакомства с ней вместе взятые. Возможно, даже впервые. Она просто обязана сжалиться над ним. Прекратить всё это.       — Зачем? Вам разве не нравится то, что вы видите, Святой отец?       Она не прекращает.       И тон её такой невинный, но в карих глазах плещется радостное злорадство, от которого где-то внутри него разрастается новое, непреодолимое, ощущение. Азарт оттого, что, возможно, только лишь возможно, Драко это даже… заводит?       Хочется на это повестись. Проверить, как далеко она готова зайти, если он вдруг решит и дальше подыгрывать ей в этом маленьком спектакле. Увидеть панику на покрасневшем лице, когда Грейнджер поймёт, что проиграла.       Он переиграет её. И тогда… тогда она отступит.       — Ты ведь хотела исповедоваться, не так ли? — осторожно начинает Драко и, видя тень заинтересованности на её лице, продолжает уже увереннее: — Я не смогу отпускать грехи, пока ты выглядишь так…       — Порочно?       Да.       — Неблагочестиво, дитя моё. Ты должна быть абсолютно чиста, когда начнёшь свою исповедь. И именно поэтому тебе следует выпить это зелье. А после… после я смогу спасти твою душу.       Его голос замедляется, становится вкрадчивым бархатом. Он не просит, не уговаривает. Он искушает.       Ну, Драко надеется, что звучит именно так.       Согласно его плану, уже после этого омерзительного монолога пылу у Грейнджер должно поубавиться, но она, чёрт возьми, внемлет каждому его слову. Нехотя натягивает бретельки обратно на плечи. Смотрит на него так благоговейно, так смиренно, точно он какой-то хренов мессия и она ждала его пришествия со времён гоблинских восстаний.       Что с тобой не так, Грейнджер? Всё настолько плохо?       Но вслух…       — Прекрасно, дитя моё, просто прекрасно. А теперь зелье.       — Оно поможет мне о-очиститься? — спрашивает она без капли иронии.       — Только если ты искренне покаешься в своих прегрешениях, — ради Салазара, он в самом деле это говорит.       Скрип половиц. Нетвёрдый шаг ему навстречу. Драко вкладывает пузырёк с зельем ей в ладонь. Неуверенный глоток. Грейнджер морщится, но делает ещё один. До дна.       Да, он даже не успел ей с серьёзным лицом ляпнуть что-то вроде: «Ты была очень плохой девочкой. Тебя нужно очистить». Да, он только что лишил себя шанса… трахнуть Грейнджер? Да, он только что совершенно серьёзно подумал об этом как об упущенной возможности.       Упущенной. Возможности.       Ему нужно взять себя в руки.       Сейчас каждая выпитая ею капля алкоголя начнёт выветриваться. Его щёку украсит алый след от её ладони, и Драко утонет в том море праведного гнева, что на него обрушит протрезвевшая Грейнджер. Потом она схватится за голову и, сгорая со стыда, будет умолять его закрыть глаза на всё, что её развратная — оказывается, существует и такая — часть творила и говорила этим вечером. А Драко, быть может, и рад бы забыть всё это, но, твою-то мать…       Грейнджер, оказывается, горяча.       Очень даже.       А он даже не увидел воочию то, что скрывает её платье ниже талии. Так и не узнал, есть ли на ней трусики. Скорее всего, есть. Всё-таки Грейнджер не настолько…       Или настолько?       Несколько секунд тишины кажутся Драко вечностью, а его ускользающая победа, вкус которой уже ощущается горечью на кончике языка, — лишённой смысла. Белый воротничок душит. И это гаденькое ощущение стремительно усиливается, когда Грейнджер вдруг поднимает на него полный осознанности взгляд и произносит не смущённое мне-бесконечно-жаль-кажется-я-перебрала, а кокетливое:       — Ну так что, Святой отец? Мы уже можем… Что-то не так, Святой отец?       Всё до абсурдности не так.       Где долгожданная пощёчина? Паника. Истеричный припадок. Сломанный нос, в конце концов. Где всё это?       Зелье уже должно было успеть подействовать. Вероятность того, что Отрезвляющее внезапно не оказало должного эффекта, исключена: Драко сам варил эту вонючую жижу. Разве что это всего лишь притворство.       Блеф, за которым Грейнджер может позволить себе то, чего в обычный день в жизни не позволила бы. Она ведь не могла не догадаться, какое именно зелье пьёт, но ведёт себя так, словно алкоголя в её крови не убавилось ни на градус. Играет.       Воротничок давит на горло сильнее.       Три — ноль. В её пользу.       Первое очко за то, что вынудила его покинуть уютную компанию огневиски и молчаливого бармена. Тихая гавань.       Второе — подлое — за то, что за последние полчаса заставила его член окаменеть дважды. Запрещённый приём.       Третье — контрольное — за то, что он полный идиот. В крайней стадии.       Но он ещё может отыграться.       — Всё… так, — хрипло выдавливает из наждачного горла.       Поза Грейнджер наливается ещё большей манкостью. Большой палец как бы невзначай вновь задевает бретельку платья, и у Драко аж язык жжёт от желания сказать: «Хорошая девочка. Продолжай». Но он стискивает зубы и держится.       Это было бы слишком скучно и просто. И не по его правилам.       — Мы можем продолжить? — пошлое невинное придыхание в голосе Грейнджер подтачивает его веру в собственный план. Салазар. Драко сжимает руку в кулак, чтоб до боли.       Чтобы очнуться. Веди себя естественно.       И он справляется.       Наверняка сам идиот Лонгботтом так не радовался победе над любимым питомцем Тёмного Лорда, как Грейнджер сейчас — тяжёлому вздоху и кивку Драко — ответу без слов. Нетвёрдой походкой она дефилирует к столу и облокачивается на самый край. Складывает руки перед собой в замок, приподнимает бровь. Ждёт.       — А где?..       — Где «что»? — спрашивает он взволнованнее, чем хотел бы сейчас звучать.       — Исповедь, — подсказывает она. — Где вы готовы выслушать меня, Святой отец?       Ах, да.       В полном молчании Драко берёт из шкафа бутылку огневиски. Делает глоток, чтобы смочить вкрай пересохшее горло, и садится на кресло. Ещё один глоток: жидкость огненной струёй стекает в желудок, разгоняет тепло по телу и пьянит в стократ приятнее и ощутимее, чем то разбавленное пойло, которое подавал бармен в Атриуме.       — Валяй, — Драко откидывается на спинку кресла. — В смысле… О чём ты хочешь поведать мне, дитя моё?       Грейнджер прикусывает нижнюю губу и пару секунд буравит его не сулящим ничего хорошего взглядом, а затем выдаёт:        — Сперва я должна сесть к вам… на колени.       Ох, твою ж мать. Ему хочется вычеркнуть из памяти любой след мысли о том, что это притворство. Что Грейнджер на самом деле трезва, а не в сопли. Потому что если она правда трезва, то кого, чёрт возьми, он знал все эти годы?       Её глаза задерживаются в районе его бёдер, настойчиво и с намёком. Долго. Да ну нет, нет, да быть того не может. Грейнджер не способна… не трезвая… не всерьёз. Его веру в реальность происходящего сейчас будто растягивают на дыбе — вот-вот треснет.       Но взгляд Грейнджер становится плотоядней, а рот приоткрывается, явно чтобы поторопить его. Драко решает рискнуть. Если выгорит, завтра опохмелится шампанским.       — Так не пойдет, дитя моё.       Лицо Грейнджер застывает. Голову кренит чуть набок. Точно пытается разгадать смысл сказанного и точно безуспешно. Пока.       Он поможет ей.       — Ты не можешь сидеть на коленях у пастора в таком виде. Это будет слишком, м-м… греховно. Если ты хочешь избавить от греха дух, сперва должна избавить от него своё тело.       — Как я могу это сделать, Святой отец?       Салазар, это искренне наивное и до ужаса развратное выражение глаз. Приоткрытый рот. Сведённые домиком брови. Ощущение, будто она скачет на нём совершенно голая и в экстазе.       А ведь она, чёрт возьми, ещё даже не раздета.       — Ты должна… должна выбрать нечто невинное. Самое невинное, — его голос становится вкрадчивым. — Например, школьную форму. Чтобы быть… послушной… ученицей.       Спроси его кто, Драко заверил бы, что несёт просто конченный бред. Мелет языком и ждёт, насколько же её хватит. В какой момент чувство собственного достоинства Грейнджер, сжимавшееся до этой секунды, как пружина, выстрелит? И как — старой доброй звонкой пощёчиной?       Или нет. Грейнджер достает палочку…       Альтернативой пощёчине будет Круцио? Или Сектумсемпра?