Отличная причина, чтобы умереть

      Выплывать из океана сна совсем не хотелось. Сон омывал ноги Тартальи ласковой волной, ерошил волосы солоноватым бризом и нежил ладони шелковым мелким песком. Тарталья щурился на бескрайнее синее море и дышал полной грудью, едва заметно улыбался и искренне наслаждался жизнью.       Внезапно что-то тяжелое опрокинуло его на землю и улеглось на груди камнем утопленника, начало вдавливать в песок, не давая выбраться. Тарталья барахтался, пытаясь скинуть с себя невидимого противника, но солнце насмешливо слепило глаза и не давало разглядеть, кто же на него напал.       Тарталья проснулся рывком. Из темнотищи на него немигающе уставились два громадных желтых глаза с вытянутым в ниточку зрачком. У этого чего-то был длинный пушистый хвост и четыре лапы, которыми зверь, неожиданно тяжелый, вдавливал Тарталью в матрас. Животное пялилось на Тарталью и безмолвно спрашивало: «Ну и чего ты проснулся? У меня еще никто не просыпался».       – Чертила, – сонно проворчал Злат, заворочавшись на своей кровати. – Не мешай гостю спать. Иди ко мне.       Ошалевший мозг Тартальи хотел сходу брякнуть «это ты мне?», но животное – Чертила, ну и кличка, – с тихим мяуканьем спрыгнуло с его груди и практически бесшумно перебралось на другую сторону комнаты.       – Спи, – буркнул Злат, и по воздуху разлилось утробное мурчание. – Забыл предупредить тебя.       Тарталья не нашел ничего лучше, кроме как буркнуть в ответ «ага». В доме было тихо, постельное белье тонко пахло лавандой и мятой, и этот аромат убаюкивал подобно колыбельной. Он перевернулся на другой бок и снова провалился в сон.       На следующий раз он проснулся самостоятельно, без чьей-либо помощи. Солнце уже вовсю светило в окно, и Тарталья несколько секунд пялился на него, пытаясь понять, что за огромный полыхающий шар висит высоко в небе. У него уже давно были проблемы с адекватными пробуждениями, поскольку ему зачастую снились кошмары, из-за которых Тарталья не мог нормально спать. Он вставал ни свет ни заря и шел тренироваться, лишь бы выбить из головы кровавый туман.       Но сейчас Тарталья чувствовал себя абсолютно выспавшимся, здоровым и… живым, несмотря на то что ощущал слабую моральную усталость. Еще бы он не устал морально: вчерашний день в принципе был насыщенным на события. Тарталья лениво откинул одеяло в сторону и принялся одеваться, позевывая и потирая глаза. За плотно прикрытой дверью слышались негромкие разговоры – вероятно, остальные обитатели приюта уже успели проснуться.       В коридоре вкусно пахло блинами и молоком. Живот Тартальи заурчал, требуя пищи, и он изумленно вскинул брови от такой требовательности – совсем уж расслабился в дружелюбной атмосфере, размяк и разленился, раз позволил себе отдохнуть больше обычного. Впрочем, это было не так уж и плохо – по крайней мере Тарталья чувствовал себя лучше, чем всегда по пробуждении.       Как только он спустился вниз, веселая Перуника сунула ему в руки крошечное полотешко и подпихнула в сторону ванной. Зеркало продемонстрировало Тарталье заспанное отражение с отпечатком подушки на щеке. Тарталья наспех умылся и пополоскал рот, небрежно пригладил растрепанные волосы влажной ладонью и был таков.       По пути на кухню к нему прилипли Ожега с Огнеславом, наперебой тарахтевшие о снеговике, которого они слепили с утра, и с визгом убежали только тогда, когда Милада замахнулась на них полотенцем. Злата нигде не было видно, зато откуда-то снаружи доносился детский смех – похоже, часть семейства сейчас находилась на улице.       Яна плюхнула перед Тартальей тарелку с блинами и обожгла сердитым взглядом, но ее неприязнь никак не колыхнула его. Тарталью вообще мало волновало, что думали о нем другие люди, однако эти дети были связаны со Златом, с которым он едва-едва восстановил какое-то подобие отношений, да и вообще… просто были детьми, которые сильно напоминали о доме и оставленных в Морепеске близких.       Злат пустил его в свои дом, семью и жизнь, поделившись самым драгоценным и уязвимым, что у него было. Чем он руководствовался, Тарталья пока что не понимал. Будь его воля, никто из Фатуи никогда бы не узнал о том, кто его семья и где они живут, потому что родители, братья и сестры были самым мощным рычагом давления на взбалмошного Одиннадцатого Предвестника, и недоброжелатели могли бы попытаться воздействовать на Тарталью через него. Поэтому Тарталья как мог берег любую информацию о своей семье и старался не допускать того, чтобы что-либо просочилось в организацию.       В конце концов, он не был ни сладким пряником, ни звонкой монетой, чтобы всем нравиться. Его заслуженно боялись, и чем больше становилась слава «Чайльда» Тартальи, тем больше недругов он обретал не только в организации, но и за ее пределами.       Тарталья считал, что семья – святое, и охранял ее как зеницу ока. Мотивы Злата, поделившегося с ним самым сокровенным – звонким детским смехом, постелью, пахнущей лавандой и мятой, жирными маслянистыми блинами, искренне выраженной привязанностью, – были непонятными, а оттого и вдвойне подозрительными и странными. Теперь Тарталья знал, каким бывает домашний Злат, и, пожалуй, понимал его – сам старался быть иным в кругу семьи и не давать и намека на то, чем он занимается. Правда, все об этом прекрасно знали, но лишний раз расстраивать родных не хотелось.       Ему не нравилось, что Злат словно небрежно продемонстрировал свое слабое место. Вчера Злат вяло отшутился, но ответов на вопрос Тартальи это не дало. Злат настолько доверял ему, что был готов рискнуть семьей? Или же он добивался чего-то иного?       Злат не иначе как ввалился в дом. На нем был уже приведенный в порядок шарф, над которым умница Милада корпела весь вечер, а еще несуразная красная шапка и огромная куртка. С румяными от холода щеками и блестящими глазами он выглядел чуть ли не ребенком, дорвавшимся до свободы, и странным образом напоминал Тарталье Тьюсера в момент, когда в милую рыжую головку приходила очередная страшно оригинальная мысль.       Он потряс головой, запихивая в рот очередной блин. Еще чего не хватало.       – Чем-то еще помочь? – деловито осведомился Злат, предусмотрительно не сходя с постеленного у двери коврика. Мывшая посуду Милада беспомощно пожала плечами и скромно улыбнулась, чистивший картошку Богдан просто качнул головой, бросив на Тарталью беглый взгляд.       Тарталья, меланхолично пережевывая блин, понял, что отпуск Злата подходит к концу, что означает необходимость расстаться с семьей и вернуться обратно, в логово ужасных и страшных фатуи, готовых сожрать тебя с головой. Почему-то от этой мысли стало немного тоскливо, будто у Тартальи отбирали любимую игрушку, с которой он успел свыкнуться. Родной дом Злата вообще странно на него влиял.       – Ты и так нам сильно помог, – улыбнулась тетушка Аля, замешивавшая тесто. Злат пожал плечами и, увидев Тарталью, приветственно ему кивнул. – Все дела переделал, которые мог. До следующего раза точно хватит.       – Ну, если не случится никаких из ряда вон выходящих ситуаций, то да, хватит, – с каким-то намеком произнес Злат, поправляя варежку. С улицы раздался оглушительный детский визг, затем – заливистый гогот. Злат вздохнул. – Я прослежу, чтобы они не убились. Иногда мне кажется, что они очень к этому близки.       Злат вдруг замолчал, уставился на Тарталью и невозмутимо заметил:       – У вас с ними есть что-то схожее, не находите?       И, не дожидаясь ответа, вылетел на улицу. Тарталья подавился блином и едва не задохнулся, судорожно пытаясь откашляться. Тетушка Аля с разрешения осторожно постучала его по спине, и блин наконец-то пошел в то горло. Злат возвращался в привычное амплуа языкастой заразы, поэтому Тарталья с каким-то непонятным чувством ждал, когда жизнь пойдет своим чередом.       С трудом получалось признать, но он скучал по ни к чему не обязывавшему общению: ему не хватало бесконечного стеба и словесных перепалок, из которых, к сожалению, ему редко удавалось выйти победителем. Это определенно держало в тонусе и не позволяло расслабиться: наличие Злата в непосредственной близости подразумевало, что лавина из иронии может сойти в любой момент. Только в приюте он был милым и пушистым, а с Тартальей всегда скалил зубы, но без особой злобы. Видимо, таким образом он проявлял… свою странную благосклонность. Или как это еще можно было назвать?       «Идеальный помощник, тоже мне, – мысленно фыркнул Тарталья, допивая молоко и болтая ногой в воздухе. – Засранец он, а не идеальный помощник, вот он кто».       Поблагодарив женщин за завтрак, Тарталья неторопливо оделся и тоже вышел наружу. Морозное солнце светило, но не грело, однако в сравнении с бушевавшей вечером метелью погода была очень даже хорошей. Снег искрился на свету и слепил глаза, поэтому пришлось некоторое время щуриться, привыкая к яркости. Мимо пронесся ураган в зеленой шапке с помпоном – это Казимир с боевым кличем врезался в Святополка и попытался опрокинуть того в сугроб, но не преуспел, потому что в сугроб опрокинули его, а сверху навалилась верещащая Ожега.       Во дворе царила самая настоящая снежная битва. Младшие дети разделились на две команды и отчаянно пытались одолеть друг друга, иногда даже не понимая, борются они с противниками или с союзниками. Злат по-королевски сидел на невысоком дровянике, доверху заполненном наколотыми дровами, и что-то увлеченно рассказывал Лютице. Тарталья, минуя детскую свалку и уворачиваясь ото всех снарядов, которые летели в него случайно или специально, бочком подошел к уголочку наблюдателей и невзначай пристроился рядом.       – И тогда принцесса Лютик сказала: «Я больше не позволю обижать моего друга!» Дракон посмотрел на нее и добродушно ответил: «Хмпф, принцесса…»       – «Я не обижал его», – весело пролепетала Лютица, когда Злат приостановился, чтобы дать малышке возможность привнести в историю свою лепту.       – Лютик улыбнулась и ответила: «Вероятно, я ошиблась! Прости, добрый дракон, я поторопилась! Как я могу исправить свою ошибку?»       – «Я хочу слепить снеговика с тобой», – добавила Лютица и радостно захлопала в ладоши, когда Злат погладил ее по голове.       – «И мы слепим с тобой самого лучшего снеговика на свете!» – воскликнула принцесса, и они пошли лепить снеговика. Так принцесса и дракон стали лучшими друзьями. Конец, – закончил Злат и, взглянув на Тарталью, добавил: – Вам понравилась наша сказка, господин Тарталья?       – Очень, – серьезно закивал Тарталья. – Сказки лучше в жизни не слышал. У Лютицы талант.       Лютица вжала голову в плечи и смущенно уткнулась лицом в грудь Злата. Тот вздохнул и поудобнее перехватил бесценную ношу, потому что та начала съезжать с его колен. Откуда-то со стороны в них полетел снежок, который Злат практически не глядя отбил ладонью, а затем взглянул на Тарталью.       – Хотите присоединиться? – спросил он, указав подбородком на снежное побоище. С бледных губ сорвалось облачко пара, когда Злат склонил голову к плечу.       Тарталья смерил Злата взглядом из разряда «ты что, серьезно?» и выразительно выгнул брови. Он, конечно, знал, как важно соизмерять силу, но практически никогда не сдерживался и часто был ведом соревновательных духом. Даже в такой мелочи, как игра в снежки, он интуитивно вознамерился бы выиграть и закопать всех в снег по самые уши, невзирая на то, что его противники – дети.       – Боитесь, что вас задавят числом? – невозмутимо добавил Злат. – Я могу попросить детенышей не напирать на вас так сильно, чтобы у вас были хоть какие-то шансы на победу.       Это была глупая, примитивная провокация, которая могла вывести из себя только ребенка, которым Тарталья себя, разумеется, не считал. Он прекрасно осознавал, что Злат брал его на слабо, чтобы опять втянуть в какую-то мышиную возню, которая Тарталье даром не сдалась. Еще чего, играть в снежки с детьми, которые дышат ему, страшному Одиннадцатому Предвестнику, в пупок! Именно поэтому он фыркнул и надменно ответил:       – Нет, не боюсь. Могут нападать хоть всем скопом, я все равно их раскидаю.       Некоторое время они молчали, а Тарталья наблюдал за тем, как Злат слез с дровяника и отнес Лютицу на укромную скамеечку около входа в дом. Он поправил ей вывернувшийся наизнанку капюшон и бодро зашагал обратно, на ходу поправляя варежки.       – А что вы на меня так смотрите? – спросил Злат, видимо, заметив подозрение на лице Тартальи. – Нужно же как-то выровнять баланс сил в командах, а то вам слишком быстро станет скучно.       Тарталья фыркнул еще раз, демонстрируя крайнюю степень пренебрежения, и оттолкнулся от дровяника, показательно разминая пальцы. Собравшиеся в кучу дети восторженно загалдели, когда Злат принялся объяснять им правила игры, и вскоре засверкавшие в предвкушении глаза Тарталье очень не понравились, потому что, задумавшись, он напрочь все прослушал, а переспрашивать не хотелось. На улицу к тому времени вышли тетушка Аля, присевшая рядом с Лютицей, Яна с Миладой и Богдан.       – Никого не бить, силу рассчитывать, Глазом бога не пользоваться, – обобщил Злат, и Тарталья со скучающим видом кивнул, притворившись, что слышал все это и раньше. – Тот, кто падает на снег, выбывает из игры, в него больше нельзя кидаться снежками. Вопросы, детеныши?       Дети хором отозвались, что вопросов нет, и игра началась, после чего Тарталья понял, что один играет против целой толпы ребятишек, которые явно жаждали по шапку закопать его в снегу. Не то чтобы для него условия были проблематичными; скорее, проблема заключалась в том, что ему приходилось сдерживаться, чтобы никого не уработать.       Тарталья как подстреленный заяц скакал по двору и старался не принимать снежки лицом – приятного в этом было мало. Впрочем, в Злата он швырялся со всей силой, потому что знал, что такие снаряды ему ни по чем. Злат же, скорее, следил за тем, чтобы Тарталья не зашиб никого из детей, и делал это так уверенно, появляясь то тут, то там, что в голову невольно закралась мысль, что подобные развлечения обитатели шестого приюта устраивают не в первый раз.       Противники выбывали один за другим: кто-то путался в собственных ногах, кто-то налетал на сокомандника, а кто-то падал, будучи подстреленным со всей нежностью, которая была доступна Тарталье. В мыслях не оставалось ничего, кроме ясного неба, детского смеха и стука счастливого сердца – Тарталья уже давно не принимал участия в таком веселье, потому что считал себя ниже этого.       А может быть, думал, что больше не достоин ребячиться.       Яну дисквалифицировали за попытку использовать Глаз бога, и она, метнув в Тарталью злой взгляд, словно он заставил ее пойти на ухищрения, гордо села на крыльцо проигравших и принялась невозмутимо отряхиваться. На поле оставались Злат, неожиданно ловкая, как кошка, Милада и Богдан, движения которого смутно напоминали движения Злата. Тарталья предположил, что последний мог чему-то обучаться у Злата. Заранее готовился к тому, что его заберут в Фатуи? Туда в основном набирали приютских детей, у которых не было ни родителей, ни шанса отказаться.       Милада звонко ойкнула и со смехом завалилась на бок, а после, немного отдышавшись, поползла в сторону, чтобы не мешать оставшимся. Оказывается, подумал Тарталья, в снежной битве она была совсем иной, боевой и яростной – не чета скромной девушке, которая вчера боялась поднять взгляд. Вскоре Тарталья вывел из строя и Богдана, который, хмурясь, был этому очень недоволен, и остался один на один со Златом.       Тот, весь в снегу, по-птичьи склонил голову к плечу и поманил Тарталью к себе. Дважды можно было не повторять: Тарталья метнулся к Злату, игнорируя сердитый вопль Яны, и сошелся с ним в коротком рукопашном бою. Удар, блок, подсечка – снег взметнулся вокруг них искристым покрывалом, оседая на лице и плечах. Дистанция увеличилась, когда Злат отпрыгнул назад и снова подался навстречу, нападая осторожно, но уверенно.       Злат улыбался. Едва заметно, краешками губ, и эта улыбка затрагивала глаза, которые в дневном свете казались светло-сиреневыми. В попытках внимательнее рассмотреть чужие радужки Тарталья отвлекся от боя – непозволительная роскошь! – а затем его куда-то дернуло, мир перевернулся, и от удара спиной о снег из него вышибло дух.       Дети радостно завопили и в мгновение ока навалились на Злата всей толпой, из-за чего он тоже оказался лежащим в сугробе. Что ж, справедливость восторжествовала, злорадно подумал Тарталья, лениво двигая руками и ногами, чтобы оставить отпечаток в виде снежного ангела.       – В следующий раз я закопаю тебя по самые гланды, – зловеще пообещал Тарталья.       – Жду с нетерпением, – прокряхтел Злат, скидывая с себя детей.       Он неторопливо поднялся на ноги, отряхиваясь, и потом протянул Злату руку. Тот смерил ее подозрительным взглядом, но все же принял и встал.       – Благодарю вас, – произнес Злат, выгребая из капюшона целые пригоршни снега. – Как бы это ни было грустно, нам пора выдвигаться.       – Верно, – откликнулся Тарталья, понимая, что за игрой напрочь забыл и о времени, и о своих обязанностях.       Собираться оказалось несложно – пришлось наскоро сушить вещи и отказываться от любых предложений детей, которые с каждым разом становились все страннее и страннее, начиная с безобидного «останьтесь еще на денек» и заканчивая непонятным «возьми с собой Ожегу, потому что она с утра съела десять блинов». Вопрос, как в такую маленькую девочку влезло столько блинов, Тарталья решил оставить при себе. Так, во избежание.       Провожали их всем приютом. Выяснилось, что Злат предусмотрительно связался с извозчиком из Заполярного дворца и попросил пригнать сани к определенному времени. Все-то умудрился продумать, пока Тарталья спал до полудня, валялся в снегу и боролся с кучей детей.       Лютица плакала, отказываясь отпускать Злата, и только путем долгих уговоров ее убедили, что Злат еще приедет. Ожега и Огнеслав порывались втайне пробраться в сани, но их удерживал невозмутимый Святополк. Милада, Яна и Перуника тряслись над Златом, как курицы над яйцами – золотыми, по всей видимости, – и своей заботой намеревались его задушить. Богдан стоял в стороне, но то и дело бросал на Тарталью, окруженного неразлучным дуэтом из Казимира и Велеслава, быстрые острые взгляды. Похоже, он просек, что с Тартальей что-то нечисто – впрочем, после устроенного ими спонтанного короткого спарринга было сложно что-то не заподозрить.       С горем пополам они добрались до саней, остановившихся у границы деревни, загрузились в них и таки направились в Заполярный. Солнце светило вовсю, мороз щипал за щеки, и отсутствие метели, хлещущей по лицу, невероятно радовало Тарталью, который неожиданно поймал себя на хорошем настроении.       В Беломорье, оставшемся за их спинами, он исхитрился отыскать подобие гармонии, пусть и временной. Эта дама посещала его невероятно редко, однако была желанной гостьей. Для такого, как Тарталья, считалось удачей получить морально-ментальную передышку и при этом чувствовать себя превосходно.       До Заполярного дворца они доехали с ветерком. Злат перекинулся парой слов с извозчиком, с которым, по всей видимости, был знаком, а затем догнал Тарталью и произнес, на ходу доставая из сумки маску агента:       – Нам стоит зайти к господину Пульчинелле.       – Чтобы показать, что у нас снова мир-дружба-жвачка? – скривился Тарталья. Пора было переключаться на рабочий режим и оставить веселье позади. В голосе Злата уже сквозил деловой холодок, и он надевал маску безликого агента, сливаясь с массой таких же, как и он. – Может, еще под ручку к нему в кабинет войдем?       – Это я всегда готов, – откликнулся Злат, накидывая на голову капюшон. Тарталье казалось, будто последний раз они ходили таким образом в стенах организации несколько месяцев назад, хотя на деле прошло не больше недели. – А еще, если мы по-братски обнимемся у господина Пульчинеллы прямо в кабинете, он от счастья свалится со стула.       – Засунь свое предложение себе в задницу, – от души посоветовал Тарталья, внутренне содрогаясь от перспективы тискаться со Златом у Пульчинеллы на виду.       – Оно туда не поместится, – невозмутимо ответил Злат.       – А ты уж постарайся сделать так, чтобы уместилось.       – Не для того моя роза цвела.       Тарталья возмущенно напыжился, но Злат вдруг помотал головой, остановился и занес руку над дверью, в которой несложно было узнать дверь кабинета Пульчинеллы. Неожиданно было обнаружить, что Злат медлил, не решаясь постучаться.       – Господин Пульчинелла чуть живьем меня не сожрал, когда мы с ним в последний раз виделись, – приглушенно пробормотал Злат. Его рука так и замерла в воздухе, не соприкоснувшись костяшками с деревом.       – А мне был готов открутить голову, – удрученно добавил Тарталья.       Они обреченно переглянулись и синхронно вздохнули. Злой Пульчинелла внушал страх и трепет им обоим.