***
Стоя под горячими струями, Коуши пытался немного расслабиться и унять дрожь в коленях. Одурманенный алкоголем организм требовал большего, а оскорблённые высокие чувства желали разбиться вдребезги: с художественным треском и брызгами осколков. Ночь со случайным партнёром — лучшее решение. Почему же так странно внутри? Осознание того, что сегодня это будет не Дайчи, душило. И даже изменой это не назовешь: Сугавару выбросили за ненадобностью, открыв карт-бланш. И падать в первую попавшуюся постель… Блядь! Блядство. Чужие руки обвивают талию. Хочется отстраниться, но всё, на что Сугавара решается, — поддаться, прижавшись грудью к скользкому кафелю. — Тебя не было так долго… — мурчит Ойкава над ухом. — Я соскучился… Коуши вздрагивает, чувствуя, как покалывает кожу вдоль шеи и позвоночника. Тоору не медлит. Прижимается сзади, не скрывая своей внушительной «радости» от их встречи. Ладонями скользит по мокрому телу вверх и вперёд, оглаживая бока, подбираясь к соскам. Исследует шею парня, оставляя на тонкой коже краснеющие отметины, тут же целуя место укуса. И от этих грубоватых, властных и настойчивых ласк Сугавару ведёт не хило. Роль жертвы разворачивается на авансцене, и хочется сильно, жёстко, чтобы Ойкава все мысли о Савамуре вытрахал, чтобы выбил все чувства к нему вместе с воздухом. И когда чужие пальцы сильно оттягивают за волосы, на лице расцветает безумная улыбка: в своих желаниях лучше не сдерживаться. — Д-да… — пьянея ещё больше, тихонечко стонет Сугавара. — Любишь пожёстче? — пальцы второй руки резко опускаются вниз, сжимая напряжённый член у основания, вынуждая Коуши дёрнуться. — Я заставлю тебя забыть его… Ухмыляется, скользит языком по ушной раковине внутрь, наслаждаясь реакцией податливого мальчика из бара: Сугавару аж всего трясёт. Тяжёлая рука давит на спину, вынуждая его прогнуться и покорно подставить зад, чтобы сойти с ума от ощущения горячего члена, трущегося между ягодиц. Желание ощутить его внутри себя заставляет нетерпеливо толкнуться навстречу. — Не торопись, — отрезвляюще слышится сзади, и Сугавара недовольно поворачивается на Ойкаву. Возразить ему не удаётся — шаловливые пальцы настойчиво проникают в рот. Игре «Кто кого первым изведёт» полагается начало. Сугавара обводит жёсткие подушечки пальцев языком, посасывая и немножко прикусывая. И хриплые выдохи свидетельствуют об одном: в этой игре побеждать не так уж сложно. Ойкава нетерпеливо убирает пальцы, проходясь ими по губам, и обхватывает обеими руками упругие ягодицы, сжимая их и разводя. Входит одним медленно, неспеша, давая Сугаваре возможность привыкнуть к ощущениям внутри, и не двигается в нём до тех пор, пока сладкий мальчик не позволяет ему действовать. Свойственное Ойкаве нетерпение заставляет морщиться от боли: к первому пальцу сразу добавляется второй, потом третий. Однако неприятные ощущения уступают удовольствию место почти сразу же, когда согнутые фаланги задевают нужную точку. Не выдерживая, Коуши протяжно выстанывает заветное имя, начиная ненавидеть Ойкаву за то, что он своими действиями заставил вспомнить о Дайчи. — Кажется, пора использовать другие методы, — оставляет на шее укус, обжигая шёпотом ухо: — Более эффективные… Кожа распарена и оттого чувствительна: больно, реально больно. Но Коуши благодарно толкается назад, задыхаясь от дикой смеси наслаждения и разной степени дискомфорта. Тоору принимает этот жест, как приглашение, убирая пальцы и сразу же резко толкаясь в ещё тугое нутро, глубоко и сильно так, что слёзы выступают на глазах. Сугавара ощущает разное, разрываясь между радостью, страхом, болью и удовольствием. Странно, очень странно и необычно настолько, что мысли червями расползаются по черепной коробке. Однако, задавая дикий темп почти сразу же, Ойкава лишает возможности думать. Одна рука начинает ритмичные движения по члену, отвлекая от болезненных ощущений, и через какое-то время Сугавара перестает соображать от слова совсем. Просто загнанно часто дышит, хрипло стонет, остатками сознания стараясь не быть шумным, но попадания по простате вызывают новый разряд внутри, и он срывается на крик, и широкая ладонь тут же закрывает ему рот: — Тс-с-с… тише… — бросает измененным голосом Ойкава, который тоже на пределе. Толчки становятся ещё более частыми и сильными, парень изливается в чужую руку. Вскоре кончает и Тоору, еле успевая выскользнуть, спуская Сугаваре на ягодицы. Коуши и не помнил, как после они оказались в комнате, и в какой из моментов на столе появились стаканы с виски. Они пили, выходили курить на балкон, снова трахались, как не видевшиеся полгода любовники, пили, и по новой пачкали простыни двуспальной кровати. Ойкава и тогда проявлял себя собственником: доводил Сугавару до экстаза, но стоило имени бывшего сорваться с его губ — на искусанной коже тут же появлялись новые следы. Пульсирующие попеременно чувства наслаждения и боли стёрли в его памяти абсолютно всё: любовь к Дайчи, постоянное предчувствие дерьма, разрывающее душу отчаяние и душную обиду от несправедливости. Последнее, что уловило его проваливающееся в темноту сознание, был томный, со смешком, шёпот: — Ты ахуенный, Ко-чан…***
Всё это безумным калейдоскопом пронеслось перед его глазами, пока Сугавара жадно глотал воду. А Тоору наблюдал за ним, лениво щуря шоколадные глаза. И когда парень попытался встать, не преисполнившись в своей попытке удачей, он лишь усмехнулся: — Не спеши, в этом деле важна поэтапность. — Ты садист, — буркнул Суга, меланхолично рассматривая синяки на предплечьях и бёдрах. — И это благодарность за шикарный секс? — картинно закатил глаза парень, при этом продолжая нагло улыбаться: в голосе Сугавары не слышалось возмущения, и Тоору отлично понимал, что правильно уловил настрой «брошенки». Коуши завалился на бок, натягивая одеяло до носа. Всё, что он имел к этому часу, — прогул занятий, проёбанный в драке телефон, проёбанные в баре деньги и затраханное до состояния полутрупа тело. И во всей этой мешанине прибавившихся проблем затерялся лишь один плюс — на Дайчи Сугаваре было абсолютно похеру. Но это только к этому часу. Об этом Коуши вспомнит потом. Сейчас хочется лишь кофе, мазь от синяков и обезболивающее. И покурить. А Ойкава тем временем куда-то удаляется из комнаты, возвращается как-то ненатурально быстро и бросает на кровать какие-то вещи: — Вот, замена твоим грязным вещам, — произносит самодовольно, но улыбается слишком тепло и уютно. Суга благодарно кивает. Голос сорван, и слова произносить не то чтобы лень — просто говорить не хочется. Пересилив себя, он отправляется в душ, не особо обращая внимание на свой внешний вид: из одежды — лишь вещи Ойкавы. От белоснежной пены мыла с запахом мяты ссадины противно зудят, заставляя Сугавару зло зашипеть. Однако из ванной он появляется в более сносном виде. И сине-лиловые следы, кажется, даже украшают. — Ожил? — скалится Ойкава, держа в руках две чашки. Сугавара залипает: от кружек поднимается, кружась и переливаясь в лучах солнца, ароматный пар. Запах кофе приятно щекочет ноздри, и пара глотков горько-молочной жидкости дарит новую причину жить. А когда они, растягивая момент удовольствия, курят на балконе под шум трудолюбивого города, окружение начинает играть ещё более яркими красками. Тоору молчит, вызывая у Сугавары чувство благодарности — общаться им не о чем. В голове благословенная пустота. И мозг, видимо, тоже курит и, по-видимому, что-то покрепче сигарет. Из никотиновой медитации их выводит настырная мерзкая трель звонка: не иначе его создатель раньше работал специалистом пыток. Верещащий звук взрывает черепную коробку так, что блевать тянет. Тоору недовольно цыкает, и тащится открывать. — О Боги, Куроо! Ты хер ли здесь забыл? — Я тоже счастлив тебя видеть, Вреднокава. Вот мимо проходил, решил проверить: как тут наш Казанова, — язвительный весёлый голос гремел на всю квартиру, пока его обладатель, не особо церемонясь, прошествовал на кухню. Высокий лохматый брюнет с Хиросимой на голове по-хозяйски развалился на табурете, наблюдая, как недовольный владелец апартаментов сверлит его взглядом, нажимая кнопки на кофе-машине. — Ты так и не ответил, — недовольно протягивает Ойкава, размешивая сахар в горячем кофе. — За каким хером тебя принесли черти? — Ай-ай-ай, никакого гостеприимства, — ехидно цокает парень, осторожно принимая белую кружку из рук с разбитыми костяшками. Куроо на секунду задумывается, но бросать очередную колкость на этот счёт не решается. Взбитая пенка обжигает язык, приятным теплом разливаясь по пищеводу. Звук шагов привлекает внимание, и в следующий момент парень действительно убеждается в том, что он здесь — не единственный гость. Расхристанный мальчик в мешковатой одежде больше напоминает героя яойной манги, и Куроо этой мысли невольно улыбается. В голове всплывает вчерашний разговор, от которого почему-то становится неприятно: нескладно на душе. Глава корпорации Савамура-сан, фотография «цели» и требование… Дикое, нелепое, не входящее в список интересов Некома: «Вы должны убрать этого человека. Любая информация о его связях, общении с моим сыном должна исчезнуть». Куроо от кофе аж воротить начинает. Некома же не банда головорезов, устраняющая всех подряд за кусок бабла. У самих деньжат дохера и больше. А терять лицо из-за какого-то выскочки, сколотившего капитал… ну, если честно, такое себе уловольствие. Да и парень, по информации Кенмы, пробившего его по всем каналам, ничего противоестественного не сделал. Так, оступился слегка по глупости, впутавшись в шашни с сыночком шизанутого богатого папаши. Теперь и несвойственной жалостью к Сугаваре проникается. Некома-то от сделки отказаться всё ещё может, только вот, мужик этот мерзкий явно не успокоится: душу за дело продаст. И что сын, родной и собственный, вместе чужой дочерью заплатят за это своими судьбами — похер. Главное — самому на вершине оказаться. Куроо изучает «приговоренного» с привычной едкой ухмылкой. Ойкава отчего-то стискивает зубы, начиная понимать, чем этой занозе в заднице обязан. Некогда сверкающие жизнью и азартом глаза, кажется, когда-то давно потухли и больше лучащимся теплом не искрят. Сугавара смотрит на Куроо в ответ оттенками безразличия, обречённости. «Явно типаж Ойкавы», — думает Тецуро, вновь своим мыслям улыбаясь. Таких, как Сугавара, он знает наизусть. Таких, которым до смерти, пожалуй, два шага осталось — знает. Ситуация не из приятных — единственное заключение, к которому приводит доза кофеина, заставляя мозг усиленно крутить шестерёнки. Мысли скрипят, прогоняя один за одним варианты, и вскоре на почве гениальных планов наконец-то созревает тот самый. Куроо достает из кармана чёрных брюк телефон, со скоростью пулемёта набирая сообщение Кенме.Кому: Гений 23 июня, чт., 13:17 Я передумал. Звони Савамуре-старшему и не отказывайся от сделки.
От: Гений 23 июня, чт., 13:18 Ты в края ебанулся?Кому: Гений 23 июня, чт., 13:19 Кажется, да, но мы обязаны это провернуть. Ублюдку этому звони. Я расскажу всё при встрече.
От: Гений. 23 июня, чт., 13:20 Если твоя очередная афера не оправдает ожиданий, я закажу тебя Яку. Куроо расценивает это как одобрение. Хитро прищурившись, он делает последний глоток фирменного кофе Ойкавы и, откашлявшись, произносит: — Ты, мальчик со страниц порножурналов, едешь со мной. Сугавара застывает с поднятой для шага ногой, а Ойкава — артистично роняет чашку. Несчастное керамическое изделие разбивается на белые осколки, жалобно звякая напоследок. А дальше — нависает тишина. Тысячей атмосфер давит, пока сердце трепещет в груди. Первым отмирает Тоору: — Какого… — Прости, детка, но тебя об этом не спрашивали, — язвит Куроо в ответ, не собираясь считаться с чужим мнением, — А ты - собирайся! — приказывает повышенным тоном Сугаваре, поднимаясь в полный рост. Сопротивляться надвигающемуся парню — без шансов. И причина не в деловом костюмчике и провокационной ухмылке, которая так и норовит представить ситуацию, в которой на лице Куроо её попросту нет. Шок — главная составляющая. Сказавшееся на мозге последствие выпитого — момент побочный. Куроо этим только пользуется. Схватив парня за шиворот, он тащит его к двери, благодаря Ойкаву за кофе. На возмущенные вопли баристы — внимания не обращает. Лишь красноречиво смотрит, давая понять, что Тоору надо бы подутешиться. И Тоору утешился. Дверь захлопнулась с шумом, въевшимся в стены эхом с коротким: «Прости, Коуши».