***
Осенний Токио встречает приятным тёплым солнцем и красно-бордовым карнавалом резных листьев. Период любования клёнами в самом разгаре: понуждает людей устремиться в парки и скверы, чтобы насладиться художественными изысками, щедро дарованными природой. Городской парк в воскресенье полон людей. Скейтеры и роллеры наводят шуму, праздношатающиеся веселые и беззаботные парни вместе с девушками смеются с лебедей, изредка прерываясь на шедевры уличных музыкантов, дети радостно болтают ножками, пока родители раскачивают качели. Сугавара любит здесь бывать: после ранения Кенма дал ему отпуск для восстановления. Впервые за два года Коуши чувствовал свободу, чувствовал ритм мирной жизни и никак не мог этим насытиться. Он просто гулял, ходил в кино, на концерты и в кафе, наблюдал за жизнью незнакомцев и любовался природой, осыпающимися с веток листочками и бездомными кошками, которых иногда подкармливал. Он по этому скучал. Одному, с собой, сейчас было более чем комфортно. Когда ты свой среди чужих — напарник не нужен, да и поиски до невыносимого осточертели. Подъёбки Куроо на этот счёт — тоже. Звуки гитары, доносившиеся откуда-то из боковой аллеи, завораживали. Мелодия не из тех, что знакома или узнаваема: что-то, пожалуй, испанское, но явно современное, одномоментно сочетающее надрыв и радость. Сугавара сразу же ей проникся — сочетать не сочетаемое запретно, но слишком привлекательно, словно в этом и есть суть самой жизни. Боль, обвивающая наслаждение, обозначающая его границы, помогает от удовольствий не быть зависимым. Незаметно, ноги сами привели парня в конец парка, где молодой гитарист уединился для своих экзерсисов. Не желая его отвлекать, Сугавара сел на скамейку неподалёку, стараясь лишнего внимания не привлекать, и закрыл глаза, погружаясь в невероятную атмосферу неизвестного ему жанра. Музыка будоражила воображение, унося в воспоминания, в неизменное прошлое. В их с Савамурой неизменное прошлое. Нет, безусловно он простил Дайчи. Простил и его сволочного папашу: выхода же не было. Они жили в той жизни, куда им обоим судьба преграждала путь. Наперекор ей пойти стало ошибкой, и Сугавара заранее предугадал исход. Однако сейчас, позволяя музыканту играть на своей душе, как на струнках, он пытался понять, почему же так вышло. Вдруг, вместо чёткого агрессивного ритма полилась тягучая, немного грустная мелодия, и память услужливо подсунула забытые мотивы. Последнее время Сугавара всё чаще мысленно возвращался к их с Дайчи разрыву. Почему он тогда так среагировал? Почему не позволил Савамуре оправдаться? И чем именно это было: ревностью, обидой или обострившемся синдромом жертвы — парень до сих пор не уяснил. Зная планы больного папаши, они всё время скрывались. Сугавара думал, что крест на их отношениях поставит журналистский интерес к Савамуре-младшему, но что-то тогда пошло не так. Всё всегда идёт не так. И, пиздецки парясь за репутацию сына, похоронил их отношения в выгребной яме ублюдок-отец. Жаль, они просто не разочаровались друг в друге намного раньше, до поцелуев в раздевалке и секса в горах. И как бы Сугавара не пытался отгонять навязчивые мысли, у него не получалось оттолкнуть их ни на миллиметр. Они, словно мошки, облепляли сознание, и выедали, выедали, выедали остатки прошлогодних крошек. Да и музыка убивала, плодя новых тварей: парень снова перешёл на испанские мотивы. Вырывая из инструмента страстно-надрывную песню, он творил с душой Сугавары по истине ужасные вещи — от скрежета внутри хотелось выть, вцепившись себе в волосы. Старая боль проступила сквозь корочку льда, и через грубые трещины тоска засочилась наружу, принося при этом неожиданное облегчение: в душе освободилось место для чего-то другого. С интересом наблюдая за ощущениями, Сугавара продолжил своё маленькое путешествие внутрь себя. Фантазии нарисовали варианты: они с Дайчи, невзирая на его женитьбу, могли бы продолжать встречаться тайком. Заголовки в социальных сетях, репортажей из серии «Мама, я в телевизоре» — вопрос времени. «Тайная жизнь наследника невъебенного бизнесмена кошмарна и непозволительна». Коуши от отвращения аж передергивает: внутри себя это выглядит слишком правдоподобно. И до тошноты больно в груди — их расставание предопределили. А отец — явно чего-то испугался. Испугался того, чего Сугаваре знать не следовало. Или не следует возможно, потому что найти на подкорках из разговоров с Дайчи нужное — сродни поиску иголки в стоге колючего сена. Парень качает головой в такт Libertango, пропуская мысли дальше, позволяя им наполнять себя вместе с музыкой. Перед Дайчи теперь становится стыдно: Сугавара предал его чувства, не оставил ему выбора, просто решив уйти, просто захлопнув дверь перед его носом, сменив на следующий день адрес. И по факту — так и получилось. Некома пустила его с распростёртыми объятиями. А мысли о том, что Дайчи судьбу за это всё гневил, — так и остались в том вечере. Однако для Сугавары уготовлено было нечто большее. Оказалось, что нахождение на грани имело свою притягательность: адреналиновые тайфуны мешали мысленно вернуться в прошлое, постоянное осваивание новых навыков и умений заставляло мозг и тело работать на пределе. Когда тебя на полном ходу вышвыривают из машины, или ты нарезаешь на байке по треку — не до пиздостараданий. А ощущение, когда кусочек свинца прошил тебя, подарив шанс выжить, — и вовсе непередаваемо. Нахождение на грани имеет свою притягательность до сих пор. Мелодии сменяли одна другую, то взрывая пространство сильными аккордами, то лаская слух негромким переборами. Лучи вечернего солнца, пробивающиеся сквозь серые тучи, гладили природу, словно желая хорошего вечера. И сейчас, на этой чёртовой скамейке в конце парка, прошлое прощалось с Коуши под аккомпанемент незнакомого парня с покоцанной временем гитарой. Медленно пакуя чемодан, оно оставило ключи от его жизни на витражном столе из эмоций и, тихонечко напоследок улыбнувшись, оставило Сугавару навсегда. Музыка стихла, и Сугавара не сразу заметил, что «зрительный зал опустел». К тому моменту, как ему удалось прийти в себя, насыщенная эмоциями других людей жизнь опустела. Только скейтеры медленно плелись мимо, обсуждая технику новых трюков. А до конца восстановительного периода ещё месяц. Сугавара надеется встретить здесь этого парня снова.***
Акааши облюбовал наименее людный уголок парка: помимо тишины, закуток, образованный каменной стилизованной оградой, создавал прекрасные условия для отменной акустики, где звуки гитары звучать начинали волшебно. Он не искал зрителей, даже порой прятался за осыпающимися деревьями, стесняясь: считал свою игру посредственной. Однако слушатель нашёл его сам. Акааши понял это через пару дней, когда снова увидел его на том же месте. Это интриговало, смущало и не позволяло игре раскрыть свой потенциал, однако парень присутствия своего никак не обозначал. Просто утыкался в телефон, сливаясь с ландшафтом, сливаясь с декорациями на сцене Кейджи. Нет, он и был той самой декорацией. Тем, для кого Акааши так непозволительно хорошо играл. Играл почти месяц. Привык исполнять для него аккорды настолько, что, не замечая знакомой фигуры, начинал вертеть головой, выискивая. Выискивал и сейчас. Однако суетящийся рядом друг, безответно не влюблённый в Акааши, отчаянно не разделяющий его чувств, отвлекал. Чёртов Бокуто, успевший в своих кругах прославиться благодаря волейболу, отвлекал. И сейчас, проходясь пальцами по струнам, Кейджи практически о заброшенном в старшей школе спорте не жалел. Отягощало только то, что Бокуто давно пасует кто-то другой, но парень смирился: новое увлечение утешило. Гитара сочувственно пела блюзы или взрывалась страстными пассажами Альбениса только для него, подбирая для этого кино жизни идеальный саундтрек. Жизни в собственной тюрьме за им же самим воздвигнутыми стенами. Сегодня Кейджи играл мало: опять-таки, филиноподобный шкаф отвлекал. Проблема была и в струнах — добиться чистоты звука всё никак не удавалось. На дорожке вдруг появился незнакомый мужчина, и внутри на секундочку всё оборвалось. Однако направлявшийся в их сторону с крайне озабоченным видом и почтовым конвертом в руках — оказался не тем, кого Акааши так ждал. Видимо, излиться вместе с музыкой от невзаимной любви к Бокуто будет некому. Подойдя к компании двух молодых людей, незнакомец вглядывался в недоумевающие лица, но, заметив в руках Акааши гитару, облегчённо вздохнул, с улыбкой протягивая голубой конверт. — Простите, но какой-то молодой человек просил передать это юноше с гитарой. Юнош с гитарой я здесь больше не увидел, поэтому надеюсь, что содержимое этого конверта предназначается вам. Держите. Буквально всучив Кейджи конверт, он тут же ушёл, нервно оглядываясь по сторонам. — Какой-то странный типок, — заключил Бокуто, внимательно разглядывая голубую бумагу. — Может, там приглашение закаверить Beatles? — Бокуто-сан, вы несколько старомодны. Акааши озадаченно провёл по запечатанному конверту пальцами, хладнокровно предполагая содержание письма. Так и не сумев подобрать слов, которые в нём, возможно, могли бы быть, он сдался. Внутри оказался лист бумаги, испещренный мелким торопливым почерком. И в следующий момент Акааши понял, что со вскрытием конверта стоило ещё немного потянуть.«Здравствуй, виртуоз! Весь этот месяц ты бескорыстно радовал меня своей игрой. Хочу выразить свою благодарность: твоя игра тронула меня до глубины души. На оборотной стороне письма адрес магазина инструментов и номер заказа, который ты должен назвать продавцу. Прошу, не отказывайся, а то прекрасная гитара так и останется лежать на складе. Прости, но наслаждаться твоей игрой я пока не могу. Так, временные трудности, но знай: если ты и дальше будешь радовать мир своей игрой, я буду счастлив.Прощай, и, прошу, не бросай играть. Твой верный слушатель. Парень на скамейке»