«Хай, крошка! Я соскучился!»
Кодовая фраза, сигнал. Сугаваре надо немедленно выдать пару байтов информации и побыстрее. Странно, очень странно: что он мог такого узнать, раз внезапно такая срочность возникла. И всё же это лучше, чем ничего. Куроо готов молиться всем богам Японии, Индии, Китая и Тибета; заодно и Иисуса с Магометом можно помянуть. Ему уже всё равно, не западло и голышом с бубном вокруг Эскорта поплясать, если после этого молния вдруг ёбнет прямо в то место, где гадёныш, всю эту хуету затеявший, сидит. Разве что на человеческие жертвоприношения Куроо пока не решается, но ещё пару часов в монитор повтыкает, и на это тоже созреет. Тем более, что кандидатов по улицам предостаточно шарится. Долго медитировать ему не дают: — Что-то выяснили? — спрашивает Ивайзуми, следя за каждым действием парня. — Скоро узнаем, — нацепляя дежурную ухмылку, Куроо разворачивается на кресле, бросая на правителя империи разврата профессионально равнодушный взгляд. — Наш агент располагает какой-то информацией, и его надо как-то внутрь провести. Раскрывай карты, шеф, где у тебя тут тайные тропы, ведущие в «море синего леса»? Ивайзуми понимающе кивает: хрен знает, кто и как за ними наблюдает. Они не имеют права на проёб, ни единого — даже намёка на то, что «клиент» засланный, быть не должно. — Набери его, — Хаджиме протягивает допотопный кнопочный телефон Куроо, — пусть выйдет под предлогом личного разговора на улицу и по ошибке зайдёт в соседнюю дверь. Я встречу. Куроо уважительно смотрит снизу вверх: надо же, морда дикая — а соображает, на что сразу же рикошетом получает в физиономию жёсткое и аргументированное: — Не стоит меня за никчёмыша держать, Куроо-сан. Дураки кедаями не становятся. — И в мыслях не было, — серьёзно произносит Куроо, вбивая номер. В мыслях действительно не было ни одного колкого оскорбления. Куроо уважает Ивайзуми, хоть и считает его излишне прямолинейным. Хитринки ему всегда не хватало, изворотливости, лицемерия толики. Всего того богатства, что с избытком есть у Тоору. Две стороны одной монеты, висящей вместе с другими на кожаном шнурке на шее главаря Аоба Джосай. Подушечки пальцев непривычно соскальзывают с кнопок, но подобные аппараты сложнее запеленговать, что исключает прослушку. Еще один балл в копилку Аобы, отмечает про себя Куроо, слушая гудки: — Привет, котик, — от карамельно-слащавой приторности интонации, с которой Сугавара произносит фразу, зубы тут же сводит. Хочется прополоскать рот зубной мятной дрянью, но Куроо точно «принимает пас», подхватывает игру: хоть какая-то моральная разрядка. — Солнышко, — противно тянет он, — ты обещал позвонить мне ещё час назад. Что это значит? Где ты? Мне кажется, или это музыка? Ты в баре? — голос парня приобретает капризно-визгливые оттенки. Напоминает скрежет ржавого гвоздя по металлическому карнизу, и Ивайзуми хочет проткнуть себе барабанные перепонки, но вынужден оставаться свидетелем шоу уродов. Определенно, Ойкава ему компенсирует все моральные издержки, когда его вернут. Если вернут. — Нет-нет, что ты, зай, — испуганно тянут на другом конце, — это в такси, тут такие пробки! Куроо сотрясается в беззвучном, нервном смехе: внутреннее суточное напряжение, подпирающие изнутри, как дерьмо, в которое бросили пачку быстродействующих дрожжей, рвётся выйти хотя бы так, раз уж нельзя орать в голос и лупить с размаху в стену, пока кожа не слезет кровавыми лоскутами. Жаль, видео из бара не посмотреть: наверняка Сугавара сейчас старательно изображает попытку скрыть своё пребывание в Эскорте от якобы ревнивого собеседника. Куроо мысленно посылает воздушный поцелуй Широфуку: натаскала она его охрененно. Идеальное прикрытие: теперь бармены и посетители раздуют сплетню, как лоханутый клиент спалился. Узнать потом у них что-то стоящее будет весьма проблематично: кроме домыслов, догадок и несуществующих деталей и подробностей ничего из них не вытянут. Тоскливая мысль грузно разваливается поперёк сознания: какими же они стали параноиками! Бесконечные явки-пароли, коды, не свои имена, голоса. За масками не видно ни лиц, ни душ; дурацкая круговерть постановок и премьер, где цель примитивна и проста — не сдохнуть, а при лучшем раскладе — выйти в дамки и наебать противника. Желательно с наваром, желательно без потерь: людских, финансовых, моральных. И как вишенка на торте — ещё и человеком из этого болота выбраться, а не жуткой химерой с пустыми белка́ми вместо зрачков. Метеоритом проносится чувство усталости от навязчивого повторяющегося театра, будто плеер заело, и в наушниках орет вечно живой старина Фредди: «Шоу маст гоу о-о-он!». А значит, он снова поправит грим и пойдет импровизировать. Жизнь — конченый обкуренный режиссёр, сценарий не выдала, а пропиздонов за неверный текст уже выписала на пару лет вперед. Пока Куроо эзоповым языком объясняет Сугаваре, что тому делать, Хаджиме незаметно исчезает, а в трубке вскоре раздаются гудки: встретились. Отбросив пластиковый пережиток прошлого, Куроо тяжело поднимается и медленно подходит к окну. В мутном свете фонарей видно, как падающий снег постепенно превращается в дождь, образуя на тротуаре скользкую грязную кашу. Парень раз упал в такую, давно, ещё в бытность собственностью Нохеби, поэтому при одном взгляде на медленное умирание первых посланников зимы его передёргивает. На руках и лице тактильными воспоминаниями вспыхивает ощущение колючего мокрого холода: было скользко, и он барахтался, пытаясь встать, пока сзади чей-то змеино-ехидный голос комментировал происходящее. Затем подсечка, стоило ему поднялся — снова его опрокидывают об лёд, с водой и снегом. На этот раз морозная срань везде: на лице, в носу, во рту, за воротом и в ушах. И смех: тихий и такой оглушающий, смешивающий с помоями, заставляющий почувствовать себя полным ничтожеством. Куроо до сих пор помнит лица тех ушлепков, их голоса и особенно язвительный смех. Осознание полного бессилия и скованной ярости — туда же, неутешительным призом и кошмарами на ночь. От воспоминаний его отвлекает Ивайзуми, стремительно входящий в кабинет. Сугавары с ним нет. Бровь вопросительно ползёт вверх, но спросить не получается — парень быстрыми, резкими скачками курсора сворачивает окно с записью и открывает видео-наблюдение в зале. Сосредоточенно перебегая глазами по экранам камер, выбирает одно, выводя на весь экран. Без слов, молча, но по напряжённым пальцам и хищно заострившимся скулам всё понятно: оно. Нашел-таки Сугавара тот кончик ниточки, за который следует потянуть. Куроо перестает дышать, пока сердце начинает разгон с места в галоп: за барной стойкой он видит Сугавару, о чём-то беседующего с другим клиентом. Разговор, исходя из мимики и движений обоих, идёт на повышенных тонах. В какой-то момент собеседник замахивается, но парень успевает перехватить его руку, выворачивая кисть прямо в камеру. Он удерживает так всего пару секунд, пока подоспевший бармен не разнимает повздоривших посетителей. Пара секунд. Лишь пара секунд, но Куроо голову на отсечение отдать готов, что всё дело именно в этой руке. Ивайзуми ставит на повтор и увеличивает изображение: во весь экран перед ними протянулась тонкая красивая кисть с длинными пальцами. И на безымянном пальце, тонком, с узловатыми суставами, чёртова змея жрала собственный хвост. Хаджиме темнеет на глазах, уменьшая картинку, ставя рядом два изображения. Куроо вместе с ним смотрит на эти два пальца, точнее на один, раздвоившийся на экране, и ощущает, как на него накатывает девятым валом злоебучая память. Дождалась-таки, падла, торжественного выхода. Поднялась в полный рост, неистово истерически хохоча, как сбежавшая психопатка. А Куроо барахтается в этой мешанине из снега и грязи, разбиваясь мордой об лёд, мешая растаявшую кашу мыслей и воспоминаний с кровью. И всё же пытается выбраться на поверхность навалившихся разом эмоций. Ибо владельца кольца он также успел рассмотреть. Лицо снова вспыхивает от холода ледяной грязи. По шее будто бежит, обжигая, снежно-мокрая дорожка, и с губ срывается сдавленное: — Сука! Дайшо!Лабиринты и тупики
28 июня 2021 г. в 19:22
— Чёрт! — Куроо чертыхается сквозь зубы, с хлопком опуская крышку ноутбука.
Глаза уже готовы вылезти из орбит, а может, наоборот, с радостью провалиться поглубже, только бы не видеть снова бесконечные кадры записей с камер наблюдения Эскорта. Монотонная череда похожих картинок с мельтешащими людьми, безлюдными помещениями, разбавляемые игрой света и тени; мерцание экрана, который уже дико хотелось разбить или расстрелять, как рецидивиста, и энная по счету кружка кофе.
Сутки, гребаные сутки в этом карцере, как он обозвал про себя информационный центр у Ивайзуми. Это и комнатой назвать-то можно было с натяжкой, больше на шахту лифта грузового тянуло. Маленькое пространство, сплошь заставленное аппаратурой, экранами, процессорами, с единственным крошечным окном, через которое и свет-то еле-еле протискивался. Приходилось сидеть или в темноте, болезненно щуря глаза от яркого голубовато-серого свечения экрана, или при светодиодах. Часовые просмотры видео, паузы, увеличение изображения, напряженный взгляд с надеждой выцепить из серого потока хоть что-то, хоть один чертов кадр, за который можно ухватиться, как за ниточку и потянуть. И ничего. Ничего того, что можно было бы закинуть Кенме, как затравку, чтобы запустить, разогнать по полной, цепную реакцию его персонального коллайдера под названием мозг.
Куроо запрокидывает голову, прикрывая глаза: слизистые пересохли так, что даже при опущенных веках невозможно избавиться от отвратительного чувства, будто кто-то щедро сыпанул в них мелким речным песком. От терпкого привкуса кофе тянуло блевать, а звук жужжащей аппаратуры, казалось, заполнил весь мозг окончательно. Куроо потянулся, приятно сбрасывая усталость от вынужденного положения. Покалывание волнами пробежалось по мышцам, оседая в кончиках пальцев, наливая свинцом стопы и ладони. Будь он на базе, прошёлся бы пару раз взад-вперед, но в этой клопоморке не особо развернешься.
Тяжело вздохнув, парень приподнимает веки, хмуро глядя в никуда: надо искать в другой стороне, здесь он только теряет время. Воспаленное сознание мечется, как смертник в камере в ночь перед расстрелом: время тикает. Время, этот демон современности: его всегда мало, невозможно, катастрофически, до отчаяния мало. И это парализует, нервирует, заставляя раз за разом мысленно бежать кругами, перекрывая малейшую возможность увидеть другие пути решения, иные варианты и знаки. Увлекает в порочный круг бессильной злости и мерзкого страха, ебучего ощущения проигрыша. Хочется найти, нащупать, выкопать, как клад пиратский, гордо перед всеми, ловя выражение охуевшего восхищения в глазах Кенмы. А вот биться головой об стенку под пристальным недовольным взглядом золотистых глаз — не очень.
Встав с кресла, Куроо выходит в полутемный коридор. Лампы горят через одну, создавая неприятный полосчатый рисунок на стенах и полу. Никого нет, и шаги гулким эхом разносятся далеко вперед, пока он медленно идет в кабинет Хаджиме, попутно прокручивая в голове информацию прошедшего дня.
Что-то подсказывает, что надо еще раз просмотреть видео, присланное похитителем. И плевать, что его уже сто раз смотрели все, включая и Кенму, и Куроо, и даже Сугавару. Врождённое чутье упрямо направляет туда, а поскольку серое вещество не торопится подкидывать подсказки, приходится довериться ухмыляющейся подкорке.
В кабинете ожидаемо сидит Ивайзуми: с очередной сигаретой, объемными мешками под глазами, красной сеточкой на склерах и убийственным взглядом. Куроо на этот взгляд конечно похуй, но атмосфера давит, а воздух в помещении такой, что хоть топор вешай — не упадет, воткнувшись в облако табачного дыма, разбавленного удушливым запахом кофе и ароматом бессильной злости. Куроо демонстративно машет кистью в воздухе, разгоняя незримые тучи:
— Ну и надымил. Смотри, так и до рака лёгких недалеко.
— Заткнись, — беззлобно огрызается Хаджиме, недовольно щурясь. — С идеями что?
— Есть парочка, но…
— Не продолжай, — обрывает Ива, закуривая.
Он устал, вымотан и выжат, как последняя половая тряпка: старая такая, из когда-то любимой футболки. А сейчас — просто рвущийся потихоньку под пальцами кусок линялой ткани, расползающийся по волокнам, но всё ещё пригодный собирать дерьмо с пола. Какая это по счету сигарета за сегодня? Сотая? Чёрт его знает, да и не в том дело. Просто нихера у них не вытанцовывается.
Их будто засунули в каменный лабиринт, издевательски насмехаясь: кто найдет выход — тому приз. И прелесть в том, что выхода нет, лабиринт из одних тупиков и переходящих один в другой коридоров; «вечное приключение», бесконечный, мать его, поиск! Записи с камер — пусто. Отслеживание телефона Ойкавы — по нулям. Перекодировка изменённого на записи голоса — ничего.
На обсуждение, ругань, споры нет уже ни желания, ни запала, и оба обречённо пялятся в экран ноутбука, синхронно мигая подобно разбуженным ночным совам. Кадр за кадром, заново просматривают видео, на котором, кроме глухо мычащего под ножом Ойкавы и трёх мразей, не считая четвертой за экраном, ничего нового нет и не будет.
Хаджиме не выдерживает первым: дёргано встает и шипит сквозь зубы ругательства, меряя тяжелыми шагами пространство. Когда он спал последний раз? Двое суток назад? Больше?
Куроо не видит его, но чувствует спиной волны ярости напополам со звериным отчаянием. «Знакомо, ох как знакомо», — усмехается про себя парень, нажимая на паузу. Видео останавливается, замораживая смазанное движение чьего-то пальца, на секунду мелькнувшего в кадре. Судя по всему, безымянный: тонкий, похожий на паучий из-за длинных фаланг, с кольцом в виде уробороса. Палец, как палец, только вот внутри всё противно заворачивается, скручивается в тугой узел, мерзко ноя, прямо до печени, вызывая желчное ощущение тошноты.
Попытки убедить себя, что это — просто от большого количества дерьмового кофе, вылаканного за последние несколько часов, с треском проваливаются. А где-то на задворках разума уже натужно подвывает сирена памяти. Сейчас появится гадкий старик-архивариус, напялит очки и, важно гундося, достанет из закромов какое-нибудь отстойное вспоминание. Из тех, что хочется забыть, или сдохнуть сразу, стоит картинкам замелькать чёртовым калейдоскопом.
Изображение, увеличенное и растянутое, разбитое на мелкие квадраты пикселей, мерцает, издевательски подрагивая, пока наливающиеся кровью от лопающихся один за другим сосудов глаза расчленяют видео на составляющие. Интуиция не дает сдвинуться, буквально вплетая внимание Куроо в экран. Духота вязко стягивает, путая мысли. «Хорошо там, где нас нет, грёбаный Сугавара», — фыркает про себя Куроо, завидуя сидящему в салоню парню, который, потягивая коктейль, старательно изображает зажравшегося золотого мальчика с недотрахом.
Вспомни заразу — появится сразу: в кармане у Куроо вибрирует телефон. Затылок накрывает волна мурашек, лавиной прокатывающихся по хребту и растворяющихся где-то между лопаток так, что он поводит плечами: интуиция снова постукивает в висок, на что полусонный мозг тут же энергично вскакивает, сотрясая черепную коробку, пока Куроо открывает сообщение от Сугавары: