Без прошлого

      Серьга в ухе раздражает. Пальцы то и дело касаются покачивающегося в мочке серебряного кольца, цепочка на шее отвлекает, а браслет брендовых часов вызывает зуд. Суга отвык на миссиях от любых цацок: слишком велик риск зацепить и устроить себе внеплановый визит к хирургу. Он вообще много от чего отвык за последнее время: например, от модной дурацкой одежды, в которую его впихнула Широфуку, невзирая на возмущенные фырканья.       Слиться неприметной тенью с пейзажем, раствориться в безликой толпе — вот его стихия. Если бы у него был тотем — это точно был бы палочник, или, на худой конец, богомол. Всю эту мишуру хочется сорвать с себя и выкинуть к хренам собачьим, а лучше — засунуть прямо в то самое место одному сучонку, из-за которого вся Некома не спит, не ест, не срет, не дышит нормально вторые сутки. Вот только надо решить всего две маленькие, такие, мать их, задачки: кто эта падла, и где её найти.       Ни разу на его памяти в миссии не участвовало столько народа, а значит, пропажа Ойкавы — только верхушка чёртового айсберга под скромным названием «заказ от Аобаджосай». И ясно Коуши это стало ещё позавчера, когда, не успев сесть в такси, мечтая о душе и нормальном сне, он получил приказ немедленно ехать в центр. А по приезде едва мазнул быстрым цепким взглядом по лицу Кенмы, чтобы убедиться в своих догадках: степень значимости и критичности зашкаливала пиздецки, выше ординара.       Звериное чутье шефа, за прошлые годы выживания среди ублюдков и сук превратившееся в нечто похожее на ясновидение, направляет и заставляет действовать сразу по всем направлениям. Кенма хладнокровно и быстро расставляет фигуры на поле: выводит одного за другим ферзя, слона и коней в придачу, максимально простреливая периметр. Ему крайне нужен толчок, зацепка — хоть что-то, и можно начинать процесс.       После суточного брейн-шторма, стократ просмотренной видео-записи и ночи на энергетиках родилась кривая, но хоть какая-то схема. Сугавара не знает, чем он так прогневил небеса, что среди всех агентов роль главного шута торжественно досталась именно ему. Куроо будет героически втыкать в мониторы, Кенма отследит последние передвижения Ойкавы и поколдует над базами провайдера связи. Танака обеспечивает безопасное передвижение и отсутствие хвостов. А что Коуши? Под видом вип-клиента Эскорта разговорить бармена и «персонал», незаметно, аккуратно выяснить про поведение Ойкавы перед исчезновением, а также разнюхать о посетителях. Возможно, появились новые клиенты, или старые стали себя вести подозрительно.       Звучит красиво — на деле не очень. Но спорить с Козуме? Нет, такого сумасшествия с ним пока не случалось. Все в Некома безоговорочно верили в проницательность и гениальность босса. Оставалось принять покорно свою участь и хотя бы достойно отыграть все акты блядского шоу, не будучи освистанным. На аплодисменты и корзины цветов он, конечно же не рассчитывает.       Мимо проносятся подсвеченные дома, фонари, заставляющие людей отбрасывать уродливые, неестественно длинные тени, пока они едут с Яку в Эскорт. В довершении декорации с неба медленно начинают падать белые хлопья, отражая всеми гранями разноцветный искусственный свет. Суга равнодушно наблюдает, как снег обречённо тоскливо тает, попадая на стекло: температура не опустилась ещё до нужного уровня, чтобы продлить хоть немного жизнь колючим снежинкам. Первый снег недолговечен, в тщетных попытках скрыть, украсить людскую мерзость он приносит себя в жертву эфемерной мимолётной красоте, оставляя после себя лужицы, отражающие небо.       Коуши медленно и ритмично дышит, мысленно заставляет себя принять ситуацию, хотя на Куроо у него всё равно зуб. «Из всех наших, у тебя самая подходящая гейская рожа, вот ты и пойдешь клиентом», — безапелляционно вынес вчера вечером вердикт парень, распределяя роли в этом балагане. Даже не покривился, зараза, на полном серьёзе брякнул. Кенма на это лишь приподнял уголки губ, а Яку показательно возвёл глаза к потолку, складывая руки в молитвенном жесте: мол, слава Богам, пронесло. Ему, к слову, фортануло: досталась роль «водителя случайных машин», чему Сугавара жутко завидовал.       Коуши слегка нервничает, всю поездку по переливающимся рекламой и прожекторами, невзрачным в дневное время улицам. Задание из серии: пойди — чёрте куда, нарой — хер знает что, но оно нам позарез надо. И как всегда — без права на ошибку. — Не переживай, — меланхолично бросает ему Мориске, спокойно виляя из ряда в ряд, вызывая раздражённый визг чужих клаксонов.       «Поворотники, говорите? Нет, спасибо». Вот уж кто мог бы и самого Будду обучать спокойствию. Если бы существовал клуб похуистов, Яку наверняка был бы там почётным и пожизненным президентом. — Нас много, — продолжал философствовать Яку, — если что — обосрёмся все вместе, так что отымеют потом тоже всех. — Утешил, бля, — ругнулся Коуши, ёрзая на заднем сиденье: он все ещё смутно представляет, что ему делать три-четыре часа в этом отстойнике.       В голове, как в новой квартире: чисто, светло и пусто. Ни одна мысль на собрание не является, так что вопрос: «Как разговорить персонал?» — остается открытым. Инструкций в таком деле не предусмотрено, да и актёр из него, как из Танаки балерина — поржать, разве что. Последние миссии сводились к простому, в свете нынешних событий уже просто ерундовому, шпионажу и краже данных, или наоборот, ликвидации информации, а не театру одного актёра.       Тем удивительнее было, оказавшись внутри, неожиданно сразу успокоиться. Как будто суфлёр наконец занял место в будке и начал шепелявить нужный текст непосредственно в охреневший мозг, который, видимо, решил, что он теперь дельфиний: половина ушла в анабиоз, а вторая — вдруг заработала на незнакомых, но нужных, частотах. Тело несколько размякло, в движениях стало прослеживаться некое подобие манящей ленивой томности, а глаза тут же подёрнулись пленкой скрытого желания.       В памяти услужливо всплывает образ Ойкавы в тот достопамятный вечер: развязного, в меру наглого и до безобразия обаятельного. Судьба — ещё та извращенка, играть в Тоору для его же спасения. Внутренний критик хмыкает, презрительно щурясь: до оригинала Сугаваре, как до Пекина раком. Но занавес уже поднимается, освещение настроено, зрители заняли места. Не стреляйте в пианиста: он играет, как умеет.       Перехватив пару заинтересованных взглядов от «обслуживающего персонала», Коуши понял, что нужное состояние достигнуто, и осмелел. Теперь остаётся только удержаться на этой волне, плыть в потоке в надежде, что течение вынесет на нужную широту. Внутри зашевелилось некое подобие азарта. Похуй — пляшем, так сказать.       За барную стойку он уже плюхается совершенно расслабленный, немного по-ойкавовски улыбается, отбрасывая тёмные пряди волос от лица. Ткнув пальцем в самый лёгкий коктейль, Коуши окидывает взглядом полутёмное помещение с мягкими бордовыми бархатными диванами в укромных уголках, огромным баром, переливающимся таинственным блеском бокалов, и неприметными дверками, украшенными весьма говорящими красными шторками. Ненавязчивая попса из динамиков добавляет атмосфере оттенок непринужденности и комфортной раскованности. Нацепив улыбку под названием «я вас всех люблю/ хочу/убью» (нужное подчеркнуть), он скользит глазами по быстро и плавно перемещающимся «мальчикам», автоматически подмечая детали.       Спустя три часа и пару лонг-дринков Сугавара знает об Эскорте всё: как проходит процесс отбора, сколько времени парни только развлекают гостей общением, когда клиент имеет право на приват-комнату и когда имеет право забрать «заказ», какие обследования проходят, что входит в их обязанности. Бармены говорливы, «товар» в этом тоже не уступает. Кто-то ещё смущается, кто-то наоборот не прочь пойти дальше, чем просто общение за бокальчиком.       Шизофрения накрывает не хило: одна половина Коуши с вытаращенными глазами вникает в подробности жизни и работы этих «гейш-членоносцев», охреневая от того спокойствия, с которым персонал относился к своей «профессии». Вторая же — с потрясающей скоростью фильтрует информацию, раскидывая её на три кучки: надо, наверное надо, нахуй надо. К вящему неудовольствию Сугавары, в первой практически ничего, зато третья растёт на глазах. Телефон мёртво молчит тёмным экраном — значит, у Куроо тоже по нулям.       Коуши злится и разражается: в конце концов, Кенма же не случайно дал ему это задание — уверен, что агент справится. Утешение, конечно, так себе, на троечку с минусом, если не на жирный «неуд.». Он ещё больше бесится от ощущения собственной никчемности и непригодности в общем деле. Кажется, главная роль в сиквеле «Тупой и ещё тупее» явно отдана ему без кастинга, по блату. Обидно. Уверенность в себе готова самоубиться с высоты сложности поставленной задачи, серое вещество рулит на чистом ослином упрямстве и упёртости. Хочется побиться головой о дубовую полированную столешницу, пока трещины не пойдут или не треснет череп. Но вместо этого он отпускает очередной комплимент «компаньону» и заказывает безалкогольный мохито: связь с мозгом прерывать нельзя.       Через какое-то время в помещении становится шумнее. «Салон» постепенно наполняется: мальчиков становится заметно больше, как и посетителей. На удивление компания последних оказывается довольно разношёрстной: возрастные жабоподобные старпёры, охочие до молодых тел; извращенцы, если судить по жестам и выражению лиц, среднего возраста и парочка ровесников Сугавары — таких же пресыщенных на вид, скучающих бездельников, сливающих бабло в алкоголь и чужие продажные задницы.       Последняя группа явно была в фаворе. Вполне логично: всё же приятнее раздвигать ноги перед молодым и симпатичным парнем, чем ложится под старого козла. Посетители приходили, заказывали напиток и выбирали себе «игрушку» по вкусу, начиная общение. Кто-то больше говорил, кто-то наоборот слушал. Парочка, явно не первый раз общавшаяся друг с другом, скрылась за дверкой, вызывая у Суги противные ощущения где-то в районе желудка. Не надо быть гением, чтобы понять, зачем они туда пошли. Однако он тут же заставляет себя абстрагироваться, спасибо вечному голосу Куроо в голове: «Засунь эмоции в жопу, они нужны только, чтоб дать нужный заряд, но в остальном — абсолютно лишняя вещь.»       Коуши уже начинает подумывать, что четыре часа — это многовато, пора валить из этого рая для озабоченных, когда глаз выдёргивает из общей компании пару, сидящую за дальним от него столиком. Клиент, сильно смахивающий на гадюку, разве что не сожрал уже «свой заказ» — настолько откровенны его взгляды и жесты. Просто вьётся питоном вокруг темноволосого, стройного парня в белоснежной, как и весь персонал, рубашке. Длинные пальцы попеременно перебирают завивающиеся на затылке чёрные кольца волос, то скользят по шее, то красноречиво касаются щеки. Коуши не знает, почему, но ему кажется, что где-то он его видел. Но пока память не спешит на помощь, и он возвращается к наблюдению.       Работник Эскорта выглядит зажатым и как будто напуганным, если оценивать позу, явно напряжённую, никак не соответствующую роду занятий. «Видимо, новенький», — делает заключение Суга, мысленно вычёркивая его из списка потенциальных источников информации. Он уже подумывает переключиться снова на бармена, как одновременно происходят два события.       Клиент за дальним столиком покидает уютный уголок, подходит к бару и машет рукой, привлекая внимания мага рюмок и шейкеров, машет прямо перед лицом Коуши. Сугавара замирает, примораживается к стулу, забывая, что надо сделать вдох, пока сердце вежливо практически останавливается, покашливая, мол, ничего, что я без стука. Прямо на уровне глаз резко трясется бледная тонкая кисть с узловато-паучьими пальцами. Но чёрт с ними, с дистальными отделами конечности, всё внимание приковано, просто приросло нахуй, к безымянному пальцу, украшенному претенциозным кольцом в виде змеи, сжирающей собственный хвост. В памяти проносится нечёткий короткий кадр из присланного видео, которое они, разве что, по байтам и пикселям не рассмотрели. Да Сугавара голову готов на отсечение дать, что это та же рука, тот же палец и значит…       Грудная клетка наконец приходит в движение, заставляя воздух рваными толчками протолкнуться по бронхам, неохотно заполняя лёгкие. Он, именно он, сейчас нашёл ответ на главный вопрос последних сорока восьми часов. От внезапно, штормовым девятым валом, накатившего радостного волнения Коуши делает резкий большой глоток, обжигая мятными пузырьками глотку, а руки сами тянуться к телефону, быстро печатая сообщение.       Тем временем, глаза продолжают неотрывно следить за целью, и тут наступает, мать вашу за ногу, второй акт марлезонского балета: парень, обслуживающий ушлёпка, оборачивается. И Сугавара охеревает уже второй раз за ночь, с промежутком в две минуты, узнавая в нём гитариста из парка. «Он?» — звенит в гудящей пустоте черепной коробки. Тысячи вопросов выливаются толпой пьяных матросов в кубрик сознания Суги. Почему, как, когда? Но он вовремя останавливает вакханалию эмоций. «Не время», — отрезает внутренний критик и контролёр с голосом и интонациями всё того же Куроо. Да и клиент недобро зыркает в его сторону, перехватывая заинтересованный взгляд. — Даже не думай, — шипит он, приближаясь к Сугаваре. Узкие глаза сверлят с нескрываемой ненависть и превосходством, — это не твой приз. — Да? Надо же, — насмешливо тянет парень, прикусывая трубочку от коктейля, — какая жалость, что не спросил вашего мнения. В данном вопросе всё решают деньги, вернее — размер суммы. Но я не претендую, расслабься. Пока не претендую.       Возмущённый клиент попёрхивается воздухом, но тут телефон разражается противной трелью. Входящий с незнакомого номера: настырно, долго, противно. Интуиция приказывает ответить и попадает в точку: из динамика слышится возмущенный голос Куроо. Приходится отыгрывать спектакль, ретируясь на улицу и затем по указаниям в соседнее помещение. За дверью его встречает Ивайзуми. После короткого разговора парень направляется прямиком к бару, продолжая в открытую пялиться на «мальчика по вызову». Времени немного, но мысли неожиданно просто бегут субтитрами, будто кто-то скоро и точно печатает закадровый текст, выдавая инструкции одну за другой. Клиент ведётся на провокацию, вскакивая нервно из-за стола под недоумённый взгляд «мальчика» и направляясь к Коуши, который не меняет зону обзора, добавляя улыбку: — Чем обязан? — ехидно улыбается он, выводя на авансцену своего актёра: обнаглевшего мальчика с деньгами и связями, такова на сегодня его роль.       Ивайзуми дал добро даже подраться, если потребуется. Но ему надо не это — надо вывести из себя, сбить с катушек, спровоцировать и заставить подпевать. И парень ведётся, ведётся на этот дешевый цирк: — Хватит пялиться, раздражаешь, — шипит в ухо змееныш, но вызывает лишь ещё большую наглость на физиономии конкурента за шлюху.  — А ты глаза закрой, чтоб не видеть, — ухмыляется Сугавара, изящно отправляя в рот консервированную вишенку, нарочито медленно перекатывает во рту, медленно жуя.       Бинго! Противник срывается, замахиваясь на Сугавару, той самой рукой. Внутри всё вопит от радости, всё идет по чёткому сценарию, и, наконец-то, он сам — его автор, сценарист и режиссёр! Но внешне всё под контролем, рефлексы срабатывают чётко — тонкое запястье скручивается прямо под камеру. Вспышкой проносится желание сжать и вывернуть сильнее, до хруста и треска ломаемых костей. Сугавара никогда не был жестоким, не терпел пустого насилия ради удовольствия. Но сейчас в нём проснулось что-то дикое, первобытное, какое было, наверное, у жрецов ацтеков или святителей культа богини Кали. Воображение рисует искаженные от боли черты лица. Интересно, как бы хрипела эта тварь в такой момент?       Желание исчезает так же быстро, как и появляется, не успев отразиться на лице агента, как подходит охрана, вежливо, но настойчиво напоминая о правилах поведения. Сугавара отпускает руку противника, издевательски насмешливо глядя в горящие ненавистью глаза, и внезапно резко и быстро вынимает изо рта веточку, скрученную в узелок, аккуратно, но демонстративно складывая ее на стол, одновременно отправляя «яблоку раздора» воздушный поцелуй. «До встречи», — одними губами шепчет он прежде, чем покинуть заведение.       Задание выполнено, смартфон вибрирует сообщением: «Детка — ты ахуенен!», а значит, близится финал шумового представления.