Без прошлого

      Руки затекли, спину выламывало от долгой неудобной позы, а под веревками, стягивающими обнажённое тело уже не саднило, а просто жгло при каждом движении. Сколько Акааши так находился: час, два, больше? Счёт времени он потерял, а повязка на глазах не давала возможности сориентироваться. Где он, какое сейчас время суток — он не знал, зато отлично понимал, почему он здесь и с кем. И последнее совсем не успокаивало, а как раз наоборот: вгоняло в жесточайший ступор от отвращения и страха. Конечно, он осознавал, подписывая контракт, что конкретно ему придется делать и какого рода услуги оказывать. Но к тому, что его ударят по голове и засунут в багажник авто, он готов явно не был. Как и к тому, что очнётся он уже полураздетым и опутанным веревками. Едва дёрнувшись, он тут же ощутил, как тугие жгуты впились в запястья и лодыжки, а до гадости знакомый голос прошипел: — Не дергайся, сучка.       А ведь так хорошо утро начиналось.       С тех пор, как он слил на хуй свою жизнь, подписав контракт с Эскортом, каждый день походил на день сурка. Поначалу «обучение» шокировало, вызывая рвотные позывы. Первые дни желание выпилиться посещало практически беспрерывно, но Кейджи продолжал жить. Во-первых, потому, что это было не менее неправильно и страшно, а во-вторых, контроль за «работниками» был такой, что ему порой казалось, что он уже и дышать стал на счёт.       Все парни жили в некоем подобии общежития: крошечные клопоморки-комнаты, которые можно было иронично назвать кельями, если бы не деятельность их обитателей. Есть, пить, мыться и посещать санузел они ходили практически под конвоем. Общение ограничивалось в редкие часы перерывов между обучением, которое сводилось по сути к освоению всевозможных видов траха. На этом фоне единичные моменты, посвященные «столовому этикету», «правилам светской беседы» или «основы гигиены " выглядели, как инородное тело. Большую часть времени их обучали банальной проституции: как подготовить себя, как ублажить партнёра, как привести себя в порядок после. Первую неделю какое-то время потрачено было на медосмотр и инструктаж.        Интернет был под запретом, в общей гостиной единственными развлечениями оставались телевизор и приставка, да ещё на полке сиротливо валялась кучка книжек и старых манг. Общение между собой проходило под внимательным строгим наблюдением охраны. Так что сбежать или сотворить с собой что-либо было попросту нереально. Камеры торчали везде: по периметру, в комнатах, ванных и туалетах. Первое время Акааши это напрягало, но в какой-то момент им овладело непонятное отупение, стало на всё насрать, а мир, казалось, потерял свою яркость, превратившись в кадры серой хроники. Психиатры назвали бы состояние Кейджи затяжной депрессией, но ему казалось, что он просто нашёл свой способ существования в этом тихом филиале ада на земле. Стало легче и получилось несколько абстрагироваться от ситуации: этакая управляемая шизофрения, вроде бы это ты, твоё тело, ощущения. Вот только восприятие жизни происходило будто со стороны, странно это не он, Акааши, а кто-то другой жил той дикой и извращённой жизнью.        Самыми сложными для психики и внутренней агонизирующей морали оказались «практические занятия». «Тренировались» они понятно друг с другом, и первые опыты были не столь успешны. Акааши ещё повезло, что его поставили в пару с тихим Энношитой. Неприметный юноша с приятными чертами, не был ни игроком, ни наркоманом, а в Эскорте оказался за долги брата, подставившего свою семью. Чикара импонировал Акааши, можно даже сказать, был в чём-то привлекательным. Красивые черты лица, мускулистое тело и не испорченный нрав украшали юношу, выделяя из общего мусора, но всё же первая попытка потерпела жесточайшее фиаско. Парни краснели, бледнели и дергались. В итоге «не встал» ни у одного. Инструктор отвесил им затрещин и пригрозил отдать сятеем для «практики», если в следующий раз они не сделают как положено. В результате, выслушав его жалобу, старший руководитель всего этого борделя оставил их на всю ночь в одной комнате с ноутбуком, залитым всевозможной порнухой, и кучей камер. — Если к утру я не увижу на записях то же, что и на экране этого ноута — я, блядь, вам хуи узлом завяжу, — дверь с грохотом закрылась. В тишине было слышно, как дважды повернулся ключ.       Парни какое-то время молча «изучали» теорию, постепенно начиная ощущать некое подобие возбуждения. К концу просмотра организм выдал нужную реакцию, и тогда Акааши с громким вздохом нажал на паузу и посмотрел на соседа: — Я попробую первым? — получив в ответ напряжённый кивок, Кейджи вдруг порывисто обнял Чикару и прижался к нему, прошептав: — Я рад, что это с тобой, говори, если что-то будет не так, — тёплые, дрожащие руки коснулись его плеч, а ухо обожгло рваным выдохом: — Я тоже… рад, — Энношита закрыл глаза, давая зелёный свет.       Кейджи на пробу коснулся рукой обнажённого тела, подушечками пальцев провел по шероховатой коже на боках, вырисовывая неясные узоры. Когда пальцы опустились ниже, Чикара шумно сглотнул, судорожно дыша. Тогда Акааши осмелел, ему даже стало интересно и приятно, что ли. Парень под его руками просто таял, дыша всё чаще, порой еле слышно постанывая. Кейджи старательно воспроизводил увиденное на экране, вспоминая информацию. Почему-то ему хотелось доставить удовольствие товарищу по несчастью.       Его старания увенчались успехом, после нескольких движений ртом Энношита забился под ним, словно его прошиб разряд тока. А когда Кейджи сумел заглотить больше, надавив на уретру языком, юноша неосознанно вцепился ему в волосы пальцами и бурно кончил, выстанывая чьё-то незнакомое имя. Невзирая на то, что он не успел отстраниться, Акааши не испытал отвращения к мальчишке. Сплюнув и прополоскав рот, он обнял того и долго гладил по спине и плечам, пока его била дрожь. Чикара сбивчиво извинялся потом, но Кейджи успокоил, соврав, что он в общем-то любит, когда вот так вот.       Затем они поменялись ролями, и уже Акааши в свою очередь метался под чужими ласками, выдыхая имя Котаро. Уснули «практиканты» лишь под утро, поскольку «упражнения» оказались неплохим снятием стресса. Впервые Акааши спал спокойно, под мерное тихое дыхание партнёра.       После этого их так и оставили в паре, что значительно упростило задачу. Особенно, когда дело подошло к тонкостям секса с проникновением. Парни довольно неплохо изучили друг друга, поэтому больше проблем не возникало. Присутствие инструктора мешало: трахать друг друга, пусть и пальцами, под внимательным оценивающим взглядом было, мягко говоря, непривычно, но в целом, они смогли примириться с действительностью, научившись получать извращённое удовольствие от процесса. Кейджи с каким-то скрытым порочным любопытством поглядывал на некоторых ребят, которые, наоборот, похоже ловили кайф от присутствия в этот момент зрителей. Они творили такое, что всех сгоняли на их «секс-шоу», как на мать его, грёбаный мастер-класс. И, положа руку на сердце, у них было чему поучиться. В остальном все дни походили один на другой, пока не началась пробная работа.              К общению в баре Эскорта Акааши допустили почти через месяц. Едва Кейджи переступил порог, взгляд его сразу встретился со знакомым самодовольным выражением змеиных глаз. Пришлось призвать всё своё самообладание, чтобы не попятиться назад, не выдать себя лицом, взглядом, жестом. Иллюзий, смотря на этого типа, он не питал, понимал, что ждать деликатности и нежности, как минимум просто наивно. Хоть внешне он и выглядел приемлимо: молодой, явно при деньгах, холёный — мечта всех местных шлюх. Вот только на напомаженой роже прям написано: выебу в особо извращённой форме, останешься жив — считай, словил Джек-пот. С того самого вечера все дни превратились в кошмар наяву: Дайшо не давал ему возможности общаться с кем-либо, приходил чуть не к открытию и ревниво следил, чтобы никто даже не глядел в сторону Акааши. Если бы не обстоятельства и грядущая перспектива — это, возможно бы, даже льстило, но в данной ситуации вызывало стойкое отвращение. Казалось, что Сугуру покрыт липкой слизью, оставляющей след при каждом прикосновении. И ежедневно она всё больше облепляла Кейджи, как паутина, пачкая, переваривая его душу и сердце. В какой-то момент он даже начал ждать, когда всё случиться, чтобы уже окунуться головой в это дерьмо, утонуть окончательно и, возможно, перестать вообще что-либо чувствовать.       В тот вечер Сугуру был в особо приподнятом настроении: он прямо ужом вился вокруг парня, скользко улыбаясь. От приторности его фраз тошнило, а словечки с уменьшительными суффиксами перешли за мыслимые границы. И означало это одно: подошло время «заказа». Они уже часа три сидели за дальним столиком, когда Акааши стало казаться, что за ними следят. Он незаметно пробежался зрительно по залу и внезапно встретился — нет, просто натолкнулся, как будто врезался на скорости, — взглядом с незнакомым посетителем. Раньше он его не видел.      Симпатичный на вид молодой человек, видимо, из таких же, как и Дайшо: дорогие шмотки, причёска с тщательной небрежностью, брендовые побрякушки — полный набор. Но было в лице и взгляде нечто, отличавшее его не только от Сугуру, но и вообще от всех привычных клиентов этой клоаки. Акааши не понимал почему, но ему не хотелось разрывать зрительный контакт, словно ниточку, удерживающую его над бездной отчаяния, дающую призрачную надежду на что-то хорошее. Парень не отводил взгляд, не то изучая Кейджи, не то пытаясь ему что-то сообщить. В глубине тёмных глаз сквозило что-то теплое, доброе и странно знакомое.        Безмолвный диалог длился недолго: Дайшо заметил эти гляделки и тут же влез в разборки, игнорируя правила посещения. Его оппонент, однако, тоже был не из простых, так как на все угрозы Сугуру реагировал обидной ухмылкой и недвусмысленным кивками в адрес Акааши. Клиент ушёл всё же раньше, послав ему воздушный поцелуй и… Мать вашу, просто прошептал: «До встречи». В душе Кейджи шевельнулось что-то вроде радости: что если фортуна будет благосклонна, и этот парень перекупит контракт?       Поэтому он был весь день практически в хорошем настроении, хотелось верить во что-то прекрасное. Из-за этого он как-то не насторожился, что вечером Сугуру не было в баре. Наоборот, он расслабился, даже почти с удовольствием болтая с каким-то пожилым «кошельком с ушками». И скользнувшая по ягодице рука не вывела его из равновесия, не заставила дёрнуться рефлекторно в сторону. Он неожиданно сам для себя просто элегантно отстранился, поигрывая с улыбкой бровями. Да, чёрт побери, он улыбнулся. Вот только жизнь — потаскуха ещё та. Утратив бдительность, Кейджи не смотрел по сторонам, когда пошёл сменить испачканную коктейлем рубашку. Стоило ему зайти в подсобку, как на голове оказался мешок, затем тут же последовал удар, и он провалился в безсознательную тьму .       Очнулся Кейджи в тесном, чёрном как ночь, багажнике несущейся машины. Видимо, водитель имел безлимитный абонемент на штрафы за превышение с охуительной скидкой, так как на поворотах его конкретно заносило и било о стенки, а при торможении швыряло взад-вперёд, как мусор. В голове судорожно носились распуганными курицами мысли: кто его похитил, зачем, что с ним сделают. На очередном повороте машину подбросило так, что он вновь приложился головой, потеряв сознание. А когда очнулся, то первым звуком был голос, который он меньше всего желал слышать — голос Сугуру.       — Не трепыхайся, малыш. Мы же не хотим, чтобы ты себя поранил, — елейный голос звучал всё ближе, горячее дыхание жгло кипятком.       От страха у Акааши перехватило дыхание, а всё тело пробило на крупную дрожь. Дайшо это только ещё больше раззадорило. Он потянул за верёвку, от чего руки снова немилосердно стянуло, связанный изо всех сил стиснул зубы, чтобы не выдать боль, вот только задышал через раз. Дайшо же, наслаждаясь страхом и болью жертвы, продолжал свой монолог, попутно трогая свою «добычу». От прикосновений холодных пальцев всё внутри сжималось, хотелось стать меньше, сжаться, исчезнуть совсем или хотя бы прямо сейчас сдохнуть. Но, увы, умереть по собственному желанию — желанный и недоступный дар. Сугуру рывком поставил его на колени и пальцами поднял за подбородок: — Что ж, посмотрим чему ты научился. Давай, поработай, потаскуха, — послышался звук расстегивающейся молнии и в губы Акааши толкнулось большое и горячее.       Он инстинктивно сжал губы, но сильный удар по плечам плетью вынудил его изменить мнение. Он послушно взял в рот, вспоминая всё, что знал. Интуиция подсказывала, что его жизнь и целостность напрямую зависят от качества работы. Он не боялся умереть, но подозревал, что быстро и безболезненно — не его случай. А быть медленно садистски умерщвлённым как-то не возбуждало. Он мысленно представил Энношиту, что несколько снизило градус отвращения. Однако, когда почти на пике чужие пальцы грубо схватили его за волосы, не давая управлять процессом, стало невыносимо. Горло саднило, хотелось выблевать все внутренности, из глаз непроизвольно текли слёзы, пока в него вдалбливались с бешеной скоростью. Наконец горячая, липкая жидкость обожгла горло так, что Кейджи едва не захлебнулся. Пришлось глотать, подавив рвотные позывы. Следующий час походил на кошмар наяву, Дайшо будто выплескивал какую-то свою внутреннюю злость и обиду, то насилуя рот парня, то нанося удары. Всё тело горело от следов плети, губы и глотку словно ошпарили кипятком так, что когда его начали уже трахать, все ощущения свелись к большому всепоглощающему дикому чувству боли. Всё тело походило на один болевой рецептор. Единственное, на что рассчитывал Кейджи — организм скоро не выдержит, и он, возможно, снова отключится.        Издевательства прекратились так же внезапно, как и начались. Позади открылась дверь, вызвав у хозяина приступ раздражённой ругани, который, впрочем, продлился недолго. Сразу раздался хрип, шум возни и мычание. Кейджи был всё ещё в повязке, но он явственно ощущал присутствие кого-то рядом. Тут же он почувствовал, что верёвки ослабли: очевидно узел развязали или перерезали, и парень тут же растёкся по полу, невзирая на боль от контакта с полом. Кто-то невидимый набросил на него ткань, и стало тихо. За стеной слышался чей-то разговор, нечёткий, так что неясно было, о чём он. К тому же, в голове гудело так, что он смутно слышал вообще. Затем раздался тихий хруст и сдавленное мычание как будто через кляп. Дверь снова открылась, невидимый человек оказался рядом, и Кейджи почувствовал, как что-то острое впилось ему в плечо. Последнее, что он услышал, проваливаясь в спасительный сон: — Теперь все будет хорошо.