Без прошлого

      Сугавара никогда не был жестоким, не отличался жаждой крови, не любил бессмысленного насилия. Единственный раз, когда он застрелил человека, был на одном из заданий, и то против наркомана с ножом — иначе никак. Или ты — или он, а отправляться к праотцам в планы Коуши на тот момент никак не входило. Но сейчас ему потребовалось прямо заставить себя не раскромсать этого недоуёбка на кусочки для якисобы. И дело не в Ойкаве, хотя он ему и сочувствует. В конце концов Коуши неплохо оттянулся на тех, кто непосредственно выполнял грязную работу, шокировав даже видавшего виды семпая.       Охрану они с Яку усыпили сразу, едва скользнув двумя тенями в цокольное окно, как только получили сигнал в наушник от Куроо, что видеонаблюдение уже отключено. Тихо, быстро и гуманно. Парни, скорее всего, и сообразить ничего не успели, как уже мирно почивали дружной кучкой. Пусть поспят ребятки, по данным Куроо за этими дурачками не числилось крови, насилия; мелкие драки, наркота лёгкая, ничего серьезного, а за такое — Некома жизни не лишала. Им и так для вида жопы надерёт кедай Нохеби. Сложнее оказалось обнаружить помещение, в котором по их расчетам и данным тепловизора прятали Ойкаву. Однако интуиция Яку не подвела и на этот раз: из возможных трёх дверей они наткнулись сразу на нужную.       За стенкой негромко переговаривались, Мориске кивнул партнёру и неслышно встал с другой стороны двери. Вдох-выдох, слабый стук в дверь. Разговоры стихли, а дверь распахнулась, едва не размазывая Яку по стене. Сразу же следом Коуши прицельным ударом ноги впихнул человека внутрь. Напарник влетел следом, умудрившись при этом тихо закрыть дверь. Хватило мимолётного взгляда, чтобы узнать лица: те самые, на видео. Ойкаву он сначала не увидел, да это и к лучшему, не будет отвлекать. — Какого… — вопрос обрывается на полуслове вместе со взмахом катаны: голова бесшумно отделяется от тела, с глухим стуком падая на дощатый пол, а большое тело неуклюже валится, забрызгивая кровью помещение.       Двум другим Сугавара не даёт возможности опомниться, быстро и безжалостно орудуя клинком. Яку брезгливо отворачивается: не хватало ещё этой поганой кровищей в лицо получить. Хрен его знает, может спидозники какие. Взглянув на «творчество» бывшего кохая, Мориске внезапно ощущает короткий приступ тошноты: впервые он видит своего ученика таким. Обычно тёплые золотистые глаза смотрели с холодным, сосредоточенным равнодушием, пока руки приводили безжалостный приговор в исполнение. Казнь в лучших традициях древнего Эдо, а Чёрная мамба покуривает в сторонке, держа его пиво. Головы кровавыми бильярдными шарами валяются на заляпаном яркими лужами полу, в то время как мститель вырисовывает страшные узоры на мёртвых спинах. В завершении «банкета» он отделяет кисти неудачливых «горе-художников», демонстративно бросая на виду. Яку сглатывает и промаргивается. Кто это сейчас перед ним?        Но долго охуевать ему не дают. Вложив в ножны оружие, Коуши спокойно оглядывается, замечая гору старой ломаной мебели, за которой угадывался закуток. Переступив через трупы и лужи, он заглядывает туда, ожидаемо натыкаясь на Ойкаву. Парень лежит в забытьи, спиной кверху, выставляя на всеобщее обозрение пропитанную кровью футболку. «Блядины, даже толком не перевязали его», — отмечает про себя Коуши, гася поднимающуюся внутри волну гнева и аккуратно поднимая Тоору с грязного топчана. Избежать болевых явно ощущений не удастся, но он старается хотя бы уменьшить их интенсивность. В голове мелькает странная, нелепая сейчас, мысль, что даже в таком виде Тоору умудряется оставаться красивым, этаким замученным принцем в руках мятежников.       Сдавленный стон и непонятное бормотание сообщают о провальности попытки избежать боли, но время поджимает, давит, как ботинок не по размеру. Надо сваливать из этой дыры пока «клиент» в отключке и искать вторую «цель позднего визита вежливости». Медленно пробираясь к выходу с обморочным Тоору на плечах, они прислушиваются. В наушники Куроо сообщает, что по данным инфракрасного датчика на втором этаже вроде как двое человек. Чёрт, свидетели им ни к чему. Одна надежда — что второй из той же кодлы. Стало быть, можно будет пустить в расход, не отдавая себя на растерзание сучей совести.       Перемигнувшись с Яку, Коуши передаёт ношу, поскольку тот вооружен короткими ножами и тащить немаленького Ойкаву ему в разы сподручнее, чем Сугаваре с его «подругой» за спиной и патронташами снотворного и пуль на поясе. Сам же, тем временем, в режиме ниндзя просачивается наверх, идя на звуки, как ему показалось, ударов плети. Мать твою, неужели этот выродок ещё кого-то успел прихватить?        Раскрыв широко дверь, Сугавара на секунду замирает. Зрелище, развернувшееся перед его глазами, настолько отвратительно, что оторваться и не смотреть — нереально. Скрученный шибари, обнажённый человек с завязанными глазами стоял на коленях, лицом вниз. А сзади его нещадно имел Дайшо. Несмотря на приглушённое освещение, Коуши замечает и кровоподтёки по телу, и пот, градом льющийся с парня, и стиснутые зубы. Скользнув глазами по лицу, Сугавара вновь чувствует просыпающийся вулкан эмоций, и черт его дери, на этот раз он не сможет его погасить… Нет, Сугавара владел собой всегда. Голос Куроо в голове не давал ему шанса забыться. Обычно. До настоящего момента.        Внутри моментально образовывается гудящая гулкая пустота как после взрыва тяжёлого снаряда, в тишине которой сердце безжизненно замерло, распластавшись. Парень из Эскорта, та самая «приманка» для Сугуру, на которой вчера сыграл Сугавара. Метеоритным потоком в мозгу вспыхивают клочки из вчерашней беседы с Ивайзуми. «И чего он так вцепился?» — якобы незаинтересованно бросает Коуши, незаметно поглядывая на Ивайзуми, ловя малейшие изменения в мимике и позе. «Любит пачкать чистых, а этот как раз из таких. Наивных…» — равнодушно бросает тот, закуривая. Сугавара изображает на лице снисходительно-удивленную ухмылку: «Не думал, что тут такие есть. И откуда ж он свалился, такой правильный дурак?». Хаджиме оборачивается, усмехается и качает головой: «Влюбленный дебил. Решил своей жопой оплатить операцию другу, ха, другу. Да хер с ним».       Чувство вины перед измочаленым парнем заполняет нутро, накрывает последним, девятым валом, лавой взбесившегося Везувия: Коуши на триста процентов уверен, что издевательствами над мальчишкой Сугуру выплёскивал свой гнев от наёба со стороны Ивайзуми. И практически сразу оно резко сменяется яростью: слепой, дикой и чёрной. Хочется послать к херам и контракт, и Ивайзуми, и Куроо со всей Некомой. Только бы увидеть предсмертный испуг в глазах этой ёбнувшейся твари, смотреть, как он тонет в своей вонючей крови и моче, вопя от боли. Бить, бить, бить что есть силы, пока руки у самого не отвалятся, пока хрипеть мразь не перестанет.       Недовольный возглас Дайшо приводит в себя. Эмоции тут же виртуозно исчезают, как карты в пальцах факира. Рефлексы, недобро щерясь, выпрыгивают наружу, диктуя правила игры на сегодня. Тело движется на автомате, нанося быстрые, страшные по силе и точности удары, которые не убивают, но причиняют максимальную боль, обрекая на долгое страдание.       Вскоре Дайшо сам еле стоит на карачках с кляпом во рту. Колени выбиты, а кисти сжаты жёсткими холодными руками. Сугуру пытается ругаться через ткань, но Коуши как-то срать на это. Всё, что он чувствует — необузданное желание ломать, дробя кости. Он понимает, что Ивайзуми не оставит эту мразоту в живых, так что… Медленно перехватив дёргающиеся конечности, свободной рукой Сугавара тянет вниз балаклаву, обнажая нижнюю часть лица, сумасшедше улыбается, глядя в упор на противника. Тот замирает, отшатываясь в следующее мгновение — узнал. Коуши видел это по испуганно-ненавидящему выражению бегающих глаз, по изменившемуся частому дыханию, по дёрнувшемуся перед ним телу. Кисти змеёныша снова зажаты, а пальцы начинают медленно усиливать нажим, тисками давят, заставляя пленника подвывать от боли. Резкое движение, сопровождаемое хрустом запястных косточек, и приглушённый вопль разрывают в клочья тишину ночной комнаты.        Коуши удовлетворённо бросает на полу жертву дальше извиваться в болевом приступе, возвращаясь к парню в соседнем помещении. Тот явно в сознании, и Коуши на всякий случай не снимает повязку с глаз. Возможно, для мальчика лучше не видеть пока его лица. Он снова натягивает ткань на подбородок и разрезает верёвку, позволяя пленнику растечься обессиленно по полу. Ему наверняка больно, а сознание не удосуживается взять тайм-аут. Решение приходит тут же. Быстрый укол последним из захваченных препаратов, и через мгновение лежащий перед ним человек погружается в обезболивающий глубокий сон. Сорвав покрывало с кровати, Коуши накрывает спящего и возвращается к Дайшо.       Взгляд привычно сканирует пространство, цепляясь за стол, на котором выделяется массивная кожаная папка. Не отдавая себе отчёта, зачем он это делает, Коуши просто открывает её, игнорируя злобное шипение корчащегося на полу хозяина дома. Первый же лист заставляет замереть, выхватывая логотип в верхнем углу страницы: Savamura Inc. Не глядя дальше, он просто вынимает всю пачку и пихает за пазуху: Кенма разберется. Но что-то в глубине неприятно колет: фамилия, что практически стёрлась из памяти, вновь с треском напомнила о себе.       Сугуру извивается, глухо мыча в кляп, тщетно пытаясь встать. Разбитые колени и сломанные кисти не дают ему сделать этого. Боль прошивает каждый раз при малейшей попытке пошевелиться, и он только и может, что невнятно материться. Даже на краю неизбежного бесславного финала всей бесполезной гнилой жизни он продолжает изрыгать грязь.                   Сугавара морщится с отвращением: настолько Сугуру в этот момент напоминает ему скользкую гадюку. Схватив его за шиворот, парень грубо стаскивает «заказ» по ступеням вниз, мало заботясь о чужом комфорте. Машину Яку предусмотрительно спрятал за оградой, недалеко, но достаточно, чтобы патруль с дороги не мог даже фарами выхватить чёрный «Ниссан». Ойкава уже дремал на заднем сидении, постанывая сквозь сон, заботливо пристегнутый и накрытый курткой Яку. Сугавара хмыкает про себя: «Надо же, а этому злобному гному не чуждо милосердие». Грубо закинув тушку несостоявшегося «мадам Вонг» в багажник, агент разворачивается, не реагируя на маты Яку из салона, и скрывается в доме.       Коуши с замотанным в какое-то тряпье человеком на руках вызывает у Мориске приступ онемения: такой наглости он совсем не ожидал от этого практически постоянно послушного и покладистого агента. Да ещё и Куроо пиздит, не переставая, прямо в ухо, что пора валить, патруль как раз поехал на новый круг. Сугавара заваливается вместе с «телом», на ходу бережно устраивая и фиксируя ремнем безопасности. Мориске успевает отметить всё, не прекращая следить за дорогой. Когда они выезжают на тёмное пустынное шоссе, он открывает окно, позволяя холодному зимнему воздуху влиться волнами в салон, закуривает и, не оборачиваясь, бросает: — Я не понял, у нас машина или ренимобиль? Это кто, вообще? — Потом, — тянет Сугавара, стаскивая наконец ненавистную ткань с головы, зачёсывая назад липнущие, мокрые от пота волосы, — не сейчас, хорошо? — Мне-то похую, а что ты Куроо говорить будешь? Это кто, свидетель? — Это мой гонорар, — полубезумно улыбается Коуши, мягко снимая повязку с глаз спящего.       Тонкие веки подрагивают, но парень крепко спит, отдыхая от боли и страха. Сугавара аккуратно проводит пальцами по щеке, стирая следы крови: ему странно и неправильно от того, что этот мальчишка здесь, в таком виде, когда в голове звучат пассажи Альбениса, а перед глазами мелькают тонкие пальцы, сильно и нежно перебирающие блестящие на солнце струны гитары. — Ты ёбнулся, — деловито резюмирует Яку, — Куроо тебе башку оторвёт. — Ну, значит, помянете меня в ближайшем баре вместе с Широфуку, — нервно смеется Сугавара: смех смехом, а жизнь «музыканта» ещё надо выцарапать. И без чокнутого вездесущего заместителя босса не обойтись от слова совсем. Вся операция замыкалась непосредственно на Тецуро. — Я серьёзно. Как ты себе это представляешь: что он пойдет торговаться с Ивайзуми? — Мне всё равно, — бесцветно произносит Коуши.       И от этой фразы Мориске чувствует себя неуютно, спинной мозг посылает тревожные сигналы, но ему некогда рефлексировать. Сырость и понижение температуры заставляют влагу конденсироваться, и вскоре они оказываются в таком густом тумане, будто провалились в молоко; рассеянный свет фар ни хрена не помогает, вынуждая Яку сбрасывать скорость. Дорога петляет, и он перестает играть в гляделки с сидящем сзади между двумя спящими недотрупами напарником. Сейчас главное — просто тупо доехать живыми, не попасться патрулям, не хренакнуться в повороте и не влететь в какой-нибудь встречный тягач.       Добираются, слава Ками, они без приключений. Ойкаву тут же уносят внутрь, где-то на заднем плане мелькает Яхаба и какой-то тип в медицинском костюме. Дайшо же — Мориске вместе с подручными Хаджиме волокут прямо в кабинет Ивайзуми. «Прощай, тварь», — мысленно машет вслед Коуши, не испытывая ни тени сочувствия. Куроо просто провожает глазами процессии, отмечая пустое состояние, как чистая страница икселя: ровно, чётко и ничем не заполнено. Затем «кэп» подходит к машине и молча изучает пассажира, переводя взгляд на Сугавару. Все ушли, и во внутреннем дворе кроме них никого. — Зачем? — только и спрашивает Куроо, глядя в глаза подчинённому. — Приказ был убирать всех. — Всех, кто был на видео, — резко поправляет Сугавара, глядя прямо глаза. — Ладно, вернём хозяину, — усмехается Тецуро, закуривая, и чуть не давится сигаретой, получая в ответ еле слышное, но от этого не менее категоричное: — Нет. Он туда не вернётся. — Схуяли? С каких пор ты решаешь здесь? Не забывайся, — холодно бросает Куроо, сверля его глазами, — иначе, — в руку ему упирается рукоятка пистолета с глушителем, дуло которого направлено прямо в живот агента. — Вы всегда можете довести до конца заказ этих граждан, — перед глазами из ниоткуда возникает пачка листов, документы под логотипом Савамура инкорпорейт. Опять, и почему он не удивлен?        Куроо непонимающе смотрит на Сугавару: на лице ни единой, блядь, эмоции. Но он просто кожей под толстой курткой ощущает напряжение, нарастающее, рискующее взорвать изнутри, бьющее под рёбра, рвущее на хрен все внутренности, выдавливая сердце наружу вместе с лёгкими, по одному выдергивая нервы.       Тецуро усмехается: поиграем, значит, у кого яйца крепче? Молча берёт оружие и взводит курок. Для чего? Пока сам не знает, просто смотрит, как, дрогнув, опускаются веки на глаза, как скатывается одинокая капля с виска, как двигается кадык в сглатывающем движении, как сжимаются непроизвольно в кулаки бледные пальцы. Он же боится, всё тело противится, и при этом на полном серьёзе готов принять пулю? Что это: вина перед парнем, которого они попросту использовали в качестве червяка на крючке для Сугуру, сострадание или что-то другое, чего этот кретин сам пока не понимает.       Молчанка затягивается, Коуши так и стоит с закрытыми глазами, едва сдерживая бьющую его дрожь. Куроо медленно отводит ствол, опуская вниз и нажимая на курок: пуля вонзается в мёрзлый грунт рядом с ногой Коуши. — Ты идиот, — беззлобно бросает старший, убирая пушку, — на хрен тебе эта шлюха сдалась? — Он не шлюха, — цедит парень в ответ, а зубы предательски отстукивают ирландский танец, — ты не знаешь, не можешь его судить, — хриплым шёпотом выдавливает он, открывая глаза, в которых ярость напополам с отчаянием, боль и просьба бьют гейзером, сбивая с ног, затапливая, ошпаривая от пяток до головы кипятком.       На секунду всё исчезает, а перед глазами Тецуро возникает Кенма с вот таким же взглядом, тогда. Он смаргивает наваждение, снова вглядываясь в лицо напротив, и понимает, что сделает так, как он просит. Выебнется, вывернется не хуже Сугуру, но сделает. Просто потому, что иначе не может, потому что помнит самого Сугавару, потому что опять грёбаный Савамура на сцену лезет, пыхтя и кашляя. И Куроо руку отдать готов, но без этой старой крысы тут не обошлось. И задницей чует, что документы эти не просто так у Коуши оказались, что ещё вариться им в этом говне долго. И, может, и правда этот парень не тот — кем выглядит. Но всё это остается внутри, за злым взглядом и резким ударом в скулу, так, для отстрастки. — Перед Кенмой сам будешь оправдываться. И возиться с этим, — он дёргано кивает в сторону машины, — тоже сам. И да, это за твой счёт! — рявкает Куроо, скрываясь за дверью.       Сугавара без сил опускается на холодную землю, задевая спиной ручку двери. Похую, его всё ещё трясет от пережитого: блядь, он реально предложил Куроо в себя выстрелить. А это, оказывается, ебать, как страшно: вот так дать выбор, лишив себя возможности повлиять на решение. И просто ждать, ждать пока стоящий напротив его примет: выпустить жизнь вместе с внутренностями, или оставить в живых. Даже на заданиях он ни разу не испытывал подобного.       Отходняк не отпускает, зубы всё ещё отбивают чечётку, но на душе в одночасье легко и радостно, будто он смог взлететь над всей грязью и гнусностью реальности. Сугавара запрокидывает голову и тихонько смеётся сквозь всё-таки просочившиеся слезы, с детским восторгом наблюдая, как сквозь разорванные клочья серых облаков ему сверху подмигивают звёзды.